Однако, как и утром при встрече с русским боярином, господин епископ никак не высказал неудовольствия малопонятным ответом. Наоборот: он низко склонился перед вмурованным в камень существом и долго благодарил его за оказанную милость. И только после этого вернулся наверх, в малый зал замка.
– Ваза, ваза, ваза… Что это может означать?
Епископ прошелся по помещению, разыскивая колокольчик для вызова слуг, выругался, подошел к двери, выглянул наружу:
– Эй, есть тут кто-нибудь?
– Да, господин епископ… – показался незнакомый ему послушник.
– Немедленно соберите в этом зале все вазы, которые есть в замке.
– Слушаюсь, господин епископ.
Вскоре обитель священника наполнилась суетой. Слуги, обшаривая комнаты, сносили в одно место все, что только казалось им напоминающим вазу: высокие кувшины, чаши для фруктов, вазоны для цветов, медные, оловянные и серебряные кубки. В конце концов их фантазия иссякла, и поток изделий рук человеческих, струящийся в излюбленное хозяином замка помещение, остановился.
– А теперь пошли все прочь, – отпустил людей епископ и, оставшись один, принялся бродить среди собранных здесь предметов, надеясь получить долгожданную подсказку: ваза, ваза… Какая она должна быть? И как обычная ваза способна помочь ему победить язычников?
* * *
Взглянув сверху вниз на заснеженную равнину, еще полчаса назад ровную и пустынную, Игорь Берч чертыхнулся, сорвался со своего места и с грохотом помчался вниз по винтовой лестнице, широко растопырив руки в стороны – чтобы удержаться о стены в случае падения. Верхние этажи он промчался не останавливаясь, а на уровне покоев епископа свернул в узкий проход вдоль внутреннего двора. Пару минут спустя он ввалился в библиотеку, где Витя Кузнецов, Неля и Игорь Чижиков, обложившись исписанными листами дорогой вощеной бумаги пытались переложить на нормальный русский язык обнаруженную в тайных ящиках бюро переписку покойного хозяина.
– Они пришли! – с трудом переводя дух, выпалил Берч.
– Кто? – не понял Кузнецов.
– Эти… Ну, в общем…
– Да говори толком, что произошло?
– Там, под стенами… Ну, армия туда пришла. Нас штурмовать собираются.
– Вот черт! – отложил свиток с готическими немецкими буквами и поднялся из кресла фогтий. Называть себя епископом у Виктора язык не поворачивался. – Ну, пошли, посмотрим.
Правда, направились они не вверх по лестнице, на смотровую галерею, а дальше по узкому коридору – к комнате с подъемными механизмами, приникли к узким бойницам.
На поле перед замком разворачивался воинский лагерь: поднимались шатры, составлялись в круг повозки, загорались костры, перемещались отряды закованных в железо людей.
– Сотни три, не меньше, – на глазок оценил численность противника Чижиков. – Паникер ты, Магеллан. Такими силами этот замок не взять.
– Все равно, – покачал головой Кузнецов. – Собирай всех наших, выстави дополнительные посты на стенах. И поставь кого-нибудь из наших к задней калитке, а то местные и предать могут, с них станется.
До этого дня у одноклубников "Ливонского креста" все шло нормально. Разумеется после удачного штурма некоторых из обитателей огромного замка они все-таки упустили. А может – и очень многих. Про свой промах они узнали потому, что утром следующего дня Толя Моргунов обнаружил отворенной потайную дверь, что выводила из крепости на обратную сторону острова. Похоже кто-то, дождавшись, пока победители успокоятся и займутся празднеством, прокрался к калитке и выбрался наружу.
– Хорошо хоть, они не попытались нас перебить, – обрадовался тогда Чижиков. – Струсили.
– Может и хотели, – пожал плечами Комов, развалившийся в епископском кресле с золотым кубком в одной руке и серебряным – в другой. Оба кубка были полны вина, и Леша по очереди прихлебывал то из одной, то из другой емкости. – Да только мы очень вовремя перепрятали оружие.
– Они могли опустить мост! – встревожился Берч.
– Хоть килограмм, – улыбнулся Леша. – Мост опустить мало, по нему нужно провести людей. А собрать войско туземцы еще не успели. Так что, не дрейфь, Игорек. Калитка уже закрыта, мост все еще поднят, жратвы в подвалах на десять лет вперед, а стены здесь такие, что мы против всей армии НАТО сто лет простоять можем.
– Хватит пить, – покачал головой Кузнецов. – Нужно распределить дежурства. Этот замок будет заметно покрупнее нашего и рассчитывать, что если как, из окна врага заметить успеем, глупо. Нужно постоянно держать хоть одного человека у подъемного механизма ворот и на стене с обратной стороны.
– Сегодня мне на пост нельзя, – моментально отреагировал Комов. – Я уже выпивши.
– Ладно, – отмахнулся Витя, прогуливаясь по обширной столовой хозяина замка. – Игорь, Чижиков. Сходи, пожалуйста, и выпусти баб из заперти. Пусть обед готовят. И слуг выпусти… Нет, сделаем иначе: как обед готов будет, пусть бабы всех пленников покормят, а потом выпустим их, соберем во дворе и спросим, кто желает и дальше служить на прежних условиях. Казна епископская у нас, своего золота тоже припасец есть, платить сможем.
– А если откажутся? – поинтересовался Берч. – Камень на шею, и в ров?
– Какой ты кровожадный, Игорь! – поразилась Неля. – Зачем?
– Так, не в подвале же их всю жизнь держать?
– А почему просто не отпустить?
– Чтобы нас выдали? Разболтали, что замок захватили, что епископа порешили?
– Коли из задней калитки ночью кто-то удрал, – повернул к нему голову Кузнецов, – значит, про это всем уже известно. То же мне, тайна мадридского двора! Мы замок взяли, мы, стало быть, новые здесь хозяева. И чем раньше про это узнают все жители, тем лучше. В общем, кто захочет – пусть остается. Кто нет: опустить мост и дать хорошего пинка. Пусть проваливают. Возражения есть?
Возражений не нашлось. Одноклубники разбились попарно, и через день заступали на дежурство, командуя двумя десятками стражников, решивших принять предложение и остаться дальше нести привычную службу. По всей видимости, поднимая руки перед прорвавшимся в крепость врагом, именно на это они и рассчитывали. Дело привычное: Эзель, чай, не Венгрия, где война идет с иноверцами, насмерть. Тут все свои, и если брат побеждает брата – то перебежать от одного к другому отнюдь не грешно.
Слуги тоже не рискнули искать новое место службы, раз уж можно остаться в привычных стенах, и дело устаканилось окончательно. Не повезло только раненым, двенадцать из которых умерли без исповеди и прощения грехов, а еще трое, отправленные в городскую церковь, исчезли бесследно вместе с возничим и телегой. За неимением в пределах замка кладбища, и не желая устраивать показательных похорон ввиду города, погибших и умерших предали морской пучине.
Готовясь к наступающей зиме, прежний хозяин успел в достатке запастись дров, свечей, сала и еды, и теперь новым владельцам крепости оставалось только валяться кверху пузом, пить вино, тискать служанок, да рыться в обширной библиотеке, разыскивая книги на русском языке. Что касается Вити Кузнецова – то он с помощью Нели, более-менее знающий английский язык и Игоря Чижикова, знающего немецкий, занялся расшифровкой найденных в тайниках писем, в надежде узнать что-нибудь интересное. Именно расшифровкой, поскольку даже русские письма оказывались крайне неудобочитаемыми: текст шел сплошняком, не то что без знаков препинания, но и без разделения на отдельные слова, со множеством незнакомых, или просто непонятных букв и вензелей.
В общем, зима прошла тихо и незаметно, без всяких намеков на недовольство местных жителей проведенной в замке "спецоперацией", и даже вообще на то, что им хоть что-нибудь известно о случившемся штурме. И вдруг – на тебе! Войска под стенами!
– Игорь, – выпрямился Кузнецов. – Ну-ка, предупреди всех: маскарад по полной программе. Мы – крестоносцы. Плащи, доспехи, мечи, каски – все как для телевизионщиков. Но пищали все проверьте и к бою подготовьте. Мало ли не поверят?
Развернутый под стенами лагерь выглядел внушительно – знамена, сверкающие доспехи, тренировки простых латников в обращении копьем и палашом. Вот только никаких пушек у незваных гостей Витя не разглядел, равно как и катапульт, таранов, заготовленных для заваливания рва фашин, или хотя бы лестниц – из чего он сделал вывод, что штурмовать замок никто не собирается.
– Может, у них тут ярмарка? Или военно-исторический фестиваль? – он сплюнул и пошел переодеваться.
Примерно через час после прибытия войска, от лагеря отделилось пятеро всадников и устремились к замковым воротам. По виду – один дворянин и четверо воинов попроще, в число которых входил знаменосец, несущий на древке копья сине-красный вымпел, и горнист. Под стенами зазвучала торжественно-призывная мелодия.
– Что делать станем? – покосились на Кузнецова одноклубники.
– Леша, Комов… – Витя прикусил губу, потом решительно махнул рукой: – Ломай стопор, опускай мост. Коли остальные попытаются ринуться следом за первыми, мост поднимай. Остальные вниз, и держите пищали наготове. Буде что не так: сносите всех подозрительных картечью к чертовой матери.
– Может, не надо? – с надеждой поинтересовался Берч.
– Надо, – поморщился фогтий. – Рано или поздно разговаривать все равно придется. Так к чему откладывать?
Прежнюю стражу подальше от соблазнов одноклубники загнали на крышу: приказали всем идти наверх и внимательно наблюдать, после чего выстроились во дворе в два ряда: белые с крестами ливонские ордынские плащи, глухие шлемы и ряд штыков над плечами – пищали были проверены, на полки подсыпан порох, пружины колес с зубчатой насечкой взведены. Загрохотали цепи, опуская деревянный пролет моста.
Вскоре во двор неспешно въехал рыцарь, по сторонам от которого гарцевали кнехты. Остановившись, он снял шлем и положил его на изгиб руки, оставшись в кольчужном капюшоне, накинутом поверх матерчатого подшлемника.
– Кого это занесло к нам в гости в столь ранний час? – поинтересовался Виктор, выходя перед строем.
– Барон Ганс Пилгузе Готлиб Фабиан Карл фон Беллинсгаузен, – отчеканил круглолицый, с небольшими усиками и глазами на выкате дворянин. – С кем имею честь?
– Барон Карл Фридрих Христофор Иероним фон Мюнхгаузен, – подбоченясь, одним духом выпалил Кузнецов первое пришедшее на ум имя. – Чем обязан вашему визиту?
– Я желаю увидеть своего господина, епископа эзельского Германа Веланда.
– Господин епископ болен, – развел руками Кузнецов. – Он просил меня пока представлять его интересы.
– Я желал бы увидеть его, и передать пожелания всех его подданных о скорейшем выздоровлении.
– Я передам господину епископу эти слова, – кивнул Виктор.
– Нет, господин барон, – покачал головой рыцарь. – Я хочу передать ему эти пожелания лично.
– Господин епископ болен очень сильно и никого не желает видеть.
– В таком случае не мог бы я взглянуть на него?
– Почему вы так стремитесь нарушить покой больного, господин барон? Неужели вы не понимаете, что его нельзя тревожить?
– Я желаю убедиться, что он жив, господин барон! – без обидняков сообщил гость.
– Ты что, подозреваешь меня во лжи?! – возмутился фогтий. – Тебе что, мало моего слова? Ты считаешь меня вруном? Сойди немедленно с коня, и скрести свой меч с моим! Тебе придется смыть оскорбление кровью!
Гость поднял шлем к лицу, словно собирался его надеть, потом опустил обратно. Лицо его налилось кровью, крылья носа раздвинулись. Гость закрыл глаза, открыл:
– Возможно, Бог еще доведет нам встретиться на поле боя, и тогда мы решим этот вопрос. А сейчас я приехал сюда увидеть своего господина, а не драться.
– Прежде чем увидеть его, тебе придется сойти с коня и умереть от моего меча, трус!
На этот раз рыцарь даже схватился за рукоять меча, но опять сдержался:
– Господин барон, – играя желваками, поинтересовался он. – Даете ли вы слово дворянина, что мой господин, епископ эзельский Германд Веланд жив, хотя и болен?
Во дворе повисла тяжелая тишина. Только лошади всхрапывали, переступая на одном месте, да какая-то пичуга беззаботно пела где-то под самой кровлей.
– Даете ли вы слово дворянина, господин барон Карл Фридрих Христофор Иероним фон Мюнхгаузен, – не поленился повторить весь присвоенный Кузнецовым титул гость, – что господин епископ эзельский, мой господин, жив?
– Да, черт побери! – наконец решился Виктор, и решительно махнул рукой: – Я даю вам слово!
– В таком случае передайте ему, господин барон, что мы, его верные вассалы, желаем ему обрести здоровье как можно скорее, чтобы он мог встретиться с нами и принять от нас ледунг и талью в полном объеме.
– Я готов принять от вас и то и другое, – вскинул подбородок фогтий.
– Я знаю, – наклонился с коня рыцарь и широко улыбнулся. – Но мы привыкли платить налоги только своему господину, а не случайным людям.
Барон Беллинсгаузен развернул коня, дал ему шпоры и, сопровождаемый свитой, умчался за ворота. Загрохотала, натягиваясь, цепь подъемного моста.
– Черт, черт, черт! – Кузнецов сплюнул и растер плевок ногой. – Вот бли-и-н. Кажется, мужики, мы попали.
– Во что попали? – не понял Берч, опуская пищаль и постукивая костяшками пальцев по кирасе на животе. – Ты думаешь, этот лох тебе не поверил?
– Конечно нет, – Кузнецов развязал шнур рыцарского плаща, снял его и перебросил через плечо. – Просто мое обещание позволяет им отступить, сохранив лицо. Скажи я, что мы повесили ихнего хозяина в лесу на осине, и им бы пришлось начинать с нами войну. Замок им, естественно, не взять. Тут на всем острове столько народу не наберется, чтобы этакий укрепрайон захватить. Но осаду бы они, естественно, организовали, обложили нас со всех сторон. И им нервотрепка, и нам головная боль. Так что, сейчас они сделают вид, что слову моему верят, и уйдут.
– Ну и чего ты тогда беспокоишься? – поинтересовался Моргунов. – Пусть уходят, попутного ветра. Ты молодец…
– А ты не слышал, что он напоследок мне пообещал? Налоги все они станут платить только епископу. Лично! А нам – кукиш с маслом. Мы за зиму почти все дрова спалили, пообносились, Комов вино все выпил. Где новое все брать? Доходов-то у нас нет! Туземцы, вон, платить отказываются! Черт!
– А чего Комов?! – возмутился было Леха, но фогтий его словно и вовсе не услышал. Кузнецов увидел на земле камушек, со всей силы поддал его ногой.
Ситуация складывалась патовая: местные дворяне не имели сил для штурма замка, но зато они могли отказаться принять его власть. Он мог сидеть в четырех стенах сколько угодно, но сил заставить эзельцев подчиниться, начать платить ему налог и выполнять приказы у него не имелось: не с двадцать же одноклубниками против всей местной рати в поход ходить! Кажется, ввязываясь в эту авантюру, он не учел два очень важных фактора: подданными епископа были дворяне, а не сервы, и так просто подставлять выю тому, кто прибил прежнего хозяина и занял его дом они не собирались. Сами все с мечами и ополчением, попробуй напугай. А второе – епископство куда как больше фогтии, и отряд из двадцати воинов, как бы храбры они не были, в нем просто терялся. Дай Бог замок правильно оборонить – на большее людей не хватает.
– У нас же есть своя казна, – напомнил Берч. – Да еще епископскую взяли. Купим все, что хотим.
– Страже плати, слугам плати, за еду плати, за дрова плати, за вино плати… Как думаешь, надолго нас так хватит без всякой-то прибыли? Да еще захотят ли туземцы все это нам продавать? А из-за моря везти – еще дороже получится. Не-ет, такая жизнь мне не нравится.
– А наемники? – подал голос Комов. – Росин ведь отстегивал бабки на набор наемников?
– Шкурка от курицы, – покачал головой фогтий. – Наемники мало похожи на миротворцев. Скорее – на разбойников. Они, конечно, могут ради нас расколотить местные ватаги, но заодно и деревни с усадьбами разорят. Мы останемся без золота, которое отдадим им, и без доходов, которые окажется не с кого брать. Нет, такой вариант нам тоже не катит.
– Тогда что делать?
– Пока не знаю, – пожал плечами Кузнецов. – Думать надо…
Глава 9
Ваза
Солнце старательно прогревала вымерзшую за долгую зиму землю, и его стараний не могла ослабить даже легкая дымка, что постоянно висела высоко в небе. Дерпткий епископ приказал открыть ставни настежь, впуская в зал замка волну свежего воздуха – однако и камина тоже не гасил, потому, как весеннее тепло коварно: опомниться не успеешь, как застынут ноги и руки, горло наполнится кашлем, а нос – противной слизью.
Вазы – каменные, серебряные, золотые, драгоценные фарфоровые и простенькие медные стояли здесь повсюду: на подоконниках и каминной полке, табуретах и столе, на полу – в углах, у стенки, посередине зала. Вот уже вторую неделю священник бродил среди них, пытаясь разгадать заданную Лучезарным загадку.
– Господин епископ, – осторожно постучал в дверь привратник и заглянул внутрь. – Перед замком стоит торговец, у него три воза товара, который он надеется продать во Пскове.
– Ну и что? – хозяин замка настолько устал от своих душевных мук, что даже не разгневался на глупого серва: – Ну какое мне дело до мелкого купца?
– Он спрашивает, не желаете ли чего-нибудь купить?
– Гони его прочь… Нет, постой! Спроси, нет ли у него на продажу каких-нибудь ваз.
– Слушаюсь, господин епископ, – скрылся обратно за дверью слуга, а священник, сделав пару глотков вина из стоящей на столе узкой высокой вазы сел в кресло.
Вскоре дверь отворилась, и в зал, низко кланяясь, бесшумно вошел, даже прокрался, кривоплечий, горбатый торговый гость, одетый в бордовый английский гаун до самого пола с куньим воротником. В руках он держал несколько обнаженных мечей и кинжалов. Следом за гостем, обнажив палаш, так же беззвучно крался Флор, готовый в любой миг отсечь купцу голову.
– Что ты несешь, глупец, – вздохнул священник. – Я просил у тебя вазы…
Он уже хотел дать телохранителю команду выкинуть его прочь, но торговец успел поднять оружие над головой и низким голосом предложил:
– Вы только взгляните на них, господин епископ! Это лучшее оружие во всей Швеции. Клянусь святой девой, сам король Густав Ваза покупает клинки для своей охраны только у меня.
– Что ты сказал? – вскинул голову священник.
– Это лучшие клинки во всей Швеции, господин епископ… – купец низко поклонился, ухитрившись при этом вскинуть мечи еще выше.
– Что ты сказал?! – во все горло прокричал хозяин замка.
Торговец попятился, но было поздно: Флор метнулся вперед, и прижал лезвие палаша к его горлу:
– Прикажете убить его, господин епископ?
– Нет! – рассмеялся бывший правитель здешних земель. – Нет, отпусти его! Купец, я разрешаю тебе взять любую вазу в этой комнате, и убирайся отсюда как можно скорее, пока у меня опять не испортилось настроение…
Торговый гость стрельнул жадным взором на фарфоровое изделие далеких китайских мастеров, но на подобную наглость не решился и схватил то, что попроще – большой золотой кубок с шарообразным расширением внизу, после чего, поклонившись, шустро исчез: как сквозь пол провалился.
– Флор, убери отсюда всю эту мерзость, видеть ее больше не могу! Нет, увези в город и продай. А деньги раздели между охраной и слугами. Чтобы больше ни единой вазочки в моем замке не появлялось!