Самолеты оказались на одной высоте. Як командира под номером 059 совершил правый вираж и рванул в сторону Яка Михаила. Пилот решил не уступать, вышел на встречный курс.
Истребители мчались навстречу друг другу. Михаил стиснул зубы - первым не отверну! У кого нервы слабее, тот уйдет в сторону, и второй снова будет на хвосте.
Вот уже четко виден кок винта, бронестекло, за которым - напряженное лицо командира полка.
Когда столкновение казалось уже неизбежным, командир рванул ручку управления на себя - над Михаилом мелькнула тень истребителя. Як круто пошел вверх, а Михаил заложил крутой левый вираж. При резком, почти вертикальном подъеме Як командира потерял скорость, вот тут-то Михаил и пристроился ему в хвост. Может, это и не совсем по правилам, но в бою с врагом правил нет. Выживает самый умный, верткий, храбрый и опытный - одним словом, сильнейший.
Трезвым умом Михаил понимал, что не все приемы немцев он будет повторять в бою, например, он не будет расстреливать выбросившегося на парашюте пилота. Такой поступок он считал для себя низким и мерзким.
Як командира качнул крыльями и, направляясь к аэродрому, выпустил шасси. Михаил повторил его действия.
Самолеты сели.
Пилот направился к стоянке самолета Забродского. После вывозного или учебного полета положено получить замечания.
- Ты почему не отвернул? - закричал Забродский. - Мы же угробить друг друга могли!
- А вы почему не отвернули?
- Я командир, на меня пилоты смотрят!
- А если бы бой был не учебным?
Забродский остыл. Незнакомый пилот с соседней стоянки показал Михаилу большой палец - правда, так, чтобы командир этого не заметил.
- На виражах слабоват, дал мне в хвост зайти. Шлифуй. А в целом - лучше, чем я ожидал. И вот еще что. В реальном бою издалека не стреляй, подойди поближе - ну хоть на сотню метров. И ручку крепко держи, когда гашетку давишь. На Яке гашетки пулеметов и пушки уж очень жесткие, большого усилия требуют, а жать можно только большим пальцем правой руки. Прицелился, надавил на гашетку, а ручка вперед пошла, и в итоге очередь - ниже цели.
Командир засмеялся, вспомнив боевой эпизод.
- Я так свою первую мишень упустил. Подобрался к "лаптежнику", прицелился, дал очередь, а она ниже прошла. Снова очередь - и снова ниже, а "юнкере" летит, как заколдованный.
- Так и ушел?
- Ушел, подлец. У меня боекомплект уже неполный был после штурмовки. Всего три очереди дал, и патроны кончились, пришлось несолоно хлебавши убираться.
- Обидно.
- Еще как! Ну все, Борисов, кончилась твоя учеба. Я скажу комэску - пусть ставит тебя ведомым к опытному ведущему. Хорошо бы еще немного поднатаскать тебя, да времени нет. Сам сводки слушаешь, положение на фронтах знаешь. Фашисты к Москве рвутся, людей не хватает, техники и горючки - тоже. Удачи тебе, летун!
- Спасибо, товарищ майор!
Михаил прошел на свою стоянку. Техник Тимофей возился с двигателем.
- Ну что ты будешь делать! Опять масло из-под уплотнения втулки винта выбивает.
Он вытер тряпкой запачканные кисти рук.
- Видел я твой бой. Неплохо для первого раза. Командир-то наш - летчик первостатейный. Будут и у тебя еще победы - какие твои годы!
- Ой, Тимофей, мне уже много - целых двадцать четыре.
Механик поперхнулся дымом от самокрутки:
- Ты шо, сказився? Двадцать четыре - много? А мне тридцать пять. Тогда, выходит, я старик совсем?
- Прости, Тимофей, обидеть не хотел.
Вечером в столовой, когда Михаил поднялся из-за стола после ужина, его окликнул комэск:
- Борисов, подойди!
Михаил подошел и вытянулся по стойке "смирно", собираясь доложить по форме. Но комэск только рукой махнул:
- Брось козырять, садись, знакомься. Твой ведущий - Остапенко Илья.
Сидевший рядом с комэском парень привстал, подал руку. На опытного пилота он был непохож: молодой, лет двадцати, старший сержант с конопушками на носу больше походил даже не на тракториста - на пастушка-подростка.
Комэск, видимо, уловил что-то в глазах Михаила.
- Ты не смотри, что он молодой, - вид бывает обманчив. Илья - пилот опытный, два сбитых самолета противника на счету имеет.
М-да, опытный! Михаил сам на счету два сбитых истребителя имел, но опытным себя не считал и о сбитых самолетах комэску не говорил. Правда, в летной книжке запись о них была.
Однако выбора у Михаила не было: в армии приказ положено выполнять, и командиров не выбирают.
- Понял, комэск.
- Ну вот и хорошо. Думаю, вы слетаетесь.
Илья и Михаил вышли из здания столовой.
- Навязываться в друзья я к тебе не собираюсь, - сказал Илья. - Об одном только прошу: в полете ты не должен от меня отрываться. Куда я, туда и ты - как на веревочке привязанный. Твое дело - прикрывать мой хвост. Раций у нас на самолетах нет, потому - повторяй за мной все фигуры. Главный принцип ведомого - делай как я.
- Понял, постараюсь.
На следующий день полетов не было: валил мокрый снег, и видимость была очень плохой. Сквозь пелену падающего снега за десять метров с трудом различалась человеческая фигура. Немцы не летали тоже: как бомбить, если целей не видно?
А ночью ударил мороз, и вчерашняя слякоть превратилась в сплошной каток. Хорошо, что Тимофей вчера, во время снегопада, подсуетился - мотор укрыл чехлом, на кабину и хвостовое оперение накинул брезентовые пологи. Где он их взял - загадка.
И тем не менее механики на всех стоянках крыли погоду на чем свет стоит. Загустевшее от мороза масло в двигателях приходилось отогревать паяльными лампами. Была на аэродроме машина специальная - на базе ЗИС-5, на которой стоял предпусковой подогреватель. Но она была одна, а самолетов много.
Лишь к полудню удалось запустить двигатели и прогреть их до рабочей температуры. Но команды на взлет не было.
Летчики собрались в группы на стоянках.
- Не летают чего-то фрицы.
- Сам посуди. Насколько мы, люди, к морозам привычные, и техника тоже, и то полдня потратили. А для немцев - беда. Не приспособлены они к нашим холодам.
- Так ведь это еще не мороз. Погоди, придет зима - тогда немцам совсем крах будет.
- Так они же - что твои тараканы. Зимой замерзнут, весной отогреются - отойдут.
- А ты их - тапкой, чтобы отогреться не успели. Летчики дружно засмеялись.
До вечера полетов так и не было. Вероятнее всего, тому были две причины: наши бомбардировщики не смогли завестись, и сопровождать истребителям было некого. И вторая: также по причине холодов немцы не смогли взлететь, отражать атаки не пришлось.
Зато сутки спустя потеплело до нуля. И команда "По самолетам!" прозвучала, когда пилоты только сели за столы завтракать.
Многие торопливо выпили чай, схватили по куску хлеба и, пока добирались до стоянок, торопливо дожевывали. Лететь на голодный желудок - плохо, при перегрузках можно впасть в обморок. А даже кратковременная потеря не то что сознания - ориентации в пространстве - могла привести к гибели и летчика, и самолета.
Один за другим начинали запускаться моторы, и над аэродромом стоял оглушительный рев. И вот взлетает зеленая ракета.
Сначала пошла на взлет первая эскадрилья, а за ней уже - эскадрилья Куземина. Взмыла в воздух первая пара, вторая, начал разбег ведущий Остапенко. Михаил не отставал.
Они выстроились в круг над аэродромом, поджидая третью эскадрилью.
Михаил, сколько находился в истребительном полку, ни разу не видел, чтобы он поднимался в воздух весь. Обычно взлетали на боевое задание пара, две, иногда эскадрилья.
Выстроившись в боевой порядок, истребители взяли курс на север. Тоже необычно - ведь всегда путь пролегал на запад, на территорию, занятую немцами.
Объяснение Михаил получил быстро.
Далеко впереди - чуть выше - показалось множество точек. Истребители начали набирать высоту.
Точки довольно быстро приблизились, превратившись в "мессеры". "Один, два… - начал считать Михаил. - Да их восемнадцать штук против восемнадцати наших!"
А за "мессерами" следом показались бомбардировщики "Юнкерс-88". Вот оно что! Под прикрытием истребителей немцы решили прорваться к Москве. Потому и курс такой: с запада на юг, поворот на север - для того чтобы обойти ПВО.
На самолетах командиров эскадрильи и полка рации были. Забродский передал указание: первая и вторая эскадрилья связывают боем немецкие истребители, третья эскадрилья атакует бомберов.
Они сошлись на встречных курсах, обменялись очередями, а потом - боевые виражи. Со стороны посмотреть - хаотичная свалка, броуновское движение.
Михаил сосредоточился на том, чтобы не отстать от самолета ведущего. Приходилось и хвост его самолета прикрывать, и уворачиваться от пролетающих рядом пулеметно-пушечных трасс или проносящихся мимо своих и чужих истребителей. Сколько до этого ни летал Михаил, он и не подозревал, что в небе может быть так тесно, - прямо как в коммунальной квартире.
Вот слева падает горящий Як, а следом штопорит "мессер". Кабина его разбита, видно - летчик убит. Но по сторонам смотреть некогда, взгляд - вперед, на истребитель Остапенко. Однако и этого недостаточно. Для того чтобы своевременно заметить атаку вражеского истребителя - поворот головы назад-влево, потом - назад-вправо. Мешали плечевые ремни, и Михаил отстегнул их, оставшись пристегнутым к креслу только поясным. Так было легче оборачиваться, чтобы контролировать заднюю сферу. Небольшое зеркало в кабине не помогало - мал угол обзора.
Остапенко все-таки удалось зайти в хвост ведомому "мессеру" и дать очередь. От кабины Ме-109 полетели куски обшивки. Подбитый "мессер" перевернулся и начал падать, беспорядочно кувыркаясь в воздухе. Из кабины выпрыгнул пилот, над ним раскрылся купол парашюта.
Схватка закончилась внезапно. Немцы, как по команде, начали выходить из боя и с пикированием уходить. Пилоты уже успели рассказать Михаилу, что это - их излюбленная тактика. В пикировании Ме-109 не мог догнать ни один наш истребитель. Бомбардировщики "Юнкерс-88" - их строй уже смешался - потеряли несколько машин и, оставшись без прикрытия, спешно сбросили в голом поле бомбогруз и стали разворачиваться к себе.
Однако и наши Яки продолжать бой не могли - на исходе были боеприпасы и топливо. Сделав вираж, они построились попарно и взяли курс на аэродром.
Над аэродромом истребители построились в круг. Первыми садились те, у кого баки были почти сухими.
Уже после приземления Михаил пересчитал севшие самолеты. Не хватало четырех. Почти все были из числа ведомых, молодые летчики.
Настроение за обедом было подавленное: никто не разговаривал, и тишина нарушалась лишь стуком ложек. Еще утром сидели за столом все вместе, многие уже сдружились, и потеря соседа за столом нередко означала потерю друга.
На следующий день от наземных войск пришло подтверждение о сбитых немецких самолетах. Без такого подтверждения сбитые самолеты на счет летчика не записывались. За каждый уничтоженный немецкий самолет выплачивалась премия: за бомбардировщик - две тысячи рублей, за истребитель - одну. Летчики обычно сбрасывались, покупали водку, бутылка которой стоила 700–800 рублей, и победу отмечала вся эскадрилья.
Вот только сбить противника было непросто. Выручала пушка. Если очередь из семи-восьми снарядов ее приходилась в уязвимые места бомбардировщиков, то его удавалось поджечь или разрушить двигатель. Для истребителя хватало трех-четырех снарядов. А вот пулеметы ШКАС калибром 7,62 мм были откровенно слабы, позже их заменит один пулемет УБС калибра 12,7 мм. Но подобраться к тому же бомбардировщику было непросто - стрелки не давали.
Защиты спереди Як не имел. Это на Ла-5 уже в 1942 году голову летчика спереди прикрывало бронестекло, а туловище - звездообразный двигатель воздушного охлаждения. На этом истребителе летчики не боялись ходить в лобовую атаку.
Двигатель же Яка был довольно уязвим. Иногда хватало одной-двух вражеских пуль, как двигатель останавливался. А уж видимость впереди при рулежке и взлете была просто никакой. Например, при движении самолета по рулежным дорожкам приходилось выписывать змейку, чтобы не столкнуться с другим самолетом или не сокрушить винтом автомобиль технической службы. А такие случаи бывали в каждом полку.
И боевые вылеты засчитывали летчикам лишь тогда, когда был воздушный бой или истребители уходили за линию передовой - на оккупированную территорию.
А у бомбардировщиков за боевой вылет засчитывались лишь бомбометания.
Следующим днем звену Остапенко был дан приказ - вылететь на разведку. Вот уж чего летчики не любили! Разведданные о противнике надо было обязательно доложить на аэродроме, но и немцы не зевали - они старались не выпустить за свою передовую разведчиков. Приходилось выкручиваться, стараясь уйти без боя на бреющем, или скрываться в облаках.
Взлетели сразу парой - благо ширина взлетно-посадочной полосы это позволяла. Батальон аэродромного обслуживания постарался, расчистил полосу от снега. А вообще-то командир полка уже поговаривал о переходе на лыжи - это когда вместо колес ставятся полозья. Но они не убираются в крылья - только стойки, ухудшают аэродинамику, снижая скорость.
Летать зимой Михаил не любил. Белый покров скрадывал ощущение высоты. Был даже случай неприятный у него, связанный с полетом именно в этих условиях. Он тогда еще на "Аннушке" летал вторым пилотом. По вызову санавиации летели они в маленький поселок. Нашли его, стали разворачиваться. Смотрят вниз: деревья мелькают - значит, еще метров двадцать высоты есть, а на деле это оказались кустарники, и высота была всего метров пять-семь. Тогда обошлось без катастрофы, но летчики прошлись по опасному краю.
Незнакомые с авиацией люди могут спросить: "А высотомер для чего?" Но в том-то все и дело, что высотомер показывает высоту над уровнем моря, а любой населенный пункт находится на своей собственной высоте. На картах эта высота отмечена, но касается это в основном аэродромов. А высоту, на которой находится каждая деревушка, не измеришь и на карту ее не нанесешь.
Фонарь Михаил приоткрыл немного - иначе плексиглас кабины изнутри запотевал, появлялась изморозь, и видимость ухудшалась. Конечно, было холодно, но для того и меховой комбинезон с унтами, да и перчатки есть. Голову шлемофон защищал, глаза - очки. Хуже было с лицом. У многих пилотов зимой лицо струпьями покрывалось от мороза и ветра. Но когда приходилось выбирать между струпьями и возможностью быть сбитым, выбирали открытый фонарь кабины.
Быстро проносилась под истребителями земля. Шли на тысяче метров. Выше забраться - не увидишь ничего, ниже - собьют. Истребитель брони не имеет, и снизу его даже из пехотного пулемета сбить можно. Но даже если и не собьют, а только повредят - дотянешь ли до своей земли?
Внезапно истребитель Ильи заложил крутой вираж. Михаил едва успел повторить маневр. Илья качнул крыльями и стал снижаться, описывая круги. Чего он там такого увидел? Деревня стоит, лесок, поле. На поле - копны с сеном. Вполне обыденная картина.
Самолет Ильи внезапно опустил нос и дал по стогу сена одну очередь, другую… сено вспыхнуло. Что он делает? Зачем?
Пара истребителей пронеслась над полем и взмыла вверх. Стали делать разворот. И тут по ним ударили "эрликоны" - 20-миллиметровые зенитные автоматические пушки. Михаил успел заметить под стогом горящего сена угловатые очертания. И только теперь до него дошло: танки! Немцы замаскировали сеном танки. Но как Илья понял, как догадался? Действительно, Илья - настоящий ведущий! Михаил досадовал на свое упущение, на свою недогадливость.
Из-под огня они ушли благополучно, проскочили на трех тысячах метров передовую и сели на свой аэродром.
Едва Михаил зарулил на свою стоянку и выключил двигатель, едва выбрался из кабины, как бегом к Остапенко.
- Илья, как ты догадался?
- Следы от гусениц свежие, потому как снежок вчера шел - да ты же сам видел. Следы есть, а танков поблизости нет. Куда они девались? Вот я и решил один стожок поджечь - прощупать, что называется.
Разгадка оказалась проста. Илья ушел в штаб - докладывать о результатах разведки, а Михаил отправился на стоянку. Он корил себя за невнимательность к деталям. Ведь глаза есть, так почему Илья увидел и заподозрил неладное, а он, Михаил, - нет? Все-таки быть пилотом и ведущим пары - разные вещи. Не зря Илью поставили ведущим, несмотря на его несерьезный вид.
Механик Тимофей, подняв капоты, ковырялся в двигателе.
- Как машина? Замечаний нет?
- Нет.
- Ты чего как ошпаренный после посадки из кабины выскочил?
- К Остапенко бегал.
- Набедокурил, чи шо?
- Пока нет.
- А смурной такой почему?
- На разведку летали. Илья танки увидел, а я - нет.
- Ха, нашел из-за чего расстраиваться! Все приходит с опытом, и у тебя это еще впереди! Илья хоть парень еще молодой, однако же три месяца с опытным ведущим летал. А на войне день за три идет. Теперь вот - сам ведущий.
- Все равно муторно на душе.
- Э, Сергей Иванович! Не все сразу. Молодые да неопытные ведомые - самый лакомый кусок для "мессеров". Кто зазевался, варежку разинул, того на первом-втором вылете сбивают. А ты вон - живой и здоровый, стало быть, осторожен и осмотрителен. Значит, и воевать будешь долго. Попомни мои слова!
Михаил приободрился. К тому, что его называют Сергеем, он уже привык. Что поделаешь, если приходится жить по чужим документам!
После обеда небо затянуло низкими тучами, поднялся ветер, неся поземку. Полеты отменили.
Молодые летчики где-то на окраине Узловой нашли самогон, выпили и устроили спор, едва не перешедший в драку. Понятное дело - молодую горячую кровь взбодрили алкоголем. Михаил и Лешка Сипягин - тоже ведомый - разняли парней.
- Вы что, сдурели? Пить не умеете? С немцами драться надо, а не со своими. Не дай бог, до политрука или особиста дойдет слушок - посидите еще на гауптвахте.
Ссору замяли и улеглись спать. Думали, что все прошло. И что самое интересное - политрук все-таки как-то прознал. Посторонних в землянке не было, только свои пилоты. Но, видимо, нашелся-таки стукачок, доложил. Поскольку утром после завтрака, когда Михаил осматривал самолет на стоянке, к нему подошел политрук. Он отозвал Михаила в сторонку и, раскрыв портсигар, предложил закурить.
- Не курю я, товарищ политрук, - улыбнулся Михаил.
- Да-да, как-то запамятовал я. Как дела, как настрой?
- Настрой самый что ни на есть боевой.
- Так что там у вас в землянке произошло?
- Когда? - Михаил решил прикинуться дурачком.
- Вчера вечером.
- Ничего. Обсудили положения на фронтах и спать легли.
- И ты никого не разнимал?
- Не было такого.
Политрук выбросил недокуренную папиросу.
- Неправда, Сережа. - Политрук гнул свою линию. - А самогон пили?
- Немного было - фронтовые сто грамм.
- Это же моральное разложение! - вспылил политрук.
- А как же приказ наркома - на фронте участвующим в боевых действиях положено сто грамм водки.
- Так ведь вы уже норму свою выбрали - вчера.
- Погоды не было, полеты отменили.
- Не хочешь, значит, правду сказать представителю партии?