- Ну, вот так же и я. Я не богослов, я верный сын той Церкви, в которую крещен еще в детстве. Но я не берусь судить тех, чья вера отлична от моей - пока они не посягают на мою. Всё равно, каждый делает свой выбор сам - и ответит сам. На другого ответ не возложишь.
- Это по мне… Нет, Ульрих, мне решительно нравится, что мы так вот здесь встретились. Предлагаю выпить за это ещё раз.
- С удовольствием. Разливайте, лейтенант, вы с графом привезли в Москву совершенно замечательное анжуйское, давненько такое пить не приходилось. У нас, знаете ли, плоховато с винами.
- Знали бы вы, какого труда мне стоило уговорить Шарля не расправиться с этим вином сразу после Варшавы. Я то бывал в Москве раньше, поэтому точно знал, что вино следует поберечь.
- Зато ваша уодка валит с ног не хуже уиски, которое я пивал в Лондоне с Уиллом.
- Особенности национального климата, - усмехнулся инженер. - В России, особенно к северу и востоку от Москвы, гораздо холоднее, чем во Франции или даже в Англии. Элем или вином здесь себя не согреешь, тут иное потребно. В свою первую экспедицию на Мезень я жутко страдал от холода, пока не приучился пить уодку. Теперь прежде чем выйти из города, всегда проверяю, взято ли с собой потребное количество.
- Ну, за понимание!
В тысяча семьсот первом году в Амстердаме вышла книга воспоминаний шевалье Шарля де Батц, д'Артаньян, де Кастельмор капитана роты черных королевских мушкетеров. В ней нет ни слова об этой встрече в московском трактире - слишком незначительным в жизни Шарля было это событие.
ДОРОГА.
Воду они, разумеется, выпили. Практически всю. Балис оставил буквально на два глотка, не слишком понимая, зачем это может пригодиться.
- Ну что, до костра дойдем?
- А откуда Вы знаете, что это костер?
- Вижу. Пока мы отдыхаем, я за этим огоньком наблюдаю. Очень переменчивый, костры такими как раз и бывают.
- А Вы не видите, как далеко он отсюда?
- Точно не скажу, но примерно где в двух километрах, может, чуть побольше.
Сережка немного помолчал, очевидно, обдумывая ситуацию.
- Дойдем. А только, что мы там, у костра делать будем?
Балис легонько пожал плечами.
- Это зависит от того, что это за костер и кто около него сидит. В лучшем случае попросим еды и ночлега.
- Ага, а в худшем там сидят маленькие зелененькие человечки, которым как раз ужина не хватает. И решат они нас зажарить и съесть.
- Будем отстреливаться, - невозмутимо сообщил капитан. - Три рожка к автомату, у тебя полная обойма. Хватит на зеленых?
Сережка прыснул.
- Издеваетесь?
- Чуть-чуть. Конечно, раз мы оказались непонятно где, нам может встретиться непонятно кто, только вот почему нужно сразу придумывать самое сложное объяснение? Может, у этого костра сидят обыкновенные люди…
- Это лучше? - серьезно спросил мальчишка.
- Как знать… Я не слышал, чтобы кому-то из людей не удалось договориться с зелеными человечками. А вот когда не удается договориться с людьми - и слышал, и видел, и даже участвовал в событиях.
- Скажете тоже… Кто в этих событиях не участвовал… - недовольно проворчал Сережка.
- А поэтому будем проявлять осторожность. Подойдем поближе, а там ты вдали побудешь, а я пойду, погляжу, что за костерок и кто у него греется. Договорюсь - позову. Не договорюсь… Там видно будет…
ГЛАВА 10. ВТОРАЯ ВСТРЕЧА.
Вот и сошлись дороги, Вот и сошлись дороги, Вот мы и сшиблись клином. Темен, ох, темен час. Это не я с тобою, Это не я с тобою, Это беда с бедою Каторжная сошлась.
М. Цветаева
- Заблудился я, дорогу потерял, - донеслось из темноты. - Разрешите к костру вашему присесть.
- Давай, подходи, - откликнулся Мирон. - За костер денег не берем.
Про себя Нижниченко отметил, что в своем мире такой беспечности ни за что бы не проявил. Мало ли кто по ночам в степи шляется. Здесь же он безоговорочно верил Саше - плохие люди на Тропу не попадают. Зато странных встречных в этих краях, похоже, можно было ловить сачком: сначала Михаил-Махмуд, потом - эльф, теперь вот еще кто-то приблудился.
А кто-то вышел из темноты и оказался мужчиной лет тридцати в полевой форме советского морского пехотинца с погонами капитана. Высокий (правда, все же пониже эльфа, но у того рост вообще переваливал за два метра), худощавый, но крепкий. Волосы еще не тронуты сединой (по крайней мере, настолько, чтобы это было видно в свете костра), дневная щетина на загорелом лице - тоже. Гимнастерка на груди была расстегнута, рукава - закатаны до локтей, берет засунут под погон на левом плече.
- Добрый вечер, хозяева, извините за беспокойство, - офицер присел между Мироном и Женькой.
- И тебе добрый вечер, странник, куда путь держишь?
Мирон, стараясь не выдать себя, фиксировал цепкие взгляды, которыми морпех осматривал все вокруг. Это начинало немного беспокоить - капитан явно был настороже и, похоже, представлял потенциальную опасность. Причем расклад получался довольно паршивый: оружия у Мирона и Сашки не было, если не считать рапиры и кинжала - подарка Саида. Против офицера морской пехоты - немногим страшнее зубочистки. Эльф и его спутники, судя по всему, были вообще не боевыми единицами. Немного утешало то, что и у капитана оружия не просматривалось, но морской пехотинец, а уж, тем более, офицер - сам по себе оружие еще то. Неужели Сашка ошибся? Или с приходом на Тропу Мирона наступили новые времена (какая честь, не надо из-за меня делать таких исключений)?
- Даже не знаю, что и сказать, - немного развел руками офицер. - Заблудился я.
- Давай, отдохни, - предложил Мирон. - Хочешь - поужинай с нами.
Морпех непроизвольно сглотнул, так что стало понятно - его серьезно донимал голод.
- Спасибо. А вас без припасов не оставлю?
- Милостью Элистри голодная смерть нам не грозит, - вступил в разговор Наромарт. - Анна, извини, что приходится тебя беспокоить, но принеси гостю еды.
- Не стоит извиняться, - несколько церемонно произнесла девочка и полезла в фургон.
- Вот повезло, я уж думал, что придется так в степи и ночевать, - снова развернулся к костру капитан.
- Э, да, похоже, Вы на Дорогу неожиданно попали, - продолжал эльф.
- Что верно, то верно - такого я не ожидал, - согласился морпех, пожирая глазами темную фигуру в плаще.
- Печальная история, - заключил эльф. - Скорее всего, это связано со смертью ребенка-койво.
- Какого ребенка? - голос офицера дрогнул, что не укрылось от внимания Мирона - похоже, Наромарт попал в цель.
- Койво. Ребенок с особыми способностями. Это не магия, этому нельзя научиться, с этим рождаются. Как правило, койво - мальчики, хотя бывает, что способности пробиваются и у девочек, - капюшон сделал легкое движение в сторону Анны-Селены, которая уже разворачивала перед незнакомцем скатерть с остатками ужина.
- И Вы говорите, про смерть… такого ребенка?
- Ну, я немного неточно выразился… Это не совсем смерть, точнее даже совсем не смерть, говорю вам как врач… и как маг, пусть и начинающий.
От Мирона не укрылась пауза перед тем, как эльф признался в своей второй профессии. В том, что каждый из сидящих у костра что-то скрывает, ничего особенного не было: Тропа - Тропой, но так вот сразу делиться сокровенным никто не будет. Другой вопрос - что именно скрывает Наромарт. Раньше он говорил о магии совершенно свободно, похоже, по его мнению, в занятии магии нет ничего зазорного. Нижниченко имел очень слабое представление об эльфах, построенное в основном на художественной литературе в стиле фэнтези, которую он иногда почитывал на ночь. Из этой литературы выходило, что волшебство для эльфов - дело самое обычное. Да и ранее в разговоре с Мироном он обсуждал магию с полным спокойствием. По всему выходило, что никакой заминки драу допускать был не должен. И все же заминку он явно допустил. Почему?
Разрешить эту загадку прямо сейчас, разумеется, нечего было и думать: информации у Мирона явно недоставало. Но запомнить следовало: возможно, когда-то именно этот эпизод пригодится, чтобы найти верное решение или разгадать головоломную задачу.
- Простите, - офицер принялся за еду. Ел он не спеша, но Мирон видел, что неспешность эта деланная. - Простите, но вы говорите очень сложно. Смерть - не смерть…
- Но ведь и то, с чем Вы столкнулись - непросто. К тому же я не знаю, насколько хорошо Вы знаете строение мира.
- Ох, - вздохнул капитан, - если необходимо пускаться в столь сложные объяснения, то лучше как-нибудь в другой раз. Давайте проще: где здесь ближайшее жилье?
- Это Дорога, понимаете, - как-то устало повторил Наромарт, - ближайшее жилье - это может быть только город на Грани. А как далеко до такого города - невозможно предсказать. Может, день пути, может - неделя. Дорога меняется, она меняется каждую минуту.
- В-весело, - морпех оторвался от еды, - и как же до такого города добираться?
- Если хотите, я могу Вас подвезти, - Наромарт кивнул на фургон.
- А чем я буду расплачиваться?
- Тем, что имеет самую большую цену на Дороге - рассказами о своем мире.
- Вот как. И что я должен буду рассказать?
- Ну, кто в нем живет, и что умеет делать. Миры во многом похожи друг на друга, но в каждом из них есть свои особенности.
- Так, это мне подходит, только нас двое. Двоих возьмете?
Капюшон Наромарта повернулся к Мирону.
- Ну что, Мирон Павлинович, берем еще двух спутников?
- Я считаю - берем: надо же, помочь людям, - ответил Нижниченко и осекся. Морпех медленно вставал, не отрывая взгляда от Нижниченко, на его лице была высшая степень удивления.
- Не может быть… Мирон Павлинович… Павлиныч?!!!
А в следующее мгновение словно пелена упала с глаз Мирона, и в высоком офицере он узнал прибалтийского мальчишку с необычным прозвищем.
- Бинокль?.. Балис?!!!
И, не замечая ничего вокруг, они бросились навстречу друг другу, сомкнув крепкие мужские объятья.
- Не может быть…
- Столько лет…
- А у меня твой сердолик сохранился…
- А у меня твой янтарь…
- Погоди…
Балис повернулся и громко крикнул в темноту:
- Сережка! Иди сюда! Это - друзья!
ЛЕНИНГРАД. 18 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
Поздно мы с тобой поняли, Что вдвоем вдвойне веселей Даже пролетать в небе облаком А не то, что жить на земле.
- Ваш пропуск, товарищ капитан третьего ранга… Проходите. Ваш пропуск, товарищ капитан…
Балис, не отрывая глаз от спины Огонькова, протянул дежурному бумагу.
- Проходите…
Что такое Питер? Это ветер… Сейчас этот ветер был мокрым и злым, но Балису было всё равно. После смерти Риты и Кристины его уже ничего не интересовало. Его жизнь кончилась там, в больнице, когда он услышал от врачей страшную весть. Теперь он не жил, а существовал. Телом он был сначала на базе Вильнюсского ОМОНа, куда вывезли его приехавшие в больницу по звонку Димы ребята капитана Макутыновича, потом его перевезли на военном самолете в Ленинград - пришлось давать показания в штабе Балтийского Флота. Мыслями же - всё время возвращался на заснеженную улочку, где прервалась жизнь его жены и дочери. Раз за разом прокручивал он в памяти события этого проклятого утра. Нахлынувшее чувство опасности, песочного цвета "Москвич", лицо водителя: неестественно безразличное, словно маска и столь же неестественного, какого-то пунцового цвета… Свой прыжок в сторону. Вскрик Кристины. Звук удара. И два неподвижных тела на тротуаре…
Зачем он тогда прыгнул? Ведь он мог, он должен был спасти их. Оттолкнуть из-под колес. У него было на это время, он мог успеть, если бы… Если бы не начал спасать себя. Если бы не эти рефлексы, которые ему годами ставили в Армии. Его учили выживать - и он выжил. Но зачем ему эта жизнь, если он потерял то, что составляло её суть? Впрочем, еще одну вещь он должен был сделать - выполнить приказ таинственного "Гедеминаскауса". Те, кто работали с ним - и в Вильнюсе и в Ленинграде - не были в курсе истории с патронами, они просто выручали попавшего в беду офицера, служившего в той же Армии, что и они: страна - страной, а Армия и Флот пока еще были живы, хотя уже корчились от боли, вызванной всеобщим развалом. Пусть то тут, то там предательство уже торжествовало, но основная масса людей в погонах продолжало хранить верность единому боевому братству. Поэтому, пять зеленых патронов без маркировки всё еще лежали в кармане его кителя, и никто об этом не знал.
Огоньков о чём-то договорился с водителем-частником (не старое время, теперь желающие подзаработать денег извозом спокойно подбирали клиентов в самом центре города), сел в машину на переднее сидение, распахнул заднюю дверцу перед Балисом. Капитан забрался внутрь, поправил полы шинели, бросил взгляд на здание Адмиралтейства… В детстве он любил гулять по Ленинграду с дедом. Не с отцом, не с матерью, а именно с дедом - тот знал чуть ли не про каждый дом и улицу в центре города какую-нибудь увлекательную историю. Потом, в молодости, они часто гуляли здесь с Ритой. С Ритой… Они гуляли здесь втроем и могли бы гулять еще не раз: она, он и Кристинка. Если бы не песочный "Москвич" на пустой улице… Но теперь Рита и Кристина никогда не увидят Адмиралтейства… и Дворцовой площади… и Зимнего дворца… и Невы… И Ирмантас, маленький Ирмантас (тут бы они с Ритой были единодушны в выборе имени), его сын, который умер, не успев родиться - он тоже ничего этого не увидит… Если бы Балис тогда не прыгнул в сторону…
Он продолжал снова и снова прокручивать в памяти эту сцену, попутно фиксируя, что машина едет отнюдь не в Пулково - вдоль Невы, сворачивает на набережную Фонтанки, и останавливается на углу пустующего Летнего Сада.
- Пойдем, - обернулся Огоньков и, повернувшись к водителю, добавил. - Спасибо.
- Пожалуйста…
Машина поехала дальше по набережной, а Балис вслед за Огоньковым прошел в большие чугунные ворота. В Летнем Саду было тихо и пусто. Пруд у входа на зиму спустили, статуи укрыли деревянными чехами. Снег с аллей и скамеек никто не расчищал: в стране шла битва за демократические преобразования, и тратить в это время деньги и силы на благоустройство парка никто не собирался. Офицеры пошли вглубь по небольшой тропинке, протоптанной посреди аллеи. Огоньков огляделся, еще раз удостоверился, что рядом никого нет, и обратился к Балису.
- Ну а теперь рассказывай то, что ты не стал говорить в штабе.
- Почему ты решил, что я что-то скрыл? - голос капитана был безразличен. Гаяускас спросил для проформы, на самом деле ответ на этот вопрос его нисколько не интересовал. Его вообще ничего не интересовало. Балис должен был умереть там, на Вильнюсской улице, приняв на себя удар "Москвича" песочного цвета, и по какой-то нелепой ошибке он остался жив… Но патроны он всё-таки обязан отдать по назначению.
- Потому что, здесь что-то не так. Потому что на улицах Вильнюса не каждое утро пытаются убить молодых родителей с маленькой дочкой. Даже если отец - капитан Советской Армии. Если бы тебе набили морду в какой-нибудь кафешке, в которую ты по глупости забрался бы в полной парадной форме - я бы понял. А вот за что тебе автокатастрофу устраивать - я не знаю.
- А я знаю?
- Знаешь, - убежденно заявил Огоньков. - И знаешь, что я это знаю. Я - начальник первого отдела штаба бригады, я знаю в бригаде всё про всех, все грехи ваши - у меня в сейфе. Так вот, в Севастополе ты не сделал ничего такого, ради чего кто-то решил бы тебе устраивать покушение в Вильнюсе. До Севастополя? Не думаю: за эти три года с тобой не было проблем такого масштаба. Значит, что-то случилось там, в Вильнюсе. Что это было?
- Зачем тебе это, Слава? - глухо произнес Балис. - Их уже не вернуть.
- Их - нет. А тебя…
- Меня не вернуть тоже.
- Нет, Балис, тебя я верну обязательно, - Огоньков остановился и повернулся к Гаяускасу. - Ты должен вернуться.
- Знаешь, Слава, в то утро Рита сказала мне, что у меня нет страны - Союз уже умер, и всё, что происходит - только видимость жизни. У меня нет семьи. У меня нет ничего. И ты говоришь, что я кому-то что-то должен?
Морпех горько усмехнулся.
- Ты давал присягу.
- Считайте меня дезертиром…
- Дезертиром? А ты думал о том, что это значит? Ты думаешь, дело в тебе? Дело во мне и во всех нас.
- Ты-то здесь причем? - равнодушно поинтересовался Балис. Слова капитана-три скользили по поверхности, не задевая его разума. А там, внутри, мчался по заснеженной улице песочный "Москвич".
- При чем тут я? Могу пояснить. Для меня слова "Флот своих не сдает" - не красивая фраза, а руководство к действию. Говоришь, нет страны? Может быть. Но мы-то есть, верно? Мы нужны друг другу, иначе бессмысленной становится вся наша жизнь. Тебе уже всё равно, так? Отлично, а мне теперь что, передать свои соображения по инстанции? А там будут рады найти человека. Человека, на которого можно будет повесить всех собак. Тебе пришьют то, в чем ты совсем не участвовал…
- Пусть шьют.
- Пусть, тебе ведь всё равно… А потом меня попросят подкинуть материала на какого-нибудь другого офицера. На Стаса Федорова, например, или на Ваню Щелканова. Им-то уже не всё равно.
- А ты на них не подкидывай.
- Не подкидывать? Да? "И что же это вы ломаетесь, капитан третьего ранга Огоньков? В прошлый раз вы не были таким порядочным, нечего из себя целку строить, действуйте". Вот что я услышу, Балис. И самое страшное то, что ответить мне будет нечего. Девственность, капитан, хороший гинеколог сделает любой женщине за полчаса. А вот невинность теряют один раз - и навсегда. И поэтому я вот что тебе скажу, Балис - хочешь выйти из игры - твоё право. Но выйди из неё как мужик: расквитавшись со всеми долгами и никого не подставляя. Думай.
Огоньков развернулся и двинулся по тропинке дальше - в сторону Кофейного Домика. Балис в задумчивости брел за особистом: его слова сумели пробиться сквозь скорлупу отрешенности. Первый раз за эти страшные четыре дня Гаяускас подумал о ком-то ещё, кроме своей семьи.
- Чем ты мне хочешь помочь, Слава? Рита и Кристина мертвы, ты не можешь их воскресить… Месть? Ты думаешь, мне будет легче оттого, что этот мерзавец сядет в тюрьму или даже получит пулю в затылок?
- Я думаю, что тебе будет легче, если ты будешь твердо знать, что эти сволочи больше не дотянуться еще до чьих-то жен и детей. Не только тот, кто сбил Риту, но и те, кто его послали.
- А ты понимаешь, на кого хочешь поднять руку?
- Нет, но догадываюсь, что это люди не простые.
- И считаешь, что что-то можешь им сделать?
Огоньков снова остановился. Внимательно посмотрел в лицо Балису.
- Считаю, - твердо ответил капитан третьего ранга. - Знаешь, спасать мир - это занятие для киногероев, я не потяну. Или вот спасти Союз - тоже не могу. Но здесь - другое дело. Это не политика, не высокие материи. Сейчас задели моего друга и дело моей жизни. И за это кому-то придется ответить…
- Да? - Балис помедлил еще мгновение, - ну хорошо, смотри.