- Гинтас? Это Станишевский, двенадцатая бригада. Везу женщину, двадцать пять лет, попала под автомобиль. Готовьтесь принять и гинеколога пригласите - восьмой месяц. Через пару минут будем… Давай, удачи.
Врач посмотрел, наконец, на Балиса.
- Сейчас подъезжаем к больнице, помогите переложить на каталку.
- Конечно. Доктор, она будет жить?
- Простите, ваше имя?
- Балис, - доктор молод, ему никак не больше тридцати лет. Ту уж отчество и впрямь ни к чему.
- Балис, я могу обещать только одно - сделаем всё, что можно. Сейчас она стабильна, но определить степень внутренних повреждений без анализов нельзя. Главное - ваша супруга жива. Верьте, что всё будет хорошо.
Машина уже притормаживала у приемного покоя. Балис помог переложить жену на каталку, бросил короткий взгляд на её лицо. Он верил, что видит её живою не последний раз. Точнее - наоборот: он не верил, что видит её живою в последний раз.
МОСКВА. 1635 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.
Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века…
А. Городницкий
Как обычно, вечером в трактире Прова Жеребца, что в Рабаде, или как исказили название малограмотные москвиты на Арбате, началась драка. Начал её санных и колымажных дел мастер Федор Дрозд - мужик вроде бы степенный и благонадежный, но вот только выпил он в тот вечер больше, чем следовало, да к тому же на все захваченные с тобой деньги. Федору хотелось продолжить гульбу, но угощать никто не спешил, что его страшно разозлило. А когда половой попробовал было вежливо спровадить колымажника домой, тот окончательно вышел из себя, оттолкнул полового и пошел разбираться с хозяином.
Прова Бог силенкой не обидел, да и половые у него были ребята крепкие, может быть, и вытолкали бы Федора без лишнего шума, да на беду ноги у Дрозда изрядно заплелись, так что он повалился, опрокинув стол, за которым сидели Стёпка Скрипсков, Фока Михайлов, да крещеный татарин Алексий, охотно откликающийся на бусурманское своё имя Ахметка - тоже выпить не дурак. Фока, натурально, поднял Федора с пола, да и дал тому в грызло, так что колымажник отлетел на другой столик, за которым к русской кухне приобщались остановившиеся в трактире иноземные гости: двое мужчин среднего возраста и отрок лет двенадцати.
Вообще-то, иноземцам в трактире Жеребца было взяться вроде бы неоткуда: с тех пор, как во время Смуты пожгли Немецкую слободу, что за Яузой, московская немчура селилась у Покровских ворот, близь покровительствовавших им бояр Матвеевых. Соответственно, и приезжие иноземцы выбирали для постоя трактиры поближе к житью соотечественников: после Смуты европейцев на Руси не шибко жаловали.
Но, как бы то ни было, эти приезжие избрали местом проживания Рабад - видать, были не робкого десятка. Что младший из мужчин - смуглый черноволосый крепыш тут же лишний раз и доказал: пробормотав что-то непонятное (что с немчуры возьмешь), привстал и пинком отправил Федора обратно в объятия Фоки. Пинок придал санных дел мастеру такое ускорение, что изрядно нагрузившийся Фока не смог удержаться на ногах и повалился на пол, заодно вторично опрокинув Алексия-Ахметку.
- Charles, qu'est-ce que tu fais, tiens-toi dans les mains! - воскликнул старший из иностранцев - на вид уже достигший сорокалетия, с бледным лицом и изрядно тронутыми сединою черными волосами. Судя по небольшому шраму от пули на левом виске, ему приходилось бывать в переделках, и эти его слова были вызваны отнюдь не трусостью.
- Mille tonnerres, comte, dois-je voir comment celui-ci villain grimpe pour la table chez nous? - возмущенно ответил смуглый.
- Шо, немчура, совсем оборзели? - сжимая кулаки, шагнул вперед Степка. - Понаехали, так ещё и наших бить? Шалишь, ноне царь-батюшка запретил вам дома на Москве покупать да кирхи свои поганые в городе ставить. Погодь, ужо скоро пустим вам кровя.
Смуглый иностранец вряд ли понимал по-русски и смысл Степкиных слов не дошел до его сознания. Однако намерения работника в мясной лавки были вполне понятны и без слов, поэтому Шарль легко соскочил со скамьи навстречу новому врагу. Удар москвича правой рукой иноземец остановил предплечьем своей левой, а затем его правый кулак въехал в Степкин живот, заставив того согнуться от боли. Шарль тут же ударил еще раз правой, теперь снизу в лицо. Скрипсков распрямился, из разбитого носа на рубаху капала кровь. Третий удар: от плеча, с разворота отправил парня в проход между столами.
В полной тишине, недобро улыбаясь, с табуретов и лавок поднялось полтора десятка человек. Кто-то сжимал в руке за ножку тяжелый табурет, а кто-то нервно тискал в руке нож.
- Planche, Ethien! - воскликнул Шарль. На его зов откуда-то выскочили двое в простой одежде, по всей видимости, слуги. - Protegez Raoul.
- Charles, seulement passerons-nous de l'arme, - черноволосый уже стоял рядом со своим сотрапезником.
- Comte, je n'ai pas l'intention de salir mon epee sur cette canaille. Je pense, quelques coups de poing solides seront assez.
Понимая, что сейчас драка захлестнет весь трактир, Жеребец не стал в неё вмешиваться - себе дороже. И без него желающих помахать руками было более чем достаточно.
Черноволосый вместе со слугами, отбиваясь от наседающих пьянчуг, оберегая отрока, пробивались к лестнице наверх, в комнаты. Шарль же бросился в гущу боя, отвлекая на себя основные силы. В какой-то момент двоим парням-хлебникам удалось схватить его за руки, но ничего хорошего из этого не вышло: сначала он, повиснув на них, хорошенько пнул каблуками в лицо двух других драчунов, вознамерившихся бить вроде как скрученного врага, а затем резко дернул свои руки вверх и тут же вниз и так ударил державших его по тайному уду, что им сразу стало не до драки. Но в следующий момент обстоятельства переменились: перед Шарлем оказался Прохор, кузнец из соседнего села Семчинское, что возле Зачатьевского монастыря, сумрачный мужик немерянной силы. Иноземец ударил первым, но Прохор только мотнул головой и в свою очередь врезал супротивнику в грудь. Пролетев несколько метров, Шарль грохнулся на столик, за которым, не обращая внимания на творящиеся вокруг бесчинства мирно беседовало двое мужчин.
- Puis-je vous aider, monsieur? - осведомился один из них у Шарля на чистейшем французском языке.
- Si cela ne vous embarrassera pas, , - пробормотал приходящий в себя после жестокого удара француз.
- Pas du tout, monsieur, - успокоил его незнакомец и, переходя на английский, обратился к своему собеседнику: - Harry, would you like to wait until I solve the problem.
- O, no, Ulrih. I shell help you.
Неожиданные союзники поднялись из-за стола. Гарри оказался крепким мужчиной одних лет с графом, а вот тот, кто первым предложил свою помощь - настоящим великаном. Даже Прохор перед ним выглядел жидковато.
- А ну, тихо, - рявкнул гигант на весь трактир громовым голосом - и драка сразу прекратилась. - Погуляли - и будет, пора честь знать. А ежели кто тумаков не добрал - то могу в Разбойный приказ отправить, там кат добавит так, что мало не покажется.
Уверенная речь, огромная физическая сила и богатый кафтан говорящего (поди, какой ближний слуга большого боярина, а то и самого царя-батюшки али Святейшего Патриарха, недаром и перстень вон золотой на левой руке) сделали своё дело. Ворча и озираясь, народишко стал медленно пятиться - кто к своим столам, а кто и к двери. Впрочем, у дверей по знаку Жеребца их встречали половые. Хочешь идти домой - иди, только сначала расплатись честь по чести за выпитое, съеденное и сломанное.
- Господа, благодарю вас за помощь. Позвольте представиться: Шарль де Батц, д'Артаньян, де Кастельмор, лейтенант мушкетеров Его Величества Короля Франции роты Его Высокопреосвященства господина кардинала. Мой спутник - граф де Рошфор, а это - мой воспитанник Рауль Кларик, виконт де Бражелон.
- Я Ульрих фон Лорингер, а это - мистер Гарри Бульмерр.
- Очень приятно. Полагаю, наше знакомство надо отметить. Господа, может быть, вы составите нам компанию?
- Отчего же нет, просим вас за наш стол, ваш в этой суматохе немножко пострадал.
Сказано было ещё очень мягко. Лейтенант недовольно поглядел на перевернутый столик. Вся еда и выпивка, разумеется, оказалась на полу.
- Я думаю, лучше поднимемся наверх, в наши комнаты…
Провожаемые хмурыми взглядами иноземцы прошествовали на второй этаж.
- Пров, а кто воин сей? - полюбопытствовал кто-то из оставшихся гостей, когда за ушедшими закрылись двери.
- Ульян Иваныч Лорингер, из литовских людей был, а теперь - полуполковник Пушкарского приказу, - откликнулся трактирщик. - Говорят, нынче в силе, на суде супротив самого Михайлы Борисовича Шеина свидетельствовал.
- Супротив Шеина-то баить в суде силы не надобно, - вздохнул еще кто-то. - Там уж всё заранее решено было…
- Э, Ивашка, пустое глаголешь, - Пров вместе с половыми уже обносил всех чарками, - облаять-то Шеина многие горазды были, а вот дело сказать - это мало кто мог. Шеин-то вишь, что-то не так с пушками распорядился под Смоленском. Ульян-то ему объяснить пытался, он в пушках большой дока, да разве ж Михайло Борисыч кого слушал? Такой уж гордый боярин был… Он Ульяна хотел сгоряча плетью двинуть, а тот его сам как двинул - воевода и сел посреди лужи. Бирючей шеинских раскидал и в Москву поспешил - бить челом царю-батюшке. Ну а уж тут бояре-то давно зуб на Шеина точили, доложили Михаилу-то Федоровичу в лучшем виде. Ну, царь-батюшка его уж после полуполковником и пожаловал.
- Да уж, - заключил Степка Скрипсков, рукавом рубахи утирая с рыла кровь, - с таким-то лучше не связываться. И силища невпроворот, и, видать, смелый воин, и в милости. Либо нутро всё отобьёт, либо в Танбов али в Козлов отправит, за крымчаками бдить. Слава Богу, сёдни обошлось…
Д'Артаньян и Рошфор неплохо говорили по-английски, Бульмерр немного знал французский, Ульрих же свободно разговаривал на обоих языках.
- В моём замке было много книг на разных языках, а я любил читать. Вот и пришлось изучать разнообразную речь. Особенно трудно мне давалась латынь, но надо же было чем-то занимать свою скучную жизнь.
- Вы совершенно правы, Ульрих. Я тоже всегда говорил, что наша жизнь - неимоверная скука, - согласился лейтенант. - А ваш земляк Уилл, - обратился он к Гарри, - убеждал меня, что через несколько сотен лет о нашем времени будут говорить, как о полном страстей и приключений, а про меня, представьте себе, господа, про меня, напишут пьесу.
- Какой Уилл? - поинтересовался Бульмерр.
- Шакспур, тот, что писал трагедии.
- В таком случае, готовьтесь, любезный лейтенант - про вас в будущем непременно напишут. Шекспир был гением, а слово гения имеет свойство сбываться.
- Вы так думаете?
- Проклятье… Когда наши потомки будут вспоминать Англию этих лет, они не скажут, что это было время короля Якова или короля Карла, время графа Мидлсекса или герцога Бэкингема. Нет, они скажут, что было время Шекспира, и будут тысячи раз правы. Я уверен, что его пьесы будут ставить по всему миру через многие сотни лет, когда о нас будут помнить только любители покопаться в старых хрониках, если, конечно, о вас Дэртэньен, не напишут пьесу.
- Ну, хорошо, обо мне потомки узнают из пьесы. А об остальных - откуда? В каких таких хрониках можно будет что-то найти?
- А вот смотрите, лейтенант. Граф де Рошфор - дворянин, а генеалогия дворянских родов ведется очень тщательно. То же касается и виконта.
- А ведь и верно. Я как-то об этом и не подумал. Видимо и Ваше имя так же можно будет встретить в книгах по генеалогии?
- Можно, хотя не так просто: мой родовой замок расположен в Литве, как ее сейчас называют в Лифляндии. Легче его встретить в реестрах Пушкарского приказа, в коем я ныне служу московскому царю.
- А Гарри?
- Ну, а Гарри всё же первый иноземный инженер, приглашенный в Россию для поиска руд и драгоценных камней.
- В самом деле? - изумился Рауль.
- Представьте да, - развел руками англичанин, - у меня даже грамота царская есть, её очень полезно воеводам да губным старостам на местах показывать, а то ведь не повернуться, чтобы хоть чем-то помочь.
- Кто такие эти губные старосты? - с трудом произнес иностранные слова лейтенант.
- Ну, что-то типа бальи или сенешалей у вас во Франции…
- И много ли руды вам удалось найти? - поинтересовался Рошфор.
- Немало граф. Земля москвитская велика и обильна, одно плохо - порядка в ней совершенно нет. Впрочем, с порядком сейчас туго и в моей родной Англии…
- Да-да, - охотно согласился д'Артаньян, припомнив кое-какие свои приключения в Лондоне, - везде упадок, мельчают люди. Вот Уилл, помниться, так и говорил: раньше короли иною мерой отмеряли как милость, так и гнев, а теперь…
И он огорченно махнул рукой.
- Да будет вам, лейтенант, - не согласился артиллерист, - вы судите о прошлом по рассказам и книгам, а рассказчикам свойственно приукрашивать действительность. Вот, например:
"И когда герцог со своей женой предстали перед королем, то стараниями баронов примирились они друг с другом. Королю очень приглянулась и полюбилась та женщина, и он приветствовал их и принял у себя с чрезвычайным радушием и пожелал возлечь с нею, но она была женщина весьма добродетельная и не уступила королю. И тогда сказала она герцогу, своему мужу:
- Видно, нас пригласили сюда, чтобы меня обесчестить. А потому, супруг мой, прошу вас, давайте сей же час уедем отсюда, тогда мы за ночь успеем доскакать до нашего замка.
Как она сказала, так они и сделали, и отбыли тайно, и ни сам король и никто из его приближенных не подозревал об их отъезде. Но как только король Утер узнал об их столь внезапном отъезде, разгневался он ужасно; он призвал к себе своих тайных советников и поведал им о внезапном отъезде герцога с женою. И они посоветовали королю послать за герцогом. И его женою и велеть ему вернуться ради неотложного дела.
- Если же не возвратится он по вашему зову, тогда вы вольны поступать, как вам вздумается, у вас будет повод пойти на него сокрушительной войной."
- Надо же, - удивился Рошфор, - я и не мог предположить, что и в Москве известны книги Томаса Мэлори.
- А это уже мне Гарри из Лондона привез. У нас-то здесь только духовные книги печатают.
- А хорошо написано, - вздохнул д'Артаньян, - душевно. Я ж говорю, раньше какие страсти кипели…
- Вы думаете, нынешние короли не обращают внимания на молодых и красивых жен своих вассалов?
- Думаю, что они не способны из-за этого начать войну. Скорее придумают повод, чтобы отправить вассала на плаху.
- Это называется "политика", Дэртэньен. Грязное дело…
- Эх, господин инженер… Поверьте, о том, что такое политика, я могу рассказать вам много такого, о чем вы и не подозреваете.
- Охотно верю, всегда старался держаться подальше от государственной службы, на которой вы, лейтенант, имеете честь состоять.
- Эй, что вы этим хотите сказать, чёрт меня подери?
- Только то, что на государственной службе можно не испачкаться в грязи, но нельзя эту грязь не замечать.
- Я неоднократно говорил, Шарль, что знание дворцовых тайн не возвышает человека, а наполняет его душу пустотой и грязью. Теперь тебе об этом сказал другой человек, только и всего, - пожал плечами граф де Рошфор.
На жизнерадостном лице д'Артаньяна вдруг отразилась смертельная горечь.
- Вы правы, Гарри, извините… Иногда перо и угроза значат больше, чем шпага и преданность.
- Не стоит извиняться. Так о чем мы говорили?
- О Мэлори. Я просто хотел сказать лейтенанту, что он напрасно принимает все легенды за чистую монету. Мне кажется, что и в те времена, как и сейчас, были поистине великие люди и были никчёмные людишки. Не время делает нас тем, что мы есть, а мы сами делаем себя такими.
- Не знаю, Ульрих. Право, удивительно, как военных людей тянет философствовать. В своё время я имел интересную беседу с одним наемником, забыл уже его имя, правда, в отличие от вас, воин он был, прямо скажем, никудышний. Так вот он утверждал, что наша жизнь напоминает часовой механизм: всё имеет свою причину и своё следствие. И все наши поступки - так же следствие каких-то причин. Может быть неизвестных, но вполне реальных.
- А вы сами верите в это?
- Наверное, всё же нет. Я не представляю, чтобы мою жизнь можно было перевернуть так, чтобы, например, граф оказался моим врагом, а какой-нибудь, прости Господи, господин Атос из роты капитана де Трейвиля - другом.
- Вот видите, лейтенант… Я не имею чести знать этого вашего знакомого философа, однако в том, что вы рассказываете, я не вижу Того, В Кого я верю… Того, Кто даровал нам свободу выбирать своё решение и взамен спросит с нас за то, какое именно решение мы приняли.
- Вы, конечно, добрый католик…
- Да, нет, граф, говоря по-вашему, я - схизматик…
- Вот как… Но вы же германец… - удивился Рошфор.
- Германец? Вот уж нет. Мой родовой замок Лорингер расположен на бывших землях Тевтонского Ордена, мои предки были рыцарями и в моих жилах течет кровь самых разных народов: германцев, англичан, датчан, шведов, литвинов, русских и даже, представьте, французов…
- О, Ульрих, и французов?
- Возможно, Шарль, мы с вами очень дальние родственники. Ваше поместье Кастельмор где-то в Пиренеях, не так ли?
- Чёрт побери, Ульрих, воистину так: я - гасконец.
- Жаль, что мы не в замке Лорингер, там хранятся несколько старых грамот, в которых упоминаются мои предки. Кажется, кто-то из них именовался де Кастельмор.
- Очень может быть. Когда я был в Лондоне, мне рассказали про Кэстельморов из Йорка. Когда-то рыцарей носило по Европе как осенние листья по Фонтенбло. Однако, всё равно непонятно, почему вы ударились в схизму.
- А вам мешало, что Уилл, о котором вы так хорошо говорите, не был католиком?
- Мне? Вот ещё… Одно дело - заговоры против Его Величества Короля и совсем другое - кому и как человек молится. Думаю, что перегородки, которые разделяют нас, не настолько высоки, чтобы достать до самого Господа Бога.