Кашка сидел под навесом в летней столовой вместе с Катериной, поглощал горячие пироги с разнообразной начинкой, запивая их холодным молоком из кринки, и рассказывал девушке о боях на Засечной черте и отступлении. Посыльный боярина оторвал его от этого занятия. Кашка вскочил из-за стола и, проглотив целиком недоеденный пирожок, побежал в хоромы, поправляя на ходу амуницию и вооружение. Войдя в палату, Кашка вытянулся по стойке "смирно", поднес ладонь к берету, отрапортовал:
- Боец Кашка по приказанию боярина прибыл!
- Скачи немедля к Разику и передай ему мой приказ: под любым предлогом вести десяток на Таганский луг, в распоряжение воеводы полка левой руки князя Воротынского.
Кашка мысленно похвалил себя за то, что успел вовремя подкрепиться.
- Слушаюсь, боярин! Разреши выполнять?
- Погоди. Скажи Разику, что Михася я оставляю в усадьбе до утра. Утром он явится в полк самостоятельно. Все, боец, выполняй!
Кашка стремительно повернулся на каблуках, помчался вниз по лестницам боярских хором. Возле крыльца его уже ждал оседланный конь, которого привел из конюшни и держал под уздцы старый леший - "дворовый человек" боярина.
- Спасибо, отец! - благодарно кивнул ветерану Кашка и вскочил в седло прямо с предпоследней ступеньки крыльца.
Подняв коня с места в карьер, он вылетел в предупредительно распахнутые ворота и помчался по кривым узким улочкам московских посадов - из Замоскворечья на юг, на Серпуховскую дорогу, на которой, по его расчетам, должен был развернуть свои боевые порядки Большой полк князя Ивана Бельского.
После ухода Кашки князь Воротынский некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Затем он поднял голову и обратился к сидевшему напротив него Ропше:
- Силы ордынцев, по моим сведениям, составляют около ста пятидесяти тысяч. Наше войско земское насчитывает сорок тысяч ратников. Соотношение сил для нас вполне привычное. Мне, как ты знаешь, и меньшим числом одолевать степняков случалось. В составе орды - турецкие пушкари с полковым нарядом, а сколько их - неведомо, ни одна наша разведка и не смогла близко подойти и сосчитать. У нас в Москве полкового и городового наряда да затинных пищалей осталось мало, после того как государь две трети пушечного двора в Ливонию отправил, но вполне достаточно, чтобы и в поле, и в Кремле против легких орудий вражеских отстреливаться. А тяжелых осадных пушек да мортир у орды нет, ибо их-то в походе никак не скрыть, давно б заметили.
- Верно, Михайло Иванович, - кивнул Ропша. - И мои бойцы мне докладывали, что только полковые пушки у врага имеются.
- Вот именно это отсутствие осадных орудий мне и не нравится, - задумчиво покачал головой князь Непонятно, зачем тогда они прямиком к Москве шли, на что рассчитывали?
- Час назад у меня на совещании одна... один боец тоже на сию загадку внимание обращал. Но не нашли мы ответа, - развел руками Ропша.
- Нет ничего хуже в военном деле, когда намерения противника не можешь разгадать. - Князь резко встал из-за стола, прошелся по палате в задумчивости, затем вновь присел напротив Ропши и произнес: - Ты ведь знаешь наверняка, что почти двести лет назад хан Тохтамыш на Москву набегал, и он тоже к стенам Кремля подступил без осадных орудий.
- Знаю, князь, - кивнул Ропша. - Тогда ханские осадные орудия наши дружинники на лесной дороге ценой своих жизней спалили дотла.
- Про сей подвиг беспримерный мне тоже ведомо. Вечная слава героям! Но все же пала в тот раз Москва из-за предательства. Князья суздальские отворили орде врата кремлевские. Вот и сейчас есть у нас все основания опасаться именно предательства. Коварство турок, набег своего подручника, хана крымского, на нас направивших, мне хорошо известно. Наверняка они какую-то подлость затеяли, чтобы Москву, как двести лет назад, без осады взять. Расчет здесь простой: ведь тяжелые орудия стенобитные они должны были бы, почитай, целый месяц тащить. За это время наши войска из Ливонии давно б успели подойти. Согласен с моими рассуждениями, боярин?
Ропша минуту раздумывал, затем кивнул:
- Согласен, князь. И на что же враг, по-твоему, рассчитывает? Вновь, как двести лет назад, руками предателей кремлевские ворота открыть? Но ведь до стен Кремля орде еще дойти надобно, поскольку перед Москвою войско земское стоит.
- Вот в этом-то и весь вопрос, что они на самом деле затеяли? Но как бы то ни было, я хочу десяток твоих дружинников во время сражения направить в Кремль да поставить в караул на большие ворота. И отдать приказ: не открывать никому, даже мне самому, пока врага от Москвы на полсотни верст не отгоним! Справятся твои молодцы с такой задачей?
Ропша не ответил сразу, закаменел лицом, скрестил на груди руки, отодвинулся от стола, тяжело откинулся спиной к стене. Старый опытный воин, конечно же, понял, на что именно обрекает воевода князь Воротынский дружинников Лесного Стана.
- Ты ведь знаешь, Михайло Иванович, что я и мои дружинники тебя почитаем как лучшего полководца нынешнего, героя и спасителя отечества, - наконец произнес Ропша глухим суровым голосом. - Уверен ли ты, что сейчас твой приказ - единственно правильный? Ведь приказ этот моих бойцов на верную смерть от руки своих же соратников и на вечный позор обречь может.
Князь прямо взглянул в глаза своему давнему боевому товарищу:
- Не вижу я иного выхода. И положиться мне в таком деле, кроме как на твоих бойцов, больше не на кого. Иначе все мы будем обречены на вечный позор, если враг возьмет столичный Кремль - главную твердыню земли русской, и ордынский хан воцарится на престоле государя всея Руси. Едва полвека прошло, как великие князья московские разрозненные земли в единую державу собрали. И если Москва. Московский Кремль падет, то с ним и Русь рассыплется вновь на мелкие княжества.
- Спаси нас Бог от такой беды! - Ропша вздрогнул, перекрестился.
- Бог и ратники русские, - осеняя себя крестным знамением, произнес князь.
- Я все понял, Михайло Иванович! Ставь задачу моим дружинникам от своего и от моего имени.
- Спасибо, друг! Князь крепко пожал руку Ропше. - Ну а сейчас позволь откланяться. Поскачу к большому воеводе. Представлюсь ему в новой должности, спрошу про его замыслы. Возможно, он окажет мне честь обсудить со мной обстановку и наши действия по отражению неприятеля.
В последних словах, произнесенных Воротынским, явственно прозвучали горечь и сомнение.
Проводив князя до крыльца, Ропша пошел в малую совешатьную палату, где на столе по-прежнему лежала карта района боевых действий. Но старый воин не стал рассматривать нанесенное на карту расположение ваших и вражеских войск, а, присев на скамью, просто некоторое время сидел не шевелясь, глядя собой печальным невидящим взором в распахнутое настежь окно. Уже вечерело, и на небе, покрытом редкими облаками, розовые всполохи заката, казалось, перемешивались с заревом пожара - это горело большое подмосковное село Коломенское - родовое имение государя Ивана Васильевича, сбежавшего от врага, бросившего столицу на произвол судьбы.
Прошло немало времени, прежде чем Ропша усилием воли сбросил с себя оцепенение, решительно поднялся, стукнул дважды об пол боярским посохом. Дверь отворилась, и старый боевой соратник Лука явился на зов своего начальника, застыл по стойке "смирно", привычно ожидая приказания.
- Вызови ко мне немедля бойца особой сотни Катерину!
- Слушаюсь, отец-боярин!
Лука исчез за дверью, а Ропша подошел к окну, вдохнул всей грудью свежий майский воздух, наполненный ароматами цветущих яблонь. Глядя на кровавый закат, он в сотый раз задал себе все тот же вопрос: имеет ли он право посылать людей на смерть? Особенно таких юных, как Михась, Желток и Разик, только-только встретивших свою первую любовь. Он прекрасно понимал, что достаточно лишь одного его слова, и он сам, и все его "дворовые люди", и в общем-то случайно оказавшийся в атакованной столице десяток бойцов уйдут в северные леса, сохранят свою жизнь. Ропша вновь не находил ответа на этот проклятый вопрос, ощущая, словно чья-то холодная когтистая лапа безжалостно сжимает его сердце.
Раздался стук в дверь, и тяжелая створка распахнулась, бесшумно скользя на хорошо смазанных кованых петлях.
- Отец-боярин! Боец особой сотни Катерина по твоему приказу прибыла!
Катькин голос звучал звонко и даже весело, переполненный энергией юности.
- Присаживайся, дочка, - произнес боярин печально и сурово. - Будет у нас с тобой тайный военный совет.
* * *
Князь Воротынский со свитой всего из пяти всадников наконец-то преодолел бесконечные, казалось, лабиринт улочек и переулков московских посадов и выехал на широкую и относительно прямую улицу именовавшуюся Большой Ордынкой или попросту Большой улицей, переходившей своей южной оконечностью в Серпуховскую дорогу. По его предположениям там, верстах в пяти за окраиной Москвы, в чистом широком поле поперек Серпуховской дороги, должен был развернуть навстречу неприятелю свои полки большой воевода князь Иван Бельский. Но, проскакав по Большой улице четверть версты, Михайло Воротынский, к своему изумлению, увидел многочисленных ратников в полном вооружении и доспехах, весьма основательно расположившихся за рогатками, заборами, избами и сараями по обе стороны проезжей части. Они явно занимали здесь оборону и, судя по всему, не собирались двигаться навстречу неприятелю. Осадив коня возле перегородившей улицу рогатки, князь привычным начальственным тоном обратился к сидевшему прямо на обочине пожилому пешцу в видавшем виды, но начищенном до блеска и ладно сидевшем на нем шеломе:
- Чьего полка будешь, ратник?
Пешец, жевавший краюху хлеба, повернул голову, увидел золоченые доспехи, красный плащ и поспешно, но без суеты встал, опираясь одной рукой на древко копья и пряча вторую руку, в которой держал хлеб, за спину.
- Большого полка князя Ивана Бельского! - чуть глуховатым голосом, но громко и отчетливо ответил он.
- Что ж ты, старый опытный воин, так вот сразу все выкладываешь незнамо кому? - слегка пожурил его князь.
- Как это незнамо кому? Я ж с тобой, Михайло Иванович, в позапрошлом годе на Оке-реке под Рязанью был, хана крымского в хвост и гриву бил! - с достоинством ответил ратник.
- Извини, братец. Вот возьми за Рязань! - Князь протянул ему серебряную монету. - Ты тут, насколько я понял, в прикрытии. Тогда ответь мне: далеко ли впереди стоит князь Иван с основными силами?
- Так, Михайло Иванович, весь наш полк прямо вот здесь и стоит! А воевода тоже тут, недалече, прям в своей городской усадьбе и расположился с полковой свитой и разрядным шатром. Ежели прикажешь, то я тебя туда, в княжескую усадьбу, тотчас провожу!
Воротынский не поверил своим ушам. Он непроизвольно дернул повод, и его конь взвился было на дыбы, но опытный всадник тут же укротил скакуна, и тот вновь встал смирно, лишь прядая ушами, фыркая и потряхивая головой. Князь за этот короткий промежуток времени, пока усмирял коня, овладел своими эмоциями и произнес ровным спокойным голосом:
- Спасибо, братец, я сам прекрасно знаю дорогу к хоромам князя Бельского.
Ласково кивнув на прощанье старому ратнику, князь Воротынский сделал знак своим людям и, резко развернув коня, погнал его вскачь по боковым улочкам туда, где среди цветущих яблонь обширного сада высились расписные маковки теремов богатой московской усадьбы большого воеводы.
Возле ворот княжеской усадьбы, распахнутых настежь, стоял усиленный караул, и ощущалась особенная суета, присущая полевому ратному стану, а отнюдь не мирному уединенному жилищу. Михайло Воротынский представился начальнику караула и, пустив коня шагом, въехал во двор, заполненный вооруженными людьми, пешими и конными, полковыми обозными телегами, пушками и пищалями. Спешившись у красного крыльца, князь кинул поводья сопровождавшему его порученцу и поднялся по крутым ступеням. Возле дверей, ведущих в хоромы, стоял еще один парный караул. Воротынский вновь назвал свое имя и должность и велел доложить о себе большому воеводе. Один из часовых приоткрыл створку, просунул в нее голову и сообщил кому-то о князе. Через некоторое время, не слишком большое, чтобы нанести обиду ожидавшему, но и не такое уж короткое, из дверей появился вестовой и предложил князю следовать за ним.
Войдя в большую столовую палату, князь Воротынский увидел князя Ивана Бельского, с ним дьяка Разрядного шатра и нескольких бояр и дворян из воеводской свиты, расположившихся за ломившимся от яств пиршественным столом. Воротынский, как положено по уставу, четким строевым шагом подошел к воеводе, сидевшему во главе стола, встал по стойке "смирно", отрапортовал:
- Князь Михайло Воротынский со своим полком левой руки прибыл в распоряжение большого воеводы! Вторым воеводой полка состоит князь Татев, находящийся сейчас в полку.
- Здравствуй, князь Михаил. - Воевода чуть привстал, изображая приветствие, и тут же вновь опустился в кресло. - Присаживайся к столу, вон туда, сразу за князем Мстиславским и боярином Шереметьевым, кои над полком правой руки начальствуют.
- Позволь, воевода, сперва о расположении неприятеля и наших войск осведомиться, о твоих намерениях на предстоящее сражение узнать да действия моего полка в сражении согласовать.
- Успеется, князь! - нахмурился Бельский, - Не забывай, кто здесь нынче большой воевода. А посему садись, не заставляй меня тебе дважды одно и то же повторять!
Михайло Иванович, молча проглотим обиду, прошел вокруг стола и опустился на указанное ему место, соответствующее его теперешнему положению в воинской иерархии.
- Поднимем кубки за здоровье великого государя нашего, дарящего безграничной милостью своей даже самых недостойных подданных! - торжественно провозгласил Иван Бельский очередную здравицу.
Большинство присутствующих, прекрасно понявших тонкий намек, содержавшийся в словах воеводы, усмехнулись в усы и, вставая из-за стола, украдкой бросили взгляды на князя Воротынского, только что возвращенного из ссылки. Михайло Иванович никак не отреагировал на эту предназначенную персонально для него колкость, граничащую с оскорблением. Со светлым лицом и радостной улыбкой он поднял свой кубок, выпил его до дна и хотел было присесть, но Бельский, которому дьяк успел что-то шепнуть на ухо, остановил его:
- Погоди, князь! Доложи-ка нам сперва, где ты свой полк левой руки расположил. А то вот дьяк Разрядного шатра мне сообщает нечто удивительное, во что даже и не верится!
- Мой полк стоит на Таганском лугу.
- Что? Что я слышу?! Ты в своем уме, князь? - воскликнул воевода.
- Разрешишь мне присесть, князь, или будешь держать навытяжку, как ратника-первогодка? - Голос Воротынского звучал спокойно и подчеркнуто тихо но в его взоре, направленном на воеводу, сверкнула молния, словно вобравшая в себя блеск клинков и огонь всех многочисленных сражений, через которые прошел этот доблестный воин.
Воевода поневоле смешался, сбавил тон:
- Садись, князь, сделай милость, никто тебя стоять не неволит.
Воротынский сел. В палате повисла тяжелая, напряженная тишина, все присутствующие, затаив дыхание, ждали, что и как скажет большой воевода. В русском войске взаимоотношения между воеводами отдельных полков были весьма запутанными и своеобразными, основанными почти исключительно лишь на знатности происхождения, отмеченной в разрядных книгах. Но вопрос, кто кого родовитее, то есть кто достоин командовать большим полком, а кто далее по старшинству - полками правой и левой руки, передовым или сторожевым, постоянно оспаривался князьями и боярами. Разрядный приказ, являвшийся аналогом министерства обороны, и сам государь постоянно получали бесконечные челобитные воевод, в которых те, ссылаясь на положение их предков еще в дружине варягов Рюрика, просили переместить их самих на более высокие должности, а соперников, соответственно, сместить вниз. Царь, намеренно разжигая рознь в рядах своих извечных врагов - бояр, тасовал воевод, как карточную колоду, и каждый понимал, что если даже сегодня он находится на самом верху служебной лестницы, то завтра легко может скатиться вниз. Этот принцип "разделяй и властвуй", исповедуемый Иваном Грозным и всеми его предшественниками - великими князьями Московскими, был, наверное, хорош и даже необходим во внутренней политике при создании централизованного государства, но абсолютно не годился в военном деле. На практике он приводил к тому, что воеводы отдельных полков, номинально подчиненных большому воеводе, зачастую в упор не замечали друг друга и во время боевых действий сражались самостоятельно, как бог на душу положит, в результате чего русское войско терпело одно поражение за другим из-за несогласованности действий своих военачальников. Конечно, после поражения царь мог сурово наказать и даже казнить ослушников, но для тех всегда оставалась вероятность подать челобитную и свалить все грехи на соперников. Начальствующие над своими полками бояре, сплошь и рядом отказывающиеся подчиняться большому воеводе, боялись лишь одного: нарушить какой-либо царский указ, зафиксированный в грамотах Разрядного приказа. Такое неисполнение царской воли в случае поражения влекло за собой неминуемую смерть на плахе.
Большой воевода князь Бельский молчал. Конечно, он своей волей мог приказать формально подчиненному ему князю Воротынскому переместить полк левой руки на ту или иную позицию. Но если Воротынский заупрямится, то большой воевода ничего с ним сейчас не поделает, а лишь после окончания военных действий сможет подать очередную челобитную государю. Реакция государя на подобные челобитные зависела от множества причин и была весьма непредсказуема. Потому в сложившейся ситуации большой воевода прибегнул к иным, более весомым и беспроигрышным аргументам.
- Известно ли тебе, князь, что Разрядный приказ в своих наказах запрещает воеводам биться с ханом на походе, в полях без крепостей? - громовым голосом произнес Бельский после затянувшегося молчания.
Воротынский медлил с ответом. Он, конечно же, знал об этом указе, как и о множестве других, зачастую нелепых и противоречащих один другому. Но, исходя из конкретной обстановки, Михайло Иванович начисто забыл сие предписание щелкоперов из Разрядного приказа, ни разу не бившихся в рати против ордынцев. Или, того хуже, единожды попавших под атаку лавы степняков и на всю жизнь напуганных видом мчащейся на них с диким визгом и потрясающим землю страшным топотом темной массы лошадей и людей, развернувшейся, казалось, от края до края горизонта. И вот появился наказ воеводам, данный, естественно, от царского имени, предписывающий встречать ордынцев только в крепком месте, за засеками, валами и частоколами, чтобы свести на нет все преимущества быстрой и маневренной степной конницы. Но сейчас, когда численное превосходство противника не было подавляющим, когда орда вдали от бескрайних степей была ограничена в своих движениях, такая тактика действий русских войск была ошибочной и могла привести только к их сокрушительному поражению.
Воротынский поднял голову, расправил плечи, и его голос зазвучал твердо и решительно: