- А мне она с той поры вообще не попадается, - признался Прохор, поднимая стопку.
Кислый обратил внимание, что руки Кадуцея чисты - все наколки исчезли чудесным образом.
- Как вывел? - полюбопытствовал Кислый. - Я-то руки не колол - чтобы не смущать лохов…
- Правильно сделал, - одобрил Прохор. - Чтобы определяться, хватает и других мест. А свои я не сводил - просто ты их не видишь, и все!
- Это как? - не понял Роман.
- А вот так…
На руках Посоха стали медленно проявляться наколотые перстни и рисунки. И Роман решился.
- Ты не человек! - сказал он, твердо глядя в глаза Прохору. - Кто ты на самом деле? Бог? Дьявол? Инопланетянин?
Прохор улыбнулся:
- Давай выпьем!
Они выпили, и Кадуцей продолжил:
- Сейчас я уже и сам не знаю - кто я! Когда-то был человеком… Старуха, кстати, считает меня богом… Помнишь, как она тогда сказала: Проводник. Проводник - это Гермес, он провожал души умерших в ад! А я не знаю… А ты сам знаешь кто ты?
- Я то? Знаю! Я - человек!
- Ага, - скептически протянул Прохор. - Ты, кстати, какого годика будешь?
- С пятидесятого, - вздохнул Кислый.
- Тыща восемьсот? - уточнил Прохор.
- Тыща восемьсот пятидесятого годика от рождества Христова, - словно на плацу отрапортовал Роман.
- Хех, а ты ведь меня на восемь годков старше! - расхохотался Прохор. - Теперь понятно, чего ты так развздыхался… Ты ж старый пердун! Весь пол уже песком засыпал… А если серьезно, - вдруг помрачнел Прохор, - скажи мне как на духу: ты не устал от такой жизни?
- Нет, - честно признался Роман. - Я еще сотню годов, как нефиг делать…
- А я вот устал… Нет, ты не подумай, я умирать тоже не хочу! Но… как бы тебе объяснить… я живу, словно по принуждению, как будто под диктовку… Ты думаешь, я по собственному желанию стал воровским авторитетом? Хрен-то там! Это все посох мертвого бога…
- Это та штука, которая поставила старуху на колени?
- Да, из-за нее Смерть приняла меня за Гермеса. Только одного не могу понять, по всем легендам кадуцей не должен зацикливаться на криминальных функциях… Я пытался разобраться, но безуспешно… Я устал…
- А ты не пробовал от него избавиться?
- Пробовал! И неоднократно! От него невозможно избавиться! Невозможно передать кому-нибудь… Это тяжелая ноша! Не по мне… Есть у меня небольшая надежда… для этого мне нужно выехать из Союза. Поможешь?
- Ты для этого меня искал?
- Да! Так поможешь? Больше мне от тебя ничего не нужно!
- Конечно! - с облегчением произнес Роман. - Я ведь боялся этой встречи… Думал…
- Давай лучше выпьем! - предложил Прохор. - Может быть, мы с тобой больше никогда и не свидимся!
- Ты, Кадуцей, брось хандрить! За кордоном оттянешься - полегчает! У меня ведь тоже срывы были… Когда жить не хотелось. Ничего, выкарабкался! Может тебя с лепилой знатным свести? Мозги знатно прочищает…
- Не, благодарствую, Кислый, я как-нибудь сам справлюсь!
Они выпили. Роман, смачно похрустывая соленым огурчиком, продолжил разговор:
- Ты как оклемаешься - найди меня! Лаве есть?
- Скопил, слава богу… хватит.
- А с документами как? Ксивы чистые? Чтобы в загранку уйти… Ты пойми, мне просто нужных людей подставлять не охота - ты оттуда возвращаться не собираешься?
- В ближайшее время - нет. Если есть подхват, выправи и бумажки. Мои - полная лажа!
- Подхват есть, только придется подождать, - сказал Роман.
- Время есть, подожду, - согласился Прохор, - а заодно подлечу подточенное кичей здоровье!
- Так ты у хозяина парился? - удивился Роман. - А я после того памятного случая ни разу…
- Молодец! - похвалил Кислого Прохор. - У меня так не получается! Всегда попадаюсь на какой-нибудь пакости! Как Шура Балаганов, что тырит кошелек, имея тысячи в кармане…
- Издержки пользования кадуцеем? - догадался Роман.
- Точно!
- Значит так, вернемся к нашим баранам, - продолжил Роман, - выехать за рубеж можно двумя способами: по турпутевке, либо членом команды на каком-нибудь пароходе, с заходом. Второй вариант предпочтительнее: команда большая - меньше внимания…
- Хорошо, - согласился Прохор, - матросом, так матросом! Оформляй бумажки! Эх, по морям, по волнам… Наливай!
* * *
Море не на шутку разбушевалось. Матрос Георгий Петухов лежал на шконке и страдал от морской болезни. Прохор долго ругался, когда прочитал в документах, выправленных Романом свою новую фамилию.
- Петухов?! - недовольно воскликнул Дубов. - Да ты обалдел! С такой фамилией под нарами самое место! Я же законник, а ты меня так опускаешь!
- Да какая тебе нахрен разница? С парохода сойдешь и ксивы выбросишь! Ну, нету пока других! А к этим бумажкам никто не придерется! Если согласен, я визу пробивать буду! Если нет - жди, я не волшебник!
- А, черт с ним! Петухов, так Петухов! Но все равно, чувство такое, словно обосрали!
- Да крепко в тебе понятия засели… Ты, Прохор, избавляйся от них, иначе, в натуре, трудно тебе дальше будет! - посоветовал Кислый.
- Так вся моя жизнь - сплошные понятия! Если посчитать, сколько я на каторге времени убил… Жуть берет! Иные столько не живут.
Через неделю Петухов получил визу (Роман сделал для старого приятеля невозможное - обычно визирование занимало несколько месяцев) и, имея на кармане корочки матроса, погрузился на БМРТ "Комсомолец Приморья", направляющийся в Сингапур для ремонта.
"Комсомольца" нещадно бросало из стороны в сторону, шпангоуты трещали от нагрузки, и Прохору казалось, что судно вот-вот развалиться на куски. А выжить в этом мокром аду не выйдет, будь ты хоть трижды бессмертным. К горлу подкатил ком, и Дубова вывернуло наизнанку.
- Че, студент, плохо? - поинтересовался сосед Прохора по каюте - моторист Митрич.
- Есть чуток, - едва сдерживая рвоту, ответил позеленевший Дубов.
- Эт ничего, - с усмешкой проговорил пожилой моряк, - человек, он ко всему привыкает. Поболтаешься немного, глядишь, и привык уже… Хотя вон Петрович, стармех наш, - пояснил он, - уж поболе моего окияны бороздит, а при пяти баллах словно салажонок блюет! Просто на большом судне тяжелее качка переноситься. Я после тральщиков, да СРТМов долго к БМРТушке привыкнуть не мог… На тральщике потряхивает и все, а здесь кормовая качка, бортовая… О! О! Как с волны пошел!
Словно в подтверждение слов Митрича судно накренилось на левый борт. Прохор похолодел от испуга - ощущение было такое, что пароход сейчас перевернется.
- Страшно? - участливо полюбопытствовал моторист. - Эт тоже не беда! Я свой первый шторм на палубе возле ПСНа просидел! Дед мимо проходил. Ты чего, - хитро так спрашивает он меня, - здесь сидишь? Да так, - отвечаю, - свежим воздухом дышу! Ничего дед не сказал, только прищурился лукаво и дальше пошел! А я так возле плота и просидел, пока все не утихло! А потом ничего, в шторм даже спится не в пример крепче… А как мы на Курилах в шторм киряли, рассказать кому - не поверит…
- Митрич, да помолчи ты хоть немного! - взмолился Прохор.
- А я чего, - возмутился моторист. - Я ж тебе, дурья башка, отвлечься помогаю! Ну, если достал, звиняй! Я тогда сосну чуток…
Через секунду до Прохора донесся мерный храп Митрича.
* * *
Едва только "Комсомолец" пришвартовался в Сингапуре, а команде разрешили сойти на берег, Прохор поспешил исчезнуть. Что творилось на судне, после того, как он не вернулся обратно в назначенный час, его мало интересовало. Адаптироваться на новом месте не составило труда. Языковая проблема перед Прохором не стояла: он спокойно разговаривал на десятке языков, сказывалась бурная гастрольная молодость начала века. А вот с новыми документами Дубову пришлось повозиться - нужных знакомых в Сингапуре у него не было. Но он не расстраивался - деньги есть, значит документы рано или поздно найдутся. Помог случай - во время обеда в респектабельном ресторане к нему подошел официант и попросил Прохора пройти к хозяину ресторана. Не понимая в чем собственно дело, Дубов вышел из-за стола и пошел вслед за официантом. Халдей оставил Прохора возле массивной дубовой двери и вернулся к своим обязанностям. Дубов секунду рассматривал вычурную резьбу на дверях, а затем вошел в кабинет хозяина заведения. Кабинет, против ожиданий, оказался небольшим уютным помещением, все пространство которого занимал массивный стол и несколько мягких кресел. За столом сидел пожилой мужчина. В глаза Прохора бросилась густая седая шевелюра хозяина и мощные сросшиеся на переносице брови.
"Как у Лени Брежнева", - усмехнулся про себя Прохор.
- Чем обязан? - вежливо, на английском языке осведомился у старика Дубов, бесцеремонно падая в мягкое кресло напротив хозяина кабинета.
- А ты и вправду - бессмертный! - вдруг по-русски отозвался старик. - А я, бля, не верил! Здорово, Кадуцей! Не узнал?
- Не припомню, - отрицательно мотнул головой Прохор.
- Зато я тебя на всю жизнь запомнил! Ты меня в двадцать седьмом от пера в бочину спас! Отмазал перед босотой баргузинской! Чуть не порешили демоны - я тогда беспризорничал, да с Пашей Сизым промышлял… Жиганом, в натуре, стать хотел! А тут комиссары повязали и на тюрьму… А там жиганов не очень-то…
- Пушкин? - смутно припомнил Кадуцей, глядя на седые курчавые волосы старика.
- Я! - обрадовано воскликнул хозяин ресторана. - Ведь ты меня Пушкиным и прозвал за волосы курчавые и смуглость! На всю жизнь кликуху прицепил! А я и сейчас по документам - Крис Пушкин…
- А здесь-то ты как очутился?
- Э-э! После лагеря я по воровской тропе пошел… Перед самой войной спалился на скоке гастронома… А в сорок первом - добровольцем на фронт…
- Ссучился? - презрительно процедил Прохор.
- Да ты дослушай, - недовольно сморщился старик, - как только наш батальон вышел с территории Союза, я "ноги" сделал - дезертировал по-быстрому! Ох, и помотался по миру… Всяко было: и воровал и… А потом матрону одну склеил - добро подженился на старушке одной. А как она кони двинула - вступил в права наследства. Ресторанчик - самое любимое мое заведение! Я ж после зон, тюрем, да штрафбата, никак наесться не могу! Уж сколько лет прошло, а как вспомню…
- Слушай, Пушкин, а меня ты как вычислил? - в недоумении почесал затылок Прохор. - Ты ж из кабинета не выходил!
- Гляди, - Крис повернул к Кадуцею экран маленького телевизора, - новое слово техники - миниатюрные видеокамеры! Лаве за них отвалил немеряно! Но зато весь зал словно на ладони! Ты когда зашел - меня как будто током ударило! Я халдея и послал…
- Здорово! - согласился Прохор. - Слушай, прикажи, пусть пожрать принесут, я ж за этим вроде сюда и пришел…
- О, извиняюсь!
Пушкин поднял трубку телефонного аппарата, набрал несколько цифр и распорядился насчет обеда.
- За счет заведения! - любезно улыбаясь, сообщил он. - Может еще какие-то проблемы есть? Я ж до сих пор себя твоим должником считаю!
- Есть небольшая проблема, - согласился Дубов, - и даже помощь не помешает.
- Ну-ну? - поддался вперед Пушкин.
- Я ж теперь эмигрант, самовольно покинувший Союз с липовыми ксивами…
- Понял, - сказал Пушкин. - Был у меня один товарищ по этой части, не знаю, жив еще или нет… Я ведь давно уже на легальном положении, но для тебя попробую! - пообещал Пушкин, когда расторопные халдеи вносили обед в его кабинет.
Старый приятель Пушкина к счастью оказался жив, и на просьбу снабдить Прохора документами согласился. Сингапур Кадуцей покинул с документами на имя гражданина германии Герхарда Грубеля. Из малазии Прохор отправился в Италию: какое-то неясное чувство влекло его туда. Он постарался отдаться этому чувству без остатка, как давным-давно при поиске глаз Гермеса. В конце концов, он оказался на солнечном побережье Адриатического моря, в небольшом курортном городке Римини.
Часть вторая. "Время - деньги"
Глава 5
Наши дни.
Москва.
Леонид Булатников неспешно потягивал толстую кубинскую сигару, наслаждаясь душистым табаком. Еще вчера он курил сигареты, но они слишком быстро сгорали, а ему хотелось растянуть удовольствие до бесконечности. Столбик горячего пепла, который Леонид не удосужился вовремя стряхнуть, упал на светлые летние брюки. Эти штанишки от "Армани" стоили баснословно дорого - почти полгода стандартного времени. До сего дня Леонид частенько баловал себя такими роскошными подарками. Благо не бедствовал. Булатников раздраженно дернул ногой и стряхнул пепел на пол: так и есть, на дорогой ткани проявилось уродливое коричневое пятно.
- Вот дерьмо! - в сердцах выругался Леонид, пытаясь безрезультатно оттереть пятно пальцем. Однако, опомнившись, он махнул на досадную неприятность рукой - скоро вся эта бытовая суета останется за бортом.
Взглянув на часы, Леонид помимо воли поймал свое отражение в полированном стекле, защищающем циферблат "Ролекса". Пока никаких видимых изменений с его обликом не произошло, но это обстоятельство не обнадеживало Булатникова. По всей видимости, банк запаздывает с платежом и, как только он его проведет, Леонид превратиться в глубокого старика, в кошельке которого останется не больше пары трехнедельных медяков. Можно, конечно, и подзаработать, он знал пару способов срубить по легкому год-другой, но обратного пути в молодость не будет - физиологические процессы организма не обратимы. Будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры профессора и взял чертов кредит! Профессор биовременных технологий Виктор Николаевич Сильнягин - давний друг семьи Булатниковых был самым близким человеком для Леонида. Когда родители Леонида (ему тогда было четырнадцать) трагически погибли во время волнений, связанных с мировым кризисом денежной системы, Виктор Николаевич взял мальчишку к себе, избавив сироту от детского интерната. Семьи и детей у профессора никогда не было - все свое свободное время он посвящал науке, но, тем не менее, Сильнягин как мог, заботился о мальчишке. Нет, Николаич не стал бы его так глупо подставлять! С ним самим должно быть что-то случилось! А времени разобраться с неприятностями не осталось!
- Черт! Черт! Черт!!! - вновь выругался Булатников и, подскочив с кресла, принялся метаться по квартире. - Будь прокляты все, кто приложил руку к такому состоянию вещей!
Началом сего безобразия послужила знаменитая теория Единого поля, разработанная гением прошлого века - Альбертом Эйнштейном. Вернее даже не сама теория (о ней до сих пор ходили противоречивые слухи - перед смертью великий физик уничтожил все записи, вероятно, ужаснувшись собственному открытию), а лишь её маленькая часть под названием "действие магнитных полей на биологические организмы". Один из резидентов советской разведки, работающий под прикрытием в лаборатории Эйнштейна, умудрился скопировать черновики знаменитого ученого. Едва стало ясно, что никакой сиюминутной выгоды для советской науки получить не удастся, черновики осели в спецхране КГБ. Некоторое время спустя на них наткнулся академик Сахаров. Вот через него-то и познакомился с бумагами Эйнштейна молодой, подающий надежды ученый с простой русской фамилией Таранов.