Вокруг Михаила, потирающего ушибленную макушку, собрался весь люд: две женщины в возрасте, Настя, девушка лет двадцати, и семеро детишек - от совсем маленьких до подростков.
- Да вы проходите, садитесь. Михаил уселся на лавку.
В избе было чисто и тепло. Потрескивали в печке дрова.
- Сейчас деда придет, ужинать будем.
Через четверть часа заявился дед, успевший распрячь лошадь и завести ее в сарай.
За окном начало смеркаться. Понятное дело: дни короткие, темнеет рано.
На стол поставили чугунок с вареной картошкой, квашеную капусту, на полотенце положили небольшую краюху черного хлеба.
Облепившие стол дети с жадностью стали есть.
Михаилу стало стыдно. Уселся за стол, как будто бы три дня не ел! Видно же: нужда в семье, и картошке рады! В авиаполку кормили неплохо - по крайней мере, летный состав.
- Спасибо, я вообще-то сыт. - Он взял и съел одну картофелину, поскольку уж больно вкусно пахло.
Когда домочадцы съели все подчистую - даже крошки хлеба со столешницы собрали, - дед водрузил на стол бутыль мутного самогона.
- Давай, сокол, за победу! Вот, вишь, Бог послал тебя. А то одни бабы да ребятенки в избе - и выпить не с кем, - вдруг неожиданно пожаловался дед.
- За победу можно.
Дед разлил по стаканам самогон, а из закуски - ничего.
Они чокнулись, выпили. Горло обожгло. У Михаила перехватило дыхание. Ох и крепок самогон, градусов семьдесят, как не более. Михаил и водку-то стаканами не пил, а если употреблял рюмочку-другую, то под хорошую закуску. А тут стакан, а вместо закуски - только рукав занюхать и остается.
Он все же пересилил себя, перевел дух, но предательские слезы выступили. По телу стало разливаться тепло, но в горле продолжал стойко ощущаться вкус сивухи.
- Давай еще по одной, чтобы Гитлер быстрее сдох, да за здоровье товарища Сталина! - предложил дед.
- Можно, только по полному стакану не наливай, - согласился Михаил.
- Тю-у! - изумился дед. - Ты что, не мужик?
- Мужик. Только мне летать завтра, а самогон у тебя хороший - убойный прямо.
- Ага! Понравился самогон-то? У меня в деревне он - самый лучший, первач! Подожжешь - синим пламенем горит. Хочешь, покажу?
- Остановись, дедко! Я только что из горящего истребителя, на огонь смотреть не могу!
- Ох, прости дурака старого! Ну, за товарища Сталина!
Дед встал по стойке "смирно". Пришлось встать и Михаилу. В полководческий гений генералиссимуса он не верил, однако и почета вождю не выказать нельзя. Дедушка с виду-то прост, а ну как в НКВД доложит, что сталинский сокол тост за товарища Сталина не поддержал? Воюющая с тайными и явными врагами страна была запугана террором, оболванена пропагандой. Люди боялись делиться сокровенным даже с друзьями. Доносчиком мог оказаться любой - друг, коллега, нельзя было исключить даже жену.
Но, несмотря ни на что, по большому счету люди сейчас воевали не за гений Сталина - за Родину свою и жизнь клали на алтарь победы за детей, за семью, за малую родину.
Они посидели с часок. Дед все расспрашивал о положении на фронтах, потому как радиорупор был в правлении колхоза "Красный луч", в соседней деревне.
За окном зашумел мотор. В дверь постучали:
- Эй, есть кто живой?
- Наши все дома. Чего надо?
- Летчика не видали?
- А как же! Здесь он, сталинский сокол.
В избу вошел боец из БАО:
- Здравия желаю, товарищ пилот! Мы за вами. Товарищ лейтенант Остапенко доложил, что где-то в этом районе вас искать надо.
Боец покосился на початую четверть самогона на столе. Дед перехватил его взгляд, щедро плеснул в стакан, протянул:
- Хлебни, служивый. Сам лямку тянул, знаю, что это такое.
Боец опасливо покосился на Михаила - тот деликатно отвернулся. Боец понял его правильно, несколькими глотками осушил стакан, крякнул, занюхал рукавом.
- Спасибо, отец! Хорош самогон, до самого нутра пробирает.
Михаил пожал деду руку и поблагодарил за приют.
- Бейте, сынки, супостата! Ничего не пожалеем, лишь бы фашиста одолеть.
Полуторка, подслеповато подсвечивая одной фарой, тряслась на колдобинах, пробуксовывала, подвывала слабым мотором, но ползла.
Михаил прибыл в полк после полуночи. У штаба его встречали Илья и Тимофей. Они обнялись.
- Спасибо, Сергей. Я ведь видел все - как ты "мессера" с хвоста моего снял, как на таран пошел. Я комэску докладную написал. Он обещал о представлении перед комполка ходатайствовать.
- Главное - жив! - вмешался Тимофей. - Не за цацки воюет. Э, да от вас обоих попахивает.
- Дед меня в деревне самогоном угостил, - смешался Михаил.
- Да и я принял на грудь. Сегодня пятерых наших сбили, а вернулся ты один, - сказал Илья. - А в полку самолетов осталось раз-два - и обчелся. В первой эскадрилье - два, во второй - в нашей - два, и в третьей - один, комэска. Ладно, чего стоим на морозе? Есть хочешь?
- Не откажусь.
- Пошли. Я попросил в столовой, чтобы на тебя оставили.
Илья взял Михаила под локоть и увлек в столовую. Там он сел напротив и смотрел, как Михаил с аппетитом ест.
- Ты рубай, я уже наелся. Чую я, скоро нас на переформирование отправят. Самолетов почти не осталось, летчиков - тоже.
Действительность оказалась хуже. Оставшиеся самолеты и летчиков передали в другой полк, а безлошадных летчиков и техсостав - отправили в ЗАЛ, в Москву. Так Михаил расстался с Остапенко.
Долго добирались до Москвы. Самолетом минут сорок всего лететь, а на машинах ехали чуть ли не двое суток.
Войска Гудериана не дошли до Тулы - столицы оружейников - всего четыре километра. Встретив ожесточенное сопротивление и понеся тяжелые потери, немцы перегруппировались и изменили направление удара на Каширу. Колонне авиаполка чудом удалось проскочить по шоссе.
Москва встретила их неприветливо. Летчиков сразу же отправили в Горьковскую область, на станцию Ситка, во 2-й ЗАП. Дороги в том направлении посвободнее оказались, но и туда добирались больше суток. А мороз крепенький, кузова грузовиков открытые - ветерком продувало до самых костей. Летчикам в меховых комбинезонах - еще ничего, а техсоставу в куцых шинелишках да телогрейках совсем плохо приходилось. Но все плохое, как, впрочем, и хорошее, когда-нибудь заканчивается.
По прибытии старший сопровождающий построил остатки полка.
Не утерпел Михаил - вытянув шею вперед, он оглядел строй. Жалкое зрелище представлял полк. Летчиков всего восемь, механиков, оружейников, техников, прибористов - десятка четыре. Фактически - эскадрилья, а не полк.
Перед строем вышел комиссар полка, незнакомый майор. Он шагнул вперед, приложил руку к шапке, приветствуя личный состав:
- Я - майор Семенов, командир второго запасного авиаполка. Отныне вы все - переменный состав, обучение - два месяца. После переподготовки, по мере укомплектования экипажей летным и техническим составом, а также самолетами, формируется полк. А дальше - по приказу штаба ВВС. Вопросы?
- На какие самолеты переучиваться будем? - На ЛаГГ-3.
По шеренгам пронесся вздох разочарования. ЛаГГ-3 был еще довоенным высотным истребителем, а война показала, что воздушные бои шли на высоте две-три тысячи метров, иногда - четыре. На этих высотах ЛаГГ-3 значительно уступал более маневренному Ме-109, потому использовался в основном в частях ПВО, и больше как ночной перехватчик. Прямо сказать, неважный был самолет. В первую очередь - из-за слабого, ненадежного мотора и большого веса.
Майор Семенов открыл папку с бумагами, провел поименную перекличку.
- Все на месте, - удовлетворенно кивнул он. - Так, летчики, - вон в то общежитие, техсостав - вон в то желтое здание. Разойдись!
Пилоты побрели к общежитию. Все были разочарованы. Еще бы! Пересесть с Як-1 на ЛаГГ-3 - это шаг назад. Война. Хочешь не хочешь, но приказам начальства надо подчиняться. Видимо, Яков не хватало, большая часть заводов эвакуировалась с прежних мест и не возобновила пока работы.
Они шли мимо стоянок, на которых застыли новенькие ЛаГГи. С виду самолет был хорош: остроносый, с зализанным фюзеляжем.
- Кабы на него с "ишака" пересесть - было бы здорово, а с Яка - уже не в радость.
Это Лешка Самохвалов высказал общее мнение.
В этот день пилотов никто не беспокоил. Все отогрелись, выспались, поели в столовой горяченького, чего не видели уже трое суток - с того дня, как покинули расположение своего полка под Узловой.
- Парни, представляете - два месяца без боев! Отдых! Можно сказать, санаторий! - с нескрываемым восторгом высказался молоденький веснушчатый паренек. Многие ребята поддакнули ему.
Как же они ошибались! Уже со следующего дня сформировали учебную эскадрилью, собрав пилотов из других полков, и с утра до вечера - изучение материальной части. Поскольку плакатов и инструкций не было, все объясняли на пальцах, чертили мелом на доске, показы вали на списанных агрегатах. К вечеру от усталости кур-сайты валились с ног.
- Кто-то говорил "отдых, санаторий", - уязвил говорившего Михаил.
Пилоты дружно засмеялись.
Меж тем на учебный аэродром летчики-перегонщики доставляли с авиазавода новенькие самолеты. По мере окончания учебы формировались истребительные полки и своим ходом перелетали на фронт. В декабре сорок первого года таким образом покинули второй ЗАП восемь истребительных авиаполков. В январе следующего года - немного поменьше. Морозы в январе были под тридцать градусов, а временами доходило и до сорока. Моторы подолгу не запускались, и механики мучились с ними по полдня.
И все-таки полетать удавалось. ЛаГГ был тяжеловат после Яка, высокий гаргрот за кабиной пилота ограничивал задний обзор. А для истребителя иметь хороший круговой обзор - жизненно необходимо. Не увидишь вовремя "мессера" - пиши пропало, и хорошо еще, если повезет: выпрыгнешь с парашютом.
После Яка осваивать ЛаГГ было просто. Управление похоже, только на малых и средних высотах - вялое, время выполнения виража - большое, скороподъемность неважная. Тем не менее положенное количество часов налетали - и с инструктором, и самостоятельно. Только ведь учебные полеты - это еще не реальный воздушный бой.
Чем ближе подходил выпуск, тем больше волновался Михаил. Он старался скрывать собственное волнение, но у других пилотов наблюдал такое же состояние.
На Яке Михаил чувствовал себя в бою с "мессерами" уверенно, на равных. Исход боя - победа или поражение - зависели в основном от опыта летчика, его умения управлять истребителем, используя до конца потенциал боевой машины. Конечно, если при этом он не пренебрегал еще и правильной тактикой воздушного боя, умением быстро определить слабые стороны врага.
Если Ме-109 превосходит Як в пикировании, зачем за ним гнаться? Як силен на виражах, стало быть, и бой надо стараться вести на горизонталях. И в скороподъемности Як превосходил "худого". Потому и побаивался Михаил - да и другие пилоты тоже - поражения в бою из-за технического несовершенства ЛаГГа. Но вот поди попробуй сказать об этом во всеуслышание. Сразу поставят клеймо: не верит в силу нашего оружия, пораженец. Были такие случаи, были… И пилоты потом исчезали неизвестно куда. Позже-то это раскрылось.
Меж тем были и штрафные эскадрильи. Правда, появились они уже в 1942 году. А пока недовольных или имевших проступки пилотов направляли в пехоту, восьмой штрафбат, где за три месяца они должны были кровью искупить свою вину.
О восьмом штрафбате Михаилу по секрету, в порыве откровенности, рассказал пилот Вихляев, проведший там месяц. И проступок-то был пустяковый - дал в морду пьяному комэску. Но в армии бить командира не положено, даже если он и неправ. Называется это "неподчинение командиру в условиях военных действий". Рассказал пилот Вихляев и о случаях совсем уж возмутительных, услышанных в штрафбате: о пьяной перестрелке пилотов, о мести комэска пилоту за неподеленную любовницу из обслуживающего персонала. А одного командира звена посадили за то, что вернулся на аэродром с полным боекомплектом. "Ты что же - врага не нашел?" - грозно спрашивали его энкавэдэшники.
Зато политрук, пользуясь тем, что эскадрильей не велось боевых действий, чуть ли не ежедневно собирал личный состав на политинформации, собрания и вещал о высоком боевом духе, о полководческом гении Сталина, под чутким руководством которого страна уверенно идет к победе, о превосходстве нашего оружия. Вот только что-то в последнее время он замолчал о братском интернационализме. Видно, не хотели немцы брататься, втыкать штыки в землю. Наверное, не понимали текущего момента, а может, не было у них таких хороших политруков. И руководителей вроде Ворошилова и Буденного, не имевших не то что военного, но и мало-мальски гражданского образования, тоже не было. Поражения войск, потеря боевой техники на аэродромах, складах, базах хранения были в первую очередь вызваны неспособностью руководства к управлению. Воины же Красной армии, сдерживая врага, проявляли в боях храбрость, стойкость и самопожертвование.
И это уж потом, через много лет после окончания войны, станет известно, что Советский Союз сам выучил вермахт и "люфтваффе": в Казанской танковой школе - танкистов Гудериана, в Липецкой авиашколе - асов Геринга.
Немцы подсмотрели у нас десантные авиабригады и тут же создали их у себя, успешно применяя на Западном театре военных действий. Пробовали они это и у нас, сбросив десант в самом центре Москвы, однако неудачно. Единственная организация, которая действовала действительно эффективно, - это полк "Бранденбург-800", десантников которого немцы сбрасывали в наш тыл. Диверсанты были одеты в форму бойцов Красной армии, имели наше оружие; все они отлично владели русским языком. Вреда десантники "Бранденбурга-800" нанесли много: они сеяли панику среди местного населения, убивали командиров, рвали связь.
Перед выпуском сформировали полк. Был он трех-эскадрильного состава - уменьшенный по сравнению с довоенными кадровыми полками, обычно имевшими пять эскадрилий.
К радости Михаила, в его эскадрилью попали все пилоты-сослуживцы по третьему полку, летавшие еще на Яках.
Пару дней звенья и эскадрильи слетывались. Взаимопонимание и слетанность пары в бою решали многое. От звена в три самолета, которые существовали в немецких авиаполках, с 1942 года отказались вовсе. Трехсамолет-ное звено в бою было неповоротливо и несло неоправданные потери.
Сформированный полк принадлежал ПВО и имел конкретную задачу - защиту Москвы от бомбардировок врага. К ПВО относились не только истребители, но и зенитчики, прожектористы, ВНОСы, аэростатчики.
С задачами противовоздушная оборона справлялась неплохо. Немцам удалось лишь единожды осуществить массированный налет на столицу. А в дальнейшем к городу прорывались лишь отдельные бомбардировщики. Остальные были рассеяны и сбиты на подступах к Москве.
После выноса знамени и недолгих речей полк перелетел к месту базирования - в Кубинку. Морозы уже ослабели - все-таки начало февраля, но снегу наметало много.
Когда летели к новому месту, Михаил с любопытством смотрел на раскинувшийся справа громадный город. С высоты, да еще издалека, он казался серым и безжизненным. Ни дымов из труб эвакуированных заводов, ни огоньков - везде светомаскировка.
Садились поэскадрильно. На пробеге один из самолетов понесло в сторону, он съехал со взлетно-посадочной полосы, уткнулся в снег и встал на капот, погнув лопасти винта. Еще воевать не начали, а уже авария. Если механики сумеют быстро заменить винт и исправить другие повреждения - считай, пилоту повезло. А если нет - припишут вредительство и порчу военного имущества. Тогда трибунал, часто жестокий и скорый на расправу.
Остальные истребители полка сели удачно.
Два дня, в течение которых пилоты изучали карты местности, не прошли даром. Над Москвой летать запрещалось, единственно - для преследования противника, ежели тот прорвется.
А потом начались боевые вылеты, довольно интенсивные. В день приходилось совершать по три-четыре, а временами - даже пять вылетов. Только сели, как начинается подготовка к следующему вылету. Механики заправляют истребители бензином, доливают масло, оружейники укладывают полные звенья патронов к пулеметам и снарядов к пушкам. За это время летчики успевают только перекусить, а курящие выкурить по папиросе, - и снова в бой.
Немцы тогда подо Ржевом пытались окружить 29-ю армию, взять ее в клещи. Отчаянно сопротивляясь натиску немцев, наше командование выпускало в воздух - на штурмовку - все, что было способно летать. Полк Михаила летал прикрывать штурмовики и бомбардировщики. Не обошлось и без новаций на ходу - впрочем, чаще неудачных, ведущих к трагедиям. И связано это было именно с недоработками в конструкции самолета. Под крылья ЛаГГов поставили направляющие для реактивных снарядов, подвесили под каждое крыло по три штуки РС и направили истребители на штурмовку. Здесь полк понес потери, причем не от зенитного огня, не от истребителей противника, а из-за несовершенства самолета. Не довели конструкторы истребитель до ума - просто не успели в предвоенный год. А получилось так.
Подошли эскадрильей к поселку Монгалово, в ста пятнадцати километрах западнее Ржева. Ведущий качнул крыльями - сигнал "делай как я" - и вошел в пике. С отметки шестьсот метров он дал залп всеми реактивными снарядами - и ручку на себя, чтобы вывести самолет из пике в горизонтальный полет, а потом и в набор высоты. За ним в пике уже шел его ведомый. Только была у ЛаГГов неприятная особенность: если резко взять на себя ручку управления, самолет срывался в штопор. При достаточной высоте его можно было вывести из штопора, но в том-то все и дело, что высоты уже не было.
При выходе из пике истребитель метров на сто "просаживается". Штопорнул ведущий, а времени и высоты не хватило. Так и ударился о землю на глазах у всех. И ведомый, который шел за ведущим и снаряды уже выпустил, видел происшедшее, но поступил также и тоже разбился.
Михаил все видел и матерился в бессилии, что ничего сделать не может. Его новый ведущий, старшина Лаптев Иван, вошел в пологое - градусов двадцать - пике, тут же выпустил снаряды и плавненько из пике вышел. Михаил, а за ним и все остальные пилоты осторожно повторили маневр.
На аэродроме сели в подавленном состоянии. Мало того что потеряли лучших летчиков - всем пилотам стало ясно: если самолет имеет такой конструктивный дефект, на нем нельзя штурмовать, а по большому счету-и вести воздушный бой. С врагом в бою ведь не договоришься - погоди, я плавненько на вертикал выйду.
После посадки угрюмые пилоты поделились впечатлениями:
- А ну их, эти эрэсы! Я их с горизонтали пускать буду, - заявил один пилот.
- И куда они попадут? В белый свет? Нет, так не пойдет. С небольшого угла, да на большой дистанции надо, - возразил другой.
- На этом утюге - только штурмовать. Мотор слабый, а весит на тонну больше Яка.