Унтер-офицер озабоченно взглянул на часы.
- То есть в двадцать один сорок? Есть, господин гаупштурмфюрер!
- В таком случае, нам здесь больше нечего делать, - Жером похлопал Майера по плечу. - До встречи, унтер.
- В бильярдную вам нельзя, - сказал Жером, когда они отошли от забора и укрылись от любопытных глаз в тени старых лип. - По-немецки вы говорите плохо, так что каждый, кому придет в голову узнать, по вкусу ли вам здешнее пиво, заподозрит в вас чужаков и шпионов. А поскольку вы, в отличие от Алекса, не умеете убеждать людей в том, что они ошиблись, кончится это, скорее всего, перестрелкой.
- Неужели мой немецкий никуда не годится? - обиделся Гумилев.
- Лучше, чем у остальных, - согласился Жером. - Но совсем не идеален.
Он скептически оглядел своих бойцов.
- Поэтому в бильярдную я пойду один. Ваша задача - отыскать подходящее для ночлега место. Лучше всего, если это будет отдельно стоящий дом на окраине, с выходом к реке и огородам.
- Как хозяевам представляться? - деловито спросил Теркин. - Мы немцы или кто?
- Ну, какой из тебя немец, - вздохнул Жером. - Нет, в связи с изменившейся ситуацией действуем по плану "В". Вы - солдаты Русской Освободительной Национальной армии, РОНА. Проще говоря, "хиви".
Командир открыл полевую сумку и извлек оттуда два аусвайса в картонных обложках.
- Все помнят свои легенды по плану "В"? Отлично. Документы по плану "А" прошу вернуть мне. Кроме Кати - кем станет наша СС-хельферин, я решу в ближайшее время.
- А вы, командир? - спросил Гумилев.
- Я остаюсь гаупштурмфюрером Отто Нольде. Итак, задача ясна?
- Так точно, командир! А как вы узнаете, где мы остановились?
Жером присел на корточки, развернул карту Винницы.
- Вот здесь, на углу улицы Котляревского, она же до оккупации улица Котовского - старая водонапорная башня. Встречаемся около нее. Время встречи - двадцать три пятнадцать. Если кто-то не приходит, встреча переносится ровно на час.
Он захлопнул планшет и поднялся.
- Ну, ребята, с богом.
Когда-то Винница была восточным оплотом Ордена Иисуса, то есть иезуитов. Основанный испанским идальго Игнатием де Лойолой Орден быстро распространил свое влияние на далекие и малоизвестные европейцам земли - Японию, Китай, Парагвай. Пришли иезуиты и на Украину, входившую тогда в состав Речи Посполитой.
В Виннице они построили большой костел, коллегиум и нечто вроде школы-интерната для детей обедневшей шляхты - конквит. Возводили их на холмах над Бугом - мощно, с размахом. Орден и в те времена был сказочно богат и мог позволить себе монументальное строительство.
Костел, конквит и коллегиум составляли целый квартал, обнесенный могучими кирпичными стенами с приземистыми башнями по углам. Стена по-латыни - мурус, так что жители Винницы называли иезуитский квартал просто - Муры. Теперь Муры пребывали не в лучшем состоянии; у парадного входа они частью обрушились, частью были разобраны хозяйственными обывателями. Окованные железом ворота, некогда открывавшиеся только перед избранными, были попросту выломаны и валялись во внутреннем дворе. На них сидела большая черная собака, с упоением чесавшая задней лапой за ухом.
Жером вошел во внутренний двор и огляделся. У здания коллегиума курили трое мужчин в серо-зеленой форме. Четвертый, явно из их же компании, пытался взобраться по стене к узким окнам второго этажа. Это было не так сложно - выщербленная стена вполне годилась для тренировок начинающего скалолаза - но скалолаз, судя по всему, был очень сильно пьян. Не добравшись до окна, он нелепо взмахнул руками и полетел на землю, сильно ударившись спиной. Один из курильщиков испуганно вскрикнул, двое других расхохотались, но ни один из них не протянул упавшему руку, чтобы помочь ему встать.
- Проиграл, Рихард! - крикнул коренастый крепыш с красным лицом. - С тебя бутылка шнапса!
- И три порции колбасок! - подхватил невзрачный очкарик, похожий на школьного учителя. - Пари есть пари!
Незадачливый скалолаз не отвечал. Он лежал на земле, раскинув руки, и изо рта у него вытекала струйка крови.
- Эй, да он убился! - пробормотал третий из курильщиков - худой брюнет с длинным унылым носом. - Парни, смотрите, он же мертвый!
Подошедший Жером отодвинул брюнета в сторону и наклонился над телом упавшего. Потрогал пульс, потом вытащил из кармана авторучку и, раздвинув с ее помощью челюсти, заглянул скалолазу в рот.
- Все в порядке, - сказал он, вытирая руки чистым носовым платком. - Ваш приятель просто мертвецки пьян.
- Но у него же кровь! - возмутился очкарик.
- Язык прикусил, когда падал, - Жером обвел взглядом испуганные лица курильщиков. Низшие чины, краснорожий - фельдфебель, брюнет - старший прапорщик. Очкарик оказался рангом чуть повыше - штурмшарфюрер СС с белой штабной выпушкой на фуражке. - Вы что же, заключили пари?
- Да, господин гаупштурмфюрер, - у эсэсовца от страха запотели очки, - пари, собственно, было простое: мы вскладчину купили обершарфюреру Коху бутылку шнапса, а он должен был ее выпить и залезть в кабинет Задницы Эрни… простите, это мы так называем нашего коменданта. Но он, видите, не справился.
- Я вижу, что вам совершенно безразлична жизнь товарища, - оборвал его Жером. - Настоящие национал-социалисты так не поступают.
- Виноват, господин гаупштурмфюрер…
- Бросьте. Вашему Коху требуется помощь. Вы можете раздобыть лед?
- Лед? Да, пожалуй. У Вилли в холодильнике должен быть.
- Приложите ему к затылку и держите, пока не растает.
- Вы же сказали, что с ним все в порядке!
- Я имел в виду, что он жив. Ну, быстро!
Очкарик сделал знак своим друзьям. Краснорожий и брюнет подхватили бесчувственное тело Коха под руки и потащили к двери, ведущей в подвал коллегиума.
- Куда это вы его? - осведомился Жером.
- К Вилли! - объяснил эсэсовец. - Вилли - это хозяин бильярдной, а заодно и бармиксер. Осмелюсь спросить - вы недавно в городе, господин гаупштурмфюрер?
- Я приехал сегодня. Но про бильярдную уже кое-что слышал.
- Я с удовольствием покажу вам ее. Штурмшарфюрер Клейнмихель, к вашим услугам.
Бильярдная Вилли была оборудована в глубоком подвале с кирпичными сводами. Под потолком тянулись закопченные деревянные балки. Помещение было разделено на два зала, в одном находилась барная стойка и полдюжины деревянных столов, темных от пролитого пива, в другом стояли два бильярдных стола и четыре глубоких, обитых кожей кресла. По стенам развешаны фотографии белокурых красоток и мишени для игры в дротики. За стойкой стоял сам Вилли - невысокий лысоватый крепыш с бакенбардами и в белом фартуке.
- Вилли, - заорал ему с порога очкастый Клейнмихель, - у нас гости! Приветствуй господина гаупштурмфюрера да налей ему своего лучшего пива!
- Хайль Гитлер, - без особого энтузиазма ответил бармиксер, поднимая правую руку. - А пиво у меня все равно одного сорта, для всех одинаковое.
- Я все равно не откажусь, - сказал Жером. - Так что наливайте, да поскорее.
- И мне заодно, - Клейнмихель подмигнул бармиксеру. - Сегодня за все платит старина Кох.
- Вашему Коху сейчас к башке лед прикладывают, - заметил Вилли. - А ну как отморозят совсем - кто тогда будет платить?
- Не беспокойтесь, - Жером взял запотевшую кружку. Кружка была своя, советская, пузатая, как самовар. А вот вкус пива показался ему незнакомым - раньше он такого точно не пробовал. - Я осмотрел его, он скоро придет в себя.
- А вы доктор, осмелюсь спросить? - Клейнмихель сверкнул стеклами очков. - Вижу, у вас на погонах темно-синие полосы…
- Имперская служба здравоохранения, - небрежно сказал Жером. - Я здесь со специальной миссией.
- Счастлив познакомиться, - подобострастно улыбнулся Клейнмихель. - А я служу в аналитическом отделе штаба, так сказать, бумажная крыса.
- И ваш друг Кох - тоже?
Эсэсовец вдруг помрачнел.
- Вообще-то я не имею права об этом говорить. Но раз уж вы так любезно спасли нашего растяпу Коха, я вам скажу. Обершарфюрер Рихард Кох - старший шифровальщик штаба.
- Неужели? - Жером поднял брови.
- Да, можете себе представить! Этот болван. В то время как преданные делу Рейха офицеры вынуждены заниматься перекладыванием бумажек. А все потому, что у него способности к математике. А, да вот и он сам!
Жером обернулся. К ним, пошатываясь, приближался слегка протрезвевший герой дня. Невысокий, худой, белокурый. На вид Жером дал бы ему не больше двадцати пяти лет.
- Рихард Кох, - представился он, тщательно выговаривая слова. - Обершарфюрер СС Кох, так, наверное, правильнее. Вы спасли мне жизнь, гаупштурмфюрер. Я вам признателен по гроб… по гроб признателен. Вы меня…
- Глупости, - сказал Жером. - Я всего лишь порекомендовал приложить вам лед к затылку, чтобы не было шишки. Впрочем, я рад, что вы уже пришли в себя. Идите домой и постарайтесь как следует выспаться.
- Я никуда не пойду, - с тихим упрямством пьяницы проговорил Кох. - Пока не выскажу вам все, что я думаю. Господин гаупштурм… гаупштурмфюрер! Вы спасли мне жизнь, и я вам очень обязан. Я так вам обязан, вы даже себе не представляете. Эти негодяи напоили меня шнапсом и заставили лезть на стену.
- Рихард, - возмутился Клейнмихель, - это было честное пари!
- А потом, когда я сорвался… и лежал, бездыханный, недвижный… эти засранцы даже не попытались мне помочь. Они смеялись надо мной!
Он протянул руку и попытался щелкнуть Клейнмихеля по носу. Тот брезгливо отстранился.
- Вилли! Пива!
- Куда вам еще, господин Кох, - пробурчал бармиксер. - Все, на сегодня лавочка для вас закрыта.
- Все, все меня ненавидят, - сообщил Кох Жерому. - Один вы, господин гаупштурмфюрер, обошлись со мной по-человечески. Позвольте мне угостить вас шнапсом!
Жером внимательно посмотрел на него и усмехнулся.
- Почему бы и нет. Рад нашему знакомству, обершарфюрер.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Голова Абдула
Северный Кавказ, август 1942 года
Леха Белоусов был казак потомственный, древнего роду. Дед, Прокоп Кузьмич, был пластуном в русско-японскую войну, прославился тем, что взял как-то в плен аж восемь самураев сразу. Отец, Федор Прокопьевич, в Гражданскую гвоздил жидков и комиссаров так, что только кровавые сопли летели. Потом, когда большевики все же одолели, попал под жесткий гребень расказачивания. А как иначе? Для новой власти он был врагом, и марципанов от Советов ему ждать не приходилось.
Оттрубил Федор Белоусов десять лет где-то в Сибири, а тут как раз подоспел приказ о снятии ограничений на службу казакам в рядах РККА. Отец написал письмо лично Ворошилову - вину, мол, свою перед Родиной искупил тяжким трудом, хочу теперь защищать ее так, как учили меня отцы и деды. Взяли Федора Белоусова в 12-ю Кубанскую казачью дивизию, дали коня, шашку и парадную форму. Прослужил Федор Прокопьевич верой и правдой шесть лет, а неделю назад пал смертью храбрых в жестоком бою у станицы Кущевской. Силы были неравны: два сабельных казачьих полка против 198-й пехотной дивизии и двух отборных полков СС, один артиллерийский дивизион кубанцев против двенадцати пушечных и пятнадцати минометных батарей врага.
А впереди шли стальной цепью танки генерала Клейста.
Казаки ринулись на прорыв - конной лавой на танки. Шансов у них не было никаких, но они все же прорвались - забросав бронетехнику врага гранатами, бутылками с огненной смесью, сметая следовавшую за танками пехоту смертоносными струями пулеметного огня. Прыгали, страшно крича, прямо с седел на броню танков, закрывали смотровые щели боевых машин бурками и шинелями, а если немец по глупости высовывал из люка голову - сносили ее одним ударом шашки.
Через час поле было усеяно трупами немцев и казаков, дико ржали пытающиеся подняться раненые лошади. Поредевшие отряды казаков отошли обратно к станице и еще два дня сдерживали германскую силищу, не давая ей продвинуться к Краснодару. Но для Федора Белоусова тот бой стал последним.
Леха же Белоусов был молод и по молодости считал себя бессмертным. О героической гибели батьки он узнал от батькиного кума Николая - тот, получив пулю в локтевой сустав, был направлен комдивом в Майкоп, в госпиталь. Майкоп пал спустя несколько дней.
- Оставь меня, Леха, - строго сказал Белоусову Николай. - Мне все равно уже шашкой не махать, а пострелять маленько гадов я и отсюда сумею. А ты с нашими иди на Туапсе, там сейчас самая жара будет…
Сплюнул Леха от обиды, взял свою винтовку и ушел к побережью вместе с тремя такими же, как и он, молодыми казаками.
Но до побережья им добраться не удалось. Танковый клин немцев, нацеленный на Туапсе, перерезал им дорогу. Парни спрятались в маленьком сарайчике, в бессильной злобе наблюдая, как маршируют по пыльной дороге солдаты в ненавистной серо-зеленой форме.
- Давайте вон там на высоте заляжем и перещелкаем их, как курей, - предложил Леха. Из всех четверых он был самый решительный.
- Перещелкал один такой, - неожиданно донеслось из темного угла сарая. Казаки схватились за оружие. Из темноты выдвинулся невысокий, но очень широкий в плечах лысый мужик в застиранном до дыр полевом хэбэ. - Герой сопливый, один против дивизии! Попробуй стрельни - фрицы тебя из миномета быстро уконтропупят. А вы, хлопцы, за стволы-то не хватайтесь, не хватайтесь. Своим бояться меня нечего, а были б вы вражины, давно вас голыми руками передавил бы…
Так в их отряде объявился командир, он же дядька Ковтун. Была ли это фамилия или кличка - никто из ребят так и не узнал. Ковтун был мужик себе на уме, хваткий и тертый, но вояка, судя по всему, первостатейный. Горными тропами, искусно обходя немецкие кордоны, он вывел маленький отряд к реке Шахе, переправившись через которую казаки оказались в предгорьях Большого Кавказского хребта. Отсюда, по словам дядьки Ковтуна, можно было спокойно добраться до перевалов, где должны были стоять войска 46-й армии.
По пути им лишь раз встретился немецкий разъезд - видимо, конные разведчики. Было их трое, и дядька Ковтун велел молодым казакам не мешаться: сам справлюсь. Бесшумно спрыгнул со скального выступа на спину одного из всадников - тот рухнул на землю уже с торчащим под лопаткой ножом, - уклонился от пули второго, скользнув куда-то под брюхо лошади, и уже оттуда снес немцу половину черепа из трофейного парабеллума. Третий немец бросил оружие и сдался. Хотели его допросить, чтобы узнать, какая сила идет за ними, но немец ничего не говорил по-русски, кроме "карош", "карош", а по-немецки никто из казаков не понимал. Пришлось фрица прирезать и прикопать у ручья, как и двух остальных. Лошадей забрали себе, но через два дня оставили - дядька Ковтун сказал, что по той тропе, которой он поведет их на перевал, лошади не пройдут.
Забравшись на высоту, они увидели внизу грязно-серую реку, вливавшуюся в долину. Это опять были немцы, и их снова было много, даже больше, чем тогда, под Туапсе.
- Вот хады, - с чувством сказал дядька Ковтун, сплевывая в пропасть. - К перевалам прут, сволочи. Чуют, что по побережью им не пройти, там их морская пехота в лепеху раскатает, так они на горы нацелились…
- Ну, в горах-то мы их запросто остановим, - легкомысленно сказал Антоха Бобров и тут же получил от командира затрещину.
- Остановил один такой! У германца для горной войны особые солдаты есть, не шелупонь зеленая. "Едельвейсы", слыхал?
- Нет, не слыхал, - скривился Антоха, потирая затылок. - Что еще за едельвейсы?
- По-нашему, горные егеря, - буркнул командир. - В Германии ж горы, поди тоже есть.
Далеко на севере поднимались к небу черные султаны дыма, оттуда доносились слабые отзвуки канонады - наши изо всех сил пытались остановить продвижение немцев к Большому Кавказскому хребту. Судя по вползавшей в долину дивизии - безуспешно.
Немцы шли споро - Леха прикинул, что у перевалов они окажутся самое позднее послезавтра.
- Надо наших предупредить, - сказал он. - Вон их сколько!
- Надо, - хмуро подтвердил дядька Ковтун. - Так что нечего тут рассиживаться, лезем в горы!
- А чего не по дороге? - спросил Антоха.
- А потому что на дороге нас сверху любой увидит, - непонятно ответил командир. - Как вот мы фрицев сейчас видим…
"Кто может нас сверху увидеть? - подумал тогда Леха. - Разве только свои?"
Но уже к вечеру он понял, как сильно ошибался.
Они пробирались по склону, прячась за стеной высоких сосен. Внезапно шедший впереди Ковтун остановился и обернулся, прижимая палец к губам.
- Ш-ш, люди внизу!
Осторожно приблизившись к командиру, Леха заглянул ему через плечо.
К склону ущелья прилепился с десяток домиков - обычный горный аул. Над крышами домов курился сизоватый дымок. Видны были маленькие фигурки людей, снующих между дворами.
- Гляди, что делают, - Ковтун выматерился сквозь зубы.
Леха присмотрелся. Пятеро или шестеро крохотных человечков стучали молотками, сколачивая что-то из длинных досок. Сначала ему показалось, что они строят забор или, может быть, лестницу, но постепенно он понял, что это было на самом деле.
Обитатели аула сколачивали длинные столы.
- Это… для кого? - дрогнувшим голосом спросил Максим Приходько.
- Не для тебя, - отрезал Ковтун. - Вон, видишь, кто там, в теньке прохлаждается?
Под старым раскидистым деревом сидели на деревянных скамьях трое солдат в странной, словно забрызганной пятнами грязи форме. Без головных уборов, светловолосые, они ничем не напоминали чернявых местных жителей.
- Немцы? - еще не веря глазам, проговорил Белоусов.
- Они самые, - командир скривился, будто раскусив гнилой орех. - Разведчики. Местные их как дорогих гостей принимают.
- Почему? - Леха, не отрываясь, смотрел вниз, на аул. В глубине души он надеялся, что это какая-то хитрость, и что сейчас горцы набросятся на наглых фашистов и скинут их в реку. - Это же предательство!
- А ты чего хотел? В горах много таких, кто ждет не дождется, чтобы немцы нас с Кавказа прогнали. Их деды против генерала Ермолова дрались, понял?
- Смерть гадам! - Приходько стащил с плеча винтовку.
- Дурак ты, - вздохнул дядька Ковтун. - Ну, положим, разведчиков мы перебьем. А сколько в ауле домов, ты считал? Двадцать с лишком. Это значит - двадцать головорезов, которые эти горы с малолетства знают. Они, чтобы перед фрицами выслужиться, будут нас ловить, пока не поймают. Надо тебе это?
Но Максим не успокоился.
- Что ж нам, как зайцам, по лесу бегать? Да казаки мы или нет? Неужели мы предателей не покарав, так уйдем? К тому же ты, дядька, один трех немцев положил, а нас вон пятеро!