Мерзкий дождик, моросивший с самого утра, неожиданно прекратился. Хмурый день плавно и незаметно перетёк в мрачный вечер, когда перед глазами промокшего до костей путника выросла серая громада замка. Замок построенный как положено - на возвышении, был окружен со всех сторон глубоким рвом. Издалека он выглядел неприступной крепостью. Уже смеркалось, когда путник, наконец, достиг замковых ворот. Постояв некоторое время в нерешительности, он постучал окованным металлическим концом посоха в массивную створку двери. Ответа не было. Путник постучал еще раз. За воротами послышались какая-то возня и невнятное бурчание.
- Кого принесло? - раздался ворчливый голос, и на уровне глаз путника открылось маленькое окошко. Появившаяся в окошке красная небритая физиономия охватила путника с ног до головы презрительно-брезгливым взглядом.
- Чё надо? - спросила рожа, обдав пришельца непередаваемым ароматом застарелого перегара сдобренного изрядным количеством чеснока.
- Позвольте смиренному путнику переночевать, - сказал пришелец.
- Ганс! - донёсся до путника чей-то крик. - Гони его в шею!
Страж еще раз внимательно оглядел поношенную, заляпанную грязью одежду скитальца:
- Проваливай! Хозяин не любит голодранцев! Вон там, - он махнул рукой, - за холмом, деревенька. Там господин селит своих смердов. Там тебя приютят.
- Спасибо, добрый человек! - поклонился странник. - Да пребудет с тобой Господь. Он развернулся и зашагал в указанном направлении.
- Эй! - раздался ему вслед запоздалый крик стража. - Постой! Пришелец обернулся. Массивная дверь, обитая для прочности железными полосами, была открыта, и в образовавшейся щели торчала голова бдительного защитника замка. - Ты священник? Монах?
- Да, я смиренный служитель Господа нашего Иисуса Христа!
- Вот ты-то мне и нужен! А я-то только после твоих слов понял, что ты монах! Другой бы меня матом обложил, а ты: "спасибо, добрый человек". Так нормальные люди не говорят. И уж больно твоя сутана ветхая и грязная: оборванец, да и только.
- Я странствующий монах. Живу, чем Бог пошлёт.
- Оно и видно, - согласился страж, - что он тебя посылает и посылает. Так ты, небось, еще и читать умеешь? - поинтересовался Ганс.
- И писать, и разные языки разумею, - усмехнулся монах.
Ганс с удивлением уставился на монаха, словно на заморскую диковинку:
- Ну-ка, святой отец, поругайся как-нить не по-нашему, по-заморски! - попросил он Петра.
- Я не умею ругаться, - ответил монах, - это грех!
- Грех, - наставительно сказал Ганс, - это когда ты испортил воздух во время обедни. Он громко заржал, считая свою шутку удачной. - Иисус тоже ругался, недаром он был сыном сапожника…
- Он был сыном плотника, - поправил стражника Пётр.
- Пусть плотника, всё едино! А когда его прибивали к кресту, он ругался так, что стоящие рядом солдаты, привыкшие ко всему, закрывали ухи руками, чтобы не слышать.
- Не кощунствуй! - пытался остановить поддатого стража Пётр. Но Ганс разошёлся не на шутку:
- А потом понабежали всякие в сутанах и рясах! Напридумывали небылиц! А-а-а! - он в сердцах махнул рукой. - Ладно, иди - хозяин ждёт! Джон!!! - заорал страж во всю глотку. В приоткрытую дверь высунулся грязный мальчуган. - Проводишь святого отца к барону! - приказал Ганс, погрозив мальчишке пальцем. - И смотри у меня, не балуй!
Большой пиршественный зал был сегодня тих и мрачен. Из огромного количества факелов, в изобилии развешанных по стенам, тускло чадили всего лишь два: в отсутствии гостей барон экономил. Закопчённые лики благородных предков барона с немым укором смотрели на своего жадного отпрыска из позолоченных рам. Во главе длинного дубового стола, уставленного разнообразной снедью, в гордом одиночестве восседал хозяин замка - доблестный барон Вольдемар. Дверь в залу тихонько скрипнула, и сквозь маленькую щелку в зал просочился босоногий мальчишка:
- Ваша светлость, я монаха привел!
- Молодец! - проревел барон, бросая мальцу недоеденный кусок мяса. Мальчишка ловко поймал подачку господина и спрятал жирный кусок за пазуху.
- Тащи сюда эту святую задницу! Для него есть работёнка!
- Он за дверью, мой господин, - пропищал мальчонка, распахивая ворота пошире. Из темного коридора под тусклый мерцающий свет факелов выступила аскетическая фигура священника.
- У-у-у! - присвистнул барон, - шкилет, а не монах. У меня узники в подземелье толще! Читать-писать точно умеешь?
Монах кивнул.
- А то смори! Дыба у меня на зависть соседям! И палач лучший на всю округу! Ладно, не боись, это я так, для острастки. Отдай посох мальчишке, а сам садись за стол. Слушай, святой отец, ты от голода за столом копыта не откинешь? Нет? Всё равно, делай как я! Своей огромной, заросшей рыжим волосом ручищей он ухватил ножку запеченного до хрустящей корочки гуся. Ухватив другой рукой за вторую ножку, барон одним резким движением разорвал гуся на две половины, при этом залив жиром свой парадный камзол. В одну половину он впился своими крепкими желтыми зубами, а вторую протянул священнику:
- М-м-уй, - невнятно промычал барон, - жуй, говорю.
Схимник отшатнулся от протянутого куска:
- Нет! Нельзя сейчас! - замахал он руками. - Пост!
- Пост? - удивился барон, но жевать не перестал. - А я и не знал! - он отхватил от гуся огромный еще один кусок. Маленькие косточки жалобно хрустели под напором его крепких зубов. - Мой священник, отец Калеб, царство ему небесное, - барон сыто рыгнул, - помер аккурат под Рождество. Он поднял со стола полуведёрный кубок и приложился к нему. Его кадык задергался в конвульсиях - вино в кубке стремительно убывало. Поставив пустой кубок на стол, барон отёр рукавом губы и продолжил:
- Царство ему небесное. А какой был человек - не тебе чета! Дородный, кровь с молоком, в обхвате, что сорокаведёрная бочка - настоящий священник! А какие проповеди читал… Моих пропойц раньше дубиной на проповедь загонять приходилось. А как только Калеб появился, сами вприпрыжку бежали, чтоб, значит, места получше занять.
- Кое-что из его проповедей я уже слышал. От стражи, - пояснил Пётр.
- Вот видишь, - обрадовался барон, - даже моя тупая стража слово Божие разумеет. Но после смерти Калеба, хорошего священника я так и не нашел. Никто не хочет ко мне идти - боятся моего тяжелого ндрава. Да какой, к четям собачьим, нрав. Ну, замучаю одного-двух на дыбе, за ребро повешу, башку срублю, но не за просто так же. За дело! Если без этого, так кто ж меня уважать будет? То-то, что никто! Но церковь до сих пор пуста. Все праздники и посты мимо нас. Следить-то за этим некому. Крестьяне скоро взбунтуются, мрут собаки в этом годе как мухи. А отпеть опять некому. Обвенчать и покрестить тоже никто не может. Оставайся-ка ты у меня! - вдруг предложил он монаху. - Хватит уж тебе по дорогам шастать. А здесь свой постоянный приход, церковь. Отъешься со временем, будешь не хуже Калеба. Оставайся, а?
- Спасибо тебе за всё, добрый человек, - ответил монах. - Но я не могу остаться. Я в поиске.
- И чего ты ищешь? - заинтересовался барон.
- Истину. Ответ на один вопрос. Очень простой вопрос…
- Так ты спроси у меня, - перебил его Вольдемар, - может, я знаю!
- Зачем возник этот мир? Зачем создал его господь таким, каков он есть? За долгие годы я так и не смог найти ответ, - устало сказал Пётр.
- И это всё? И из-за этого стоило сбивать себе ноги, таскаясь по дорогам? Недоедать и недосыпать? - удивился барон. - Да любой сопляк знает ответ!
- Для чего? - тихо прошептал монах.
- Да шоб было! - оглушительно расхохотался барон.
- Что было? - еще тише прошептал монах.
- Всё!!! - барон подвинул поближе к себе серебряное блюдо с жареным поросенком. - Вот этот жареный поросёнок хотя бы, - он с хрустом вывернул его заднюю ногу и с жадность впился в нежнейшее мясо. Жир стекал по его черной жесткой бороде, капая на кружевной воротник. Но барон не обращал на это ни малейшего внимания. - И как эти балбесы при дворе жрут мясо маленькими вилами, - сказал он задумчиво, - руками намного удобнее! О чем это я? Да! Чтоб жратва была, вино, бабы потные, охота, сражения. И самое главное, это шоб я был! Если меня не будет, то на хрена всё остальное нужно? Вот она истина, и к бабке ходить не нужно. Убедил?
Монах отрицательно качнул головой:
- Да простит меня владетельный синьор, нет!
- Ну, как знаешь, - барон взял в руки нож и с задумчивым видом принялся ковыряться острым кончиком в зубах, вычищая застрявшие волокна мяса. - Не хочешь, держать не буду. Иди своей дорогой. Только кой чего прочитаешь мне, да ответы отпишешь, и все - свободен. Ищи свою истину. Да, вот еще, - барон отвязал с пояса увесистый мешочек и бросил его монаху, - зайди в мою деревню: мертвых отпеть, родившихся покрестить, ну, в общем, сам знаешь чё делать надо. Учить не буду. Монах покорно кивнул головой, но денег не взял. Барон удивлённо приподнял одну бровь:
- Это плата за работу!
- Господь мне отплатит сторицей! Я всё сделаю, как положено!
- Как знаешь! - сказал барон, забирая деньги обратно.
Первыми заметила вошедшего в селение монаха, конечно же, вездесущая босоногая ребятня. Гурьбой сбежались они посмотреть на незнакомца, вторгшегося в размеренную тихую жизнь села. Вслед за детьми потянулись люди постарше. При виде странствующего монаха многие из них становились на колени и смотрели ему вслед глазами полными надежд. Со всех сторон слышались просьбы, мольбы о помощи, как будто священник мог одним взмахом руки решить все их проблемы. Последним появился опрятно одетый крепкий старик, с длинной окладистой бородой и цепким пронзительным взглядом, сверкающим из-под кустистых седых бровей.
- Староста, - догадался монах.
Невзирая на раскисшую под дождем дорогу, у самых ног монаха старик рухнул на колени, забрызгав свою чистую одежду жидкой кашей грязи:
- Во имя Господа нашего, помощи просим! Святой отец, не дай невинным душам гореть в Геенне Огненной! - обхватил он руками грязные ноги монаха. Петр перекрестил старосту и обнял его за плечи:
- Поднимись, сын мой! Мне ваше горе ведомо! Господь воздаст вам за все ваши страдания!
Старик медленно и тяжело поднялся с колен.
- У-у-у! Ирод! - погрозил он кулаком в сторону замка. - Пускай этому кровопийцу воздастся по заслугам! Если не на этом свете, то хотя бы на том!
Как причудливо порой распоряжается судьба: радость и горе, жизнь и смерть иногда идут рука об руку. Так было и здесь, в этом доме, где монаху пришлось одновременно отпевать покойника и крестить новорожденного младенца. Молодая женщина, с опухшим от слёз лицом, сидела у ног лежащего на столе мертвеца. В другом углу комнаты исходил криком голодный ребёнок, но она не реагировала на крик, тупо уставившись в одну точку. Покойник, моложавый мужчина средних лет, видимо был мужем несчастной, обезумевшей от горя женщины. Монах ласково погладил женщину по волосам.
- Терпи милая, терпи, - тихо сказал Пётр. - Бог терпел и нам велел.
- Да как же я одна-а - а теперь, - вдруг запричитала женщина, - без кормильца-а-а! На кого ты меня покинул, сокол ты мой ясноглазый! Она уткнулась лицом в грудь монаху, рыдания сотрясали её тело. Как мог Пётр пытался успокоить несчастную:
- Ты не одна. Господь, он всегда с нами. Он не даст тебя в обиду. Поверь. Ведь все мы - дети Божьи. Именно дети, а не рабы, как считают некоторые. И заботится он о нас, как о чадах своих. И у тебя осталось самое ценное сокровище в мире - твое дитя. Родное. И ты заботься о нем, а Господь позаботится о вас.
Женщина перестала рыдать, лишь продолжала тихонько всхлипывать. Словно опомнившись, она кинулась в угол к ребенку, и через мгновение он затих.
Только поздним вечером, когда все мёртвые были упокоены, все молитвы прочитаны, все окрещенные младенцы получили, наконец, имена, Петру удалось перевести дух. В изнеможении он опустился на придорожный камень, устало сложив руки на коленях.
- Святой отец, - окликнул его кто-то.
Петр обернулся на голос. Женщина с маленьким ребенком на руках, новоиспеченная вдова, это её мужа сегодня похоронили на сельском кладбище.
- Святой отец, - снова повторила она, - у тебя с утра крошки во рту не было. Я накормлю. Ночь на дворе, пойдем, переночуешь у меня. Монах в ответ на это предложение лишь согласно качнул головой.
"Что может быть лучше горячей пищи, когда желудок пуст, натопленной тёплой избы в холодный дождливый вечер, простых радостей жизни вместо бесконечного поиска ускользающей истины? - молча размышлял Пётр, тщательно пережёвывая овсяную кашу, приготовленную вдовой. - Так хочется всё бросить и остаться здесь навсегда".
- Отче, - опять женщина оторвала Петра от невеселых дум. - Ты вернул меня к жизни. Спасибо тебе. Я уж было хотела совсем…, - она опустила голову. Нахлынувшие воспоминания прочертили на её щеках две мокрые дорожки, - …совсем в омут. А о Патрике, о кровиночке своей, и забыла совсем. Но ты напомнил мне о главном. Ты прав святой отец, дети… для них Господь создавал этот мир… Хороший или плохой, я не знаю. Но для них.
И монаху ничего не оставалось, как согласиться с ней.
Наконец-то благодатное солнце явило миру свой лик. Теплый весенний ветерок сдул с молодой клейкой листвы последние капли дождя, и лес вдруг ожил, заиграл яркими красками, защебетал птичьими голосами, зашуршал множеством маленьких лапок и ножек. Монах остановился и вдохнул свежий лесной воздух полной грудью.
- Красота! - выдохнул он. - Райские кущи, сады Эдема! И всё это здесь, на земле, нужно только всё это рассмотреть!
Неожиданно просека круто повернула, и монах уткнулся в поваленное дерево, лежащее поперёк дороги. На дереве сидел лохматый мужик, заросший густой черной бородой по самые глаза. Он лениво ковырялся пальцем в носу. Увидев монаха, чернобородый оглушительно засвистел.
- Эй, братва! - заорал он на весь лес. - Это нищий монах, у которого кроме молитв и драной сутаны взять больше нечего! Ближайшие кусты затрещали, выпуская на дорогу пятерку волосатых нечесаных оборванцев. С ближайших деревьев спрыгнули три лучника в зеленых одеждах.
- Опять без добычи! - ревел всё тот - же звероватый мужик, сидевший на поваленном дереве. - Проклятый дождь всех распугал! Только оборванцы, вроде нас, шастають! Он слез с дерева и вразвалку подошёл к монаху:
- Для успокоения души хоть этому святоше в морду залезть! Со всех сторон раздался веселый одобрительный смех. Он размахнулся, намереваясь ударить монаха, но кто-то перехватил его руку.
- Остынь, Обух! - со сталью в голосе сказал человек, держащий мужика за руку. Обух обернулся. Остановивший его человек бесстрашно смотрел своими серыми глазами прямо в глаза разозленного разбойника. И страшный Обух под этим взглядом как-то сразу сник и скис.
- Ты чего, атаман? - пробасил Обух.
- Это не я чего, это ты чего, Обух, - спокойно сказал атаман, отпуская руку чернобородого. - Башка у тебя здоровая, шо у коня, а вот мозгов кот наплакал. Вспомни-ка, чего это ты ко мне в лес прибежал, а?
- Да ладно, атаман, чего старое вспоминать, - сконфуженно отозвался Обух.
- Не я это начал! - резко оборвал его атаман. - А прибежал ты ко мне, милый друг, потому, что все тебя сирого забижали. И барон, и староста, и солдаты. А теперь, значит, всё - сильным стал? Таперича, значит, можно и несчастному монаху в рыло дать?
- Атаман, - обиженно засопел Обух, - может забудем, а?
- Я-то забуду, - ответил атаман, пристально глядя Обуху в глаза, - а тебе не советую! Ну, святой отец, - атаман хлопнул монаха по спине, - пойдем, отдохнёшь у нас, откушаешь. Мы ж не звери лютые, а люди, как-никак.
Солнце, уставшее за день, наконец-то улеглось спать, и лес наполнился умиротворяющим мраком. Лесные братья, собравшиеся в этот поздний час возле костра, вели свой неспешный разговор.
- Вот скажи мне, святой отец, ты зачем из обители ушел? - прищурясь, спросил монаха атаман. - Разве тебе там плохо жилось?
- Нет. Мне нравилось в обители, - честно ответил Петр.
- Но все-таки, ты ушел оттуда, - гнул свое разбойник, - ушел бродить по дорогам в поисках истины. И правильно сделал! Ведь истина - это свобода! Можно бесконечно долго её искать, но так и не понять, что ты её уже обрёл. Обрёл, просто став свободным. Бог создавал этот мир для свободных людей. Подумай сам, какой отец захочет, чтобы его чада были невольниками. Рабами. Враки все это!
- Согласен, - кивнул монах. - Все мы дети Господа нашего.
- Это выдумали знатные сеньоры, чтобы лишить простых людей свободы! - продолжал изливать душу атаман. - Никто и никогда не выгонял Адама и Еву из рая: они были свободны в своих поступках. Они ушли, как выросшие дети покидают отчий дом. И самое главное, монах, свободный человек имеет выбор. Он выбирает свою судьбу, а не плывет, словно дерьмо по течению. Иисус выбрал смерть, чтобы искупить наши грехи, он был по-настоящему свободным человеком. Я сам ушел в лес, чтобы обрести свободу. Не потеряй её, монах. Она - самое ценное в этом жестоком мире!
Пыльная дорога серой лентой исчезала в бесконечности. Оставались позади большие и маленькие города, села, веси, замки, но истина до сих пор оставался где-то далеко.
- Неужели наставник был прав? - Петр тяжело вздохнул. - В этом мире ответа нет! Неужели больше ничего не остается кроме слепой веры! Нет! Должен же кто-то, в конце концов, знать! Поговаривают, что где-то в черных горах живет уже не одну сотню лет святой пещерник, якобы познавший тайну бытия. Скорее всего, еще одна сказка, но проверить стоит.
- Святой отец! Святой отец! Подожди! - донёсся до монаха чей-то крик. Он обернулся. Со стороны селения, которое он оставил сегодня утром, к нему бежали двое молодых: парень и девушка. Поравнявшись с монахом, они упали перед ним на колени.
- Отче! - заплакала девушка, уцепившись в край ветхой сутаны монаха. - Отче, не дай загубить любовь! Спаси её!
От такой необычной просьбы монах опешил:
- Дети мои, чем я могу помочь?
- Обвенчайте нас, святой отец! - с надеждой глядя монаху в глаза, тихо попросил парень.
- Здесь? - изумился монах. - К чему такая спешка? Венчание - это таинство! Как же без родительского благословения?
- Я сирота, - опустив голову, сказал парень. А она…её…, - его голос задрожал и сломался.
- Меня отец просто продал, - закончила за парня девушка, - как корову или лошадь, какое уж тут благословение. Отче, не дай умереть нашей любви! А что венчаемся не в церкви, так разве ж будет господь противиться двум любящим сердцам? Разве не ради любви создавал он наш мир? Если это не так, во что же остаётся тогда верить?
- Я помогу вам, дети мои! Я думаю, Господь сам разберётся, кто прав…
- Святой отец, - перебил его парень, оглядываясь назад, - если можно быстрее!
Монах тоже посмотрел вдаль: со стороны посёлка к ним приближалось облако пыли.
- Это по наши души, - тяжко вздохнув, произнёс парень. - Святой отец, пожалуйста, быстрее! Или всё пропало!
Монах торопливо перекрестил влюбленных, скороговоркой произнёс молитву и торжественно сказал:
- Поднимитесь, дети мои! Теперь вы муж и жена! Перед лицом Всевышнего я подтверждаю этот союз! Будьте счастливы! Аминь!