Он не удержался, сорвался на бег, вскочил в авто, а когда мотор с первого раза не завелся, сердце едва не вырвалось. Он застонал то ли от боли, то ли от беспомощности, но вторая попытка оказалась удачной, еще не успевший остыть мотор, заворчал, просыпаясь, а авто мелко затряслось, будто продрогнув на холодном ветру. Надо его, когда оставляешь одно на улице, чтобы не замерзло, попоной накрывать.
Авто сорвалось с места скачком, будто конь, которому всадили в бока шпоры. Шины его заскрипели, провернувшись несколько раз на месте, прежде чем зацепились за мостовую.
Попадись ему навстречу полицейский - упек бы в участок за нарушение общественного порядка, потому что Шешель гнал авто на предельной скорости будто бы решив проверить - насколько соответствуют истине цифры на его спидометре и действительно ли оно может развивать подобную скорость или они рассчитаны лишь на то, чтобы привлечь покупателя.
Он вписывался в повороты по таким траекториям, что авто наклонялось на один бок, чуть приподнимаясь и едва не вставая на два колеса вместо четырех, и казалось, что оно либо перевернется, либо начнет скользить по мостовой, пока его не остановит стена дома или столб.
Как заноза засела мысль: "Зря оставил Спасаломскую. Нужно было под любым предлогом быть с ней".
Ей что-то угрожало. Но откуда эти мысли? Как озарение какое-то. Но он привык верить таким озарениям. Если бы они изредка не посещали его, он давно бы уже сгнил в могиле, а так - гнили другие.
Ехать с пистолетом за поясом было крайне неудобно. Дуло больно уткнулось в пах, а край рукоятки - подпер живот, сдавив желудок, который, в свою очередь, тоже чуть переместился вверх и теперь мешал легким вволю наполняться воздухом.
Потерпев минуты две, Шешель понял, что мысли о пистолете начинают занимать слишком много места в его сознании. Он переложил пистолет в куртку, успокоился, стал дышать ровнее, а то разволновался, прямо как новичок, отправляющийся в первый полет, а из-за того, что опытных пилотов осталось мало, то в пару ему никого не дали. Не успокоишься - полет может закончиться в бурьяне или в лесу, но никак не на летном поле.
Но ему-то, ему-то что сейчас грозит? Внезапно проросший сквозь брусчатку столб или яма, образовавшаяся от того, что грунтовые воды подмыли мостовую и она стала похожа на ловушку, которую устраивают в лесу охотники, - присыпают неглубокую яму ветками и землей и ждут неподалеку, когда в ловушку попадется какой-нибудь зверь. Но кто же будет охотиться в городе таким экзотическим способом?
Он неожиданно понял, что вот уже с минуту, а может и поболе, за дорогой совсем не следит, руки его сами выполняли маневры, будто жили самостоятельной жизнью и крутили штурвал авто, не согласуя свои действия с мозгом.
Лицо Шешеля оставалось невозмутимым. Увидев впереди людей, пролетку или другой экипаж, он предупреждал о своем приближении долгим противным гудком клаксона, не убирая с него пальцев, пока ему не уступят дорогу. Авто и пролетки прижимались к обочине, пропускали его, сторонились, точно это прокаженный.
Невозмутимость его было ложной, наигранной. Чувства не прорывались наружу, кипели внутри, как под толстой коркой застывшей магмы, в которую превратилась его кожа. Они не могли пробить ее. Что-то било только в глаза.
Он знал, что опоздал, но все гнал и гнал авто вперед, будто мог обмануть время, а стрелки на часах, развешанных по улицам так же щедро, что и фонари, начнут двигаться в обратную сторону, стоит ему еще чуть-чуть увеличить скорость. Всего на триста тысяч километров в секунду. Тогда бы на финише его ждал приз куда как ценнее, чем тот, что вручили ему после победы на Императорских гонках.
Он гнал от себя плохие мысли, но они уже поселились в его голове, проросли как сорняки, стали разъедать ее, как кислота, и, как он ни старался избавиться от ощущения, что все уже напрасно, ничего у него не получалось.
Так ведь действительно на все махнешь рукой и направишь авто в ближайший столб.
Еще один поворот, и он въехал на улицу, где стоял Дом Свирского, остановился поодаль, так чтобы из дома авто его заметно было, лишь если очень сильно в высунуться из открытого окна. Авто его ничем не примечательное, благо свет фонарей почти не освещал его, ложился чуть в стороне, и поэтому оно оказывалось укрыто вечерней мглой, да и вдоль улицы других авто, брошенных отлучившимися по делам хозяевами, стояло предостаточно.
Было еще не слишком поздно. Вечер только начинался. У Шешеля оставалась надежда опять застать Свирского дома или перехватить его прямо возле входа. Разыскивать его по всему городу - задача сложная, осуществимая разве что, если в помощь ему дадут десяток-другой полицейских.
Но с полицейскими лучше не встречаться. Наметанный взгляд по отвисшему карману куртки сразу определит, что там лежит, возникнут ненужные подозрения. Шешеля на время могут упечь в участок, чтобы выяснить личность, свериться по штрафной картотеке, не значится ли таковая там, и убедиться - не задумал ли он каких противоправных деяний, а он-то как раз задумал, поэтому, чтобы выбраться из участка, придется врать напропалую.
Окинув взглядом дом, Шешель увидел свет лишь в двух окнах на первом этаже, а второй оказался погруженным в ночь. Он опоздал. Самые худшие его опасения подтвердились…
Он подошел к воротам, нажал на кнопку звонка, и ему показалось, что он услышал, как в прихожей зазвенел колокольчик. Спустя несколько секунд дверь в доме отворилась, на порог вышел крепкий мужчина с короткой стрижкой. Он побрел к воротам неторопливой походкой, похожий сейчас на медведя оттого, наверное, что ноги его чуть косолапились, а ступни шаркали по дорожке. И еще - формой черепа. Лоб, чуть скошенный назад, словно специально для большей обтекаемости, производил впечатление чего-то очень крепкого, не менее прочного, чем броня. Пуля о такой лоб расплющится, как о стену, или срикошетит, уйдет в сторону. Размазанный по лицу нос говорил о том, что человек этот какое-то время провел на боксерском ринге.
Он остановился за оградой, взглянул на Шешеля, видимо, ничего не собираясь спрашивать и предоставляя ему право начать разговор первым. Может, он и говорить-то не умел, а только мычал или ревел, чтобы еще больше соответствовать образу.
Шешель мог, быстро просунув руку между прутьями, схватить слугу за пиджак, пока инстинкты не заставили того почувствовав угрозу, отпрянуть назад - тогда он стал бы недоступен, потом притянуть к себе, ударив лицом, которое сейчас заливал свет с улицы, о прутья ограды, чтобы с первого же раза лишить сознания, и, пока тело еще не обвисло и не повалилось, нашарить у него в карманах ключи от замка и только потом выпустить из рук. Его неторопливость не обманула Шешеля. Противник перед ним был опасный. Он может молниеносно провести удар, так что и не заметишь, отчего оказался в бессознательном состоянии. Но все же отмахнуться он не успеет. Шешель опередит его.
- Чем могу? - спросил человек. Голос у него был утробный, глухой, точно он из склепа говорил.
- Я хочу поговорить с графом Свирским.
- Его нет сейчас дома. Он уехал минут двадцать назад.
- Вместе с товарищами?
- Да, как обычно.
- Куда?
- Этого он мне не говорил.
- Вел он себя тоже как обычно?
- Вы из сыскной полиции? - Разговор стал утомлять слугу.
- Нет.
- Тогда я не буду больше отвечать на ваши вопросы. Я не знаю вас и прошу уйти.
- Ну что же, благодарю и на этом.
На прощание он все еще мог осуществить свою затею и проникнуть в дом. Слуга по-прежнему не ждал нападения. Но на это уйдет время. Минут пять. Лишь для того, чтобы убедиться, что Свирского дома нет. Не стоит. Шешель был уверен, что слуга не врет. А то оставил бы после себя, добираясь до Свирского, несколько разбросанных по всему дому бесчувственных тел: возле входа, на лестнице, в коридорах. Жаль что завершающим аккордом тело самого Свирского не станет. Но ничего это не изменит. Ничего. Шешель понимал это уже сейчас. Обычно к такому выводу приходишь, когда уже все позади, тело противника валяется возле твоих ног, в закрытую дверь ломится полиция, а у тебя нет ни времени, ни возможности сбежать.
Взгляд слуги жег ему спину, а потом то ли он вошел обратно в дом, то ли Шешель перестал интересовать его, но чувство, что за ним подглядывают, пропало у пилота еще до того, как он дошел до авто.
Может, и к лучшему это. Теперь они встретятся на нейтральной территории. Вот только где искать его? Город большой. Ночи не хватит, чтобы обойти его. Не так давно с такой же проблемой столкнулся Свирский. Теперь они поменялись местами.
Самый быстрый способ найти Свирского - это остаться здесь, возле его дома, и подождать, пока он не вернется после ночного гуляния. Уставший, чуть навеселе, даже со своими дружками, он будет представлять такую легкую добычу, что Шешель легко справится с ней, не прибегая к помощи пистолета.
Но город этот пока остается ему чужим, лишь позволив ему на время остаться здесь, как позволяет сделать это крупное животное насекомым, которые сели ему на спину, потому что просто не замечает их. Начни они досаждать ему, то перевернется вверх ногами и растопчет насекомых, или хвостом прогонит, или в воду окунется, и тогда все они утонут.
Уехать отсюда? Он еще не обсуждал этот вопрос со Спасаломской. Они вообще мало что еще обсуждали. Не стоит ее спрашивать о другом городе. Это поставит ее перед выбором. По сути, выбором ненужным. Потому что Шешель знал ответ на этот вопрос. Только звучал он несколько иначе:
"Сможет ли Спасаломская жить без киностудии?"
Он знал ответ.
"Нет".
Но даже если и сможет, то она изменится, станет другой и начнет медленно умирать душой. Лучше не ставить ее перед таким выбором. Но как же тогда? Терпеть самому?
Он издали заметил авто Спасаломской. Скорее даже не увидел, а догадался, что то красное пятно возле ее дома - авто. Он нажал на педали, увеличивая скорость, как бегуны при финишном спурте ускоряются, если у них остались еще силы, а ноги не заплетаются. Припарковался позади красного авто, выскочил прочь, даже не потрудившись дверцу закрыть, взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки - одну или две. Дыхание у него сбилось, а сердце от напряжения заколотилось, заволновалось, как близкий к взрыву паровой котел. Сколько он ни стучал в дверь, сколько ни жал дверной звонок, никто внутри не откликался, не шел к нему, точно все там оглохли.
Он приложил ухо к двери, но слышал только, как бьется его сердце, да гудит кровь в голове, а чуть позже он различил, как тикают за дверью часы, но больше никаких звуков оттуда не раздавалось. Только тишина. Пугающая тишина, как в склепе, пыльная и мертвая, от которой начинает пробивать озноб. Наверное, вместо обоев стены у нее обклеены плакатами фильмов, в которых она снималась.
"Где все? Где служанка?"
Он мог бы чуть надавить плечом на дверь, а если бы она не поддалась, отойти от нее немного, разбежаться и удариться в нее всем телом, как тараном, вышибить ее, снести с петель. Будет не так уж больно.
Дверь оббита кожей с внутренней стороны, а под ней для шумоизоляции - вата.
Но зачем? Ведь там нет никого, а если кто из соседей услышит звук падающей двери, подумает, что в отсутствие хозяйки в дом ее решили залезть грабители. Неопытные грабители, которые так и не научились обращаться с отмычками и не могут сделать все бесшумно. Возле выхода его будет ждать полиция.
Наверняка сторож или соседи слышали, когда Спасаломская ушла. Надо опросить их. Но Шешель чувствовал, что, пока он будет стучаться в соседние дома объяснять, кто он и что хочет, уйдет слишком много времени, а его-то у него как раз и не было. Совсем не было.
Он оперся спиной о дверь, начал сползать вниз на пол, сел на корточки, уставившись на пустую лестницу, как верный пес, успевший уже соскучиться по своему хозяину, и, лежа на коврике перед дверью, ждет не дождется, когда тот вернется домой. А тот все не идет и не идет. Перед глазами был туман.
Шешель увидел песочные часы, ощутив только сейчас, как неумолимо идет время, а песка в верхней части часов осталось слишком мало. Он потянулся к часам, чтобы перевернуть их и в какой уже раз попытаться обмануть время, но руки не послушались его, остались недвижимы.
В часах еще осталось несколько песчинок.
"Куда теперь? Город огромен. Почему она оставила авто здесь? На чем же она уехала? Взяла извозчика? Зачем?"
Голова напоминала улей, где мысли гудят, как пчелиный рой, не затихая. Конечно, он не приставлен к ней, чтобы следить за каждым ее шагом, но интуиция подсказывала ему, что он ей сейчас очень нужен. Он должен найти ее. Иначе случится что-то очень плохое, о чем и подумать страшно.
Он был зажат улицами и чувствовал себя крысой, оказавшейся в лабиринте. Воздух пропитан запахом сыра. Чтобы найти его, крыса мечется по ходам, ошибается, сворачивает не туда, куда нужно, натыкается на тупики, и ей приходится возвращаться назад, на прежнее место, и начинать все сначала.
От крысы он отличался только тем, что знал - в часах с каждой минутой песка остается все меньше, а потом, когда он кончится…
Запах. Как же он не ощутил его сразу? Она были здесь недавно. Тонкий запах духов растекся в воздухе. След его был не настолько сильным, чтобы Шешель мог идти по нему, как натасканная поисковая собака. Он нагнулся, пытаясь различить на мостовой отпечатки колес "Олдсмобиля".
"У Свирского есть загородный дом. Мне говорили. Место. Надо вспомнить место. Надо поехать туда".
Свет фар чуть отгонял темноту, но когда он выехал из города и уличные огни остались позади, то темнота окружила его почти со всех сторон и лишь впереди убегала, будто заманивала его куда-то, и тут же смыкалась позади авто. Он был как в коконе и, как ни приглядывался, не мог рассмотреть ничего далее нескольких метров. Там тянулся сплошной частокол темноты с едва различимой границей между ним и накрывшим его небом.
Авто подпрыгивало на колдобинах. Штурвал рвало из рук, сиденье, словно ожив, в самый неподходящий момент чуть подбрасывало Шешеля, точно хотело его вытолкнуть в окно, а авто - освободиться от человека и, оказавшись на свободе, уже не стиснутое со всех сторон домами, мчаться по дороге, как дикий скакун. Авто взбесилось. Примерно так чувствует себя ковбой, вздумавший оседлать буйвола. Он продержится на его спине секунд тридцать, а потом буйвол сбросит его, и хорошо, если вдогонку не поддаст рогом для безопасности, впрочем, сточенным и тупым. Такой удар оставит только синяки.
Чтобы не свалиться в кювет, Шешелю пришлось сбавить скорость. Сделалось удобнее, но нервы стали натягиваться от напряжения, и он вынужден был опять поехать побыстрее, пока на очередной кочке, во время прыжка, не прикусил себе язык, после чего опять поехал потише. Через минуту все повторилось.
Единственном ориентиром стали верстовые столбы. Они медленно наплывали на него из темноты, проносились мимо, так что не на всех он успевал различить написанные белой краской цифры. Он считал, сколько еще их осталось. Некоторые столбы были довольно старыми, но их, похоже, недавно выкрасили заново, подправили, и стояли они теперь ровно, как бдительные часовые на своих постах.
"Только бы баллон не лопнул. Только бы авто не сломалось. Только бы бензонасос не прохудился".
Чем больше думаешь о таком, тем больше вероятность, что какая-нибудь из этих неприятностей случится в дороге.
Что-то заскрипело под колесами, будто он наехал на полчище тараканов и каждую секунду давил тысячи хитиновых панцирей. По бокам стали мелькать деревянные перила, а глубоко под ними он заметил отблески луны на неспокойной воде.
"Еще не хватало, чтобы мост под ним провалился и он рухнул в воду".
Скорее эта мысль вызвала у него недовольство, а вовсе не страх.
Под колесами опять оказалась утоптанная земля с двумя выбитыми на ней колеями, меж которыми росла трава.
Он выключил фары, но незаметным не стал. Двигатель ревел слишком громко и мог распугать всех в округе. Это все равно, что кораблю во время тумана или ночью постоянно гудеть, чтобы о нем знали и обошли стороной. Иначе не избежать катастрофы.
Дом стоял на невысоком холме. Со всех сторон его обступали деревья. Подробностей в темноте Шешель различить не мог. Он уже привык к тому, что окна везде задрапированы портьерами, и даже если внутри горит яркий свет или тлеет огонь в камине, он так и остается в доме, а наружу ничего не выбирается. Вот и кажется, что дом лишен жизни, а на самом деле все не так.
Авто он бросил. Даже ключи оставил в замке зажигания. Чего бояться? Откуда в этой глуши возьмутся угонщики? А если и набредет кто на авто, то вряд ли позарится. Авто ерунда. Груда металла. Не стоит жалеть о нем.
Он перестал различать авто, отойдя от него шагов на двадцать. Оглянувшись, увидел, как позади него клубится темнота, заполняя низину, точно туман, из которого похожий на небольшой островок выступает холм с домом на вершине.
Шешель чуть наклонился вперед, взбираясь по пологому холму. Однажды нога угодила во что-то скользкое, поехала вниз, а Шешель, не успев выставить вперед руки, плюхнулся носом в землю. Молодая трава была мягкой. Шешель тут же вскочил вначале на четвереньки, потом на ноги, пошел дальше, но стал осторожнее.
Фонариком бы посветить, поводить им по темноте, погладить стены дома и дорогу к нему, чтобы опять не упасть, а то вдруг впереди попадется что-то более неприятное, чем проплешина в траве. Не взял он с собой фонарик, а если бы и взял, так ведь включи его всего на секунду - ничего не разглядишь, глаза к свету привыкнуть не успеют, зато свет этот наверняка заметят в доме. Заметят? Он отчего-то был уверен, что в доме кто-то есть. Догадка эта пока подтверждения не получала.
Из носа что-то текло - густое и клейкое.
"Кровь, конечно", - понял он, когда слизнул эту гадость языком. При падении он все-таки расквасил себе нос. Дышалось с трудом. Он сопел, как при простуде, когда нос забит слизью.
Шешель провел тыльной стороной ладони под носом, но кровь скорее всего не стер, а только размазал по всему лицу. Теперь оно было выкрашено в боевую раскраску, которая должна наводить ужас на врагов. Облегчение все же наступило. На пару минут дышать стало полегче. После он опять засопел.
Наконец-то. Душа возликовала, когда из темноты проступили очертания "Олдсмобиля". Шешель потрогал двигатель. Кожу на руке он уже не обжигал, но все еще оставался теплым. Работать он перестал минут тридцать назад.
Шешель подкрался к двери, молясь, чтобы под ногами не скрипнули доски, устилающие пол веранды. Звук этот стал бы похож на разрыв грома. Он шел осторожно, переводя вес тела с ноги на ногу, не спеша. Молитв его не услышали, или Шешель был не очень искренен. Сердце у него оборвалось, когда одна из досок его выдала. Он замер, точно на мину наступил, и стоит ему в сторону сойти, как она тут же взорвется, разрывая его тело на мириады кусочков.
Он смотрел на дверь, думая, что вот сейчас она откроется и на ее пороге появится Свирский или кто-то из его друзей. Ведь не могли же они не услышать скрип. Вот выйдут на порог. Удивятся, наверное, завидев неподвижную человеческую фигуру. Может, речи лишатся, подумав в темноте, что это статуя. Командор пришел! Приглашали они его или нет? А даже если и не приглашали, выйдут на порог - получат по заслугам.