Восточная война - Евгений Белогорский 20 стр.


Глава III. Испытание на прочность, повторение.

За те шесть месяцев, которые прошли с момента отъезда из Севастополя графа Ардатова, с городом и его защитниками произошли разительные перемены. Если в ноябре Севастополь еще сохранял в себе некоторые черты мирного города случайно вовлеченного в жернова войны, то к маю месяцу это был город полностью пропитан осадными буднями.

Здесь все, начиная от жителей города и кончая поблекшими стенами домов и кривыми улочками, кричало в полный голос о войне. Больше всего это было заметно в южной части города, где чугунные ядра вражеских осадных батарей валялись тут и там на грязных щербатых мостовых Севастополя, и идущие на позиции солдаты презрительно пихали их ногами, выказывая свое презрение к смерти.

За прошедшие полгода люди так привыкли к непрерывному грохоту осадных батарей, разрывов бомб и свисту ядер, что полностью перестали обращать на это внимание, став совершенно по иному воспринимать смерть, которая подобно назойливой мухе, постоянно следовала по пятам за защитниками Севастополя днем и ночью.

Большинство из севастопольцев относились к ней с какой-то своей особой философией, которая делала все страдания и невзгоды связанные с войной настолько привычными, что страх перед смертью отодвигался куда-то глубоко внутрь души человека.

Наступившая весна не принесла большой радости и уверенности в скорой победе адмиралу Нахимову. Сменивший на посту командующего крымской армии князя Меньшикова Михаил Дмитриевич Горчаков оказался ничуть не лучше своего предшественника. Он, так же как и светлейший князь, видел в Севастополе только одну ненужную обузу для сухопутной армии, на оборону которого бездумно тратились и без того небольшие силы Крымской армии.

Поэтому, он сознательно назначил на место погибшего Корнилова вместо Нахимова генерала Дмитрия Ерофеича Остен-Сакена, человека пунктуального и исполнительного в мелочах, но мало чем проявившего себя за время войны. Отправляя генерала в Севастополь, Горчаков дал ему первейший наказ в сохранении живой силы гарнизона от напрасных потерь, которая может понадобиться в дальнейшем для изгнания врага из Крыма.

Опытный в понимании того, что не было сказано большим начальством, но явственно подразумевалось, Дмитрий Ерофеич сразу понял скрытую мысль командующего, но едва только генерал прибыл в осажденную крепость, как сразу же убедился в невозможности исполнения тайного пожелания Горчакова. На этом пути непреодолимой преградой стоял адмирал Нахимов, который ни за что не допустил бы оставление Севастополя противнику.

Вместе с полковником Тотлебеном Нахимов неустанно возводил все новые и новые оборонительные укрепления вокруг Севастополя, на который союзники почти ежедневно обрушивали град пуль, ядер и бомб. Особенно свирепствовали английские осадные мортиры. Изо дня в день своим навесным обстрелом они методично разрушали русские оборонительные позиции, наносили ощутимый урон, как гарнизону бастионов, так и резервам, которые были вынуждены находиться возле переднего края в ожидании возможной атаки врага.

Противостоять губительному обстрелу врага контрбатарейным огнем русские не могли. В севастопольском арсенале было достаточное количество орудий малого и среднего калибра, но крупнокалиберных мортир, которые могли на равных противостоять осадным батареям союзников, было очень мало.

Кроме этого русская артиллерия испытывала острую нехватку в порохе, ядрах и бомбах. Именно в этом вопросе как в беспристрастном зеркале стали видны вся многочисленные огрехи русских в этой войне. Если союзники имели бесперебойное снабжение провиантом и боеприпасами с помощью своих кораблей, то снабжение Севастополя было поставлено из рук вон плохо. Порох и ядра крайне медленно доставлялись сначала в Бахчисарай, а оттуда на арбах запряженных медлительными волами, по грязи, в сам Севастополь.

Единственным лучом светлой надежды в этой чудовищной эпопеи снабжения для Нахимова был граф Ардатов, который в меру своих сил и возможности умудрялся за короткий срок проталкивать в осажденную крепость те или иные грузы.

Так, узнав из письма адмирала, что зимние бури размыли морское дно перед входом в севастопольскую бухту и разрушили подводное заграждение из затопленных кораблей, граф спешно прислал сорок подводных мин Якоби вместе со специалистом минером. За короткий срок мины были установлены в нужном месте, и тем самым было предотвращено не только возможное проникновение вражеских кораблей в севастопольскую бухту, но и новое затопление судов черноморского флота.

Однако деяния графа Ардатова были подобны одной каплей в огромном море. Для полнокровного снабжения Севастополя была нужна железная дорога или хотя бы хорошие дороги, которых, к сожалению, в этом направлении не было.

Если союзники безраздельно господствовали на поле брани днем, то русские отводили свою израненную душу частыми ночными вылазками. Наступление ночи, всегда было сопряжено для союзников с возможной атакой врага в том или ином месте линии обороны. Как бы не были бдительными французские и британские часовые, но они неизменно не замечали русских охотников, которые подобно змеям умудрялись бесшумно подползать к вражеским позициям и внезапно атаковать их.

Дело доходило до того, что русские умудрялись с помощью аркана выхватывать вражеских солдат и офицеров не только из окопов, но даже и из блиндажей. Было несколько случаев, когда захлестнутые за горло волосяной петлей брошенного аркана люди погибали от удушья, пока русские охотники тащили их к своим позициям.

Частые ночные вылазки русских охотников, приносили союзникам очень чувствительные проблемы не столько в материальном плане, сколько в моральном. Все те, кто находился в передней линии окопов, испытывались сильный страх перед ночными рейдами русских. От этого страха с каждым месяцем осады росло число дезертиров, и если первое место среди солдат покинувшие свои боевые посты занимали турки, то второе место прочно удерживали англичане.

В стане союзного командования за последние шесть месяцев произошли значительные изменения, но не в плане командного состава. По настоянию английского инженер - генерала Джона Бургоэна было изменено стратегическое направление наступления на русские позиции с целью одержания полной победы над противником.

Если раньше это был четвертый бастион, переименованный по личному распоряжению императора в Корниловский, то теперь им стал Малахов курган. Именно занятие этой важной высоты давало возможность союзникам вести артиллерийский огонь по гавани, Корабельной слободе и сообщениям города с северной стороной, а так же обстреливать оборонительную линию с тыла, что неминуемо вело к оставлению защитниками города. Взятие же 3 и 4 бастионов русских было сопряжено с большими трудностями и потерями, и в случаи успеха противники могли рассчитывать на овладение только Городской стороной.

Изменение осадной стратегии было принято в феврале месяце под нажимом императора Наполеона, и французы принялись возводить на подступах к кургану дополнительные мортирные батареи.

Их действия не остались не замеченными со стороны полковника Тотлебена, который быстро разгадал намерение врагов и в противовес им начал сооружать новые оборонительные рубежи, которые воспрепятствовали бы штурму кургана.

Под непрерывными атаками и обстрелами французов, в считанные дни русскими солдатами и матросами были сооружены Селенгинский, Волынский и Камчатский редуты, чьи орудия прочно преграждали союзным войскам дорогу на Малахов курган.

В ответ англичане и французы начали усиленно возводить новые параллели и ложементы напротив русских позиций, стремясь, день за днем сократить разделяющие противоборствующие стороны расстояние. Обстрелы и ночные атаки русских непрерывно чередовались друг за другом, пока не наступило некоторое равновесие, и над позициями противников повисло некоторое затишье.

Пока шло обустройство новых позиций, русская сторона понесла огромную утрату. В марте месяце, при возвращении с Камчатского люнета погиб командир Малахова кургана контр-адмирал Истомин. Он был убит случайным ядром, буквально оторвавшим ему голову с плеч к ужасу сопровождавшего его офицера.

Владимир Иванович, был правой рукой адмирала Нахимова во всех делах, связанных с обороной Севастополя, и вместе с полковником Тотлебеном составлял тот малый кружок командиров, благодаря которому Севастополь держался все это время.

При большом стечении защитников Севастополя, тело погибшего адмирала было похоронено в храме святого Владимира, где уже нашли свой последний приют адмиралы Лазарев и Корнилов. Нахимов со слезами на глазах простился с погибшим другом, которому уступил место в соборе, ранее оставленное для себя. Горе Павла Степановича было столь сильным, что указ императора Николая о произведения его в полные адмиралы, был встречен им с полным равнодушием. Он уже полностью похоронил себя и ждал только своей смерти на севастопольских позициях.

Затишье между противниками продлилось недолго, и в начале апреля союзники подвергли Севастополь массивной бомбардировке из всех осадных. Это была вторая с октября прошлого года попытка принудить русских к отступлению с занимаемых позиций с помощью артобстрела. В течение десяти дней противник вел непрерывный обстрел русских укреплений, поочередно ведя огонь то по третьему, то по четвертому бастиону то, перенося огонь осадных мортир на Камчатский люнет и Малахов курган.

В первый день русские наблюдатели заметили активность союзного флота, который поднимал паруса и разводил пары, однако, помня результат прежнего противостояния с русскими береговыми батареями, французские и британские адмиралы не рискнули попытать счастья еще раз. Все вражеские корабли так и остались в Камышовой бухте, ограничившись лишь подвозом боеприпасов и безрезультатным обстрелом русских позиций оказавшихся в зоне их пушек.

Благодаря самоотверженному труду и старанию защитников Севастополя все разрушения производимые огнем осадных батарей успешно ликвидировались в ночное время суток. Разбитые врагом пушки заменялись на новые орудия, восстанавливались брустверы и амбразуры, пополнялись поредевшие ряды гарнизонов бастионов. И вновь как в октябре, на огонь вражеских батарей русские отвечали своим огнем, заставляя хоть на время их замолкать.

Выпустив огромное количество бомб и ядер, союзники были готовы полностью отказаться от своих намерений одержать верх при помощи одной бомбардировки в виду её полной неэффективности. Генерал Пелесье был в ярости, наблюдая в подзорную трубу за русскими позициями и не находя их видимого разрушения. На военном совете, собранного после окончания очередной бомбардировки, новый главнокомандующий в гневной форме, приличествующей скорее капралу, чем генералу французской армии, обрушился с гневными упреками на генерала Нивье, автора этого плана.

- Следует напомнить вам, генерал, во сколько тысяч золотых франков нам обошлась ваша идея усмирить русских огнем наших батарей! Император Наполеон I потратил меньше денег на свои победы при Ваграме и Аустерлице, чем мы за эти десять дней обстрела Севастополя.

Сидевшие напротив Пелесье генералы хмуро опустили головы. В глубине души они не были согласны с мнением своего командира, но к своему огромному сожалению, ничего не могли противопоставить явным фактам - русские остались несломленными. Пелесье, выливший свой гнев на Нивье, тем временем продолжал.

- Исполняя волю нашего дорогого императора, я намерен внести новую струю жизни в наше расточительное сидение под стенами проклятого Севастополя. И потому, в скором времени, я намерен отдать приказ о штурме русских укреплений на подступах к Малахову кургану.

- Зеленого холма (так французы называли Камчатский люнет)? Да можно об этом думать? - воскликнул Канробер. - Ведь это будет целое сражение.

- Прекрасно, - холодно бросил Пелесье. - Пусть будет сражение, но этот холм мне нужен.

Сидевшие перед ним генералы только переглянулись и молча встали, тем самым выражая свою готовность к исполнению полученного приказа.

Вот в такое неспокойное время, приехал в Бахчисарай граф Ардатов, до этого усиленно фланировавший между Москвой, Нижним Новгородом и Ростовом, пытаясь реализовать свои планы, о которых в полном объеме мало кто знал за исключением самого Ардатова и императора Николая. Подобная секретность была обусловлена не столько умелыми действиями вражеских шпионов, сколько безудержной болтовней придворных и тех, кто по своей службе был обязан следить за сохранностью государственных тайн.

Прибытие Ардатова в Бахчисарай было сразу отмечено громким инцидентом, который получил огромный отклик среди простых солдат и офицеров. Одетый в мундир пехотного капитана, граф прибыл на простой почтовой бричке вместе с двумя адъютантами, взятыми Михаилом Павловичем для особых нужд.

Войдя в дом, где располагалась интендантская служба Крымской армии, он скромно спросил, где ему можно найти господина Свечкина, обеспечивающего снабжением Владимирский полк.

- Я вас слушаю, - холодно сказал раскормленный интендант, не распознав в Ардатове высокого начальника, что было совершенно не мудрено сделать. За двое суток тряски на почтовом тарантасе граф полностью утратил столичный лоск и мало чем отличался от простого офицера.

- Могу ли я получить деньги для полка по требованиям? - почтительно спросил Ардатов, вынимая из кармана кителя бумаги.

- Получить то вы можете, но все будет зависеть от вас самих, - глубокомысленно ответил чиновник, производя взглядом оценку вида графа.

- Мне бы сегодня деньги получить, - попросил тот интенданта. - Люди сильно на позициях голодают.

Чиновник сочувственно покивал головой, а затем ласково произнес:

- Ну так и быть, господин капитан, помогу вам получить деньги для вашего героического полка, но вот только какой вы процент положите за это дело?

Ардатов изобразил на лице полное непонимание:

- Какие проценты? С чего? Объяснитесь, пожалуйста?

- Я говорю, сколько вы мне заплатите за выдачу ваших денег? - наставительно произнес интендант. - Обычно мне платят восемь процентов, но, учитывая вашу геройскую часть, могу взять и поменьше. Так и быть, согласен на шесть процентов.

- Да как вам не стыдно солдат обирать, господин Свечкин! - воскликнул Ардатов - Они там жизни свои кладут ради родины и царя батюшки, а вы их содержание воруете!

Ардатов оглянулся за сочувствием и поддержкой к находившимся в комнате офицерам, но те только стыдливо отвели в сторону глаза.

- Дожили вы до седых волос, господин капитан, а ума так и не нажили, - язвительно бросил чиновник, нисколько не стыдясь брошенного ему упрека. - Что же я буду за дурак, если буду деньги за так давать? Нужны вам деньги - заплати и бери. И нечего на меня так смотреть. Я и так вам божеский процент назначаю, у других не шесть процентов, а все двадцать отдадите.

- А вот об этом можно и по подробнее, - ласково произнес Ардатов и заговорщицки подмигнул чиновнику.

- Вы, господин хороший, дело говорите, а если шутить намерены, то в другой раз приходите, дела у меня, - раздраженно бросил сбитый с толку чиновник.

- Не будет у вас больше дел, господин Свечкин, - сочувственно пообещал Ардатов и громким голосом обратился к находившимся в комнате офицерам.- Господа офицеры! Будете свидетелями о том, что мне говорил господин интендант!

Подобные сцены видимо были не в новинку для Свечкина за долгие годы его службы и потому, вместо испуга на его лице появилась самодовольная улыбка и с полным чувством превосходства, он сочувственно произнес:

- А ты еще громче покричи, может тогда толк и будет.

- Ну что же, можно и погромче, - моментально согласился Ардатов и звонко прокричал - Косоротов, Рыжкин, ко мне!!!

В эту же минуту входная дверь с грохотом отворилась, и в помещение вломились два высоких крепких молодца, которые были пригодны только для одного дела - хватать и тащить.

- Здесь мы, ваше сиятельство! - громогласно доложил Косоротов и, бросив взгляд на ошалевшего интенданта Свечкина хищный взгляд, коротко и буднично спросил, - В железа?

- В железа, голубчик, в железа! - подтвердил граф и два адъютанта для специальных поручений молниеносно выдрали интенданта из уютного кресла и, доведенными до автоматизма движениями, принялись обдирать мундир господина Свечкина, для которого все происходящее с ним было каким-то кошмарным сном. Не в силах сопротивляться железным рукам ардатовских молодцов, он только тонко душераздирающе кричал, и на его голос моментально сбежался служивый народ, отчего в просторном помещении, сразу стало тесно.

- Произвол! Беззаконие! Рукоприкладство! Пристава скорее! - гневно выкрикивали собратья пострадавшего интенданта, явно сбитые с толку капитанским мундиром Ардатова.

- Молчать!!! - гаркнул Михаил Павлович, и крапивное племя моментально притихло, нутром признав по голосу очень высокое начальство.

- Я граф Ардатов, личный посланник императора Николая Павловича в присутствии свидетелей уличил господина Свечкина в казнокрадстве и взяточничестве. Согласно полученному от государя именному предписанию, на проведение ускоренного суда в условиях военного время, признаю господина Свечкина виновным в обозначенном преступлении и приговариваю его к девяти годам каторги в Сибири. А так же лишение всех чинов, наград и с последующим понижением в правах на получение государственного пособия - говорил Ардатов, властно чеканя слова, которые приводили господ интендантов в ужас.

- Косоротов, взять показания у господ офицеров, оформить бумаги и отослать в Петербург фельдъегерем. Господ интендантов желающих проверить мои полномочия прошу подойти ко мне. - Ардатов расстегнул мундир и энергичным движением руки вытащил из внутреннего кармана именной указ. Едва только казенная бумага была извлечена на свет божий, как набежавшая толпа в миг исчезла. Перед графом остались только офицеры, призванные им в свидетели, господин Свечкин и еще один человек в походном плаще.

Именно его Ардатов повстречал на пути в Бахчисарай и, узнав о бедственном положении Владимирского полка по части снабжения, немедленно взялся помочь. Благо тому, что капитан Турчин был одной комплекции с графом, Ардатов моментально надел его мундир и, взяв бумаги, отправился добывать деньги.

Однако только арестом господина Свечкина дело не закончилось. Ардатов громогласно объявил о том, что он остановился на постоялом дворе и попросил офицеров обращаться к нему за помощью в случае затруднения в получении казенных денег на пропитание. Стоит ли говорить, что в этот день господа интенданты были самыми честными и обходительными людьми.

Но и этим "коварство" графа в отношении интендантов не ограничилось. Бедолагу Свечкина, Ардатов отправил на ночь не в местную тюрьму, а в казармы пехотного полка, где с ним случилось несчастье. Узнав, что у них под замком сидит казнокрад долгое время пивший солдатскую кровь, нижние чины самовольно устроили ему "темную" да так перестарались, что забили арестованного до смерти.

Назад Дальше