Когда появился вездесущий Манилий и поинтересовался, не нужно ли ему еще кого-нибудь - по случаю как раз освободились несколько красоток, Федор отказался. Велел лишь принести себе вина и немного перекусить. Хотелось сделать передышку. И едва на столе возник кувшин греческого, кусок сыра и хлеб с оливками, стал неторопливо потягивать вино, наблюдая через живую изгородь за городской жизнью, уже кипевшей вовсю. То и дело раздавался скрип несмазанных колес - мимо ограды проезжали груженые повозки, запряженные быками. Вероятно, торговцы спешили с товаром на рынок. За ними вереницей тащились рабы со всевозможными тюками. Фланирующей походкой проплывали женщины в дорогих туниках со свитой из служанок. Они казались небольшими островками среди потока разнообразного, пестро одетого люда. Портовый город просыпался.
Когда внизу появился Квинт, сияющий, словно только что отчеканенный асс, Федор уже оприходовал чарку и съел половину сыра. Сыр здесь делали неплохой. Не "Камамбер", конечно, и не "Блю Дор", но и не "Моцарелла", есть можно.
- Ну что, брат Тертуллий, - весело приветствовал экс-рыбак сослуживца, усаживаясь рядом и наливая себе вина, - как тебе местные наслаждения? Устал, гляжу, немного?
- Есть такое, - кивнул Федор, - с непривычки.
- А что у вас в Калабрии женщин, что ли, нету? - удивился Квинт и хитро прищурился. - Или ты больше по мужикам специалист?
- Да нет, - мотнул головой Федор, - пидарасами не интересуюсь.
- А то от долгого отсутствия женщин чего только не бывает, - оживился вдруг Квинт и рассказал поучительную историю. - Вот у нас в деревне один рыбак жил. Старый уже. Баба у него померла от работы - рыбы много чистила. А другую и не найти. В деревне ведь все девки наперед расписаны. Мужиков-то всегда больше. Денег, чтобы сходить в такое заведение, где мы с тобой отдыхаем, нет. Вот и спутался тот мужик сначала с соседом, старым извращенцем, а потом, когда и тот помер, вообще к своей корове пристроился. Затем на коз перешел. И ничего. Живет. Пастухом стал.
Федор чуть не подавился куском сыра, услышав про местные нравы.
- Высокие отношения, - выдавил он из себя, прокашлявшись.
- Да, - подтвердил Квинт. - Так что нам с тобой еще повезло.
Он выпил вина и проводил похотливым взглядом двух проституток, прошедших, плавно покачивая бедрами, через двор на свою половину отдыхать после бурной ночи.
- Ты скольких осчастливил? - вдруг задиристо поинтересовался Квинт.
- Трех, - честно ответил Федор. - Больше не успел.
- А я пятерых, - с удовольствием похвастался приятель.
- Сильно, - заметил Федор. - У вас в Бруттии что, все рыбаки такие? Денег-то хватило?
- Хватило, - махнул рукой Квинт, откусывая от лепешки кусок. - Я почти все просадил на баб. А насчет рыбаков из Бруттия ты прав. У нас вся деревня на этот счет будь здоров! А мы с братом, с тем, который служит, вообще круче всех. Я бы и еще парочку придавил, но пора нам с тобой, брат Тертуллий, и на службу собираться. Хорошо здесь. Так хорошо, что я на всю жизнь бы остался. Но на вечерней перекличке Гней будет проверять купленную амуницию и раздавать тумаки тем, кто опоздал. А рука у него тяжелая, так что опаздывать никак нельзя.
Квинт вздохнул, еще раз скользнул взглядом по двум дородным проституткам, поднимавшимся по лестнице на другой стороне двора, и отправился наверх. А еще через пару часов они оба, упакованные по полной программе, в зашнурованных панцирях, шлемах, со щитами, мечами и дротиками предстали пред светлые очи центуриона, не углядевшего особенных изъянов в экипировке двух товарищей.
Эта ночь вышла последней, когда они спали спокойно. А на утро началась служба. Точнее, ее самая напряженная часть - курс молодого бойца. И Федор понял, что все происходившее с ним за последнюю неделю было только разминкой. Затишьем перед бурей. Ибо так его не гоняли даже в родной морской пехоте.
Для начала Федор с Квинтом узнали, что зачислены в списочный состав четвертого легиона союзников в качестве морских пехотинцев манипулы под командованием самого Гнея Фурия Атилия, приписанной к экипажу флагманской квинкеремы под названием "Гнев Рима".
Затем их имена внесли в матрикульную книгу армии и выжгли на плече у каждого раскаленным железом римскую цифру четыре. Это вызвало адскую боль, но так поступали со всеми, и Федор, скрежеща зубами, вытерпел короткую экзекуцию, чтобы пройти обряд посвящения в легионеры, хотя и не очень хотел носить на своем теле клеймо. Присутствовавший при этом Памплоний объявил им, что отныне все рекруты стали римскими гражданами и приобрели право называться milites. Военная карьера каждого из них началась - Alea jakta est! - и он надеется, что они будут отличными солдатами.
После того, как все манипулы новобранцев прошли процесс клеймения и вновь выстроились при оружии в одну линию перед кораблями, стоявший рядом Квинт толкнул Федора в бок и сказал:
- Вот мы с тобой и легионеры, - при этом он хитро подмигнул, словно ждал этого всю свою жизнь. - Глядишь, лет через пять выйдем в опционы. Если на какой-нибудь войне героями раньше не падем.
- Как через пять? - удивился Федор, но проклятая память подсказывала ему, что Квинт не врет. - А зачем так долго ждать?
- Нам с тобой, брат, теперь тянуть эту лямку лет двадцать, - весело добавил Квинт. - Торопиться некуда. А как центурионами станем, так вообще заживем! Надо только немного потерпеть.
Федор был обескуражен. Нет, он совсем не против стать римским гражданином и получать жалование легионера, но тянуть за это армейскую лямку двадцать лет, а то и больше, дожидаясь дембеля, который мог запросто отодвинуться не на три месяца, как в родной российской армии, а сразу на несколько лет, в его планы не входило. Впрочем, если ты выбился здесь в лейтенанты, а потом и в капитаны, то такое положение, если верить книгам, становилось весьма прибыльным, и покидать его никто не стремился. Но для того, чтобы его достичь, как высказался Квинт, надо "немного потерпеть".
И заниматься этим пришлось буквально с самого первого дня. Несмотря на то, что они назывались морскими пехотинцами, до кораблей и такого близкого моря их пока не допускали. Дрессировали на берегу. Тем же вечером все манипулы новоиспеченных граждан после недолгой тренировки в битве на настоящих мечах вышли в поход при полном вооружении. Как высказался Квинт, оглядев всю свою амуницию: - Omnia mea mecum porto.
Путь пролегал вдоль берега, и бывший сержант морской пехоты России отчетливо видел триеру, сопровождавшую их по морю. Остановившись километрах в пятнадцати от Тарента, измученные переходом легионеры принялись строить лагерь прямо на побережье, ограждая его частоколом. К счастью, вытесывать пришлось только часть кольев, остальные были заготовлены заранее - их везла та самая триера, моментально приставшая к берегу, едва солдаты принялись за работу.
Несмотря на все усилия, до наступления темноты лагерь построить не удалось. Поэтому работа продолжалась и ночью при свете костров и факелов.
- Живее! - орал на них Гней Атилий. - Ворочаетесь, как сонные мухи! Если бы рядом оказался враг, вас давно бы сбросили в море, изрубив на куски.
Как выяснилось, такие развлечения входили в круг постоянных обязанностей морских пехотинцев, которые, передвигаясь на кораблях, с наступлением сумерек стремившихся по возможности пристать к берегу, каждый день должны возводить лагерь для ночлега, а утром разбирать его и плыть дальше. У сухопутных легионеров веселья случалось еще больше. Колья для ежедневного возведения частокола, непременно окружавшего лагерь, они перетаскивали на себе, в отличие от морпехов, возивших основную часть поклажи на кораблях. И это, не считая личного снаряжения.
Впрочем, не все так напрягались. Как скоро заметил Федор, из последних сил на пару с Квинтом забивая колья в каменистый прибрежный грунт, находились и такие, кто откровенно расслаблялся. А когда бывший сержант вздумал возмутиться и дать по морде одному из лентяев, Квинт отговорил его, ссылаясь на гнев центуриона. Удивленный Федор узнал, что в отличие от простого разделения на молодых и стариков в родной армии, здесь даже понятие "молодой" имеет множество градаций.
Условно все они сейчас назывались milites и были абсолютно "зелеными", но, как выяснилось, и у них уже существовали свои категории. Прослужив всего неделю, легионеры манипул быстро разобрались на munifices и immunes. Первые трудились на самых тяжелых работах, и офицеры регулярно припахивали их даже по незначительному поводу, хотя могли спокойно дать отдохнуть. Но вся прелесть заключалась в том, что тогда дело не продвинулось бы и на полшага, поскольку добрая половина легионеров находилась уже в разряде immunes, то есть тех, кто освобождался от работ полностью или частично. Проще говоря, они числились молодыми, но уже ни хрена не делали. Ну, или почти ни хрена.
Когда Федор узнал, как они туда попали, то возмутился до глубины души. Ответ лежал на поверхности - освобождение покупалось за некоторое количество ассов и являлось, как поведал ему Квинт, метивший в офицеры, одним из наиболее важных источников дохода центурионов. Так что если ты попытаешься дать в морду "законному" лентяю, отлеживающему бока, пока ты копаешь ров и насыпаешь вал вокруг лагеря, то вместо благодарности заработаешь от центуриона еще и определенное количество ударов розгами, если не палками. И то в лучшем случае - дисциплина была железной.
Да и "лентяи" тебя не поймут. Об этом ведь знали все. Хочешь стать одним из них, неси центуриону часть своего жалования и расслабляйся, пока можно. Проще говоря, "молодые" делились на "бедных молодых" и "богатых молодых". И Федор с Квинтом, как их это не возмущало, принадлежали к первой категории, поскольку лишних денег у них пока не водилось. Точнее возмущало Федора, а Квинт, давно наслышанный об этой системе, не удивлялся, а скорее относился с пониманием. Все хотят жить.
Он даже поведал обиженному Федору, что практически все офицеры и, более того, опытные солдаты имели дополнительные денежные доходы, кроме жалованья. Центурионы хорошо наживались на плате за освобождение от тяжелых работ, или, например, могли взять с тебя несколько монет за отмену наказания, ими же и наложенного. Скажем, заменить его на более легкое. А военному трибуну Памплонию солдаты, отслужив пару месяцев, должны будут обязательно делать "подарок".
- Ты можешь в нем, конечно, не участвовать, - пояснил Квинт. - Дело добровольное. Но если не скинешься, тебя потом свои же со свету сживут. Таков обычай.
Федор молчал и прикидывал, сколько же денег уйдет на такие "подарки".
- Кроме того, - продолжал просвещать его Квинт, забивая очередной кол в гнездо, - не забудь, что к жалованью иногда перепадают всякие выплаты от государства.
- Это какие? - полюбопытствовал Федор, сам кое-что припоминавший по этому вопросу.
- Ну, например, выбрали нового консула диктатором, а он с нашей помощью разгромил войско разгулявшихся галлов. Ему - триумф в Риме, нам с тобой от него - кошелек, набитый ассами или даже серебряными денариями. Ну, а если мы с ним город богатый взяли, и дело дошло до дележа военной добычи, тут уж совсем здорово. Правда, и здесь центурионам выгоднее. Нам с тобой после победы по одной доле добычи полагается, центуриону - двойную долю солдат, а Памплонию - вообще двойную долю центурионов. Вот так, брат Тертуллий! Если что-нибудь из этого нам с тобой в ближайший год перепадет, считай, денег у тебя будет столько, что можно запросто ехать в Рим и гулять там по борделям целый месяц. Если Гней отпустит. Ха!
Размечтавшийся Квинт даже развеселился, позабыв ненадолго про тяготы и лишения.
Глава четвертая
Мedicus
На следующее утро они разобрали лагерь и снова отправились в поход. Пройдя на сей раз километров тридцать при полном параде, манипулы опять воздвигли лагерь на холме, недалеко от берега, и заночевали в нем. А с рассветом, подкрепившись грубой походной едой, разделились на две небольшие армии. Одна из них осталась в лагере и приготовилась к обороне, а вторая, под звуки флейтистов и горнистов, постоянно сопровождавших морпехов, ринулась на штурм. Федор смекнул, что начались тренировки, приближенные к боевым действиям.
Морпехи атаковали крепость силами трех манипул. Одной из них командовал передний центурион Гай Флавий Кросс с корабля "Сила Тарента", второй - Луций Альтус Мусс, предводитель манипулы с квинкеремы "Tonitruum", и, наконец, третьей по счету, но первой при построении, командовал сам Гней Фурий Атилий.
Защищать лагерь выпало солдатам с кораблей "Praedatoris" и "Letifer". Бойцами на первом командовал кривоногий Клавдий Пойдус Григ, а на втором - бочкообразный Филон Секстий Требониус. Тренировочная база являлась точной копией стандартного римского лагеря на марше, только уменьшенной в три раза. Поэтому двух манипул вполне хватало для отражения учебной атаки.
- У вас в руках настоящее оружие, - рявкнул напоследок Гней, прохаживаясь перед строем. - Вы должны привыкать к нему. Но смотрите, не отрубите кому-нибудь башку. Сегодня мы бьемся на берегу и в полсилы. Пилумы оставить здесь. Никаких ран. Разрешаю только небольшие увечья. Можете свернуть кому-нибудь челюсть в рукопашной и все. Сбитый с ног и обезоруженный противник считается мертвым.
Центурион остановился и обвел стоявших перед ним легионеров грозным взглядом.
- Вы должны только спихнуть противника со стены и прорваться в лагерь. Это уже победа. Все. Вперед, ублюдки! До венков вы еще не доросли, но тому, кто первый ворвется в лагерь, утраиваю жалование за сегодняшний день.
Ответив командиру мощным ревом нескольких сотен глоток, морпехи, вооруженные, кроме прочего, лестницами, пошли на штурм, потрясая оружием. Две первые манипулы, развернув все центурии в линию, устремились к лагерю с фронта, а третья пока оставалась в резерве. Гней Фурий Атилий сам повел свою манипулу в бой.
Федор, затянутый в панцирь, со щитом и мечом, быстрым шагом маршировал в передней шеренге с Квинтом. По лицу моряка из Бруттия, едва видневшемуся из-под нахлобученного шлема, становилось ясно, что ему не терпелось взобраться первым на стену. Но и Федор не отставал. Не из-за денег. Просто не привык топтаться среди последних.
Ближе к стенам походной крепости манипула перешла на легкий бег.
- Раздвинуть строй! - крикнул Гней, останавливаясь на краю рва.
И тотчас центурии расступились не несколько мгновений, выпустив вперед бойцов с небольшими, длиной всего метра три, лестницами. Они почти добрались до стены, спрыгнули в ров и приставили лестницы с крюками на концах к частоколу. А центурии с воплями бросились на приступ. К счастью стена из кольев, окружавших лагерь, высотой не отличалась - она прикрывала оборонявшихся по грудь. Но был еще ров, который добавлял трудностей.
Соседние центурии, которыми командовал Гай Флавий Кросс с корабля "Сила Тарента", проделали то же самое на левом фланге, приблизившись к стене и приставив к ней лестницы. В нападавших тотчас полетели короткие поленья и более крупные бревна, способные свалить с ног сразу троих легионеров.
"Хорошо, что нет пока никакой артиллерии, - думал Федор, прикрывшись щитом, взбираясь третьим по лестнице и вперив напряженный взгляд в бойцов условного противника, ожидавших его сразу за частоколом, - а то нас быстро проредили бы баллистами еще на подходе".
Сверху послышался крик, затем второй. Два карабкавшихся первыми морпеха, были быстро сброшены с перекладин в ров легионерами Клавдия Пойдуса. Да и само шаткое сооружение заходило ходуном под ногами Федора. Оказалось, что два дюжих легионера, схватились за него, оторвали крюки лестницы от частокола и вот-вот должны были сбросить в ров. Но не успели. Федор не дал им такой возможности. Сделав два гигантских прыжка, он перемахнул частокол и ударил ближайшего к нему бойца своим щитом, обрушив на того весь свой вес. Воин рухнул навзничь, выронив из рук меч.
- Ты убит, парень, - крикнул ему Федор, отражая удар второго противника, в коротком замахе саданувшего его мечом по щиту. Звякнув по железному умбону, меч легионера скользнул вниз.
"Хороший щит", - подумал Федор, отпрыгивая в сторону и неожиданно для потерявшего равновесие противника подсекая его так неосторожно выставленную вперед ногу. И второй распластался на земле.
Со всех сторон к нему бежали морпехи Пойдуса, но небольшую брешь в обороне он успел пробить, и за его спиной в лагерь условного противника один за другим сыпались солдаты из его манипулы, первой манипулы четвертого легиона союзников.