– Это уже просто. Восстание Пугачева – это последняя война с Русью-Ордой. Ее Романовы выиграли и вошли в Сибирь. К империи добавились обширные территории, поэтому потребовалась срочная губернская реформа. Они заставили сибиряков креститься по-новому (ведь подавляющее большинство населения придерживалось старой веры), переписали церковные книги, уничтожили все архивы. Единственное, что не смогли Романовы переделать, – характер, ментальность, как сейчас говорят, населения. Даже сейчас Россия до Урала и Россия за Уралом – это практически две разные страны, населенные совершенно разными людьми, хотя и говорящими на одном языке. Как ментальность населения южных штатов США (потомков конфедератов) отличается от северян, так и в нашей стране общественное поведение, его стереотипы существенно разнятся в центральных и сибирских областях. Только в Америке войну у рабовладельцев выиграли демократы-янки, а у нас крепостники-западники уничтожили военную демократию Орды. Что же касается переноса столицы в Петербург Петром Первым, то в этом был свой резон. Орда в любой момент могла проснуться, и куда было деваться узурпаторам? От Москвы до границ далеко, а в Питере сел на корабль – и прощай, немытая Россия. Наполеон же откуда-то, видимо, из ватиканских источников, узнал, что Москва некогда была столицей огромной империи, которой подчинялась вся Европа. И завоеватель мира не мог пройти мимо этого города, ибо тогда все его походы не имели 6 логического завершения и победа была 6 неполной…
* * *
В первых числах февраля с фронта вернулся дядя Митяй. Его ранило в ногу под Оренбургом, и теперь он ковылял на костылях. Но это не мешало ему с резвостью здорового выпивохи перемещаться по шинкам, где он всякий раз вещал любопытным о блестящей победе Орды под Оренбургом. Собравшиеся слушали байки бывалого казака, раскрывши рты, а расчувствовавшиеся трактирщики подносили инвалиду чарку за чаркой, не требуя никакой платы.
– Значится, так, – начал в очередной раз свой рассказ Митяй в шумиловском шинке, что напротив гостиного двора, куда мы с Иваном вовремя заглянули. – Случилась сия баталия в канун самого нового года. В городе голод уже начался, с дровами туго стало. Тут и надумал ихний губернатор, ентот самый Рейн-сдорп, конфузию нам учинить…
В этом месте казак сделал паузу, дожидаясь очередного подношения. Осушил чарку и стал закусывать соленой капустой. А народу его стол облепило человек с дюжину, не меньше. Среди них и нетерпеливые попались, стали Митяя шпынять, мол, что дальше. А казак знай себе хрустит капустным листом и хрустит. Тогда половой поднес ему еще чарку. Митяй махнул водочки и заговорил:
– …прознав от шпиенов, что Великий Царь отбыл в Тобольск, славный Салават в родную Башкирию, а Михаила Толкачев в Яицком городке, вышли из крепости супостаты тремя колоннами, со знаменами. Тыщи две солдат и аж 27 орудий. Главным у них был енерал Валленштерн, а подсобляли ему бригадир Корф и премьер-майор Наумов, этот уже русак, продажная душа. А удумали они атаковать аж саму цареву ставку в Большой Орде. Только наши атаманы тоже не лыком шиты. Василий Афанасьевич за старшего остался. Увидав неприятеля в чистом поле, он аж в ладоши хлопнул от радости. Вызвал к себе сотников Максимку Шигаева и Митьку Лысова и приказал заряжать все наши пушки, а коннииу пока в засаде попридержать. Подпустили солдат поближе, а потом как вдарили по ним залпом изо всех орудий, а опосля конники как из засады-то выскочат с диким татарским "Ура!", с пиками наперевес. И такой тут страх на врагов напал, что даже спасаться не удумали…
Хитрый казак замолк на самом интересном месте. Недовольные слушатели – сразу к шинкарю, а ну давай, наливай герою. Тому деваться некуда. Третья чарка – и снова задарма. Загасив огонь в груди, Митяй продолжил повествование:
– И гнали наши их наподобие овец, и пиками кололи, и в полон брали. Поболее двух сотен оренбургских солдат остались на том поле брани, еще сотню пленными захватили, а раненых – не счесть. Тринадцать пушек в этой баталии мы отбили.
– А как же тебя, Митяй, угораздило в такой виктории ранение заработать? – спросил один охотник.
– Дык же и в антихристовом воинстве не все овцы, храбрые люди тоже имеются. Приглядел я одного офицерика. Лечу к нему на своем вороном. Думаю, сейчас я тебя, как рябчика, на пику-то насажу. А он, подлюка, и не бежит вовсе, а стоит как вкопанный на месте и целится в меня из своего пистоля. Я уже в двух шагах от него, вот-вот пика в грудь его воткнется, а он как шардабахнет в меня. Хорошо, что Киргиз на дыбы встал. А так бы лежать мне на том широком поле близ городу Оренбургу. Но ногу-то он мне порядком разворотил. Теперь полгода надо ждать, пока кости срастутся. Эх, жаль, без меня Москву возьмут.
Митяй так расчувствовался, что даже пустил слезу для виду. За что ему вновь поднесли дармовую чарку.
Но сгрудившиеся вокруг стола томичи не отпускали просто так уже порядком пьяного казачка, а приставали к нему с просьбами рассказать еще что-нибудь о войне.
Митяй покочевряжился малость, но потом уступил пожеланию почтенной публики и начал очередную байку:
– Губернатор ихний Рейнсдорп супротив нашего Василия Афанасьевича – дурак дураком. Это надо ж было удумать, чтобы выпустить из тюрьмы клейменого каторжника Хлопушу и послать его как парламентера к нашему воеводе, чтобы, дескать, ордынцы дурака не валяли, а сдавались, покуда целы. А за ето дело Рейнсдорп пообещал Хлопуше свободу и деньги. А каторжник, не будь дураком, как пришел к нашему воеводе, так и повалился ему в ноги. Мол, прости меня, не по своей воле я в это ярмо влез. Асташев-то наш – мужик толковый, он поговорил с Хло-пушей по душам да рискнул принять его в наше войско. Я сам – не робкого десятка, но такого рубаки, как Афанасий Тимофеевич Соколов (так зовут теперь Хлопушу) не видывал. Один пятерых драгун одолел. Теперь Афанасий Тимофеевич народ на уральских заводах подымает да в нашу армию зачисляет. Важным человеком стал. Есть и другой новый выдвиженец, показавший себя в баталиях, – Емельян Пугачев. Казак бесстрашный и умный. Он у Асташева теперь правая рука. А тоже без роду без племени. Вот как на войне люди себя делают!
Тут Митяй приметил мою физиономию и запричитал от радости:
– А, твое благородие, голубчик Петр Андреевич. Как там обучение мамзели продвигается? Василь Афанасьевич шибко ентим вопросом интересуются. Приветец я вам от него привез, а еще от вашего старого знакомого Швабрина. Он тепереча за главного остался в Белогорской крепости и, кажись, свадьбу готовит с поповской-то племянницей.
Я рванулся к пьяному трепачу, сжав кулаки. И только Иван силой удержал меня, иначе бы я, точно, набил морду старому вруну.
– Ах, мои пардоны, сударь, – продолжал издеваться надо мной проклятый казак. – Али вам молодая попадья тож по нраву была? Видать, не судьба?
– А на что ему теперь попадья? – раздался незнакомый пьяный голос. – Он и так как сыр в масле катается в воеводи-ном теремке.
Здесь уже настала моя очередь удерживать Ивана от безрассудства. В его руке, откуда ни возьмись, появился острый и длинный кинжал. Он уже кинулся на обидчика, бородатого мужика в овчинном тулупе, но я вовремя вывернул ему руку, и кинжал выпал, воткнувшись лезвием в пол. Я подобрал оружие и вытолкнул своего товарища за дверь в вечернюю стужу.
* * *
Вечером в пятницу пасхальной недели, когда Аксаковы уже готовились ко сну, раздался звонок. В унисон ему глухо залаял солидарный Черчилль. Звонили с улицы, от калитки. Хозяин еще сидел за компьютером, просматривал заключение экологов по плану обустройства месторождения, а Марина Кирилловна, уже лежа в постели, листала модный женский журнал, ожидая заработавшегося супруга.
Андрей Александрович набросил на плечи куртку и пошел узнать, кому это не спится в столь поздний час. Вдруг дверь в дом резко распахнулась, чуть не слетев с петель, и эхо стало разносить по всем трем этажам грохот тяжелой обуви о паркет и лязг металла. Марина Кирилловна, накинув поверх ночной рубашки махровый халат, вышла из спальни и, спустившись вниз по лестнице на пару ступенек, остолбенела. Настолько поразила ее картина, увиденная в гостиной. Множество людей в камуфляжной форме, в масках с узкой прорезью для глаз, с автоматами, казалось, заполнили собой весь первый этаж. Ее муж, который никого и никогда не боялся, сейчас стоял у камина бледный и испуганный. Его руки были закованы в наручники.
Старший из непрошеных гостей, с погонами, на которых едва различались темные звездочки, увидев на лестнице женщину, выдвинулся в ее направлении.
– Гражданка Аксакова? – спросил он и, не дожидаясь ответа, выпалил: – Налоговая полиция. Вот постановление на обыск.
У Марины Кирилловны сразу все поплыло перед глазами, пол ушел из-под ее ног, и она рухнула, лишившись чувств.
В себя женщина пришла от резкого запаха нашатыря. Алексей поддерживал ее голову, а Аленка подносила к лицу вонючую вату.
Камуфляжный офицер тут же подскочил к ней и стал приносить извинения, мол, такая работа, не надо так нервничать. Но между этими реверансами поинтересовался, где муж хранит свои деловые документы, а также где в доме находятся деньги, валюта и драгоценности.
Осознание ситуации и самообладание вернулись к Марине Кирилловне одновременно. Она не стала отвечать на вопросы фискала, а попросила дочь принести трубку радиотелефона. И демонстративно, прямо перед суетящимися внизу масками, стала набирать межгород.
– Алло, – сказала она в трубку очень громко, чтобы слышал камуфляжный полицейский. – Это приемная министра энергетики? Будьте добры, соедините меня с Кириллом Сайфутдиновичем. Что, совещание? Передайте ему, что звонит его дочь по очень срочному, чрезвычайному вопросу.
Она какое-то время еще молчала в трубку, но полицейские уняли свою прыть и стали передвигаться, как сонные мухи. Старший вообще окаменел в ожидании.
– Алло, папуля, здравствуй! – с нескрываемой радостью затараторила Марина Кирилловна. – Извини, что оторвала тебя от совещания. Но у нас такое творится! Папа, у нас проводит обыск налоговая полиция. Много вооруженных автоматами людей в масках, переворачивают в доме все верх дном. Андрея заковали в наручники. Что? Передать трубку старшему офицеру? Хорошо, папа. Только ты обязательно дозвонись до начальства. А то они весь дом разнесут.
Закончив говорить с отцом, она повернула просветлевшее лицо к офицеру и уже деловым тоном произнесла:
– Это вас. Возьмите, пожалуйста, трубку.
Ей было любопытно наблюдать, как слетала спесь с этого ретивого исполнителя. Вначале он пробовал возражать, что у него, дескать, ордер на обыск, подписанный прокурором, затем стал заикаться, а в конце разговора и вовсе замолк.
– Слушаюсь, товарищ министр. Обыск прекращаем и ждем телефонных указаний от нашего начальства. Всего вам наилучшего, товарищ министр, – с этими словами он передал трубку Марине Кирилловне и спросил: – А как она выключается?
Затем он гаркнул во весь голос:
– Обыск прекратить!
С Андрея Александровича сняли наручники. Люди в масках уселись вокруг длинного овального стола в гостиной и нервно теребили ремни автоматов.
Марина Кирилловна и вовсе освоилась с непрошеными гостями и предложила им чаю. Но полицейские ответили вежливым отказом.
Ждать пришлось недолго. Минут через десять раздался телефонный звонок. Это был начальник областного департамента налоговой полиции. Ему также потребовался старший офицер. Выслушав приказы начальства, главная маска вытянулась по стойке смирно и отрапортовала:
– Слушаюсь, товарищ генерал. Разрешите исполнять.
Марине Кирилловне сверху было забавно наблюдать, как неуклюжие полицейские пытаются привести все в первоначальный вид. Затем большинство масок куда-то исчезло. Остался офицер и двое автоматчиков.
– Уважаемая Марина Кирилловна, примите мои искренние извинения по поводу случившегося. Я надеюсь, что мы не слишком потревожили покой вашего дома…
Победоносная улыбка, появившаяся было на губах хозяйки, просуществовала недолго, ибо следующая фраза налогового полицейского заставила женщину вновь встревожиться.
– …однако супруга вашего, Андрея Александровича Аксакова, мы вынуждены задержать по подозрению в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах и незаконном предпринимательстве. Вот ордер на его арест.
Камера была тесная и узкая. Два на пять метров. Вдоль обеих длинных стен стояли нары в два яруса. Справа от Аксакова зловонила параша, а слева нудно капал в ржавую раковину не до конца завернутый кран. Все нары были заполнены, часть обитателей, подложив под себя какие-то лохмотья, сидела на бетонном полу в одной и той же позе – обхватив руками согнутые в коленях ноги и положив на них голову.
На громыхание открывающейся двери все они как по команде подняли головы и, щурясь на яркий свет, стали с нескрываемым интересом разглядывать новичка.
– Здравствуйте, – сказал вошедший.
Приветствие типа "добрый вечер" никак не подходило к нынешней ситуации, а других обращений, принятых в этом, новом для него, мире Аксаков просто-напросто не знал.
– Баклан, – констатировала свесившаяся с верхнего яруса заспанная голова. – Завтра позабавимся.
После этой непонятной реплики голова снова упала на лежак, следом за ней опустились и другие. Тем временем надзиратель захлопнул дверь, и камера погрузилась в полумрак. Тусклый и грязный свет исходил лишь от заляпанной краской лампочки на потолке, служившей ночником.
Глаза Аксакова постепенно привыкли к темноте, и он стал осматриваться по сторонам, выбирая свободное место, чтобы присесть. Это оказалось делом непростым, потому что везде, куда бы он ни ткнулся, оказывались либо чьи-то ноги, либо туловище, либо голова. Свободное место было только возле толчка. И он уже направился к нему, но тихий голос откуда-то от черной стены посоветовал:
– Только у параши не садитесь, Андрей Александрович. Идите лучше сюда, я подвинусь.
Аксаков, запинаясь о спящие тела и выслушивая в свой адрес отборный мат, кое-как пробрался к говорящему.
– Сюда, сюда, – давал ему указания голос из темноты. – Вот так. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Он с трудом втиснулся меж двух прислонившихся к стене молодых парней.
– Вы меня, наверное, не помните, – продолжал незнакомец. – Я у вас в "Инвесте" в бюро ремонта работал. Извеков Сергей. Вы меня потом выгнали за то, что я взломал код вашей "черной" бухгалтерии и залез в нее. Вы меня еще прозвали "криминальный хакер". Ну, вспомнили?
Аксаков тоже откинулся к стене и произнес:
– Как же не помнить? Помню тебя прекрасно. Ты нас тогда заставил здорово поволноваться. Мы долго гадали, кто же нами интересуется: бандиты, налоговая полиция или отдел по борьбе с экономическими преступлениями? А это оказался хакер-одиночка. Постой, да ведь уже года два прошло с того времени. И чем же ты промышлял все это время? И как сюда попал?
Эта болтовня с соседом по камере отвлекала его от тревожных мыслей и позволяла хоть немного расслабиться, не думать о случившемся, о возможных последствиях. Сейчас главной его задачей было дожить до понедельника. Потому что он знал, что с началом рабочей недели жена и его адвокат добьются его освобождения под залог. Он слышал про эту старую ментовскую уловку: хватать серьезных людей в пятницу вечером и оставлять их на выходные в камере с урками, так сказать, на перевоспитание. Аксаков внутренне настраивал себя дать достойный отпор воспитателям. И сейчас благодарил бога за то, что он послал в этот ад к нему хоть одну знакомую по той жизни душу.
– Поболтался я месяц-другой по городу. Куда б ни сунулся с устройством на работу, везде предлагали такие гроши, что все желание трудиться сразу пропадало. А тут объявление в газете на глаза попалось – "эмиграция в Канаду". Забрел я в эту конторку, а там очкарик сидит и женщина, заботливая такая, жена, его. Как узнали, что я компьютерщик, так давай меня сразу обихаживать. Что желаете: чай или кофе? Растворимый или в зернах? Короче, заполнил я их анкеты. А через пару месяцев приходит мне приглашение на интервью в канадское посольство в Москве. Эти, из конторки, меня сразу к себе пригласили. И давай щеки надувать, что это их заслуга. Мол, гонорар им и канадскому адвокату полагается, который все дело ускорил. Заломили аж десять "тонн" баксов. Я им говорю, что нет у меня таких бабок, и шли бы они со своей Канадой куда-нибудь подальше. Я им ни копейки не заплатил, но на интервью поехал. Хотя этот очкарик и баба его предупреждали, что интервью в посольстве теперь отменяется. Ничего подобного. Сел я у них в посольстве в предбаннике в назначенный день, а когда назвали мою фамилию, пошел на собеседование. Поговорили. Мой английский произвел на них впечатление. Все-таки как-никак, а спецшкола за плечами. По-французски немного побазарили.