А зверь напирал снизу, из клыкастой пасти его остро пахло чем-то жутко неприятным, омерзительным, гнилым, Юнию казалось – смертью. Тигр дернулся… И юноша, спрыгнув с шеста, рванулся прочь… Позади взметнулась в небо рычащая тень – зверь прыгнул, и Рысь резко бросился влево, упал на песок, тут же поднялся, не дожидаясь, пока развернется пролетевшая мимо исполинская кошка, бросился в противоположную сторону – обратно к столбу… А сзади разъяренно рычала смерть!
Забежав за столб, Рысь в отчаянии ударил приблизившегося зверя цепью – попал в глаз, и тигр яростно зарычал, а зрители на трибунах довольно загудели:
– Так его, так!
– Покажи этой полосай кошке!
Ланиста переглянулся с устроителем игр, и тот благосклонно кивнул. Симпатии зрителей явно были на стороне молодого бойца, бесстрашно вступившего в схватку со зверем, разъяренным болью и голодом. Тигр заметался по арене – Юний вновь взлетел на вершину столба и, дождавшись, когда хищник вонзит в твердое дерево когти, вновь спрыгнул, вызывая явное одобрение зрителей. Впрочем, ясно было, что эта игра в кошки-мышки вот-вот закончится – ну не может человек тягаться с тигром. А жаль, зрители только разохотились.
Тигр метнулся молнией, и Рысь бросился в сторону, с ужасом ощущая за спиной сердитое дыхание зверя. Кажется, тот уже распалился не на шутку…
Трибуны гудели. Памфилий Руф поспешно наклонился к начальнику стражи и что-то приказал шепотом. Воин, кивнув, свесился к самой арене и, крикнув "Лови, парень!", бросил на арену собственный меч с коротким клинком и украшенной разноцветными камнями рукоятью.
Наклонившись, Юний подхватил меч и с разбегу взобрался на вершину столба. Тигр, рыча, подбежал ближе, поднялся на задние лапы, уперся передними в столб. Сейчас, сейчас… Ух, и гнусно же пахнет от этой полосатой падали! И как противно дрожит столб. Юний вдруг ощутил свое собственное дыхание – тяжелое, загнанное… Вот тигр вонзил в столб когти. Ага! Они у него снова застряли, и хищник недовольно зарычал, вытаскивая…
Больше Юний не стал дожидаться. Рванул вниз, слетел со столба с быстротой молнии, всадил меч в черно-рыжий полосатый бок и, вытащив клинок, бросился прочь, к трибунам. Истекая кровью, зверь яростно забился в конвульсиях…
Зрители орали, свистели, хлопали в ладоши, выражая восхищение интересной схваткой.
– Сзади! – вдруг, свесившись к арене, заорал какой-то богато одетый парень.
Рысь обернулся и похолодел: в открывшихся воротах показалась железная клетка, а в ней бился, пытаясь выскочить, сильный песочно-желтый зверь с мохнатой гривой. Лев! Один из везущих клетку людей наклонился… Ага, сейчас откроет…
Юний поднял голову, посмотрев на трибуны. Толпа взревела, отнюдь не хуже, чем разъяренные хищники, и в этом рассерженном реве Памфилий Руф четко уловил явное недовольство. И подозвал распорядителя:
– Убери зверя.
"Повезло, – не в силах отойти от внезапно навалившейся дрожи, подумал Юний. – И со столбом этим повезло, и – уж тем более – с мечом. Отблагодарить бы того, кто его кинул, да как найдешь?"
На арене показался глашатай:
– Устроитель игр, почтеннейший всадник Децим Памфилий Руф, спрашивает, достоин ли этот преступник жизни за свое мужество?
– Достоин свободы! – выкрикнула сверху какая-то девушка, впрочем, ее никто не услышал, кроме ближайших соседей.
– Достоин! – довольно закричали собравшиеся, а Памфилий Руф, встав и поклонившись во все стороны, сжал поднятую вверх руку в кулак.
Жизнь!
Подняв меч вверх, Ант Юний Рысь под оглушительный рев трибун гордо направился к выходу.
Глава 4
Май – июнь 224 г. Ротомагус
Школьные распри
Так почему бы в ответ на обман не прибегнуть к обману,
Если дано нам от меча защищаться мечом?
Публий Овидий Назон. Переписка
Возвратившись обратно в школу, Рысь стал гораздо осмотрительнее. Во-первых, он попросил ланисту перевести его в другую камеру, на что хозяин школы, подумав, согласился: вообще-то он давно догадался, что обломок меча Рыси, то есть Анту, подбросили, просто хотел повысить дисциплину показательной казнью того, кто еще не стал гладиатором. Однако парень неожиданно проявил себя совсем неплохо, следовало признать. Смел, отчаян, упорен, сообразителен – из ученика с такими качествами можно вылепить отменного бойца, чем ланиста и занялся. Впрочем, он хотел добиться хорошего результата и от остальных "деревях", которых продолжали так называть несмотря на то, что все новички давно уже сражались тупым, но железным оружием. И тяжелым – раза в три тяжелей боевого.
Юноша вновь окунулся в полную тренировок и унижений жизнь гладиаторской школы. Тренеры и надсмотрщики выбивались из сил – это было видно по их изможденному виду. Учебные схватки становились все более интенсивными: один на один, пара на пару, отряд на отряд. Кареглазый иллириец Тирак, с которым Рысь теперь делил каморку, сказал как-то, будто слышал разговоры о том, что совсем скоро, в конце августа, всех гладиаторов школы выпустят на арену в честь праздника урожая.
– Судя по нашим схваткам, очень может быть, – согласился с приятелем Рысь и, ухмыльнувшись, добавил: – Я, кажется, знаю, кто будет устроителем игр.
– Ну, это все знают, – рассмеялся Тирак. – Толстомордый выжига Памфилий Руф – дружок нашего ланисты.
– Это ведь по его приказу стражник бросил мне меч, – Рысь вздохнул. – Может быть, не такой уж он и выжига?
Тирак потрепал друга по плечу:
– Да брось ты! Тебя спасли зрители – популюс романус, как уже двенадцать лет называют свободных жителей провинций. А Памфилий просто угадал их желание, еще бы не угадать – он же собирается стать дуумвиром! А для того задабривает избирателей… хотя я на его месте лучше бы задобрил римского прокуратора, наместника Лугдунской Галлии Марка Луниция Арбелла. Хотя тот, что и говорить, далековато.
– Скажи-ка мне, парень, одну вещь. – Зашуршав соломой, Рысь уселся на узком ложе. Они разговаривали, вернее, шептались в каморке ночью, когда всем полагалось спать. – Откуда ты так хорошо знаешь все городские новости? Ведь ты, как и все прочие, никуда не выходишь?
– Ну, это новички не выходят, – усмехнулся Тирак. – А что касается остальных… Черный Юбба, например, частенько подрабатывает охранником, когда кому-нибудь из местных нобилей требуется произвести впечатление на гостей из глуши. Знаменитый гладиатор Черный Юбба в охранниках – это звучит!
– А ты, я вижу, с ним неплохо сошелся?
– Да не сказал бы, что сошелся. – Иллириец пожал плечами. – Так, пересеклись пару раз, когда ремонтировали казармы – ланиста нашел где-то дешевый кирпич.
– Наверняка с помощью Памфилия Руфа.
– Ну да, как же без него-то? Поговаривают, что кирпич этот первоначально предназначался для городских стен.
В дверь вдруг сильно стукнули:
– Эй, шептуны! Если не угомонитесь, отведаете плетей.
Парни притихли. Знали: есть такие вредные надсмотрщики, что могут, сняв башмаки или кальцеи, осторожно подобраться к дверям казармы на цыпочках, подслушать – а что там болтают гладиаторы? Этот хоть оказался честным – предупредил.
– Ладно, спим, – махнул рукой Рысь. – Плетей не очень-то хочется. Поговорим завтра.
Завтра, как обычно, утро началось с тренировки, продолжавшейся с небольшими перерывами целый день. Облачившись в учебные – очень тяжелые! – доспехи, оттачивая удары, бились с чучелами: сначала с обычными, потом с вращающимися, затем стали сражаться парами. Рысь бы хотел с Тираком, но нет, в качестве напарника-ретиария ему достался бывший сосед – галл Автебиус, немало напакостивший когда-то. Такие, как Автебиус, хоть и сражались на арене всего-то пару раз, тоже участвовали в обучении новичков, а заодно и сами поддерживали форму. Галл оказался чрезвычайно подвижным и ловким – отбивая его наскоки, Рысь изошел потом. Видно было, что и Автебиус утомился. Внимательно следивший за схватками римлянин Плавт – один из немногих, кого искренне уважали гладиаторы, – похлопал по плечу Рыси жезлом:
– Передохните.
Сняв шлем, Рысь уселся на песок, недалеко от позорного столба, торчавшего почти в центре арены, и устало прикрыл глаза. Со всех сторон раздавался шум учебных боев – скрежетали о доспехи мечи, тяжело дышали тяжеловооруженные секуторы. Ретиариям, конечно, было полегче, но ненамного – поди-ка помаши неудобной и тяжелой сетью. Автебиус, похоже, так и не научился хорошо и ловко метать ее – больше надеялся на собственную подвижность да трезубец, которым, надо признать, действовал неплохо. Если б не затупленные концы, он давно бы уже распорол сопернику правый, не защищенный щитом бок.
Услышав чьи-то приближающиеся шаги, Рысь открыл глаза. Плавт уже стоял над ним – пора было заканчивать отдых.
Ант и сидевший рядом с ним Автебиус поднялись на ноги, принимая боевую стойку. Рысь почувствовал, как его резко качнуло вправо, потом еще раз, да так, что он не смог устоять на ногах и с шумом грохнулся наземь. А коварный галл, незаметно привязавший конец сети к правой пластине поножей соперника, торжествовал победу и сильно ткнул в грудь поверженного врага тупым трезубцем. Не выдержав такого позорища, Рысь вскочил, вырвал у Автебиуса его оружие и колошматил соперника до тех пор, пока тот не подбежал к Плавту. Если б римлянин был один, дело, скорее всего, закончилось бы ничем, но рядом с Плавтом стояли Эней и Лупус. Пришлось Рыси отведать плетей за "несдержанность и учиненную драку".
– Ничего, – вздрагивая под ударами плетки, шептал юноша. – Наступит еще и мой день. Наступит.
Пока же все обстояло по-прежнему: наглая, едва познавшая вкус настоящей битвы молодежь третировала новичков-"деревяшек". Естественно, ланисту вполне устраивал такой порядок: пусть гладиаторы ненавидят друг друга, а новички мечтают о первой схватке. Тем более немного до нее осталось – гладиаторские бои были назначены в конце августа, в день урожая, о чем заранее объявил устроитель зрелища Децим Памфилий Руф. Кто знает, сколько новичков останется в живых после первого же выхода на арену? Да и не только новичков. Рысь заметил: чем ближе становился день битвы, тем мрачней и задумчивее выглядел коварный галл Автебиус, а вот его дружок Савус, кимвр, наоборот, хорохорился, гордо выпячивая грудь. Впрочем, издеваться над новичками настроение не мешало ни тому ни другому. Особенно они развернулись, когда ланиста прикупил по случаю еще десяток молодых парней-варваров. Латынь и греческий те понимали плохо, а потому частенько получали тумаков, быстро превращаясь в предмет насмешек и издевательств. Впрочем, и про прежних "деревях" никто не забывал – они ведь еще не нюхали боя! Гладиаторская молодежь, подзуживаемая Автебиусом и кимвром, вела себя все более нагло, и требовалась большая осторожность, чтобы не попасться на удочку, не подставить себя и друзей. Впрочем, дружбы как таковой между новичками не водилось, да и вообще, она в школе не культивировалась – помешала бы сражаться, да и что было бы, если б все гладиаторы вдруг сговорились и стали бы заодно? Поэтому всяческие распри и соперничество в школе прямо поощрялось. Среди новичков кого только не было: тевтоны, иберы, саксы. Даже чернокожий эфиоп и тот каким-то образом затесался, правда тощ был невероятно, зато быстр и ловок, как кошка, – качества, весьма ценные для ретиария. Двое иберов даже попытались бежать, конечно же, неудачно – были пойманы и на следующий день казнены, в назидание другим распяты на перекладинах, вкопанных во дворе школы. Их трупы с выклеванными птицами глазами так и остались висеть, пока очень уж сильно не завоняли. Рысь все чаще возвращался к мысли о мести: это ведь по милости своих бывших соседей – а чьей же еще? – он чуть было не попался в когти разъяренного тигра. За такие дела стоило отомстить. Нужно было отомстить. Пока не поздно – кто знает, вернутся ли Автебиус и Савус с арены? И вернется ли он сам?
– Отомстить? – дождавшись ночи, шепотом переспросил Тирак. – Хорошая мысль.
– Вот и я говорю!
– Только глупая. Не обижайся. – Иллириец улыбнулся. – Я все же тут несколько дольше тебя, кое-что знаю лучше. Думаешь, почему они такие смелые?
Рысь задумался:
– Наверное, кто-то их поддерживает и в случае чего защитит?
– Ты прав, друг мой, – Тирак кивнул. – И этот "кто-то" – Марцелл Тевтонский Пес.
– Это тот самый, громадный? – удивился Рысь, услыхав имя самого сильного гладиатора школы.
Марцелл Тевтонский Пес на вид был даже страшнее и сильнее Лупуса. Огромные бицепсы, мускулистый торс и несоразмерно маленькая, бритая голова на толстой шее – вот он, Тевтонский Пес во всей своей красе. Плюс к этому огромные руки-клешни – говорят, он запросто ломал ими шеи врагов – и узкие, вечно прищуренные глазки, налитые злобой. В бою Марцелл был страшен и, к восторгу толпы, сражался иногда сразу с тремя ретиариями, причем всегда успешно. Да, имея такого покровителя, можно наглеть. Интересно, как Автебиус и Савус с ним сошлись?
– Как сошлись? – Тирак ухмыльнулся. – Да они постоянно прислуживают ему, словно домашние рабы, угадывают каждое желание. К тому ж Марцелл падок на грубую лесть.
– Падок?
– Не думай, место при нем уже занято. Лучше поискать другого покровителя… скажем, Ариста Фракийца или Черного Юббу – авторитета у них не меньше, чем у Тевтонского Пса.
Рысь насторожился:
– А что ты знаешь про них обоих?
– Да почти ничего, – помолчав, признался Тирак. – Фракийца ланиста перекупил в Лугдуне совсем недавно – тот был там "звездой", не знаю, как с ним и расстались.
– А, – перебил приятеля Рысь, – слыхал я эту историю. Кажется, римлянин Плавт рассказывал. Да, Фракиец блистал в Лугдуне, но тамошний ланиста неосторожно сел поиграть в кости с нашим.
– Да уж. – Иллириец тихонько засмеялся. – Действительно неосторожно. Наш-то тот еще плут. Ну, в общем, о Фракийце пока мало кто чего знает.
– А Черный Юбба?
– Эфиоп? Боюсь, о нем и совсем сказать нечего. Нет, боец он отменный, это без сомнений – немногие черные бьются в тяжелом вооружении, а этот, вишь… мирмиллон, секутор – не ретиарий… как я. – Тирак вздохнул.
– Ничего, – утешил Рысь. – Зато у ретиариев множество поклонниц. Вот какая-нибудь влюбится в тебя, выкупит у ланисты, и будешь ты жить-поживать в красивом доме, в окружении детей и наложниц да подумывать, не нанять ли, забавы ради, в охранники старого хрыча Анта по прозвищу Рысь?
Тирак засмеялся:
– Ну, скажешь тоже!
– А что? Вполне вероятная вещь.
– Которой может и не случиться, если мы не найдем себе покровителя, – подумав, вполне серьезно произнес иллириец. – Без этого нас точно заклюют. Впрочем, что говорить, ты ведь и сам уже испытал это на своей шкуре… да и я чуть-чуть. Знаешь, Ант, эта гадина Савус подставляет меня под плети при каждом удобном случае!
– Я видел, – мрачно кивнул Рысь. – И мы отомстим.
– Только прежде надо найти покровителя.
Они договорились тщательно собрать сведения об обоих "звездах", даже кинули жребий: иллирийцу достался Арист Фракиец, а Рыси – Черный Юбба, Юбба Молчальник, как еще его прозывали за скрытность и несклонность ко всякого рода беседам. Тираку оказалось легче – уже к полудню Рысь увидел его разговаривающим с рыжеволосым Фракийцем, причем общались оба вполне любезно, а Фракиец при этом во весь рот улыбался. Улыбка у него была неприятная, похожая на оскаленную пасть. Может, рот слишком большой, а может, зубы слишком крупные. Хотя какая разница, что за улыбка у человека? С Черным Юббой Рыси не везло: вечером юноша нарочно прошел мимо, даже, остановившись напротив, спросил что-то. Нумидиец, высоченного роста мужчина, просто обошел парня, полностью погруженный в свои мысли. Проигнорировал. Вот и попробуй тут заручись поддержкой. Правда, оставалась еще надежда на Фракийца, а в этом плане дела у Тирака, похоже, шли хорошо.
– Ну, как? – едва дождавшись ночи, затеребил приятеля Рысь.
Тот отвечал как-то уклончиво, а потом вдруг фыркнул:
– Ты не будешь смеяться?
– Нет, а что такое?
– Фракиец спит с мальчиками.
– Как это? Впрочем, я что-то такое слышал. И, значит…
– Завлекал меня к себе в гости – как и все "звезды", он живет один. Я насилу отвертелся. Кстати, он и про тебя спрашивал. Охранник, увидев нас, заржал, словно лошадь, я потом спросил почему. Тот и ответил: дескать, если перед битвой всем известным гладиаторам приводят на ночь женщин, то к Фракийцу – исключительно мальчиков, о чем знает весь Лугдун. Впрочем, среди римлян, не говоря уже о греках, это очень модное увлечение, – иллириец понизил голос. – Говорят, прежний император, молодой Элагабал, тоже…
Рысь покачал головой:
– Слушай, Тирак, откуда ты все про всех знаешь? Вроде бы мы с тобой ничем – ну почти ничем – друг от друга не отличаемся, но ты все всегда знаешь, а я нет. Почему так?
– Потому что я люблю разговаривать с людьми, а они – со мной. Даже стражники и ланиста. Скажу не хвастаясь: я умею говорить.
– А я, значит, нет? – обиделся Рысь.
– А ты нет, – качнул головой иллириец. – Не умеешь. Вот смотри, как ты говоришь – стоишь прямо, словно жердь проглотил, вместо того чтобы расслабиться, опереться на что-нибудь. Улыбаешься редко, а нужно часто, не особо и слушаешь, чаще говоришь сам, а это тоже плохо. Люди любят поговорить, что же ты затыкаешь им рот?
– Да я…
– А больше всего они любят поговорить о самих себе. Тут уж их никто не остановит. Понятно, я не имею в виду таких молчунов, как Юбба. Кстати, как с ним?
– Да никак, – честно признался Рысь. – Может, со временем что и выйдет.
Тирак вздохнул:
– Тяжелый случай. Ничего, завтра попытаюсь тебе помочь. Не с Фракийцем же договариваться?
Завтра у Тирака ничего не вышло. В полдень его вывели на середину арены и после щедрой порции плетей отволокли в карцер. Вот так. Ни за что ни про что. Даже никого ни о чем не уведомили в воспитательных целях. Тщетно Рысь пытался выведать хоть что-то у Плавта – тот пожимал плечами и отворачивался, дескать, все сделано по прямому приказу ланисты, который, проследив за экзекуцией, тут же сорвался куда-то в сопровождении верных слуг. Да-а, занятные пошли дела, ничего не скажешь!
Отрабатывая на чучеле удары, Рысь попытался припомнить весь вчерашний день приятеля и сегодняшнее утро. Не сделал ли он чего-нибудь этакого? Не привязывались ли к нему Автебиус с Савусом? Нет, похоже, не привязывались, по крайней мере никто из опрошенных юношей-новичков этого не видал. А видели только, как он говорил о чем-то с Фракийцем и сегодня с утра – с Черным Юббой.
– С Черным Юббой? – удивленно переспросил Рысь одного из "деревях". – Тирак разговаривал с Молчальником?
– Если ты называешь Тираком того парня, которого только что бросили в карцер, а Молчальником – длинного чернокожего типа, то да, они разговаривали, правда недолго и о чем – не знаю.
– А кто, интересно, знает? – Поблагодарив новичка кивком, Рысь отошел в сторону. – Наверное, только сам Черный Юбба.
Задумавшись, он неожиданно столкнулся с Автебиусом. Тот отпрянул, выругался и, не сдержавшись, буркнул:
– Что, хочешь последовать за своим приятелем-иллирийцем?