– Врешь! Как есть, врешь! – не выдержал капитан, тут же смущенно осекшись и даже попытавшись подняться на ноги, видимо, собираясь занять строевую стойку. – Простите, товарищ подполковник, вырвалось. Виноват. Просто уж больно, того, не верится… Винтовочная пуля с такого расстояния бронетранспортеру борт чуть не навылет прошибает, а вы бронежилет какой-то придумали. Неужто, правда?
Трешников ухмыльнулся:
– Вот ежели после победы у Рейхстага встретимся, честное слово, разрешу пальнуть в меня хоть с "трехи", хоть с ихнего "маузера", расстояние сам выберешь. Вы ватник поддеваете, а у нас конструкторы изначально специальный подбой… ну, то есть подкладку такую, что силу удара гасит, продумали. Но сейчас, сам понимаешь, не время…
– А вон это чего за штуковина? – Родченко показал пальцем на торчащую из-за спины одного из спецназовцев трубу "Шмеля".
– Глазастый ты, капитан, не в меру, – усмехнулся подполковник. – Ладно, так уж и быть, отвечу. Но больше – никаких вопросов. Вот вы, насколько знаю, трофейные фаустпатроны очень даже массово используете, верно? Особенно во время городских боев?
– Это да, – солидно кивнул командир штурмовой группы. – В Кенигсберге они нашим ребятам здорово подмогли, да и не только там. Можно по окнам или амбразурам стрелять, можно стены пробивать. Хорошая штука, жаль только, что одноразовая, а больше двух-трех на себе не потащишь, тяжело.
– Вот и у нас примерно то же самое, только посильнее раз, эдак, в десять – мощность взрыва примерно равна шестидюймовой гаубичной фугасной гранате. Кстати, он тоже одноразовый.
На несколько секунд Родченко откровенно "завис", зачарованно глядя на оливковый тубус "РПО" и прикидывая, что ж там внутри эдакое, ежели лупит, словно тяжелая гаубица, затем неуверенно спросил:
– Неужели тоже наш?
– Наш, наш, – кивнул Трешников. – Разработан нашими доблестными советскими оружейниками с учетом, так сказать, сильных и слабых сторон немецкого фаустпатрона. Правда, у нас их всего три штуки, больше не дали, так что в деле показать вряд ли смогу. Все, капитан, заболтались что-то, так, глядишь, могу и военную тайну случайно выдать. Шучу, конечно. – Виктор Иванович легонько хлопнул "коллегу" по плечу, затянутому балахонистой двухцветной "амебой". – Ты вот что, лучше скажи, у вас задание какое было?
Капитан немедленно насупился, закаменев лицом, и Трешников понял, что ответа вряд ли стоит ждать. В принципе командира группы ШИСБр понять можно: в то, что они свои, он, похоже, поверил – да и с чего бы ему сомневаться? Сейчас не сорок первый, всякие "Бранденбурги" по тылам не шастают, – но и выкладывать секретную информацию незнакомому офицеру, не предъявившему никаких документов, определенно, выше его сил. Можно подумать, он бы сам иначе поступил, окажись на месте этого Родченко!
– Ладно, капитан, не хочешь, не говори, – пожал плечами подполковник, призывно махнул головой Барсукову:
– Мишка, дуй сюда. Карту дай. И это, проверь там, если среди наших гостей раненые имеются, помощь окажите.
Подошедший майор молча протянул командиру самую обычную советскую полевую сумку, без особого интереса скользнув взглядом по сидящему на склоне оврага капитану в знакомом по кинофильмам двухцветном камуфляже: пообвык уже за прошедшие сутки. Это вначале любопытно было, какие они из себя, героические предки, чем от внуков да правнуков отличаются, но быстро понял – ничего за прошедшие десятилетия не изменилось. Обычные люди, такие же солдаты, как и они. Радуются скорой победе и концу войны, мечтают выжить и вернуться домой, к семьям – у кого они уцелели, конечно. И кровь у них такая же красная, как и у потомков. Просто солдаты, служащие своей великой Родине…
Дождавшись, пока майор отойдет, подполковник раскрыл планшетку и пододвинулся поближе к Родченко. Лежащая под прозрачным целлулоидом карта была, разумеется, самой обыкновенной, бумажной; разве что качество бумаги и четкость печати получше, чем в этом времени. Не показывать же Родченко электронный тактический планшет с загруженной в память схемой берлинских улиц, составленной на основании немецких карт образца сорок пятого года! Пожалуй, увидев тактильный сенсорный монитор, Родченко уже вряд ли поверит в "гениальных советских конструкторов", исхитрившихся сотворить эдакое чудо техники, если вовсе не впадет в некий предсказанный писателями-фантастами "футурошок". Ну или решит поскорее добраться до ближайшего особиста, что, пожалуй, куда реальнее…
– Гляди, капитан, – Трешников уверенно ткнул пальцем в точку на карте, обозначавшую овражек, на дне которого они находились. – Мы сейчас тут, верно?
– Ни хрена себе у вас в ГРУ карты! – завистливо присвистнул тот, вглядевшись в подробнейшую по нынешним временам карту. – Нам таких не дают. Ого, стометровка, ну, это вообще! Еще и на русском! Товарищ подполковник, а другой такой у вас не имеется?
– Извини, капитан, – сухо буркнул Трешников, уже успевший пожалеть, что вообще показал ее "предку". Разумеется, в сорок пятом подобных карт просто не существовало – да и существовать скорее всего не могло. Словно, блин, в недоброй памяти Грозном образца зимы девяносто четвертого, но не рассказывать же об этом Родченко!
– Выдана под роспись, копий не имею, перерисовывать запрещено. Так что там насчет моего вопроса?
– Угу, здесь, – мрачно кивнул тот, то ли расстроившись, то ли уловив настроение подполковника. – Вот тут ручей помечен, видите? Я его хорошо запомнил: когда танки переправлялись, грязюка с-под гусениц аж до самой башни летела. Эх, мазута пожгли почем зря… и моих ребят почти треть полегла, – с горечью в голосе закончил он, опустив голову.
– Это война, капитан. – Трешников легонько сжал плечо собеседника. – Прекрасно тебя понимаю, все мы теряли боевых товарищей, но сейчас не время горевать. Остался всего один, последний, рывок. Счет уже на дни пошел, если вовсе не на часы, сам ведь знаешь. Глянь, – он снова пододвинул к офицеру планшетку. – Вот до этой улицы парком пробраться можно, не знаешь? Так, чтобы на фрицев не напороться? Там вход на станцию метрополитена должен быть. Если при бомбежке не завалило, конечно.
Родченко несколько секунд вглядывался в карту, затем, пожевав губами, кивнул:
– Ага, понял, кудой вам нужно. Ночью ребята из разведбата в ту сторону ходили, сказали, скрытно подобраться можно. Эх, ладно, что уж теперь: мы ведь именно туда и двигали, вот только про эту батарею, мать ее, не знали – фрицы ее только утром установили, когда разведка уже обратно вернулась. А задание у нас было простое: зайти с тыла и с ходу сбить немецкий опорный пункт, что выход из парка на вот эту улицу прикрывает. Вот только теперь, без танков, хрен у нас что получится, разведчики говорили, что там два полноценных дота плюс пулеметные гнезда в подвалах. А вы, стал быть, через метро собрались двигать?
Подполковник неопределенно пожал плечами – в штурмовом комплекте движение вышло почти незаметным, – однако Родченко его понял, криво усмехнувшись в ответ:
– Ладно, ладно, не лезу, кудой не следует. Только учтите, если и вправду через метро пойдете, не выйдет у вас ничего, тарщ подполковник! Там у фрицев бомбоубежище и пункт сбора раненых оборудованы, людей, что селедок в бочке, так что никак не пройдете.
– Точно? – прищурился Виктор Иванович. – Уверен, капитан?
– Уверен. Нет, сам-то я там не был, разумеется, просто довелось на докладе разведки присутствовать, когда они комбату обстановку обрисовывали. Мол, из тяжелых гаубиц бить нельзя, станция совсем неглубоко и своды могут не выдержать, а внизу, значит, несколько тысяч гражданских и раненых… э-эх, все жалеем их, жалеем, а вот они нас разве жалели, когда города наши бомбили да деревни вместе с дитями и бабами жгли? – в сердцах докончил он. – Жалельщики, мля…
– Отставить эмоции, капитан. Хорошо, я тебя понял. Тогда смотри, а что, если мы во-от туточки пойдем? Ну и вы вместе с нами, смысла разделяться сейчас, коль уж нам все равно в одном направлении двигаться, я не вижу. Вы все одно безлошадными остались, нам транспорт изначально не полагался, так что теперь только ножками. Кстати, насчет твоего задания: если другого пути не найдем, поможем вам эти самые доты штурмануть, все равно нам мимо них не пройти. Как думаешь?
И оба офицера, один из своего времени, другой из далекого будущего, склонились над картой…
* * *
Захлопнув планшет, подполковник продел ремешок в латунную петельку и призывно махнул рукой Барсукову.
– Держи, Миша, спасибо. Ступай, поднимай ребят, скоро выдвигаемся, нечего тянуть. – Снова повернувшись к Родченко, он продолжил: – Слушай, капитан, коль уж нам с тобой некоторое время вместе воевать, давай прикинем, чем друг дружке полезны можем быть. У тебя с тяжелым вооружением как дела обстоят?
Родченко, для себя уже окончательно решивший, насколько можно откровенничать с командиром непонятной "группы особого назначения генштаба", экипированной и вооруженной лучше, чем его бойцы и немецкие панцергренадеры, вместе взятые (ну, вот не шла у него из головы та труба с гаубичной гранатой внутри, и все тут!), запираться не стал. Да и какой смысл, если все наличное вооружение, как говорится, на виду:
– Два пулемета с полным боекомплектом, "Дегтярь" и фрицевский "сорок второй", противотанковое ружье – мы его в качестве дальнобойной снайперки пользуем, по окнам пулять, фаустпатронов около десятка и тола килограмм с восемь. Ну и ранцевый огнемет с запасным баллоном. На группу, конечно, больше добра полагается… полагалось, – неожиданно смутился он, словно бы оправдываясь перед Трешниковым. – Да только четверых ребят вместе с танками побило. Так что все остальное там осталось, – капитан мрачно дернул головой в сторону затянутой дымом горящих танков поляны. – Второй огнеметный расчет тоже погиб…
– Раненых у тебя сколько? – быстро перевел разговор Трешников. – Тяжелые имеются?
– Один тяжелый и двое легкораненых. Всех перевязали, спасибо вашим бойцам, помогли, а то наш-то инструктор тоже погиб. Хорошие у вас аптечки, я издали глянул. Нам таких не дают. Как Ваське пластмассовую ампулку какую-то кольнули, так сразу и полегчало, а то я уж грешным делом думал: все, не жилец. Пуля в живот – хреновое дело, насмотрелся за три-то года. А так, глядишь, и выживет.
– Дадут, когда массовый выпуск наладят, – буркнул Трешников, выругавшись про себя. Ну, спецназеры хреновы, мало оружия и штурмовых комплектов, так еще и аптечки засветить ухитрились! Хотя, если подумать, глупости все это, после экипировки и "Шмелей" какая уж теперь разница? Помнится, еще Локтев, отвечая на его вопрос, на этом особо внимание акцентировал: "мол, относительно интереса предков к "будущанским" прибамбасам особо не парьтесь, главное, постарайтесь оружия в прошлом не оставлять. Ну а если и потеряете, переживем – потому и "ПП-19-01" с собой берете, что он на основе родного "АК" разработан, а его Михаил Тимофеевич в любом случае через пару местных лет изобретет".
– Тяжелого оставишь у пехотинцев, что батарею захватили, так он всяко быстрее в санбате окажется, остальные пусть готовятся к выходу. На все про все – пять… ладно, семь минут. И да, вот еще что: временно переходишь под мое командование, поскольку, как верно решил товарищ Сталин, в армии должно быть единоначалие. Вопросы?
– Не имеется, товарищ подполковник. Разрешите идти?
– Давай, капитан, иди. Да, кстати, звать-то тебя как?
– Василием мамка с батькой назвали. Ну то есть Василием Ивановичем. Как Чапаева, – с гордостью ответил тот.
– Ну а меня, значится, Витей. Ну то есть Виктором Ивановичем, – усмехнулся Трешников, спародировав капитана. – Как… да просто так. Так что, по бате мы с тобой тезки. Ладно, рад знакомству, дуй к бойцам.
Глава 7
Берлин, апрель 1945 года
Приплюснутые железобетонные блины дотов, расположенные по обеим сторонам перекрестка, Трешнику не понравились с первого взгляда. Категорически. Как, впрочем, и заложенные кирпичом, превращенные в узкие бойницы подвальные окна близлежащих домов с торчащими оттуда решетчатыми кожухами пулеметных стволов. Каждое окно-бойницу немецкие фортификаторы еще и укрепили дополнительно мешками с песком. Саму улицу преграждала высокая, почти в полтора роста, баррикада, основой которой оказались уже знакомые мешки с песком, уложенные в несколько рядов, и сваренные из трамвайных рельсов противотанковые ежи, густо опутанные колючей проволокой.
Понаблюдав за опорной точкой несколько минут, подполковник понял задумку гитлеровцев: перекресток располагался таким образом, что атаковать его в лоб танки не могли. Улицы сходились под острым углом, что было весьма нетипично для берлинской застройки, и двигающиеся со стороны Тиргартена боевые машины должны были повернуть, хотя бы на несколько секунд подставив укрывшимся за баррикадой фаустникам борт. Добивать попавшие в огневую ловушку танки должны гранатометчики, засевшие на вторых этажах выходящих на перекресток фасадами домов – не зря же ажурные балконные решетки заложены мешками с песком и всяким хламом, а над перилами то и дело мелькают надоевшие до оскомины каски. Всего-то делов – дождаться, пока защищенные железобетоном дотов и толстенными стенами старинных зданий пулеметчики отсекут и рассеют пехотное прикрытие, да шарахнуть из "панцерфауста". Или просто забросить на решетки моторного отсека бутылку с зажигательной смесью. А когда танкисты начнут выбираться наружу, надеясь успеть сбить огонь, швырнуть следом гранату или причесать автоматной очередью. Дешево и сердито… и весьма знакомо…
Спецназовцы с бойцами капитана Родченко укрылись в руинах разрушенного во время бомбардировки дома метрах в ста от перекрестка. От здания остались лишь две зиявшие голыми оконными проемами несущие стены, между которыми высился многометровый завал из обрушившихся перекрытий, кровли и внутренних перегородок, перемешанных с обломками мебели, паркетными досками и прочим хламом, поэтому гитлеровцы не сочли бывшую трехэтажку достойным внимания фортификационным объектом. Чем и воспользовались бойцы, незамеченными пробравшись внутрь через захламленный обломками стен, битым закопченным кирпичом печных труб и искореженными листами кровельного железа пустынный двор. Судя по всему, ударная волна попавшей в здание авиабомбы сбросила чердак внутрь дворового "колодца", после чего обрушила все перекрытия до самого подвала.
Оборудованный Трешниковым наблюдательный пункт был просто роскошным: они с Родченко лежали под косо нависшим обломком перекрытия, каким-то чудом держащимся на изогнутой взрывом двутавровой балке, в паре метров от бывшей балконной двери. Ни оконных рам, ни дверного косяка, разумеется, не уцелело, но сам балкон, хоть и лишился настила, сохранился на удивление неплохо. Вот сквозь ажурную решетку ограждения, на которой повисли какие-то грязные изодранные тряпки, до бомбежки, вероятно, носившие гордое имя гардин, они и наблюдали за противником…
– Неплохо подготовились, суки, – констатировал Трешников, протягивая бинокль капитану. – На, сам погляди. Видишь, сколько гранатометчиков? И за баррикадой, и на балконах? Заметь, каждую пару еще и автоматчик прикрывает, а кое-где и двое. Не пожги фрицы ваши "коробочки" еще в парке, все одно кисло б пришлось.
– Так танкисты бы их с трех-то стволов мигом загасили! – возмутился было Родченко, но тут же умолк, наткнувшись на взгляд подполковника.
– Угу, загасили бы, прямо счас. Чтобы танку нормально орудие навести и с дистанции выстрелить, нужно вон по той улице ехать, а вы бы вот оттуда выперлись. И пока башнями б крутили, гарантированно словили бы по гранате в борт. И все, прощай, Родина, – как в той песне пелось, "и молодая не узнает, какой танкиста был конец". Согласен?
– Согласен, – хмуро буркнул капитан, возвращая бинокль. – О, хоть что-то у вас трофейное, тарщ подполковник! – капитан показал взглядом на логотип производителя на корпусе прибора. – Немецкий, поди?
– Немецкий, – не стал спорить Трешников, вкладывая бинокль в футляр. Вот же глазастый ему напарничек попался! Хорошо хоть Локтев распорядился клейма "сделано в России" с корпусов оружия вместе с серийными номерами поудалять, а то б у предков, попади им в руки стволы из будущего, точно какой-нибудь, как сейчас модно в Сети говорить, "когнитивный диссонанс" случился…
– Что тут поделать, Василий, честно говоря, умеют они, заразы, оптику мастрячить! Ну да ничего, вот победим да к себе ихние заводы вывезем – будем учиться не хуже делать. Так что насчет расклада думаешь, капитан?
– А что тут думать? – помедлив, ответил тот. И неожиданно спросил:
– Товарищ подполковник, разрешите вопрос?
– Вася, ну я же просил! – перебил его Трешников. – Прекрати ты постоянно "подполковничать". Ты б еще козырял каждый раз! Так что за вопрос?
– А вы уже в Берлине были? Ну, в смысле, с бойцами?
– Откуда? Нет, конечно, нас только вчера перебросили, а что? – напрягся Трешников, пытаясь понять, к чему клонит собеседник.
– Да то, что вы можете и не знать, но у них подвалы соседних домов часто между собой соединяются. Мы с ребятами этим иногда пользовались, и не только здесь.
– Понял тебя. Думаешь, подвал мог уцелеть? Сомневаюсь, тут, похоже, полутонная упала, наверняка обрушилось все. А если подвалы и уцелели, как вход найти? Нет, Василий, мы, как говорил Владимир Ильич, пойдем другим путем.
– Товарищ Ленин? – зачем-то уточнил Родченко.
– Ну а кто же еще? – деланно удивился подполковник. – Неужели этой фразы не помнишь?
– Ну почему, все я помню, на занятиях политрук рассказывал… – насупился капитан, поспешив перевести разговор. – Так что вы предлагаете?
– А вот что предлагаю, Василий, слушай сюда….
Тратить один из трех драгоценных "Шмелей" подполковнику просто до неприличия не хотелось, но ничего иного, похоже, не оставалось. Нужно было с ходу выбить один из дотов, позволив бойцам Родченко подобраться с фланга на дистанцию прицельного выстрела из фаустпатрона. А уж там они не подведут, в свою очередь долбанув по амбразурам из трофейных гранатометов и огнемета.