Глава 8
Накануне
Сделав шаг вперед, подумай, сможешь ли ты отступить. Тогда избежишь участи бодливого барана, чьи рога застряли в стене. Прежде чем начать какое-нибудь дело, прикинь, сможешь ли завершить его. Тогда не уподобишься тому, кто взялся проехать верхом на тигре.
Хун Цзычэн
Поначалу Константин еще думал о том, чтобы каким-то образом попытаться разубедить самого Глеба. Мол, ни к чему оно, когда ты и так старший на Рязани, тем более что теперь, учитывая силу еще двух родных братьев - его и Изяслава - никто, даже если бы и очень хотел, не осмелится тебе перечить.
Рассчитывая на это, он успел подыскать целую кучу весомых аргументов, но едва только начал прощупывать почву, как натолкнулся на резкое и решительное неприятие.
- Ни к чему словеса твои! Пустое! И менять ничего не будем, - наотрез рубанул Глеб. - Пока они живы, все одно - того и жди, что кто-то меч в спину вонзит. Лучше уж мы сами его поранее.
Еще пара проб принесла те же плоды. Не сказать, что результата не было вовсе, вот только был он со знаком минус.
А потом стало кое-что рушиться и в тайных планах Константина.
Первое неприятное известие он получил поздно вечером в шатре князя Глеба.
Недобро усмехаясь, новоявленный Каин поведал, что часть ладей, на которых прибыл правитель Пронска, их родной брат Изяслав, будут уже этой ночью выведены из строя, а остальными займутся завтра поутру его люди.
Константин молча кивнул в ответ, едва не подавившись сочным куском нежно-розового балыка, но чуть поразмыслив возразил:
- А зачем? Они и нам сгодятся. Пусть часть твоих людей близ них останется, и, как только все начнется, они воев Изяславовых и повяжут. И ладьи целы останутся, чтоб до Пронска быстрее добраться, и дружины наши его людишками пополнятся. Сдается мне, что так-то оно куда лучше будет.
Удивленно глядя на Константина, Глеб коротко хмыкнул, задумался, а потом сказал:
- Может, оно и впрямь лучше бы их оставить в целости, но уж больно людишки у Изяслава норовисты - как бы чего не вышло. Ты не думай, я б перекупил, ежели б мог, но они с ним и Пронск боронили, и за князя своего в огонь и в воду, потому их серебрецом не соблазнить, а ежели живьем брать - моих воев много поляжет. Народ-то у него бывалый, в ратях да сечах испытанный, так что просто так повязать себя они не дадут. Да ты и сам их видал.
- Видал, - кивнул Константин, припоминая недавнее свидание со средним братцем.
Получилось оно коротким, да и не о чем было с ним говорить, поскольку состоялось в присутствии все того же Глеба, так что не пооткровенничаешь.
К тому же и вид новоявленного братишки тоже не больно-то располагал к задушевной, теплой беседе.
Если ориентироваться по внешности, то он был копией Глеба, разве что чуть моложе, а судя по его сдержанно-холодному тону, чувствовалось, что и у Изяслава претензий к старшему братцу скопилось хоть отбавляй.
Вдобавок он очень презрительно косился в сторону Константина, хотя на словах был заботлив и даже неоднократно пытался самолично подлить ему медку в кубок, всякий раз удивляясь, что подливать некуда - Константин почти не пил.
Какая уж тут откровенность, если он держит своего младшего брата за горького пьяницу. Пожалуй, и слушать бы не стал, решив, что Константину все это померещилось в пьяном угаре.
Однако спасать его, а заодно и себя - мало ли как обернется дело, а на дырявых ладьях далеко не уплывешь - все равно надо, поэтому…
- А я на что? - после короткого раздумья возразил Константин. - Мы же неожиданно навалимся, да все вместе. Пока опомнятся, глядь, ан уже и повязаны. И ладьи целы останутся.
- Ну быть по сему, - согласно кивнул Глеб и задумчиво прищурился. - Что-то я нынешний год тебя, брате, и вовсе не признаю. Будто подменили в одночасье. Случись такая встреча, скажем, в прошлом году, так я уверен был бы, что ты - только не серчай, я ж любя такое говорю - непременно полупьяный приехал бы, да еще с бабой какой-нибудь. Ныне же и к хмелю умерен, и до женок не больно охоч.
- Так я… - замялся было Константин, но потом нашелся: - После раны у меня все это началось. Тяжела больно оказалась. Пока лежал, было время всю прошлую жизнь осмыслить.
- Ну-ну. И что надумал?
- Да то, что остепениться давно пора. Вон сколько девок бегает, разве каждую успеешь погладить. А что до медов хмельных, так мне их лекарка пить воспретила. Строго-настрого наказала не притрагиваться ни в коем разе, мол, во вред пойдет. К тому же я и сам чую, коли одну чашу опростаю или две-три, то еще куда ни шло, а ежели пять-шесть или больше, то и впрямь худо делается.
- Так после попойки не тебе одному, всем худо становится, - возразил, улыбаясь, Глеб.
- Всем после, а мне чуть ли не сразу. Как оно там в животе уляжется, так и начинает колобродить, - не согласился Константин. - Мутит всего, да так сильно, что белый свет не мил становится.
- И говорить ты стал как-то иначе, - не унимался Глеб. - Раньше, только не серчай на слово правдивое, столь разумных речей я ни разу от тебя не слыхивал, а ныне, людишки сказывали, и гнев свой удержать можешь, и суд княжий разумно ведешь. Да, чуть не забыл. С боярином Житобудом ты сам такую славную шутку измыслил али подсказал кто?
- Это ты про мену? - уточнил Константин и, улыбнувшись, прикинул, что, пожалуй, правду открывать не стоит. - Онуфрия мысль была. Видать, зуб у него вырос на Житобуда, вот он и обронил как-то намеком, ну а я запомнил.
- Ишь ты, - крутанул головой Глеб и, задумчиво глядя на брата, протянул: - А ведь ранее ты бы ни в жизнь не сознался, что такая хорошая задумка, и не твоя.
- Негоже врать-то, - возразил Константин. - Да и глупо. Тот же Онуфрий, если ты его спросил бы, сразу и рассказал бы тебе, как оно на самом деле было. А солгавшему в малом после и в большом веры не будет.
- Вон как. - Зрачки Глеба сузились, и он настороженно спросил: - Ну а дом странноприимный кто надоумил поставить?
- А это в угоду епископу нашему, чтобы его умаслить, - вновь вывернулся Константин и, чуточку помедлив, добавил: - Вообще-то мне Зворыка это сделать присоветовал. Прикинул он, что расходы на стариков малые, а работу они сделают какую ни скажи. Стало быть, свой кусок хлеба да кружку воды отработают беспременно, да еще и прибыток будет. К тому же слава пойдет добрая, а она тоже не помешает. Я за этим и гусляра приветил, как-то на пиру чашей меда одарил…
- И саму чашу в дар поднес, - подхватил Глеб и пояснил, заметив удивленное лицо брата: - Он сам мне все поведал, да еще и спел про суд твой праведный…
- Это что, он уже и песню о нем сочинил? - искренне удивился Константин. - И когда успел…
- Успел, - хмуро кивнул Глеб, заметив с легкой завистью: - Славно пел, сердцем. У него, стервеца, в голосе завсегда душа чувствуется. А вот обо мне таких песен он покамест ни разу не слагал. Ныне я зазвал его, дабы он нас на пиру потешил. Обещал чашей одарить, мол, не поскуплюсь против брата своего.
- И что он?
Глеб криво усмехнулся:
- Отказался. Дескать, Константинова чаша от сердца дарена, потому и взял ее, а я своей будто бы откупиться хочу. Погоди, говорит, спою поначалу, а там и поразмыслишь, что в дар дашь.
- Зря ты это сделал, брате, - осторожно возразил Константин. - Подумал ли ты, какую песню он после пира нашего сложит?
- А никакую, - весело засмеялся Глеб, и недобрым был этот смех. - Стожар поначалу нужен будет, а потом… - Он, не договорив, пренебрежительно махнул рукой. - Тут княжьи головы считать никто не сбирается, а уж о гуслярской и вовсе речь вести ни к чему. Ну да ладно, время позднее, спать пора. - Он потянулся, зевнул и благодушно хлопнул брата по плечу. - Отправляйся-ка ты почивать. Для завтрашних дел силушка понадобится ох как. Мечом помахивать - не песни петь.
- А может, перенесем все? - еще раз напоследок осторожно закинул удочку Константин.
- Это еще на кой ляд?! - возмутился Глеб.
- Ну… на денек всего, - вывернулся Константин. - К тому же показать я всем хотел кое-что. Думаю, понравится.
Глеб вопросительно уставился на брата, ожидая продолжения, но его не последовало. Пришлось спрашивать самому:
- Нешто диковинку какую на торжище прикупил?
- Точно, - подтвердил Константин, донельзя довольный такой подсказкой.
Получалось даже еще лучше, чем хотелось ему самому. Теперь секрет изготовления до поры до времени можно хранить в тайне, а кому неймется, пусть ищет купца Соломона ибн Дауда ибн Хоттаба, как он тут же мысленно окрестил якобы продавшего ему эту "диковинку" купца.
- Мне покажь, - бесцеремонно потребовал Глеб.
- Поздно уже, - отказался Константин. - Давай уж я завтра, чтоб сразу все увидели.
- Ладно, там поглядим, - недовольно буркнул рязанский князь. - А откладывать неча. Чаю, летний денек велик - и ты все показать успеешь, и я… - многозначительно протянул он. - Да и Данилу Кобяковича со своей дружиной уже не упредить. В полдень, как разомлеют все, так он и наскочит к нам на подмогу. Хотя это я уж так, на всякий случай, а скорее всего, мы и сами управимся. Вот тогда-то они все и упокоятся. - И жестко добавил: - Вечным сном.
Ни тени колебания не заметил Константин на его лице при этих словах и понял - попытаться открыто выступить против, значит, вырыть самому себе яму. Могильную.
Даже возражать и то опасно. Хватит уже. И без того понятно, что бесполезно, так что стоит теперь ему еще раз заикнуться о том, как Глеб окончательно насторожится, что тоже ничего хорошего не сулит.
Пришлось притворно потянуться, широко зевнуть и с улыбкой согласиться:
- Ну быть по сему. И правда, спать давно пора. - Но перед уходом, на всякий случай, он заметил, памятуя о Епифане: - Только давай завтра пораньше пировать усядемся, а то они до полудня напиться не успеют.
- Вот это верно, - снова повеселел и слегка расслабился Глеб. - Как солнышко взойдет, так и приступим.
Константин вышел из шатра.
Ночь была звездная и безоблачная. Ярко светился ковш Большой Медведицы, весело подмигивал желтоватый Сириус, льдисто поблескивала голубоватая Вега, а в необозримой дали тусклой молочной дорожкой через все небо протянулось неисчислимое множество звездочек Млечного Пути.
И не было им никакого дела до крошечной пылинки во Вселенной, которой была крохотная Земля.
Что им Исады, что им Рязанское княжество, сама Русь, да и вообще вся планета? Из своего царственного далека они и не замечали ее, и даже не знали о ее существовании. И уж тем более не могли догадываться о том, какая страшная трагедия назревает поутру на одном из ее маленьких кусочков.
Природа дышала покоем и умиротворением, какое бывает только в славную звездную ночь у реки после жаркого летнего дня.
В этот миг она как бы принимала прохладный душ, и все вокруг наслаждалось и пело, славя добрую чародейку, ласково окутавшую всех и вся своим темным плащом, богато изукрашенным звездными россыпями.
Беззаботно стрекотали кузнечики, звенели цикады, довольно распевали славную застольную песню лягушки, уже начавшие пиршество у густо поросшего камышом берега.
Безмолвно шевелила стебельками густая трава, трепетно принимая росу как священный дар и бережно накапливая ее, чтобы после, при дневном свете, отдать ее всю без остатка ласковому солнышку.
Ничто не предвещало беды.
Лишь луна, как и подобает мрачной царице ночи, властно рассылала во все стороны свой мертвенный бледный свет, осеняя им лица будущих убийц и ставя невидимую печать смерти на лики завтрашних невинных жертв.
Пока они еще все вместе пировали у жарких костров, вкушая поздний ужин, непринужденным весельем дышали их лица, и от всей души смеялись они шуткам своих признанных балагуров. Ночь сближала всех.
Единственным отличием было лишь то, что там, где горели костры Константиновых и Глебовых ратников, было больше смеха, грубее шутки, больнее остроты и язвительнее подковырки, да и оживление это было каким-то неестественным, напряженным.
Много было подле них и гостей, особенно воев Святослава и Ростислава Святославичей и Кир-Михаила Всеволодовича.
А вот ратники Юрия и Ингваря не очень охотно удалялись от своих огней. Да и потише там было. Зато слышался звонкий голос гусляра Стожара, исполнявшего что-то веселое из своего обширного репертуара.
И уж совсем вдали, у самого-самого речного берега, где ближе к своим ладьям расположил нарядный шатер Изяслав Владимирович, родной брат Константина и Глеба, и вовсе царила тишина.
Народ у Изяслава подобрался суровый, в боях закаленный, а посему ночью в походе предпочитал праздному сидению у костра крепкий здоровый сон.
- Все тихо, княже, - вынырнул откуда-то из темноты боярин Онуфрий. - Никто ничего не ведает.
- А все ли упреждены о… завтрашнем? - с легкой запинкой поинтересовался Константин.
- Не изволь беспокоиться, княже, - оскалился в волчьей улыбке Онуфрий. - Кому надо - знают, а остальные вои как все будут поступать. Епифана токмо я чтой-то не вижу.
- Я его послал кое-куда. К утру будет, - нетерпеливо отмахнулся Константин. - Ты о деле говори. Из воев кому тайна доверена?
- У моих с десяток особливо верных все ведают, а уж остальные, яко водится, подхватят. Ну и у прочих твоих бояр тако же. Куней, так тот…
"Значит, все в курсе, так что союзников среди бояр мне не найти, - понял Константин. - А из простых дружинников?"
И он нетерпеливо перебил Онуфрия:
- Ты все о своих людях говоришь, а я про своих спрашиваю.
- Да ты сам, что ли, не ведаешь?! - удивился тот.
Константин неопределенно пожал плечами:
- Ведаю, конечно, но только о тех, кому говорил, потому и хотел бы знать, кого еще ты предупредил.
- Епифану не сказывал, ну да ты, поди, упредил его давно. А из прочих… Да коих Ратьша оставил для твоего бережения, всем и сказывал. Так что и Гремислав, и Изибор Березовый Меч, и прочие ведают… Да ты не сумлевайся, ни один из ворогов не уйдет. - Онуфрий обнажил в улыбке крепкие желтые зубы. - Ежели что, я ить ишшо Афоньку-лучника в тридцати шагах от шатра поставлю, да с ним еще пяток стрелков метких. Это на случай, ежели кто оттуда все-таки вырвется. Потому будь в надеже, князь, все яко надо сполним.
- Добро, - согласно кивнул Константин и уточнил: - А они когда должны войти в шатер? Ну чтоб… меня поберечь?
- Так сразу. Токмо князь Глеб знак подаст, они и вбегут, - недоуменно пояснил Онуфрий.
Константин на секунду задумался.
Нет, переиначивать не годилось. У боярина и без того в глазах уже мелькает тень смутного подозрения.
Если сейчас попытаться что-либо изменить, так Онуфрий, чего доброго, сразу ринется докладывать Глебу, причем из самых благих побуждений. Мол, братцу твоему младшому очередная блажь в голову вступила, так как бы он из чрезмерного усердия дров не наломал.
- Ну-у, пусть остается так, как было, - медленно произнес он. - Только… Гремислава да всех прочих, которые для… моего бережения приставлены, ко мне прямо сейчас подошли, я им кое-что поведаю.
- Сделаю, княже, - согнулся в поклоне Онуфрий.
- А Афоньку-лучника завтра поутру в шатер ко мне. Ну и… пожалуй, все. Да с Гремиславом не мешкай, а то время позднее, а завтра нам всем тяжкий денек предстоит, - бросил Константин уже на ходу, направляясь в свой шатер.
Не прошло и пяти минут, как он вздрогнул от внезапного появления Гремислава. Вроде бы и ждал, но уж очень бесшумно умел тот входить.
- Звал, княже? - Бесстрастно-угрюмое лицо его было, по обыкновению, непроницаемо, и угадать, какие чувства испытывает в настоящий момент этот суровый человек, не смог бы никто.
- Звал, - кивнул Константин. - Только… всех. Где Изибор, Лебеда, Козлик?
- Они там у шатра остались. - Гремислав небрежно махнул рукой в сторону полога. - Мыслил, ежели словцо тайное, то лучше, чтоб никто нас услыхать не мог, а то бродят тут всякие не пойми кто.
"Ишь ты, какой предусмотрительный, - подумал Константин. - Впрочем, это хорошо. Значит, выполнит все как надо".
Но для начала предстояло узнать, что конкретно ему и остальным передал Онуфрий, а также его собственное отношение к предстоящей кровавой расправе.
Услышанное не порадовало. Гремислав хладнокровно изложил суть поставленной перед ним задачи, и на лице его не проскользнуло ни тени сомнения в ее правильности.
Окончательную точку, хотя все и без того было ясно, он поставил, когда Константин, не вытерпев, уточнил у него: мол, не жалко ли ему ни в чем не повинных дружинников?
- Коль ты самым набольшим станешь опосля свово братца, так и мы все поднимемся. Известно, чем выше князь, тем выше и его княжьи мужи. А головы рубить нам не впервой - что половецкие, что княжьи. Жалеть же… - Гремислав иронично усмехнулся. - Ну коль тебе родичей под меч класть не в зазор, то нам рубить тех, кто вовсе никто, тем паче.
- И прочие так же считают? - осведомился Константин. - Ни у кого никаких колебаний?
Гремислав замялся, но потом нехотя выдавил:
- Изибор малость того… Ворчал, что, мол, Ратьша его не для того оставлял, чтоб… Да и Козлик тож сумрачный чуток, опосля того как услыхал от боярина. Но ты не сумлевайся, княже, - заверил он. - По сердцу али нет, но все сполним на совесть.
Константин невольно усмехнулся. Выполнить на совесть убийство… Как-то это неправильно звучит. Ну да ладно - нынче не до копаний в филологических тонкостях.
А вот то, что народец недоволен, - хорошо. Значит…
- Ты вот что запомни и передай всем прочим, - медленно произнес он, прикидывая, что и как. - Никого без нужды рубить не надо.
- То есть как? - нахмурился Гремислав.
- А вот так. Мыслю я, что Глеб передумает.
- А ежели нет, то как нам быть?
- Тогда… другое поручаю, - нашелся Константин. - Делать все, как Ратьша велел, то есть быть поблизости от меня и, коль кто на меня с мечом пойдет, тогда только и рубить без пощады. Так и остальным накажи.
- Верно ли я понял, - в глазах Гремислава мелькнуло недоумение, - что покамест у всех мечи в ножнах, то и свой не вынимать?
- Все в точности, - подтвердил Константин. - Ты с остальными только защищаешь меня. Но Онуфрию о том ни слова, да и вообще никому.
- Как повелишь, княже, - хмыкнул Гремислав и удалился.
Константин же долго лежал у себя в шатре и никак не мог заснуть. Лишь ближе к утру веки его начали слипаться, усталость все же дала о себе знать, и он погрузился в короткое небытие.
Впрочем, вскоре его уже будил тоненьким голоском сухопарый невысокий мужичонка со столь редкой растительностью на лице, что отдельные волоски выглядели совершенно неестественно, производя впечатление, будто кто-то неведомый взял да и натыкал их в одночасье на гладко выбритый подбородок, будто молодые побеги деревьев среди пустыни.
Такое лицо не забудешь, даже если увидишь всего один раз. Помнил его и Константин.
Это именно о нем, Афоньке-лучнике, уважительно отзывался Ратьша, проводя дружинный смотр: "С мечом он, конечно, жидковат. Сила не та, да и трусоват порой. Сабелькой орудовать тоже непривычен. Зато как лучнику ему цены нет. Для него белке в глаз на полперестрела попасть - плевое дело".
- Тебя Онуфрий прислал? - осведомился Константин.
- Он самый. Уже и солнышко край свой показало, так что вставай, княже, пора.