Глава 8
Михаил проехал немного на трамвае "А", глазея по сторонам. На улицах было пустынно. Проезжали редкие машины, в основном - грузовики с военными номерами, еще реже - "эмки", явно с начальством. По тротуарам шли прохожие, большей частью в военной форме. На гражданских тоже была форма - железнодорожников, связистов и еще какая-то непонятная. Окна домов крест-накрест заклеены бумажными полосами.
Город производил на Михаила мрачноватое впечатление. В некоторых местах воздвигнуты баррикады из мешков с песком, в переулках прятались на привязи аэростаты, на площадях - зенитные батареи.
Михаил на ходу спрыгнул с трамвая, дальше уже - пешком, по переулкам, спрашивая дорогу у редких прохожих. Торопиться было некуда, и он шел, поглядывая на старинные дома и отмечая про себя, что строили в старой Москве красиво. А названия какие! Лялин переулок, проезд Соломенной Сторожки. Необычные названия и слух ласкают.
Одет он был легко, поверх формы - ватник, на левом плече - тощий "сидор" с выданным в госпитале сухим пайком на трое суток.
Из состояния некоей расслабленности Михаила вывел истошный женский крик, донесшийся из ближайшей подворотни. Михаил, не раздумывая, кинулся туда. Так отчаянно может кричать только попавшая в беду женщина.
Пробежав под длинной аркой, почти сразу же у выхода он наткнулся на двоих мужиков - тщедушного вида, с трехдневной щетиной на лице, прижимавших к внутренней стене арки молодую женщину. Один из них поигрывал зажатым в руке ножом - Михаил успел заметить на пальцах татуировки. Второй мерзавец вырывал из рук женщины сумочку.
У летчиков-истребителей с реакцией хорошо. Сапогом Михаил нанес сильный удар в живот урке с ножом - в данный момент он был наиболее опасен - и развернулся ко второму: тот уже бросил ручки сумки и сунул правую руку в карман короткой тужурки.
Михаил метнул в него "сидор" с плеча. Грабитель инстинктивно вскинул руки, пытаясь защититься. Тут его Михаил и достал ударом в кадык. Жестоко, конечно, но кто тебя грабить заставлял? Урка засипел и, схватившись за горло, упал.
Михаил крутанулся на одной ноге - посмотреть на того, с ножом. Вовремя! Грабитель уже поднялся на четвереньки, сжимая нож в руке.
Пилот сделал большой шаг вперед и сильно, с размаху ударил его носком сапога в правый бок - в печень. Такие удары очень болезненны. Противник его "хакнул" на выдохе и упал на бок. Михаил, не жалея, ударил его сапогом в лицо и услышал, как рядом завизжала женщина.
От неожиданности - в пылу схватки он совершенно забыл о ней - Михаил вздрогнул и повернулся к несостоявшейся жертве:
- Вы чего кричите?
- Да что же вы его ногой в лицо?
- Люди на фронте кровь проливают, а эти подонки в тылу отсиживаются да грабежом живут. Поделом получили!
- Им же больно! - посочувствовала женщина.
- Ага, - подтвердил Михаил, - больно! - К чему ей говорить, что удар в кадык практически смертелен? - Только ведь он вам ножом угрожал! А если бы ударил? Вам не больно было бы?
Михаил поднял с асфальта свой "сидор", забросил его за спину.
- Они у вас ничего отобрать не успели?
- Нет. Да у меня в сумочке, кроме ключей, почти и нет ничего. Единственная драгоценность была - карточки продуктовые.
- Если хотите, можете милицию вызвать.
- Может, в больницу их?
Михаила аж передернуло. Он отвернулся и сплюнул: "Эх, святая простота!"
- Ну это уже без меня. Только чего их жалеть, дамочка? Немцы наших убивают - так они враги. А эти - своих. Стало быть, они хуже фашистов. И лучшее место для них - в камере тюрьмы или на кладбище.
- Не по-людски как-то…
- Не пойму я вас, женщин. То кричите, на помощь зовете. Помог - опять плохо. Если вам их жалко - отдайте им свои продуктовые карточки, а сами умирайте с голоду.
- По-моему, то, что вы сейчас сказали, - уже крайность, - надула губы женщина.
Они вместе вышли со двора, повернули направо - Михаилу нужно было как раз именно туда. У второго дома, недалеко от арки, где произошла драка, женщина остановилась.
- Я здесь живу. Меня зовут Людмила, а вас?
- Извините, я не представился, - Сергей! Глаза женщины затуманились.
- Так моего мужа звали.
- Почему - "звали"?
- Его в августе прошлого года призвали. И вот уже девять месяцев - ни слуху ни духу. Ни одной весточки. Жив ли он или убит? Если жив, почему не пишет? Может, в плен попал?
- На фронте все бывает, - уклончиво сказал Михаил.
- Хотите, я вас чаем угощу? - вдруг совершенно неожиданно предложила Людмила.
- Хочу, - сказал Михаил, - я еще не ел сегодня.
- Тогда идемте же со мной!
Женщина вошла в подъезд дома, Михаил последовал за ней.
Квартира оказалась огромной, коммунальной - в коридор выходило множество дверей. Но жила здесь одна Людмила.
- А остальные где? - удивленно спросил Михаил.
- Кто на фронте, а кто - в эвакуации. Так вот и осталась одна.
На керосинке женщина вскипятила чайник, поставила на стол чайные чашки с блюдцами. Михаил вытащил из "сидора" буханку хлеба и банку тушенки.
- Ой, да зачем вы? - всплеснула руками Людмила.
- Поесть-то надо, не голодными же нам ходить. А я уже к вечеру в полку буду, думаю - накормят.
Людмила аккуратно нарезала хлеб, Михаил вскрыл ножом банку с тушенкой. Они подогрели тушенку на сковороде, бросив туда несколько вареных картофелин, и поздний обед или ранний ужин получился по военным временам вполне достойный.
Поев, они попили чаю без сахара, и завязался разговор.
- Вы в каком звании, Сергей?
- Младший лейтенант.
- А в каких войсках воюете?
- Летчик я.
Людмила удивленно всплеснула руками:
- Я представляла себе летчиков иначе - в кожаном реглане, в шлеме с очками.
- Я из госпиталя, форма чужая. Моя вся осколками изодрана оказалась и в крови была.
- Так вы были ранены? Бедненький, это ужасно!
- На войне всякое случается.
- А немцев живых видели?
- И не раз - вот как вас.
- И убивать приходилось?
- Я же на войне, а немцы - враги. Конечно же приходилось.
- Да, я как-то не подумавши сказала.
Они проговорили долго. Людмила все расспрашивала: как оно - на войне? Михаил рассказывал, избегая оценок: бестолковость руководства, примитивная работа политотделов.
- Потанцуем? - спросил Михаил Людмилу.
- Так ведь музыки нет, - пожала та плечами.
- Тогда - на такты, - сказал он и, сделав шаг вперед, смело взял ее за талию.
Оба оказались неплохими танцорами. Натанцевавшись и немного подустав, они присели на кровать - отдохнуть. Сам не ожидая от себя нахлынувшего порыва нежности, Михаил вдруг обеими руками взял Людмилу за лицо, повернул к себе и впился в губы…
Женщина отдавалась самозабвенно, даже как-то яростно. То ли соскучилась по мужской ласке, то ли отблагодарить хотела за спасение.
Сытый и ублаженный, Михаил после даже вздремнул немного. И сквозь дрему слышал, как Людмила встала, оделась и вышла из комнаты.
Вернулась она быстро, снова разделась и юркнула в постель.
Горячее молодое тело женщины вновь пробудило желание. Второе соитие прошло уже не спеша, не так бурно, с ласками.
Они полежали еще немного - все-таки не так часто, даже можно сказать, очень редко выпадают на войне такие минуты.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Надо и в запасной авиаполк отправляться согласно предписанию: ведь дело уже к вечеру идет. Михаил знал, что с вечера до утра в Москве действует комендантский час и хождение по городу запрещено. Передвигаться могут только те, у кого есть специальные пропуска.
Михаил начал споро одеваться и услышал, как в наружную дверь раздался настойчивый стук.
- Ну вот, как в анекдоте. Муж вернулся, а у жены - любовник, - пошутил Михаил. Настроение у него было - лучше некуда.
Людмила накинула халат:
- Пойду открою. Кто бы это мог быть? Она вышла в коридор.
Михаил присел на стул. Как только уйдет незваный гость, надо и самому прощаться. Может быть, почтовый адрес взять, письмецо написать как-нибудь? Можно и из ЗАПа заглянуть, если увольнительная будет.
Дверь неожиданно открылась, и вошли двое милиционеров - в шинелях и с пистолетами в кобурах. Один из них обратился к Михаилу:
- Сдайте оружие!
- У меня нет оружия! - опешил Михаил. - Я из госпиталя. А в чем дело?
- Здесь вопросы задаем мы. Пройдемте в отделение! И вы, гражданочка, тоже собирайтесь.
Людмила взяла свои вещи и вышла из комнаты. Вернулась она уже одетая - в пальто и с сумочкой.
В сопровождении милиционеров они вышли из дома. Один милиционер шел впереди, за ним - Михаил с Людмилой, сзади замыкал шествие второй милиционер. Все это было очень похоже на конвоирование преступников.
Отделение милиции находилось на соседней улице - через квартал. Михаила обыскали, усадили на привинченный к полу табурет и начали задавать ему простые вопросы, записывая ответы в протокол.
- Фамилия, имя, отчество? Год рождения?
- Чего вы спрашиваете? - слегка обозлился Михаил. - Мои документы у вас в руках!
После формальностей милиционер задал Михаилу странный вопрос:
- Зачем вы убили двоих незнакомых вам граждан?
- Я никого не убивал, - недоуменно пожал плечами Михаил. - Я пять часов тому назад сошел с поезда - после госпиталя меня направили в запасной авиаполк.
- А два трупа во дворе, под аркой? А показания гражданки, которая была с вами?
- Я проходил мимо, слышу - женщина кричит, на помощь зовет. Подбежал и вижу - двое бандитов сумочку у нее отбирают. Ну я их и побил.
- Не побил, а убил. А насчет бандитов - это вы зря. Бандиты они или нет, может решить только суд. Оба убитых грузчиками работали на железной дороге. Пролетариат! - Милиционер назидательно поднял палец. - И то, что вы воевали и ранения имеете, не дает вам права граждан до смерти бить. На фронте свои умения проявлять надо.
- Так они на женщину напали, ножами ей угрожали! Я только оборонялся и женщину защищал, - совсем растерялся Михаил. Он не ожидал, что вооруженный грабеж в подворотне будет иметь такую защиту у милиции.
- Не нашли ножей у трупов - ни в одежде, ни рядом, - возразил ему милиционер.
- Не может быть - я же не слепой.
- Гражданочка Вяземская утверждает…
- Это кто? - перебил милиционера Михаил.
- Которая Людмила - ну у которой вы в гостях были. - А…
- Она тоже говорит, что нож у одного видела. Это свидетельствует в вашу пользу.
Михаила допрашивали долго, выясняя подробности. Потом пилот расписался в протоколе допроса. К слову сказать, всерьез ситуацию он пока не воспринимал.
Милиционер вызвал конвойного:
- В камеру его.
- Как в камеру? - в который уже раз за вечер растерялся Михаил. - Мне в полк надо, у меня же предписание…
- Какой тебе полк? Ты - убийца! Мы созвонимся с особым отделом твоего полка, а там уж пусть они сами решают - под трибунал тебя или как!
- Руки за спину, иди вперед! - скомандовал конвойный.
Михаил был оглушен событиями. Как же так? Выручил женщину, защитил от преступников, а оказалось - сам преступник, более того - убийца! Что же теперь будет?
Дальнейшие события он воспринимал смутно - как в тумане. Загремели замки на двери, и он вошел в камеру, тускло освещенную лампочкой. Ни табуретки, ни нар не было.
Михаил уселся в углу на корточки и долго сидел в прострации. Сколько, он даже не знал. Часы отобрали вместе с ремнем и документами, а за крохотным оконцем, забранным частой решеткой, было темно.
Как сквозь сон услышал - загремели засовы, конвойный буркнул:
- Выходи.
Михаил с трудом поднялся - занемевшие от неудобной позы ноги слушались плохо. Вышел, покачиваясь, и тут же услышал в спину осуждающую реплику часового:
- Эк тебя развезло! - Конвоир потянул носом.
- Я не пил, - понял его Михаил. - Ты скажи лучше, как вы меня так быстро нашли?
Конвоир воровато оглянулся:
- Баба тебя твоя сдала - по телефону позвонила.
И тут же гаркнул:
- Шагай вперед, руки за спину!
В кабинете, куда завели Михаила, кроме милиционера был еще один - в военной форме, но околыш на фуражке - васильковый. Видел уже Михаил таких - особист из НКВД.
- Вот он, красавчик. Борисов Сергей Иванович, принимайте.
Милиционер передал особисту документы Михаила, протокол допроса и еще какие-то листки.
- Что же ты, Борисов? Боевой офицер, летчик, воевал, ранен был, кровь за Родину проливал, а дров наломал? Под трибунал теперь тебя! Иди вперед! И не вздумай бежать - застрелю!
Они вышли из отделения милиции. Прямо перед входом стояла крытая полуторка.
- Лезь в кузов! - скомандовал особист. - Охрана, принимайте!
Михаил ухватился руками за борт, его тут же подхватили две пары рук и втянули в кузов.
- Садись на пол! - сказал невидимый летчику человек в кузове машины - после света в отделении милиции здесь было совсем темно.
Михаил сел на дно кузова. Хлопнула дверца машины - это особист уселся в кабину.
Машина тронулась. Она долго петляла по улицам и наконец остановилась.
- Выходи!
Михаил, опершись рукой о борт, спрыгнул.
Летчика провели в здание, обыскали, хотя в милиции его уже тщательно досматривали, и завели в камеру.
В небольшом помещении на нарах лежали несколько человек - все в военной форме. Михаил выбрал пустой лежак и улегся, положив руку под голову. Понемногу пришел сон.
Утром громыхнул замок двери:
- Подъем!
Узники вставали с нар, умывались у единственного крана в углу.
На завтрак дали по куску черного хлеба и чуть теплый, едва заваренный чай. А потом стали вызывать по списку.
- В трибунал! - разнеслось среди сокамерников Михаила.
Дошла очередь и до Михаила. Его завели в небольшую комнату, где за столом восседали три человека - общеизвестная "тройка". Все в военной форме, у одного на рукаве - красная звезда. "Из политорганов", - догадался Михаил.
- Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения? Михаил ответил.
- Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?
- Да, но ведь я оборонялся. Эти двое грабили женщину, я вмешался.
- Мы читали протокол допроса и показания свидетельницы.
"Тройка" пошушукалась между собой.
- Борисов Сергей Иванович, за совершенное преступление, а именно - убийство двух лиц, учитывая смягчающие вину обстоятельства, вы приговариваетесь к отбытию наказания сроком на шесть месяцев в штрафной роте. Вам понятен приговор?
- Понятен.
- Однако скажите спасибо товарищу Сталину. Для летчиков штрафная рота заменяется штрафной эскадрильей - согласно приказу номер двести двадцать семь.
- Спасибо, - растерянно проговорил Михаил.
- Конвой, уведите осужденного.
Вся процедура длилась не более десяти минут. Этим же вечером его вместе с другими осужденными погрузили в теплушку "сорок человек - восемь лошадей", как прозвали ее солдаты. И в самом деле - на стенке вагона была такая надпись.
Ехали долго, останавливаясь у каждого столба и пропуская воинские эшелоны.
По прибытии на небольшую станцию всех вывели из вагона и разделили по спискам. Группу, в которую попал Михаил, погрузили на полуторку и в сопровождении конвоя доставили на место. Куда - никто не говорил. Выгрузили, разрешили оправиться по нужде и загнали в барак.
Утром объявили подъем и построение. Все восемь человек построились в одну шеренгу. Перед строем появились капитан в летной форме и особист. Энкавэдэшник сверил наличие людей по списку, выкрикивая фамилии, и передал бумаги летчику. Капитан сделал шаг вперед.
- Граждане осужденные! Родина дала вам шанс кровью смыть позор преступлений, которые вы совершили. Я - капитан Федоров, командир группы штрафников, эскадрилья которых приписана к тридцать второму истребительному авиаполку. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Забудьте свои прежние звания и награды. "Кубари" и "шпалы", у кого они еще остались на петлицах, снять. Отныне вы все - рядовые красноармейцы и подчиняетесь распорядку боевой работы полка. Личное оружие - запрещено, выход за пределы расположения эскадрильи приравнивается к побегу. За побег, трусость в бою, невыполнение боевого приказа - расстрел. Личные победы в воздушных боях не засчитываются. Вопросы?
- На чем летать будем?
- Хороший вопрос. На Як-1, как и все летчики полка. Разойдись!
Ошарашенные услышанным, штрафники потянулись назад, в барак, - снимать с петлиц знаки различия. Вид у всех был нестроевой: ремней нет, оружия нет, знаки различия сняты. Не военнослужащие, а группа дезертиров каких-то.
Сидевший на нарах рядом с Михаилом летчик снимал "шпалы". Михаил сразу же избавился от "кубарей" - долго ли снять по одному "кубику" с петлицы.
- Вы откуда, товарищ? - спросил Михаил сидящего рядом летчика.
- Мы теперь все граждане, а не товарищи, - буркнул в ответ штрафник.
- Не собачьтесь, - сказал с соседних нар штрафник, снявший с петлиц по три "кубаря", - он был старшим лейтенантом. - Мы теперь все в равном положении - что лейтенанты, что майоры. Просто красноармейцы. И в бою должны прикрывать друг друга, чтобы не быть сбитым. Только представьте - ваш самолет подбит над немецкой территорией. Выпрыгнули вы с парашютом или сели - не принципиально. Вопрос в другом: в эскадрилье могут посчитать, что вы к немцам переметнулись. А чего еще от штрафников ждать? И застрелиться в таком случае нечем будет, поскольку личное оружие нам не, положено.
Штрафники притихли. Каждый осмысливал услышанное. Перспектива быть сбитым над занятой немцами территорией ужасала. И не столько собственной гибелью - свыклись на фронте с мыслью, что "косая" рядом ходит, и даже не пленом. Страшно было от одной мысли, что сочтут перебежчиком, предателем, по своей воле приземлившимся у немцев. Тогда и на самом пятно позорное, несмываемое будет, и родственников репрессируют.
В наступившей тишине бывший батальонный комиссар, споровший с рукава красную суконную звезду, сказал:
- При каждом фронте созданы по три штрафных эскадрильи - бомбардировочная, истребителей и штурмовиков. - Чуть помолчав, он добавил: - Я сам приказ Сталина читал - в политотделе армии. Опытных летчиков не хватает, большие потери личного состава несем, потому отсидку в лагере заменили штрафными эскадрильями.
В бараке царила тишина. Все были угнетены услышанным и потому не сразу услышали, как вошел Федоров:
- Выходи строиться.
Летчики опять построились в неровную шеренгу.
- Сразу видно - летуны. Вольница, мать вашу! Даже построиться ровно не можете.
Пилоты подровняли строй.
- Сейчас пойдем получать шлемофоны и обмундирование - не в шинелях же вам летать. Нале-во!
На вещевом складе штрафники получили шлемофоны и ватники. Надев полученное, они построились. Видок у пилотов был еще тот. Кто-то проговорил:
- Да на высоте я в кирзовых сапогах и фуфайке в сосульку превращусь.
- Разговорчики в строю!