По велению судьи гладиаторы разбились на пары. Ага, вот и провинциал – надо сказать, на вид неслабый малый и довольно смазлив, как и положено ретиарию. Бой начался со стремительной атаки провинциала – его сеть, казалось, все время летала в воздухе, даже без всякого договора представляя собой нешуточную угрозу, а трезубец уже несколько раз скользнул по щиту Рыси. Все правильно, за все заплачено, так и должно быть. Но и самому все же не стоило стоять дубом.
Отбив щитом трезубец, Рысь подпустил по инерции пронесшегося вперед ретиария ближе и быстрым выпадом пронзил тому левую руку. Не опасно, но кроваво, что, несомненно, должно было произвести впечатление на зрителей.
Не обращая внимания на кровь, провинциал скакал по арене, как затравленный собаками заяц, вызывая презрительный смех мужчин и одобрительный визг женщин. Трезубец его сверкал стремительной молнией, сеть свистела над головой ураганом. Пора – решил Рысь и, чуть опустив край, позволил сопернику набросить сеть на щит. Тот так и сделал, и Юний лишился прикрытия. Трибуны взревели, словно целое стадо быков, однако это были еще цветочки! Сделав несколько выпадов, Рысь подставил под трезубец заранее подпиленный меч, и тот, как и следовало ожидать, переломился с жалобным хрустом. Торжествующий провинциал выхватил из-за пояса узкий кинжал, а обезоруженный Юний опустился на одно колено и, сняв шлем, подставил для последнего удара шею.
Притихшие было трибуны завыли, забесновались: у Рыси было достаточно поклонников, чтобы повлиять на решение судьи. Правда, тот смотрел на императора, но и император не хотел зря ссориться с народом. Если большинство зрителей хочет, чтобы проигравший боец остался жив, – он будет жить!
И судья, конечно же, поднял плотно сжатый кулак. Жизнь. А Рысь и не сомневался.
Опустив голову, чтобы с первого яруса не заметили его цинично-холодной ухмылки, он шел прочь с арены в открывшиеся ворота… И вдруг вой – да, это был настоящий вой – толпы потряс его! Что-то случилось? Рысь обернулся и в удивлении замер. Сергий! "Фракиец" Сергий, римский гражданин, добровольно поступивший в гладиаторы ради славы, почестей и боевого азарта, распростерся на белом песке арены, пронзенный узким мечом соперника, никчемного, мало что умеющего провинциала. Как потом сказали, Сергий то ли споткнулся, то ли во время схватки нахально помахал трибунам; совершенно случайно соперник попал ему мечом в сердце. Судьба…
Организованные ланистой похороны погибшего гладиатора выглядели в достаточной мере пышными, ведь хоронили "звезду", а хозяин школы не был бы удачливым предпринимателем, если бы не попытался заработать хоть что-нибудь даже на таком скорбном деле.
Рысь, как ни странно, не чувствовал никакой радости, будучи даже несколько подавленным тем, что произошло. Одна мелкая случайная ошибка – и на тебе! Была "звезда" – и нету, один хладный труп, возле которого в одиночестве возился ланиста, втыкая в мертвое тело какие-то острые палочки. Зашедший попрощаться с погибшим Юний, присмотревшись, узнал в них женские заколки для волос.
– Напитаю их кровью, – оглянулся ланиста. – Сам знаешь, шпилька с кровью погибшего гладиатора считается залогом счастливой семейной жизни. Нет лучшего подарка молодоженам – и весьма недешевого.
Рысь лишь покачал головой – что тут скажешь? – и вышел. Странные мысли внезапно овладели им – мысли о смысле жизни. Рысь впервые так остро почувствовал, что живет как-то не так, без всякой цели. Ну, для чего? Для того лишь, чтоб тешить своим искусством толпу? Для того, чтобы какое-то время сладко жрать, вкусно пить, спать с красивейшими женщинами, а в один прекрасный момент вдруг, вот как Сергий, умереть на арене или, если повезет, получить свободу… И для чего? Что потом делать-то? Снова попытаться разыскать вождя ободритов Тварра и отомстить за убитых родичей? Можно, конечно, – хоть какая-то цель. Ну, допустим, отомстит. А дальше? А дальше – темнота, мрак неизвестности. Можно, конечно, наняться в какой-нибудь легион, как советовали когда-то. И что? Для римлян легион олицетворяет великую цель – служение отечеству, для варваров – деньги, а для него, Юния Рыси? Денег и без того хватает, а воевать непонятно за что не очень-то хочется. Тогда что же делать, что? В чем он, этот самый смысл жизни? Как и зачем он должен жить, Ант Юний Рысь, Рысь из Трех Галлий?
Покачав головой, Рысь осушил третий кубок неразбавленного вина и, повернувшись к Каллиду, задал ветерану мучившие его вопросы.
– Для чего жить? – философски усмехнулся Каллид. – Знаешь, Юний, сказать по правде, на это вопрос вряд ли кто может тебе ответить. Но уж ясно, что не для того только, чтоб есть, пить, размножаться, кичиться перед другими своим богатством или, наоборот, бедностью. Нет, не для этого.
– А для чего же?
– Боюсь, этого не знает никто.
Юноша поднял глаза, полные слез:
– А вот ты, Каллид. Для чего живешь ты?
Ветеран усмехнулся:
– Я не отвечу тебе для чего, Юний. Лучше скажу – как. Поверь, я никогда не подличал, не подставлял других и по мере сил старался помогать людям. Будь честным, не лги, не считай себя выше других – и тебе будет за что уважать самого себя. Старайся жить так, чтобы лица людей, идущих тебе навстречу, вдруг расцветали улыбками, а за твоей спиной не сплетничали бы, а громко говорили: вот идет Юний Рысь, человек хороший и честный, никому не сделавший зла. Подумай, если все будут такими, какой прекрасной станет жизнь!
– Да, – неожиданно улыбнулся Рысь. – Пожалуй, ты и прав. Даже наверняка прав. Только вот жить по таким законам в Риме – все равно что, отбросив меч, подставить врагу грудь.
Глава 5
Июнь – июль 226 г. Рим
Навмахия
Бездушные, далекие от философии, лишенные искусства, с расовыми инстинктами, доходящими до зверства, бесцеремонно считающиеся лишь с реальными успехами, стоят они между эллинской культурой и пустотой.
О. Шпенглер. Закат Европы
Флавия! Как он мог забыть о ней, даже под гнетом всего того, что произошло в последнее время!
Открыв глаза, Рысь уселся на ложе, вспоминая бирюзовые глаза девушки, ее мягкую улыбку и нежное тело. Как? Каким образом разыскать ее здесь, в этом огромном городе, который недаром прозвали Вечным? Юлия Филия когда-то упоминала Памфилия Руфа, приемного отца Флавии. Упоминала без одобрения – именно Памфилий и был тем сенатором, что перекупил подряд на ремонт Аврелиевой дороги, в который вложила почти все свои сбережения Юлия Филия. Последняя что-то давненько не давала о себе знать, видно, как она и опасалась, ее денежные дела совсем расстроились. Жаль, искренне жаль – несмотря на весь свой практицизм с некоторым налетом цинизма, в общем-то Юлия была девушкой отзывчивой и доброй, в отличие от подавляющего большинства римских матрон, да хоть той же Клавдии Росты. Та тоже подзабыла гладиатора, но тому были весьма прозаические причины – вернулся из поездки ее муж, квестор Гней Клавдий Рост, один из богатейших людей Рима человек, терпимый ко многому, но весьма проницательный. Любовные связи светских львиц с модными гладиаторами, конечно, были весьма распространены в обществе, только вот что это было за общество! Абсолютно безнравственная, признающая только лишь самое себя клоака – лучше не скажешь. Моды, нелепей которых трудно было бы выдумать, отвратительные и гнусные забавы, немножко дурацких стишков от безделья, немножко прозы – такой же дурацкой и никому, кроме "света", не интересной, да и то сочиненной рабами, сон до полудня, затем придумывание забав – опять-таки в большинстве случаев темы подсказывали рабы – вечером и почти всю ночь до утра оргии. И так каждый день. Римские знатные дамы, глупые, избалованные и завистливо-злые, в снобистской заносчивости своей вполне искренне полагали, что это и есть настоящая жизнь – с эротичным шуршанием тонкой, не скрывающей тело киосской ткани, дорогой, с блеском золота, освещающим атмосферу утонченного, а иногда и откровенно грубого разврата, со сплетнями, с придыханием произносимыми в объятиях очередного любовника: "Ах, дорогой, говорят Теренция Варрея вчера предстала перед императором почти что голой, а Помпедия Флора уже переспала почти со всеми гладиаторами из Лудус Магнус, похоже, она их коллекционирует, тварь такая…" Эти вот сплетни почему-то и считались основными новостями, единственно интересными римскому популюсу, который, откровенно говоря, "высшее общество" презирало, ничуть не скрывая этого. Впрочем, и плебс, жадный, не желающий работать, жаждущий лишь государственных подачек-льгот, вполне этого презрения стоил. Если кого и можно было уважать в Риме, так это огромную армию вольноотпущенников – ремесленников, мелких предпринимателей, купцов и, как ни странно, "новых" богачей, стремящихся приумножить свои капиталы и уже потому деятельных. К таким, похоже, относился теперь и почтеннейший Децим Памфилий Руф, бывший провинциальный дуумвир, а ныне – после успешного подавления мятежа на самой окраине Лугдунской Галлии – римский сенатор и нувориш. Вот его-то, вернее, его воспитанницу и приемную дочь Флавию Памфилию Сильвестру Руфу, и хотел отыскать Юний, испытывая к девушке чувство, которое, наверное, можно было бы назвать любовью, если бы гладиатор знал, что такое любовь. Когда-то сам ланиста Квинт Септимий Марон обещал помочь юноше отыскать сенатора.
– Памфилий? – Отрываясь от денежных записей, Септимий поднял глаза. – Ну да, помню, обещал узнать про такого. – Ланиста ухмыльнулся. – Ты ведь, кажется, интересовался его дочкой?
– Приемной, – поправил Рысь.
– Какая разница? Она хоть красивая?
Юний потупил глаза:
– Ну да, наверное.
– Ладно, не стесняйся! – Махнув рукой с зажатой в ней палочкой для письма – каламусом, Септимий расхохотался. – Слушай про своего Памфилия, если это, конечно, тот, кто тебе нужен. Где он живет, я не знаю, но слышал, что некий сенатор Памфилий Руф, выходец из Трех Галлий, держит по всем площадям книжные лавки, так что после утренней тренировки можешь прогуляться, скажем, на форум Траяна, тут не так далеко.
– Да знаю, – кивнул Рысь.
– Ну, еще бы тебе не знать, – усмехнулся ланиста. – Кажется, где-то там живет одна из твоих пассий? Мало тебе женщин, что ищешь еще? Ха! Оказывается, ты еще не разучился краснеть! Ладно, шутки в сторону, – Септимий неожиданно посерьезнел. – Не думай, что я вот эдак запросто позволю тебе пропустить вечернюю тренировку, нет уж, мой милый, потребую от тебя кое-какой услуги.
– Надеюсь, не любовной? – пошутил Юний и сразу же пожалел о своей шутке: ланиста смеялся так долго, что, казалось, он и к вечеру не уймется.
– В общем, так. Слушай внимательно. На форуме Траяна отыщешь книжную лавку – она там одна, так что не заплутаешь. Спросишь там Феликса, переписчика… Тьфу, что я говорю! Не вздумай назвать его переписчиком – обидится, лучше назови писателем, он и в самом деле пишет. Он тебе кое-что скажет, а ты постарайся запомнить и потом в точности передашь мне.
– Может, ему лучше стоит написать? – поднял глаза Юний.
– Э, нет, – ланиста отрицательно покачал головой. – Не все можно доверить письму. А тебе я все-таки доверяю – и знаешь почему?
– Почему же?
– Тебе нет никакой выгоды меня предавать! Если б была хоть малейшая, поверь, я б никогда не поручил тебе это дело. Ну, можешь идти… Впрочем, постой, – Септимий задержал юношу на пороге. – Вот что еще хочу сказать: на искусственном озере за городом скоро будет навмахия – имитация морского боя. Плевое дело, никаких тебе особых схваток, выпендреж. Ты будешь на корабле, стоящем ближе всего к императорской ложе, без доспехов и шлема. Постарайся, чтоб император тебя узнал: пора компенсировать прошлое поражение. Гонорар поделим как положено: из двадцати долей девять – мне, десять – на взятки, ну и одна двадцатая – тебе. Поверь, это немало.
Поблагодарив, Юний кивнул и вышел. Он был одет как вполне успешный молодой человек из приличной семьи: в две туники, безрукавную верхнюю, темно-синего цвета, и желтую нижнюю, на ногах кальцеи из тонкой выбеленной кожи, на голове широкополая шляпа, какая сразу выдает иностранцев, ибо римляне практически всегда оставляли голову непокрытой. Шляпа эта окутывала темной тенью лицо и частично скрывала волосы – Рысь был человеком известным и не хотел, чтобы сегодня при его появлении на улице вновь собралась толпа.
Выйдя из ворот школы, Юний обошел амфитеатр Флавиев, полюбовался на величественную статую Гелиоса и, смешавшись с другими зеваками, неспешно направился к форуму. В ослепительно синем небе сверкало солнце, впрочем, на улицах было вполне достаточно тени от разного рода построек, теснившихся друг за другом. Вместе с шумной толпой гладиатор, пониже надвинув на лоб шляпу, прошел мимо величественного храма Венеры и Ромы, мимо базилики Эмилия, мимо здания сената и площади Августа, пока наконец не остановился перед входом на форум Траяна. Даже несколько подустал, пока шел, а ведь ланиста говорил, что форум не так уж и далеко. Ну, если это не далеко – на противоположном конце города, то что тогда "далеко"? Следовало признаться, Рим был красив, очень красив, значит, не все его жители вели пустое и праздное существование. Хватало и архитекторов, и скульпторов, правда, в большинстве своем греков, как знаменитый Аполлодор из Дамаска – строитель Траянова форума.
Пройдя под высокой аркой, Юний оказался на просторной, запруженной народом площади, вымощенной цветной мраморной плиткой. Посередине площади возвышалась величественная конная статуя императора Траяна. Отлитая из бронзы и позолоченная, она сверкала на солнце так, что было больно глазам. С трех сторон форум был окружен тенистыми портиками, с четвертой располагалась базилика Ульпия, отделанная мрамором и позолоченной бронзой, за ней помещались еще какие-то здания – как пояснил Юнию проходивший мимо парнишка, то были библиотеки, а между ними высоченным шпилем маячила колонна Траяна, возведенная в честь победы над даками. В другое время юноша, конечно, не упустил бы случай полюбоваться ею, но сейчас для этого было слишком уж жарко, к тому же и время поджимало. Судя по солнечным часам, расположенным напротив одного из портиков, стоял уже восьмой час дня, то есть было далеко за полдень.
– Эй, парень, где тут книжная лавка? – поинтересовался Юний у проходившего мимо мужчины, по виду вольноотпущенника.
– Лавка? – Вольноотпущенник почесал бороду. – Видишь во-он ту домину в шесть этажей?
– Ну!
– Это рынок, думаю, там и лавки.
Поблагодарив, юноша быстро направился к одной из двух мраморных лестниц, ведущих на рынок с форума. Там тоже спросил пару раз, пока наконец не отыскал нужную лавку, располагавшуюся в противоположном от входа углу.
Везде, где только можно, были устроены полки, на полках лежали свитки в полированных деревянных цилиндрах и скрепленные друг с другом большие листы пергамента – книги. Лавка была полупуста.
– Что угодно, молодой господин? – завидев возможного покупателя, вежливо поклонился торговец – пожилой, среднего роста мужчина с бритым до синевы лицом, одетый в скромную, но опрятную тунику.
– Мне угодно видеть писателя господина Феликса, – оглядевшись по сторонам, тихо произнес Юний.
Торговец пристально взглянул на него и жестом пригласил в заднюю комнату, где, поскрипывая каламусами, усердно трудились переписчики, копируя наиболее популярную литературу, к коей в последнее время относились в основном сборники кулинарных рецептов и пособия о том, как повысить урожайность садово-огородных культур. Собственно, слово "культура" в переводе с латыни и означало "обработка земли".
Наклонившись к одному из переписчиков, торговец что-то шепнул ему на ухо, и тот, отложив каламус, поднял глаза. Видимо, это и был Феликс, оказавшийся среднего роста быстроглазым мужичиной лет тридцати пяти – сорока с тщательно подстриженной шевелюрой, породистым, с горбинкой носом и небольшой черной бородкой, делавшей его несколько похожим на какого-нибудь перса. Писатель был одет в две легкие летние туники, нижнюю, ослепительно белую, и верхнюю, длинную и блестящую, переливающуюся изумрудно-зеленым цветом. По всему чувствовалось: труженик каламуса и чернил не чурается моды.
– Чем могу служить? – Темные глаза писателя требовательно взглянули на юношу.
– Я от Квинта Септимия Марона, ла…
– А выйдем-ка! – Изменившись в лице, Феликс оглянулся на переписчиков и, подхватив посетителя под руку, едва ли не силком вывел его из лавки.
– Там много лишних ушей, – тихо пояснил он. – А здесь, за углом, есть одно славное местечко, где мы можем спокойно поговорить за кувшином хорошего фалернского. А, как предложение?
– Неплохо, – кивнув, усмехнулся Юний.
"Местечко" оказалось закусочной, расположенной на втором этаже обширного здания рынка, гудящего, словно пчелиный улей. А здесь было довольно тихо и даже, можно сказать, умиротворенно: мраморная прохлада, изящные столики, легкий и приятный ветерок, дующий из широких окон.
– Ну, молодой человек, – усаживаясь в креслице, вальяжно осведомился Феликс, – начнем, пожалуй, с главного? Думаю, успеем, пока готовятся заказанные оцеллы.
– Начнем, – сняв шляпу, согласился Юний.
– Клянусь Юпитером и Юноной! – Писатель сверкнул глазами. – Не ты ли тот самый знаменитый гладиатор, которого называют Рысь из Трех Галлий?
– Я, – скромно признался Рысь. – Я полагаю, здесь пока не очень-то людно и можно снять шляпу – в ней не совсем удобно.
– Да, но, знаешь ли, это приличное заведение, и… – Феликс замялся.
– Слишком приличное для того, чтобы пускать сюда разного рода отребье типа куртизанок, воров и гладиаторов, – с усмешкой продолжил Юний. – Ты ведь именно это хотел сказать?
– Для гладиатора ты слишком умен, – покачал головой писатель. – Впрочем, и выглядишь как юноша из приличной семьи, по крайней мере я бы тебя запросто принял за такового… если бы не твой взгляд.
– Взгляд убийцы? – Гладиатор покривил губы. – Ладно, коли тебе неприятно сидеть с убийцей, выкладывай скорее все, что нужно, и я пошел.
– С тобой трудно разговаривать, – посетовал Феликс. – Ладно, выслушай, а потом позволь вместо извинений угостить тебя вином. – Он быстро огляделся и продолжил нервным свистящим шепотом: – Итак, передашь Септимию: все, что касается якобы бури, в которой зимой якобы погибли египетские зерновозы, – полная ерунда. Если еще не продал закладные, пусть не торопится. Зерновозы специально придержали до лета – цены на хлеб сейчас куда выше. Запомнил?
– Вполне.
– Только не вздумай никому сболтнуть по дороге, иначе…
– Не пугай, я же гладиатор.
Феликс неожиданно рассмеялся:
– И впрямь, что это я? Вижу, ты неплохой парень. Ну, так выпьем же!
Они выпили три кувшина, писатель заметно подобрел и стал рассказывать разные смешные истории, часто сетуя на огрубление нравов.
– Еще лет пятнадцать назад я неплохо зарабатывал на комедиях и драмах, – помахивая пальцем, разлагольствовал Феликс. – Их охотно ставили в театре Марцелла, золотые были времена. А потом мало-помалу сначала убрали из моих драм философию – дескать, это непонятно публике… Кстати, ты знаешь, что такое философия?
– Любовь к мудрости. – Рысь улыбнулся. Беседа начинала его забавлять, впрочем, юноша и раньше испытывал уважение к книжной учености и даже не так давно дал себе слово: если когда-нибудь разбогатеет, обязательно обзаведется собственной библиотекой.