* * *
9 мая 1973 г.
Москва.
По тускло освещенному коридору академии наук неторопливо шел пожилой мужчина. В этот поздний час все сотрудники уже давно разбежались по домам, и лишь шаловливое эхо, играющее звуками шагов в пустынном коридоре, не желало оставлять человека в одиночестве. Для академика Андрея Дмитриевича Сахарова столь поздние задержки на работе уже давно стали нормой. Нужно признать, что работу свою он любил, и отдавался ей без остатка даже в свободное время. Андрей Дмитриевич в самом кошмарном сне не мог представить себе жизнь без научных изысканий. Сахаров давно уже привык к гулким звукам опустевших вечерних коридоров академии, к уважительным взглядам ночных вахтеров, ежедневно наблюдающих за его ночными бдениями. Он любил работать в тишине, когда никто не отрывал его от расчетов и не лез под руку с глупыми вопросами. Именно в это время ему работалось легче и продуктивнее всего. Сахаров медленно двигался к выходу, когда его внимание привлек свет, выбивающийся из-за приоткрытой двери лаборатории изучения магнитного поля.
- Ну вот, опять свет забыли выключить! - недовольно проворчал Андрей Дмитриевич, останавливаясь возле освещенного пятачка.
За оставленный забывчими сотрудниками свет в лабораториях и кабинетах, Сахарову постоянно высказывали "свое фи" все те же ночные вахтеры, несмотря на все их к нему уважение. Андрей Дмитриевич распахнул дверь и вошел в помещение. Возле окна, за столом, заваленным неопрятными стопками бумаг, сидел молодой человек. Дмитрий Таранов - узнал юношу Сахаров. Про таких обычно говорят: молодой, да ранний. Дмитрий сидел спиной к двери, погруженный в какие-то, понятные лишь ему одному, расчеты. Андрей Дмитриевич неслышно подошел к Таранову и заинтересованно заглянул в бумаги. Тень Сахарова упала на стол, Дмитрий вздрогнул и стремительно обернулся.
- Андрей Дмитриевич, - укоризненно протянул он, - так и заикой остаться не долго!
- Так уж прямо и заикой? - улыбнулся Сахаров. - Ничего, дело молодое… А ты чего домой не идешь? - хитро прищурился академик. - Сидишь, глаза портишь? С девчатами не гуляешь?
- Андрей Дмитриевич… Сами то…
- Мое дело стариковское, - отшутился Сахаров. - Так чего такого, интересного-то?
- Да никак у меня черновики Эйнштейна из головы не идут!
- Это те, что из спецхрана?
- Да. Я тут перепроверил его расчеты…
- Ну и? - заинтересовался Сахаров.
- Что-то не сходится! Вот сами смотрите, - Дмитрий ткнул обгрызенной ручкой в исписанный формулами листок, - вот здесь имеем на входе…
Он обвел кривым овалом ряд математических знаков:
- А здесь на выходе лишняя энергия вылезла… Из ничего! - потрясенно воскликнул Таранов. - Но, Андрей Дмитриевич, этого не может быть! Закон сохранения энергии еще никто не отменял! Но и расчеты верны! Фантастика!
- Молодец! - похвалил Дмитрия Сахаров, - я эти расчеты тоже перепроверял… И тоже столкнулся с этим парадоксом! Но ты не забывай, что это лишь обрывки, черновики… Эх, если бы все бумаги сохранились! - с тоской произнес Сахаров.
- Андрей Дмитриевич, теория-то, безусловно, гениальная! - возбужденно произнес Таранов. - Нам бы такие мощности для опытов, и возможно…
- Димочка! - одернул ученика Андрей Дмитриевич. - Таких мощностей нам не видать как своих ушей! Да и бюджет на малоперспективные отрасли недавно урезали…
- Да я понимаю, - вздохнул Таранов.
- Ну, ты все-таки не бросай эту тему, - приободрил его академик, - я тоже чувствую - в ней есть потенциал! Если будут какие соображения - не стесняйся, вместе покумекаем. А сейчас - брысь домой! Праздник завтра! День победы!
Так это уже сегодня! - весело воскликнул Дмитрий. - Мне еще к деду заскочить надо, поздравить…
- Вот и поздравь, - поддержал его Андрей Дмитриевич. - И в академии чтобы я тебя завтра не видел. С отдохнувшей головой работается легче! А после девятого продолжим…
9 мая 1973 г.
Подмосковье.
Аккуратный домик деда утопал в зарослях черемухи, распустившейся в канун праздника. Терпкий аромат весны душистым покрывалом окутал всю деревню, и Дмитрий с наслаждением вдыхал его полной грудью. Таранов любил это время года, и, по возможности, выбирался в деревню весной. Вообще-то, он старался навещать стариков почаще, но это не всегда получалось. Дед в таких случаях обидчиво поджимал губы и ворчал на "вечно занятую молодежь, не имеющую свободного времени, чтобы навестить старых больных родственников".
- Уж ты-то больной? - хитро подначивала деда бабушка. - Да на тебе еще пахать можно!
Бабушка всегда выгораживала Дмитрия, как в детстве, так и по сей день. Родителей своих Таранов не помнил: мать умерла при родах, а отец погиб на фронте. В сорок четвертом году отцу дали кратковременный отпуск за проявленный в бою героизм. Во время этого отпуска они с матерью и зачали его. Он еще лежал в утробе, когда мать получила похоронку. Как она смогла доносить его, для Таранова оставалось загадкой, ведь со слов бабушки она чахла с каждым днем все сильнее и сильнее. Родился он уже после войны, воспитывался бабушкой и вернувшимся с фронта дедом. Они были его семьей - других родственников у Таранова не было.
Дмитрий толкнул свежевыкрашенную синей краской калиточку и вошел в маленький уютный дворик, посыпанный свежим красноватым песком. На веранде сидел дед и слеповато щурился.
- Кого это черти принесли? - весело осведомился он.
- С праздником тебя, дед! - вместо приветствия ответил Дмитрий.
Они обнялись.
- Не забыл старика! - глаза деда влажно блеснули. Старик отвернулся, пряча навернувшиеся слезы. - Ну, пойдем что-ли в дом, - продолжил он севшим голосом, - Таисья уже все приготовила! Мать! Димка приехал! - крикнул он в открытую дверь.
Из дома выскочила раскрасневшаяся, видимо, только что от плиты бабушка и кинулась внуку на шею.
- Димочка, внучек, - защебетала она, целуя внука в щеку, - мы с дедом по тебе соскучилися! Чего так долго не приезжал?
- Да работа, баб…
- Все у вас, молодых, не по-людски! - проворчал дед. - Вот в наше время…
- Да не ворчи ты, старый черт! - накинулась на него бабушка. - Пойдемте лучше к столу, а то простынет все!
Дед, кряхтя, поднялся с табуретки и вошел в дом.
- Ну, что, Димка, - сказал дед, когда все расселись за столом, - давай наливай! За Победу не грех и выпить! Мать, а где могарыч?
- Ой, - спохватилась бабушка, - заболталась я с вами совсем! Сейчас принесу!
Она выпорхнула из-за стола и исчезла на кухне. Через секунду она вернулась с запотевшим графином, который поставила на стол.
- Самогон? - поинтересовался Таранов. - Тот самый?
- Обижаешь, внучек - первак! - гордо произнес дед. - Тройной очистки, настоян на ягодах и травах! А той отравой, что в магазинах продается, пусть алкаши травятся!
- Не боишься? - Дмитрий не удержался и подковырнул старика. - Сейчас ведь идет борьба с самогоноварением…
- Чего мне бояться? - удивился старик. - Я всю войну прошел! Да и в деревне меня каждая собака знает… Не, мне бояться нечего! Не тяни кота за хвост! Наливай! А то привык там у себя в городе разглагольствовать…
Дмитрий взял в руки холодный графин и разлил самогон в тяжелые граненые стопки.
- Ну, что-ли за Победу?
- За победу! - эхом откликнулись Таранов и бабушка.
Они чокнулись стопками и выпили. Затем на некоторое время за столом воцарилась тишина - все основательно закусывали спиртное. Дедов самогон был душистым, но ядреным: с непривычки первая рюмка ударила Таранову в голову. В ушах зашумело, а дед уже налил по второй.
- Ну, теперь за тех, кого с нами нет! - серьезно произнес дед. - За родителей твоих, Димка! За отца-героя, за мать…
Бабушка легонько всхлипнула, дед строго посмотрел на жену.
- Да, их уже не воротишь, но мы всегда о них помним!
Вторую пили в тишине, не чокаясь. Молча посидели несколько минут. В углу избы стоял новенький цветной телевизор "Рекорд", который Димка подарил старикам в канун нового года. По ящику гоняли старую хронику: парад сорок пятого года на Красной площади. Дед с удовольствием наблюдал, как бравые бойцы красной армии бросают к подножию мавзолея многочисленные знамена и штандарты поверженного рейха.
- Эх, как мы их! - с удовлетворением отметил старик. - Хоть и большой кровушкой далась нам эта победа, но не зря, не зря мы ее проливали! Остановили фрица… Давай, Димка, наливай еще по одной!
- Ну, разогнался, старый! - сварливо заметила бабушка. - Не части, не части…
- Право сегодня имею! - перебил старуху дед. - Налил что-ли? За то, чтобы на вашу молодую долю, не выпало того, что пришлось пережить нам!
- Чтобы не было войны! - поддержала дедовский тост бабушка. - Не дай вам бог такого…
Они выпили. Таранов с непривычки поперхнулся, закашлялся.
- Я же говорила - не части! - накинулась бабушка на деда, участливо постучав внука по спине.
- Ты это, Димка, холодцом закуси! Холодец у нас знатный!
- Угу, - промычал с набитым ртом Таранов, последовавший совету старика.
- Ну, чего, пойдем, что ли перекурим, внучек?
- Идите, проветритеся! - согласилась бабушка. - А то наберетесь раньше времени!
Дед с внуком вышли из избы и с удобством расположились на веранде. Таранов достал из кармана пачку болгарского "Опала" и молча протянул старику.
- Не! - дед мотнул головой. - Это баловство, а не курево! Ты ж знаешь, я только свой самосад курю!
Дед ловко скрутил из газетки цигарку, послюнил, склеивая края бумаги. Дмитрий протянул деду зажигалку. Старик прикурил и с удовольствием затянулся.
- Эх, хорошо! - сказал он, выпуская в воздух струю сизого дыма. - А тишина-то какая…
- Да, - согласился с ним Таранов, - тишина.
- Эх, Димка, что ты можешь знать о тишине?
- Ну, - замялся Таранов, - я все-таки в городе живу…
- Ерунда все это, - вздохнул дед. - Кто ни разу под артобстрелом не был, тому тишину не понять, не прочувствовать всеми фибрами… Ведь сколь лет прошло, а забыть не могу! Ты то чем сейчас занимаешься? - перевел он разговор.
- Да так, - уклончиво ответил Таранов, - проверяю сейчас одну заморскую технологию, а концы с концами свести не могу… Чудеса сплошные выходят!
Дед усмехнулся, выпуская дым из ноздрей.
- Хочешь, - вдруг сказал он, - я расскажу тебе одну фронтовую байку? Про тишину, про чудеса и про технологию одну…
- Давай, - согласился Таранов, - любил я в детстве слушать эти твои фронтовые байки.
Дед затянулся еще раз.
- Случилось это в сорок третьем годе, весной… День тогда выдался теплый и тихий, а тишина на фронте вещь редкая…
* * *
Да, тишина на фронте вещь редкая. Да и солнце первый за две недели раз прорезалось сквозь ненастную осеннюю погоду. Щедро полило своим животворящим теплом уже подмерзшую в преддверии зимы землю. Не так, как летом, конечно, но всё-таки. Окопы рыть в такую погоду одно удовольствие. А то всё снег с дождём или дождь со снегом. Потоки грязной воды стекают с бруствера, смывая в окоп с таким трудом выброшенную наверх землю. Окоп становится похожим на сточную канаву. Жидкая каша из грязи противно чавкает под ногами, тоннами налипает на сапоги. Ноги разъезжаются в разные стороны, как у незадачливого фигуриста. И не дай бог, хлопнутся задницей в эту жижу - отмоешься нескоро! Промозглый ветер выдувает из набухшей от влаги фуфайки последние остатки тепла. Мерзко, одним словом. Не то, что сегодня: солнышко греет, грязь местами подсохла. Правда, снег кое-где лежит, тает. А так - благодать. Живи и радуйся. До перекура дожили - уже хорошо. Папироска душевно шкворчит. Вот под этим ласковым солнышком, в благословенной тишине, на сухом, прогретом солнцем пригорке, рядового Фёдора Балашова и разморило.
- Слышь, сынок, оставь покурить, - сухая старческая рука с морщинистой кожей и грязными обломанными ногтями легла на плечо Фёдора, вырывая его из сладостных грёз. Он вздрогнул и обернулся:
- А, это ты, Фомич. А чё, свою махру уже скурил? Недавно ведь только привезли.
- Да не. У блиндаже кисет забыл. А идтить - страсть, как неохота. Такая благодать, - он развел руками, словно стараясь охватить все кругом, - когда еще такое будет. И тишина!
- Точно, дед, точно! - согласился Балашов. Он залез за обшлаг заскорузлой фуфайки и выудил кисет с табаком. - Держи, Фомич, закуривай!
Старик взял кисет, достал оттуда обрывок газеты. Неспешно, но ловко скрутил из нее козью ногу. Основательно наслюнив, зажал самокрутку в зубах. Похлопал себя по карманам в поисках спичек.
- Пользуйся, пока я добрый, - промурлыкал Федор, протягивая Фомичу зажигалку.
- У, трофейная? - осведомился Фомич, поднося зажигалку к своим подслеповатым глазам.
- Трофейная, - подтвердил Балашов.
- Умеють же гады делать - и удобно и красиво! - вздохнул Фомич, возвращая зажигалку Федору.
- Слышь, дед, я чего всё спросить хотел, - раскуривая потухшую самокрутку, процедил сквозь сжатые зубы Федор. - Чего тебе на печи не сиделось? - он с довольным выражением лица выпустил в воздух струю сизого табачного дыма.
- Много ты понимаешь, сопеля зелёная, - проворчал дед, - я ишшо в первую мировую ерманца бил! Трое сынов у меня на фронте и двое внуков. А я на печи сидеть буду, когда дети мои с ворогом бьются? А убьют… так все ж, как ерой сгинул! Да и не боюсь я смерти-то - пожил уж. Детей вырастил, на ноги поставил. С внуками понянкался. Правнуков увидел. Чего еще желать? Для себя нечего. А вот для детей, внуков и правнуков…
- Ну ты, дед, заладил - дети, внуки. Я вот пошёл Родину защищать…
- Молодой ты ишшо, потому и глупый! - оборвал Фомич Фёдора. - По-твоему Родина, это чаво за штука такая?
- Ну, это… - растерялся Фёдор.
- Ну - баранки гну, - передразнил Балашова дед. - Родина - это Отчизна. Отчий дом, то есть родительский. А мы все дети её. Непутёвые, как ты, но родные. То есть Родина, это мы и есть. А после нас дети жить будут, внуки-правнуки. Они - будущее наше. Вот будет у тебя своя семья, дети… А пока что ты - дитя неразумное. Я тож, покуда молодой был, за веру, царя и отечество… - Фомич криво усмехнулся, отер тыльной стороной ладони губы, сметая крошки махры, - а затем всё так перевернулось…. Он замолчал, прислушиваясь. В звенящей тишине слышалось низкое басовитое гудение.
- Федька, слышишь? - толкнул он локтем в бок Балашова.
- Да слышу, черт его задери! - ругнулся Фёдор.
- Воздух!!! - эхом пронеслось вдоль линии окопов.
Гул нарастал, приближался.
- Давай к окопам! - крикнул Фомич, - сейчас тут будет жарко!
- Фомич! Ты ж смерти-то не боишься, - съязвил Фёдор.
- Дурак ты, Федька, хоть и здоровый оболтус! Смерти действительно не боюсь. Но лезть на рожон не буду! - и, пригнувшись, он побежал в сторону окопов.
- Ну, дед! Ты чего, шуток не понимаешь?! - поднимаясь на ноги, прокричал вдогонку удаляющемуся Фомичу Балашов. В ответ дед только махнул рукой - давай, дескать, быстрее. Первый взрыв бухнул где-то далеко. Земля дрогнула. В высь взвился столб дыма. Это подстегнуло Федора - он тоже пригнулся, и быстро побежал вслед за Фомичом. С каждой секундой взрывы раздавались всё ближе и ближе. Земля уже ходила ходуном. Дымом заволокло всё небо. Запыхавшийся Фёдор спрыгнул в окоп, чуть не на голову Фомичу.
- Ну, полегче, - проворчал дед, - прыткий какой. Не хватало, чтоб ты мне еще шею свернул. На том свете засмеют.
- Ладно, не ворчи, я ж не специально, - огрызнулся Балашов, ты здесь так спрятался, что тебя и не видать. - Вот, бля!!! - матюгнулся Фёдор, - фуфайку-то на пригорке оставил! Ведь новая совсем!
- Не боись, Федька, авось в нее бомба не попадёт, - утешил парня Фомич.
- Как же, на авось надейся! - крикнул Балашов, выпрыгивая из окопа.
- Ты куда, паря! Сдурел совсем! - заорал дед, но Фёдор его уже не слышал. Он нёсся к пригорку, на котором забыл свою злополучную фуфайку. Схватив забытую вещь, Балашов бросился обратно к окопам. Воздух разрывался под тяжестью железа падающего с неба, издавая жалобный стон. От свиста закладывало уши. До окопа оставалось рукой подать, когда прямо к его ногам упал снаряд. Неожиданно для Балашова время остановилось. Замерло, превратившись в густой кисель. Звуки исчезли. И сам он застыл, не закончив движения. Лишь лихорадочные мысли с быстротой молний сквозили в голове:
- Всё, конец!!! Что делать!!! Что…
Снег таял вокруг раскалённой болванки. По её поверхности огненными змеями побежали трещины. Из них зловеще полыхнуло пламенем. Фёдор рванулся, из последних сил стараясь разорвать сковавшее его оцепенение. И у него получилось. Он двигался, тогда, как всё вокруг напоминало застывший фотоснимок. Последним усилием Фёдор перевалился в окоп, продолжая удерживать в поле зрения смертоносную игрушку. Наконец она раскололась, яростно выплеснув наружу поток огня. От неё медленно отделялись и плавно поднимались в воздух осколки. Неожиданно время обрело прежний ритм. Все стало на свои места. Рядом рявкнуло, и Федора словно ударило доской по ушам. В глазах потемнело. Пространство, свернувшись в точку, перестало существовать. Вместе с ним перестал существовать и Балашов.
* * *
- Ну, как ты не можешь в толк взять! - надрывался Фёдор, разбрызгивая вокруг себя слюну. - Видел вот этими глазами, как бомба треснула, словно спелый арбуз. Трещины побежали. А все вокруг стоят, как вкопанные, и никто даже не шевелиться! Понимаешь, никто! Я до окопа кое-как дотянул, и тут как рванёт! Ты мне чего, не веришь, что ли?!! - заорал Балашов, вцепившись в отвороты шинели молоденького лейтенанта Петрова из медицинской части.
- Тихо ты, не ори! - прикрикнул на Фёдора лейтенантик. - Не верю! Ты вот, наверное, не знаешь, что человеческий глаз инерционен…
- Я же видел! - перебил лейтенанта Балашов.
- Тогда, ты, Балашов - феномен. Тебя изучать надо! Возможно, - предположил медврач, - твой организм в критических ситуациях переключается в специальный режим - аварийный. Все процессы в нем ускоряются в десятки, а то и сотни раз. Время воспринимается совсем иначе, - продолжал развивать он свою мысль. - Силы возрастают многократно. - Ух, изучить бы технологию включения этого твоего аварийного режима! Как только война закончится, обязательно займусь этой темой. Ты только представь, если бы все люди знали эту технологию. С такими возможностями… Изучим её после войны, если живы будем. Технология Балашова - звучит?
- Звучит, - ухмыльнулся Балашов. - Слушай Петров, - Фёдор махнул рукой в сторону толпы людей, стоявших неподалёку, - чего это там за представление?
- Так ты не в курсе? - удивился Петров, - вчера к нам из штаба прибыл полковник Голохватов с проверкой.
- Чё за проверка? - заинтересовался Балашов.
- Да так! Высокое начальство считает, что слишком много раненых в тыл отправляем. Дескать, если дело так пойдет, воевать будет некому. Крыса тыловая! Знаешь, сколько калек на передовую сейчас отправим? Тебя тоже, кстати…
- Да хрен с ним, я-то себя уже сносно чувствую…, - Фёдор с любопытством наблюдал за группой раненых, - слушай Петров, давай поближе подойдём. Смотри, как там страсти накалились!