- Что за особист? - спросил Гумилев. Въедливая манера Шибанова вникать в каждую деталь оказалась заразной.
- Был тут один… майор Кошкин. Тоже все интересовался, что за объект в Стрижавке строят.
- А с ним что случилось?
- Да сгинул в том же бою… Наши тогда почти все полегли. Мне, можно считать, повезло.
- Повезло, конечно, - поддакнул сидевший с краю Жигулин. - Мы в лесу в землянках спим, а ты в доме у бабы своей под боком!
- Дурак ты, - зло оборвал его Крюков. - Я за то, чтобы в отряде воевать, полжизни б отдал. Только что за боец из меня без ноги… А здесь - погано, фрицам кланяйся, полицаям кланяйся, старосте, бесу хитрому улыбайся. Иной раз думаешь - взять автомат, да всех крыс этих черных в распыл пустить. Самого убьют, конечно, но хоть напоследок повеселиться…
- Антон Алексеевич, - сказал Гумилев, - живой вы куда больше пользы принесете. Расскажите, пожалуйста, максимально подробно о ваших попытках проникнуть в ставку. Вот карта - если сможете нарисовать, куда и как вы шли, будет просто замечательно.
- Не пройти вам туда, - покачал головой Крюков. - Охрана там зверская. Я уж потом, после того, как Тарас Иваныч погиб, сам думал - как да что. Ничего так и не придумал. Со всех сторон - колючка, патрули, два кольца оцепления. Здесь и здесь - он ткнул пальцем в карту - танковые соединения, по два взвода. Легкой бронетехники вообще не счесть. Еще танковая рота стоит здесь, у аэродрома. Шоссе Стрижавка - Винница охраняется круглосуточно, там блокпосты стоят через каждые пять километров.
- А если здесь попробовать? - Теркин показал, где. - Тут покинутая деревня, немцев вроде нет.
- Это Бондари, - усмехнулся Крюков. - Мы там пятнадцать эсэсовцев положили, с тех пор они наблюдательный пункт оттуда убрали. Через Бондари пройти можно, но вот тут, у Коло-Михайливки, у немцев сосредоточены большие силы. Как раз здесь-то немецкие танки нас и встретили.
- Но вы напролом шли, а если попробовать тихой сапой?
- Попробовать-то не фокус. А вот пройти через это мелкое сито тут, ребята, надо невидимками быть.
Резкий стук в окно заставил Гумилева и Теркина вскочить на ноги, схватившись за автоматы.
- Кто это? - нервным шепотом спросил оставшийся сидеть Жигулин. На лбу его выступили крупные капли пота.
- Не знаю, - одними губами ответил кузнец. - Давайте пока вон в комнату спрячьтесь. Если полицаи, уходите через окно. Ефрем, выведешь?
- Ага, - часто закивал Жигулин. Он с трудом выбрался из-за стола и поманил Гумилева и Теркина в неосвещенную комнату, отгороженную от горницы плотной занавеской.
Василий первым делом бесшумно прокрался к окну и осторожно выглянул наружу. Видимо, он остался доволен увиденным, потому что повернулся к Гумилеву и успокаивающе кивнул головой:
- Все в порядке.
Все трое затаили дыхание. Было слышно, как кузнец тяжело протопал в сени, стуча своим костылем об пол. Заскрипела отворяемая дверь.
- Что ты все запираешься, Алексеич, - услышал Гумилев чей-то недовольный голос, - как будто прячешь кого! Я-то что, мое дело маленькое, а если вдруг немцы ненароком заглянут? У Пахоменки-то, слыхал, всю семью батогами пороли - показалось им, вишь, что дети у Петро слишком часто в лес бегают. Он кричит - ягоды они там собирают! - а ему: врешь, собака, ты с партизанами путаешься! И в батоги…
Лев заглянул в щелку. В дверях горницы стоял тщедушного сложения мужичонка с красными слезящимися глазами. Крюков не пускал его дальше порога, заслоняя своей широкой спиной занавеску и прятавшихся за ней гостей.
- Так то Пархоменко, - проговорил кузнец рассудительно. - У Петро просто вид такой - даже когда правду говорит, все равно кажется, что врет.
- Ну, смотри, Алексеич, - мокрые глаза мужичонки воровато ощупывали комнату, - мое дело совет добрый дать, по-соседски, как говорится. Да, я ж к тебе по делу. Махорки не отсыплешь мне до понедельника? В понедельник я в город поеду, оттуда привезу.
- Махорки? - переспросил Крюков. - Отчего ж не отсыпать. Пойдем, сосед.
- Куда это? - удивился красноглазый. - Кто ж табак в сенях хранит?
- Пошли, пошли, - кузнец взял его за плечо, легонько подтолкнул к двери - Ты ж за куревом пришел? Курева дам. А гостей я нынче принимать не намерен.
Он вернулся минут через десять, злой и встревоженный.
- Выходите, все в порядке. Прогулялся я за ним малость - он домой к себе вернулся. Верно, действительно за махоркой заходил.
- А чего хмуритесь тогда, Антон Алексеевич? - спросил Гумилев.
- Да не нравится мне что-то. Сам не пойму что, а вот только чую - что-то не так. Макар, конечно, мужик скользкий, но немцам вроде не стучит. Я бы знал, если что.
- Хочешь сказать, ты здесь все про всех знаешь? - насмешливо спросил оправившийся от испуга Жигулин.
Крюков пожал мощными плечами.
- Знаю, что гниловат тут народишко. Лучшие в лес ушли, а те, что остались, вертятся, как ужи на сковородке - и нашим, и вашим. Доверять никому нельзя.
- Что, и тебе? - не унимался Ефрем.
- По-хорошему - и мне нельзя. Откуда вам знать, может, я немцам уже давно продался?
- Ну и шутки у тебя, Антон, - скривился Жигулин. - Вот доложу товарищу Титоренке, он тебе мигом устроит просветление.
- Хватит ругаться, - оборвал его Теркин. - Мы еще дело свое не доделали. Давайте вернемся к карте, товарищи. Да про карту я уже все вам рассказал. Большому отряду в Стрижавку не пробиться. Маленькой группе - может быть, и получится. Будь у меня две ноги, я бы все-таки по реке попробовал спуститься. Знаете, как казаки в старое время делали? Тростниковую трубочку срезали и через нее дышали, под водой сидя.
- Это правда, - подтвердил Лев. - В византийских хрониках есть рассказ о том, как славяне незамеченными подошли так к самим стенам Константинополя.
Кузнец с уважением взглянул на него.
- Вон как, не знал. Казаки, значит, от них переняли. В общем, я бы так сделал. Вы вот про Бондари говорили - там сейчас поста немецкого нет, к реке можно свободно подойти. Оттуда, правда, до ставки километров пятнадцать, проплыть их под водой вряд ли кто-то сумеет. Но на берег можно выбраться за вторым кольцом оцепления, а это гораздо ближе. Семь-восемь километров - и вы, считай, уже в логове.
Крюков огорченно хлопнул себя по культе.
- И я бы с вами пошел! Плюнул бы на все, и пошел бы! Да только на кой черт я вам там нужен такой…
- Слышь, Алексеич, - неожиданно спросил Жигулин, пристально рассматривая кузнеца. Зрачки у него сузились, глаза, как маленькие буравчики, сверлили жесткое лицо Крюкова. - А где супруга-то твоя, Алена Ивановна? Я сразу как-то не сообразил, а теперь смотрю - холостякуешь ты.
У Крюкова задвигался на шее кадык.
- В городе Алена, - неохотно проговорил он. - Работу нашла.
- Ух, ты! - восхищенно воскликнул Жигулин. - Работу! Ну, повезло… и кем же она там трудится?
Кузнец посмотрел на него тяжелым взглядом.
- Тебе-то что, Ефремка? Тоже захотел грошей подзаработать?
Теркин хмыкнул, хлопнул Гумилева по плечу.
- Ну, ребята, вы тут поговорите, а мы покурим пойдем.
Крюков кивнул.
- Осторожней только, чтоб с улицы вас не увидали. Тут, знаете, любопытных глаз хватает.
Лев и Василий, закинув автоматы за плечи, вышли на крыльцо. Пока они разговаривали, на село упала ночь - темень стояла такая, что опасения кузнеца казались напрасными.
- Чего-то они между собой не поделили, - сказал Теркин. Доставать папиросы он не торопился. - И не вчера, а давно.
- Я тоже заметил. Не любят они друг друга.
- Как тебе кузнец?
- Да вроде нормальный мужик. А что, думаешь…
Теркин цыкнул зубом.
- Да не то, чтобы думаю… А только вот тоже какое-то у меня чувство смурное. Как кузнец сказал - что-то не так. Пора уходить, как считаешь?
- Вот так, не попрощавшись?
- Да не в прощании дело. Этого балабола надо забрать. Без него в лесу ночью заплутаем.
Он подумал, похрустел пальцами.
- Вот что, Николаич, я сейчас схожу до ветру, заодно погляжу, все ли в округе спокойно. Ты пока перекури, чтоб правдиво все было. Вернусь - берем Ефрема за шкирку и обратно к партизанам.
- Может, вместе поглядим?
- Ты вон за дорогой смотри. А я по задам пройдусь.
Ткнул Льва в бок локтем и растворился в ночи.
Лев постоял немного, прислушиваясь к далекому лаю собак. Достал папиросу, чиркнул спичкой. Огонек на мгновение выхватил из темноты стройные абрисы тополей за околицей. В небе перемигивались крупные звезды.
- Дяденька, а дяденька! - услышал он чей-то шепот. Обернулся, положив руку на автомат.
- Дяденька! - испуганно шептал кто-то из-под большого куста сирени, росшего у калитки. - Мне сказать вам что-то надо, подойдите сюда!
"Ловушка?" - подумал Лев. Голос был совсем мальчишечий, тонкий. На всякий случай, сдернув с плеча автомат, Гумилев шагнул к сирени, присел на корточки.
- Дяденька, - торопливо заговорил невидимый мальчишка, - уходить вам надо, сейчас полицаи придут! Уходите быстрее, а то схватят вас! Выдали вас, дяденька!
- Кто? - Лев просунул в кусты руку и ухватил пацана за худое плечо. - Кто выдал?
- Батька мой! - мальчишку трясло от страха. - Он со старостой говорил, а я подслушал. Бегите к своим, дяденька, пожалуйста!
"А кто твой батька?" - хотел спросить Гумилев, но не успел. В темноте послышался слабый, едва различимый звук - будто шуршала плотная ткань. Лев отпустил мальчишку, воткнул папиросу в землю и поднялся.
К дому кузнеца с двух сторон крались темные силуэты.
Неожиданно для себя Лев запаниковал. Что делать? Бежать в дом, предупредить Крюкова и Жигулина? А если за это время враги возьмут их в кольцо? Нет, не успеть! И потом, где-то рядом бродит в темноте Теркин. Значит, надо стрелять первым. Как там говорил Наполеон - ввяжемся в бой, а потом посмотрим?
Четыре темные фигуры приблизились к калитке. Теперь Лев мог рассмотреть их как следует. Двое в полицейской форме, в кепках с длинными козырьками. В руках автоматы. Еще двое - просто здоровые бугаи в пиджаках и кепках-восьмиклинках. Вторая группа бесшумно огибала ограду, уходя в густую тень тополей. Сейчас они окружат дом, понял Гумилев, и тогда нам точно не выбраться!
Он щелчком сбросил предохранитель и дал очередь по тем, что стояли у калитки.
Увидел, как повалился один из полицаев. "Убил!" - мелькнула торжествующая мысль. Второй полицай быстро отпрыгнул в сторону и выстрелил в ответ - оторванная пулей ветка хлестнула Гумилева по лицу. В доме что-то грохнуло, в окнах погас свет.
Лев отступил назад, продолжая стрелять от пояса короткими очередями. Срезал штатского, выхватившего обрез. За плетнем, вдоль которого кралась вторая группа, загрохотали выстрелы - стреляли по дому. Слышался густой злой мат, тяжелое хриплое дыхание, стоны раненых.
"Прорвемся!" - азартно подумал Гумилев. Паника прошла, осталось холодное упоение боем. Он никогда не думал, что может получать такое наслаждение от уничтожения врагов. Указательный палец, словно онемев, давил на спусковой крючок, смертельная дрожь автомата передавалась телу и сладкой волной растекалась по позвоночнику. Так, наверное, чувствовали себя берсеркеры!
Патроны кончились так быстро, что он даже не сразу сообразил, что случилось. Вырвал опустевший магазин и стал вставлять другой - но тот, как нарочно, перекосило. Лев сразу почувствовал себя голым и беззащитным. Попятился назад, споткнулся и потерял равновесие.
Краем глаза успел увидеть движение сбоку, отшатнулся, но было поздно. Приклад автомата врезался ему в висок, мир взорвался слепящим белым огнем, опрокинулся и погас.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Карта Диксона
Северный Кавказ, август 1942 года
Оберштурмбаннфюрер СС Эрвин Гегель терпеть не мог прыгать с парашютом.
Ему приходилось это делать трижды - последний раз на Крите - и каждый прыжок был хуже предыдущего. Гегель не мог поверить, что есть люди, которым это занятие нравится, хотя Скорцени рассказывал ему, какое упоительное чувство испытывает, оказываясь в ночном небе с парашютным ранцем за спиной.
Лететь, как камень, к земле и лихорадочно молиться о том, чтобы парашют все-таки раскрылся - нет уж, увольте, вокруг и без того хватает адреналина. Где-то над сальскими степями по самолету оберштурмбаннфюрера неожиданно открыла огонь зенитная батарея русских - хотя, если верить бодрым сводкам с северокавказского фронта, вооруженное сопротивление Красной Армии здесь было подавлено, по меньшей мере, неделю назад. Гегель пережил не самые приятные минуты в своей жизни, вжимаясь в кресло каждый раз, когда рядом с самолетом разрывался очередной снаряд, и иллюминатор заливало белым сиянием.
- Оберштурмбаннфюрер, - заорал второй пилот, пытаясь перекричать гул двигателей, - последний аэродром, где мы можем сесть - в сорока километрах к югу.
- Ну, так садитесь, черт вас возьми, - раздраженно крикнул в ответ Гегель.
- От этого аэродрома до ущелья Клыч - еще пятьдесят километров. Вы могли бы спрыгнуть с парашютом над самим перевалом и здорово сэкономить время.
"Вот идиот, - подумал Гегель. - Чтобы совершать такие прыжки, надо быть асом. Ночью, на горный склон… похоже на дурацкий способ самоубийства. А если отказаться, этот индюк подумает, что я трушу".
С другой стороны, пробираться по враждебным горам целых пятьдесят километров ему вовсе не улыбалось. Конечно, генерал Ланц докладывал, что вся дорога от Майкопа до перевалов очищена от красноармейцев и партизан… но недавний огонь зениток навел Гегеля на мысль о том, что генералы порой выдают желаемое за действительное.
- Вы гарантируете, что пройдете именно над тем перевалом? Мне вовсе не улыбается спрыгнуть на позиции русских.
Второй пилот - мерзавец! - позволил себе снисходительно улыбнуться.
- Не беспокойтесь, оберштурмбаннфюрер. В радиусе пятидесяти километров все перевалы в наших руках.
"Так я тебе и поверил", - подумал Гегель злобно, но вслух сказал:
- Отлично. Только предупредите генерала Ланца, чтобы меня не подстрелили в воздухе как советского парашютиста.
Он вывалился в раскинувшуюся под крыльями самолета ночь, проклиная второго пилота и собственную гордость. Внизу тускло блестели стремительно увеличивающиеся изломы горной цепи. В ушах бешено свистел ветер. Через несколько секунд, превратившихся для Гегеля в вечность, он услышал сильный хлопок и почувствовал, как натянувшиеся стропы подкинули его вверх, словно на батуте. Падение замедлилось, теперь оберштурмбаннфюрер видел вздымавшуюся на востоке снежную громаду Эльбруса, черные шрамы ущелий и широкие языки ледников. Перевал с такой высоты выглядел беспорядочным нагромождением острых граней и массивных глыб; мысль о том, что там можно приземлиться, не переломав себе все кости, сейчас показалась Гегелю безумной.
"Нужно сделать так, чтобы меня снесло в ущелье, - решил он. - Там, возможно, опуститься будет проще".
Он принялся лихорадочно дергать стропы, чтобы изменить траекторию полета. Ветер мягко ударил в лицо, комбинезон сдавил грудь так, что Эрвин не мог даже вздохнуть. Выплевывая сквозь зубы проклятия, он принялся отжимать лямки комбинезона. Снизу медленно наплывали покрытые снегом уступы, видны были черные фигурки солдат и огоньки походных костров. Судя по всему, маневр оберштурмбаннфюрера не удался - его по-прежнему сносило прямо на перевал.
Когда до поверхности оставалось не больше ста метров, сильный порыв ветра вдруг потащил парашют в сторону. Под ногами Гегеля внезапно разверзлась бездна.
- Mein Gott! - онемевшими губами прошептал оберштурмбаннфюрер.
Его несло прямо на гранитный склон, круто срывавшийся в глубину. Плавное до того падение ускорилось, попытки управлять парашютом с помощью строп ни к чему не приводили. За мгновение до того, как поблескивающий слюдой скальный массив надвинулся и заслонил горизонт, Эрвин глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Удар о скалу вышиб из него воздух.
Несколько секунд он падал - просто скользил вдоль отвесной стены, весь сжавшись в ожидании неизбежного конца. Потом его рвануло вверх с такой силой, что Гегель услышал, как хрустят кости и мышцы. Парашют, зацепившись где-то наверху за острый скальный выступ, застрял и спас оберштурмбаннфюрера от падения в пропасть.
- Эй, - донесся сверху чей-то зычный голос, - вы живы, приятель?
- Да, - крикнул Гегель и тут же скривился от пронзившей ребра боли. - Вытащите меня отсюда, здесь чертовски неуютно!
- Не беспокойтесь, - заверил его голос, - теперь-то все будет в порядке!
Спустя полчаса завернутый в теплый плед Гегель сидел в палатке лейтенанта горных стрелков Райнера и пил щедро предоставленный в его распоряжение коньяк. Райнер реквизировал целую бочку коньяка где-то внизу, в долинах, и, невзирая на запреты начальства, приволок его на перевалы. Егеря, по словам лейтенанта, были чрезвычайно благодарны ему за это решение - хоть тащить бочку в горы было трудно, зато теперь без проблем можно было промочить горло на сон грядущий.
- Вы герой, оберштурмбаннфюрер, - говорил Райнер, поднимая бокал за здоровье своего гостя. - Прыгнуть с парашютом при такой видимости, да еще на этот чертов склон! Вы, верно, проходили обучение в полку "Герман Геринг"?
- Нет, я вообще не имею отношения к Люфтваффе, - покачал головой Гегель. - У меня просто не было другого выбора, лейтенант.
Ему даже понравилось, как скромно и в то же время достойно прозвучал его ответ. Коньяк живительным теплом растекался по жилам, смягчая боль в груди - Гегель подозревал, что пара ребер у него все-таки треснула.
- Прозит, оберштурмбаннфюрер! Значит, вы говорите, вам нужна фрау фон Белов?
- Верно. Вы знаете, где ее найти?
Три дня назад она вместе с егерями фон Хиршфельда ушла вниз, в ущелье. И с ней этот здоровяк, телохранитель фюрера. С тех пор я о них ничего не слышал.
- А что сейчас там, внизу?
- Война, - пожал плечами Райнер. - Это мы тут сидим и полируем желудки трофейным коньяком, а там ребята майора Залминтера занимаются настоящим делом. Русские пытаются сдержать наше наступление вдоль по ущелью, им по воздуху доставляют оружие и боеприпасы, но у них не хватает людей. Вот и все, что я знаю, оберштурмбаннфюрер.
- А кто… - начал, было, Гегель, но тут у входа в палатку послышался какой-то шум. Эрвин оглянулся и увидел высокого худощавого офицера с орлиным пером за кантом бергмютце.
- Позвольте представить вас, господа, - слегка запинаясь, сказал Райнер. - Оберштурмбаннфюрер Эрвин Гегель, служба безопасности. Гауптманн горных егерей Хайнц Грот, правая рука генерала Ланца. Присаживайтесь, Хайнц, у нас есть коньяк…
- У вас всегда есть коньяк, Райнер, - весело сказал худощавый. Глаза у него были зеленые, с сумасшедшинкой. - Очень рад знакомству, оберштурмбаннфюрер. Нет-нет, Райнер, мне не наливайте, у меня завтра ответственный день. Мы идем на Эльбрус.
- На Эльбру-ус? - протянул лейтенант. Гегель подумал, что он уже порядочно набрался.
- Да. Я только что с юго-восточного склона. Там есть альпинистский лагерь, Приют Одиннадцати. Сегодня мы его взяли - ну, или, если угодно, я его взял, причем без единого выстрела!
- Ладно вам заливать, Хайнц! Русские, наверное, просто сбежали оттуда?