А вот, дребезжа, подкатывает транспортное средство на электрической тяге, нижняя половина которого покрашена красным, а верхняя – желтым. Трамвай, я имею в виду. Но тут ходит другой, не тот, что по Бульварному кольцу. Этот новый, довольно большой, серии КМ, а за ним – прицепной вагончик поменьше, серии С. Оба вагона забиты, но нам всего одну остановку ехать, вглубь протискиваться не надо, пристроиться бы как-нибудь с краю – и порядок. Кое-как доезжаем до Малого Левшинского и отправляемся в гости к Евгении Игнатьевне.
Давно я с ней не виделся. Старушка практически не изменилась, все такая же сухонькая, энергичная, несуетливая. Пока грелся чайник, успела пожаловаться на разор в квартире "из-за этих окаянных труб", как она выразилась.
– Но ведь с центральным отоплением вам же легче будет, – уговаривает её Лида. – Самой печку не топить, дрова не таскать…
– Так-то оно так, – вздыхает гражданка Вострикова, – да пока тут всё наладят, намусорить успели, не приведи Господь, да и жить вот приходятся с дырами в стенах.
Дети тем временем под присмотром мамы и Марии Кондратьевны знакомятся с Котяшей. У них нет ещё никакого опыта общения с домашними животными, этот – первый. Поначалу они смотрят на кота с некоторой опаской. Но тот спокойно дремлет, не обращая на них внимания, и лишь слегка шевеля ушами, покрытыми многочисленными шрамами. Первой смелеет Надюшка, вероятно, просто потому, что совсем не представляет, какой опасности можно ждать от этого маленького хищника. Минута, другая, – и вот уже брат с сестрой увлеченно тискают кота и даже пытаются тянуть за хвост.
Вполне закономерно кот пускает в ход когти, и комнату оглашает рев моей младшенькой. Лёнька вовремя отдергивает руки и отделывается лишь незначительными царапинами. Пока Лида разрисовывает нашу дочку зеленкой, чайник дает о себе знать подпрыгивающей крышкой. Заваривается чай, затем разливается по чашкам, разрезается и раскладывается по блюдцам торт, выкладываются испеченные Игнатьевной пирожки и плюшки. Надюшка успокаивается, устроившись на коленях у мамы, и получает свою маленькую порцию торта…
Домой дети возвращаются умаявшиеся. Надюшка уже спит на плече Марии Кондратьевны, а Лёнька крепится изо всех сил, стараясь изображать взрослого мужчину. Жена тоже утомилась, но глаза её лучатся улыбкой при каждом взгляде на детей. День удался…
Глава 6
Помаленьку партизаню…
Вечером воскресного дня, уложив спать детей, умаявшихся после столь утомительного в их возрасте похода в гости, мы с Лидой уселись за вечерний чай. К нам присоединился Михаилом Евграфович, только-только вернувшийся с работы (хотя Коминтерн и переехал в Прагу, работы со срочными переводами у него отнюдь не убавилось), и мы принялись уплетать пирожки и плюшки, которые всучила нам с собой Евгения Игнатьевна. Не допив ещё и половины стакана, Лида нарушила царящее молчание, негромко спросив:
– Виктор, не поделишься, наконец – что же тебя так расстроило на Пленуме?
Помедлив немного, рассказываю:
– Большинство теряет меру в погоне за темпами роста и в нажиме на крестьянство по части заготовок и коллективизации села. Попытки Бухарина и Рыкова охладить этот пыл ни к чему не привели.
– Ты тоже выступил за снижение темпов? – допытывается жена.
– Нет, – качаю головой.
– Почему?! – моя любимая удивлена и уже готова возмутиться. – Если ты считаешь, что Бухарин с Рыковым правы, ты должен был их поддержать, разве не так?
– Нет. Я не буду влезать в эту свару, – снова качаю головой. – Там, на самом деле, подоплёка вовсе не в экономике. Власть они делят, вот в чем штука. И обе стороны будут стоять на своём. Большинство хочет избавиться от любых влиятельных политических оппонентов. Не понимаю, дураки, что их эта дорожка очень далеко завести может. Начнут выталкивать любого, кто скажет слово поперек, и, в конечном счёте, каждый может оказаться под ударом, – мой взгляд рассеяно скользит по столу, затем обегает завитки наполовину съеденной плюшки, покрытые крупинками частично растаявшего под влиянием жара печи сахара. Удалось у Игнатьевны печево. Помнится, бабушка меня в детстве учила, как такие плюшки готовить. А она сейчас должна быть недалеко – муж как раз в Академии учится…
– Так что, молчать? Перетрусить – и в кусты? Так, что ли? – возглас Лиды, возмущенной не на шутку, прерывает мои воспоминания.
– Из кустов тоже воевать можно. И даже успешнее, чем грудью переть на пулемёты.
– Воевать из кустов?.. – моя любимая сразу не понимает суть предложенного мною образа.
– Именно так, – подтверждаю. – Не выступать против общей политической линии, но по каждому конкретному вопросу стоять на своем, на том, что считаю правильным.
– А как же Бухарин?..
Ухватив недосказанную мысль, уточняю:
– Полагаешь, бесчестно оставлять без поддержки того, кто выступает с правильных позиций?
– Конечно!
– Беда в том, что в этом противостоянии нет целиком правых. Обе стороны правы… каждая – наполовину. Бухарин верно видит опасности, проистекающие из нетерпения большинства, но не желает понять, что это нетерпение вызвано реакцией на очень острые проблемы. Большинство желает решить эти проблемы, но рвется вперед, не считаясь с объективными ограничениями, – положив локти на стол и подперев подбородок руками, я устремил на Лиду задумчивый взгляд.
В этот момент заговорил молчавший до того Михаил Евграфович:
– На этот раз, зятек, ты рассуждаешь разумно. Нечего совать голову в эти жернова. Боюсь, наши партийные вожди закусят удила и будут лупить друг друга едва ли не до крови. Встревать между ними – гиблое дело.
– И что же, мы так и будем смотреть на всё это со стороны?! – вспыхнула моя жена.
Пододвинув стул поближе, обнимаю любимую за плечи:
– Нет у нас других вождей, другой партии, и другого народа. Надо жить и работать с теми, кто есть. И выбирать свою позицию так, чтобы принести как можно больше пользы, а не заниматься демонстрацией рыцарских добродетелей, – моя щека прильнула к её виску, ощутив щекочущее прикосновение волос. – И мы с тобой ещё поговорим об этом… В деталях… – с этими словами я чуть крепче прижимаю её к себе.
– Ладно… – весьма многообещающим голосом тянет Лида. Чую, моего обещания она не забудет, и разговор такой обязательно состоится.
Следующий в день в моем кабинете в ВСНХ начался, как водится, с текучки. Поспешив как можно быстрее покончить с неотложными делами, перекинув на помощников или отложив дела менее важные, берусь за свой неизменный "Паркер". Для начала – краткие тезисы предложений по расширению подготовки кадров для коллективных хозяйств и усилению пролетарской помощи крестьянам. Раз уж сдержать коллективизаторский азарт верхов не удается, надо подкрепить его хотя бы чем-то материальным, чтобы наспех сколоченные сельхозартели не разваливались вскоре после создания. К этой работе надо привязать множество ведомств: само собой, Наркомпрос и Комитет трудовых резервов, а еще и Наркомтруд, ВСНХ и Нарокомзем…
Ещё одна забота – продвинуть в жизнь нормальные принципы организации работы в крестьянских коллективах. Помню ведь, какая в свое время в этом деле царила кустарщина, и каким ущербом она оборачивалась. Поэтому, покончив с тезисами, берусь за большую статью. Если удастся, протолкну её в "Правду" или в "Большевик".
На бумагу ложится заголовок: "Против обезлички в организации коллективного производства на селе". Почему именно такой? Дело в том, что внутренняя организация производства в колхозах имела ахиллесову пяту, отличавшую ее от труда в единоличном производстве. Крестьянин-единоличник сам владел средствами производства, земельным наделом, сам распоряжался своей рабочей силой, и одновременно нес всю полноту хозяйственной ответственности за результаты своего труда. Переход к коллективному производству разрушал эту экономическую связку. Средства производства, и земля в том числе, теперь общие, работать приходится там, куда председатель правления сельхозартели пошлет, и ответственность за свою работу и за состояние своего клочка земли растворяется в коллективном владении и коллективных трудовых усилиях.
Но ведь есть возможность этот недостаток если и не устранить вовсе, то уж, по крайней мере, существенно смягчить. Да, в коллективе есть возможность спрятаться за чужие спины и свалить ответственность на других. Вот с этой возможностью и надо разобраться. Что, если закреплять за бригадами или звеньями определенные участки, а оплату труда производить не просто от выработки, не по трудодням только, но учитывать ещё и урожайность, или, скажем, привесы и надои? Тогда появляется и заинтересованность не прятаться за чужие спины, а увеличивать выработку, появляется ответственность за урожай на конкретном поле, за состояние конкретных буренок или хавроний. Экономические основы в чем-то подобной организации труда уже опробованы в промышленности на примере хозрасчетных бригад, и вполне оправдали себя. Почему бы не испробовать бригадный подряд и в сельском хозяйстве, творчески применив опыт промышленности?
Красный "Паркер" скользил по бумаге, оставляя чернильные завитки, складывающиеся в буквы, слова, строчки… Заполнив лист своей писаниной, беру пресс-бювар и аккуратно промакиваю листок, чтобы не размазать случайно чернила. Бюварная бумага (так здесь называют то, что в мои школьные годы звали пренебрежительно промокашкой) уже вся покрыта следами моих прежних писаний, и приобрела едва ли не сплошной фиолетовый цвет. Пора менять. Надо сказать секретарю.
Эта рабочая неделя начиналась с привычных забот, но впереди предстояли дела весьма серьезные: в четверг в Колонном зале Дома Союзов начиналось всесоюзное совещание руководителей крупнейших строек. Чего только стоило вырвать их со своих мест! Хорош, что строительный сезон далеко еще не в самом разгаре, а то и вовсе не разрешили бы устраивать такое мероприятие.
Совещание открывает сам Серго Орджоникидзе. Над сценой растянут кумачовый транспарант: "Выше темпы социалистического строительства!". Что же, о том, как увеличить темпы, мы и поговорим. И о том, за счет чего эти темпы теряются – тоже…
Речь своего начальника я слушал вполуха. Это для большинства присутствующих в зале Орджоникидзе – всесильный глава ВСНХ, член Политбюро, московский небожитель, от одного мановения пальца которого на местах может встать, или, наоборот, жарко закипеть работа на стройках. Нет, и для меня авторитет Серго (хотя даже мысленно предпочитаю именовать его Георгием Константиновичем) стоит достаточно высоко – и не только по основаниям формальной субординации. Однако тесная совместная работа позволяет достаточно хорошо представлять, что и как он будет говорить перед начальниками строительства крупнейших предприятий.
Первым делом, конечно – о международном положении Советской Республики, о мировом экономическом кризисе и о происках империалистов. Затем – о зримых преимуществах социалистической плановой системы, об успехах первых лет пятилетки, и в заключение – об огромной ответственности, которая лежит на строителях.
– Партия ждет от вас, товарищи, не рапортов об успехах, а конкретных предложений, вскрывающих имеющиеся у нас недостатки, и показывающих, как эти недостатки устранять, чтобы ещё быстрее двинуться вперед. В вашей преданности делу социалистического строительства никто не сомневается. Главное теперь, чтобы эта преданность воплощалась не только в слова, но и в дела. А дел у нас впереди – море, успевай только поворачиваться! И я крепко уверен, что вместе с вами мы проложим дорогу в социалистическое будущее! – с этими словами Орджоникидзе, под неизменные аплодисменты, сходит с трибуны и возвращается в президиум. Впрочем, задержался он там не надолго – уже после выступления начальника Строительного управления ВСНХ СССР Серго покинул зал.
Больше заранее заготовленных речей в зале не звучит. Работа совещания построена достаточно демократично: решено дать как можно полнее высказать работникам с мест, чтобы оценить накопленный ими практический опыт. Однако многие из выступающих, стараясь получше показать себя перед глазами столичного начальства, превращают свои выступления в парадные самоотчеты. Да и политической трескотни хватает: едва ли не каждый считает своим долгом щегольнуть примерами трудового энтузиазма, охватившего рабочих-строителей на вверенной ему стройке, указать на выдающуюся организаторскую роль партийной и комсомольской организаций в деле подъема социалистического соревнования и достижения новых трудовых рекордов.
Нередко раздаются упреки в адрес инженерно-технических работников, особенно из числа старых спецов: видите ли, из-за их технической косности, приверженности букве инструкций, оглядке на замшелые традиции сдерживается трудовой порыв рабочих масс. Более грамотные руководители на инструкции, нормы и правила не нападают, но и они частенько недовольны своими специалистами. Наиболее четко и последовательно эти претензии изложил начальник строительства Магнитогорского металлургического комбината Яков Семёнович Гугель. Молодой (ну, как молодой, – за тридцать, уже не юноша, но всё-таки нас разделяет почти десять лет, да и руководителей ещё более почтенного возраста в зале и в президиуме немало), энергичный, с хорошо поставленным голосом, он говорил вещи, вызывающие сочувственный отклик у значительной части своих коллег:
– Что мешает нашему движению вперед? Я скажу вам, товарищи! Нам мешает неумение выделить главное, и именно на нем сосредоточить все наши усилия. Я, конечно, понимаю, что забот на стройке много, и могу посочувствовать тем, кто пытается успеть везде – и рабочие поселки спроектировать, и жилье построить, и дороги отсыпать и утрамбовать, и складские помещения оборудовать. Да ещё до черта всего нужно на стройке сделать! Но если мы будем хвататься за всё, то высоких темпов нам не видать! – последовал энергичный жест рукой, как будто Яков поймал и ухватил в кулаке пролетавшую перед грудью муху. Зал одобрительно зашумел.
– Конечно, бараки для строителей нужны, кто бы спорил? – продолжил он. – Но надо спросить самих себя и дать честный ответ: что важнее? А важнее всего, товарищи, как можно быстрее продвинуться вперед на фронте сооружения основных производственных объектов. И всё, что отвлекает от решения этой задачи, должно быть временно отставлено в сторону! Поэтому мы не будем слушать всяких нытиков и маловеров, приверженных старым шаблонам организации работ. Да, придется перетерпеть кое-какие неудобства. Ничего, потом наверстаем. Но зато будет обеспечена возможность сдать все объекты в срок, а лучше – досрочно!
Возвращавшегося на свое место Гугеля зал встретил громкими аплодисментами. Многие хлопали, совсем не жалея ладоней. Такая реакция была для меня ожидаемой, и ответ на неё был подготовлен ещё загодя. Мой "засадный полк" ударил после обеденного перерыва. Первым на острие атаки идет Александр Васильевич Винтер, строивший Шатурскую электростанцию, а сейчас возглавляющий Днепрострой.
– Тут некоторые очень энергичные товарищи (это слово в устах старого специалиста не звучит чужеродным – он сам в начале века участвовал в социал-демократическом движении) развивали некую, если так можно сказать, философию строительства, оказавшуюся весьма популярной. Предлагали смело рвать со всякими замшелыми шаблонами. С шаблонами, если они нас тянут назад, и с технической косностью действительно, надо рвать, – первые слова высокого, статного человека, с волнистой шевелюрой, в аккуратной бородке и усах которого пробивается седина, зал встречает настороженно. То ли он в поддержку начальника Магнитостроя выступает, то ли иронизирует, – сразу и не поймешь. Винтер немного наклонился вперед, облокотившись локтем правой руки на трибуну, а левую засунул в карман брюк. Его франтоватый костюм-тройка был не нов, на локтях уже немного лоснился, но белая сорочка и аккуратно повязанный галстук в вырезе жилета выглядели безупречно. Он снова заговорил размеренным голосом, веско бросая фразы в зал:
– Хочу, однако, заметить, что в рассуждения сторонников этой новой философии строительства вкралась одна маленькая ошибка. Предлагаемый ими метод не ускоряет проведение строительных работ, а замедляет их. Всего-навсего. Вот такая досадная мелочь, видите ли, – последние слова зал встречает возмущенным гулом. Не обращая на него внимания, Александр Васильевич продолжает:
– Для обеспечения нормальных темпов строительства сначала необходимо обеспечение надежного тыла, расселение строителей в нормальных условиях, организация фронта работ, подготовка кадров, проектов, чертежей и т.п., затем массовое продвижение вперед по всем остальным участкам. Мы на строительстве Днепрогэс в 1927-28 годах начали с того, что возвели временную электростанцию, железнодорожные подъездные пути, склады, ремонтные цеха, лесопильный и древообделочный заводы, два бетонных завода. Но бетонный завод сам плотину не построит. Её строят люди. Наш председатель Совнаркома товарищ Сталин как-то произнес очень мудрую фразу – "кадры решают всё!". Без заботы о кадрах строителей стройка нормально работать не будет. Поэтому мы построили общественную столовую, рассчитанная на восемь тысяч обедов в день, шесть поселков для строителей – всего 658 домов, общежитий и бараков Кроме того, возвели здания культурно-бытового назначения – бани, амбулаторию, фильтрационную и пожарную станции, зимний и летний театры, школу, детсад и многое другое, – а шум в зале всё рос и рос, заполняя собой немалое помещение.
– Я вижу, тут многие готовы бросить мне упрек: и зачем это мы тратили время и силы на все эти, как ряд из вас полагает, излишества? – нимало не смущаясь враждебным шумом, произносит начальник Днепростроя. – Я вам скажу, зачем. Затем, что теперь мы твердо выдерживаем запланированный график строительства. А многие ли из вас, положа руку на сердце, могут этим похвастать? – Винтер сделал многозначительную паузу, давая собравшимся время обдумать заданный вопрос, и зал притих. Похоже, многие осознали, что на их стройках весь энтузиазм и правильная идеологическая работа почему-то далеко не всегда сопрягаются с соблюдением графика строительства.
– И хотя, несмотря на наши усилия, с точки зрения условий жизни для строителей у нас далеко не райские кущи, – сокрушенно покачал головой Александр Васильевич, – и множество сезонников ютится в землянках, и сезонная текучка рабочих, как и на всех прочих стройках, огромная, наши "излишества" позволили сохранить стабильным наиболее ценное кадровое ядро строителей. А это около двадцати тысяч человек самых важных специальностей – сварщиков, бетонщиков, плотников, штукатуров, водителей и других.