- Сегодня тоже навалом, - отозвался Стемп. - А ты, Меченый, в городе работал?
- Да, - Эркин отклонил бутылку и под смешок Айка, довольного, что ему на глоток больше достанется, добавил. - Уголь грузил.
- Оно и видно, - захохотали остальные.
- Ещё одна лопата и стал бы негром, - засмеялся и Эркин.
- Заплатили-то как?
- Нормально, - повторил Эркин.
- Не поделишься? - небрежно спросил Стемп.
- А зачем? - так же спокойно ответил Эркин.
- Это ты верно сказал, - вмешался один из незнакомых Эркину. Низко надвинутая рабская шапка скрывала его лицо, но по мелькнувшему, когда он прикуривал, очерку лица в нём можно было узнать индейца. - Ты не остался с той ватагой?
- А зачем? - повторил Эркин.
- Живешь, как хочешь, - засмеялся Айк. - Твоё дело, Меченый.
- Моё, - согласился Эркин.
И наступил момент, когда он почувствовал, что может встать и уйти.
- Еды вам, - попрощался он рабским пожеланием.
- И тебе, и тебе от пуза, - вразнобой ответило несколько голосов.
Пока говорили, совсем стемнело, и Эркин шёл безбоязненно, не оглядываясь на светящиеся окна. Редкие прохожие шарахались от него так быстро, что он даже не успевал разглядеть, белые ли они. Но за две улицы до дома его настигла песня. Опять эта проклятая "Белая гордость". Ему удалось разминуться с поющими, но к своей калитке он уже подходил осторожно, напряжённо ожидая любого подвоха. Сволочи беломордые, надо будет у парней на рынке узнать о них, не трястись же вот так каждый раз. Может, и зря он сегодня отказался от ватаги? На ватагу эти сволочи не полезут, побоятся, ватагой всегда отобьёшься. Но тогда и ночевать, и жрать со всеми. Нет, что сделано, то сделано.
Эркин бесшумно скользнул в незапертую калитку, задвинул засов. Хорошо, что дом так нелепо стоит, почти упираясь дверью в сарай, не надо идти через двор.
Незапертой была и нижняя дверь. Его ждали. Он поднялся по лестнице и потоптался возле двери, пока не услышал голос Алисы.
- Мам, там у двери кто-то.
И тогда он вошёл.
В лицо ему пахнуло горячим паром. Женя, с влажными от пота волосами, выглянула из кухни.
- Наконец-то. Вот удачно. Сейчас мыться будешь. Только Алиску домою. Давай раздевайся.
Он только кивал на её скороговорку, медленно стягивая куртку. Разулся, смотал и засунул в сапоги портянки и, с наслаждением ступая босыми ногами по гладкому приятно прохладному полу, прошёл в комнату. Да, его ждали. Стол накрыт на троих, и есть ещё не садились. Он положил на стол свой сегодняшний заработок, подумал и достал сигареты, пусть Женя выменяет чего-нибудь. Занавески задёрнуты, горит коптилка, печка топится… Эркин подошёл к ней. Он не замёрз, но прислонился к выложенному гладкими плитками боку. Как тогда, в первую ночь. Всего неделя прошла? Да, неделя.
Женя пронесла мимо него закутанную в мохнатую простыню Алису, усадила в кроватку.
- Вот сиди здесь пока, не сходи, - и, идя обратно, кивнула ему. - Идём.
На кухне просто жарко, плита раскалена, на плите булькает бак с кипящей водой. На полу большое жестяное корыто, в таких в имении стирали.
- Раздевайся, мыться будешь.
Он стягивал с себя сразу отсыревшую отяжелевшую одежду. Женя отобрала у него рубашку и трусы, засунула в ведро с радужной от мыла водой.
- Давай, - торопила его Женя, - остынет. Или горяча?
Он помотал головой, уже стоя в корыте.
- Тогда садись, меньше брызгаться будешь. Портянки твои где, в сапогах оставил? Сейчас принесу и мыло достану. Да, держи.
Ему в ладонь лёг продолговатый розовый округлый брусок. Он повертел его в мокрых ладонях, и от вспухшей пены пахнуло далёким, почти забытым. Он зажмурился и окунул лицо в эту пену, ласковую и мягкую, несравнимую с жёсткой едкой пеной рабского мыла, которое раз в месяц давали в имении.
Руки Жени тёрли, отскрёбывали ему голову и спину, а он только кряхтел и отфыркивался.
- Ты что, в угле валялся?
- Нет, я его грузил.
Женя засмеялась, и Эркин довольно усмехнулся получившейся шутке. На плите что-то зашипело, и Женя метнулась туда, потом убежала в комнату. Он сидел в горячей воде, растирал себя, руки, грудь, живот, ноги и вылезать совсем не хотелось. Пена текла с волос по лицу и уже пощипывала глаза, и тут на него обрушилась вода - Женя облила его из ковша, аж дыхание от неожиданности перехватило.
- Так, - Женя критически его осмотрела. - Вылезай, буду воду менять.
- Может, хватит? - неуверенно спросил Эркин.
- Ты на воду посмотри. Она же чёрная. И к плите встань, а то продует.
Её приказной тон не обижал, подчиняться ему было даже приятно. Это же она.
- Давай, садись.
Эркин повернулся к ней. Разрумянившаяся, в туго подпоясанном халатике, с собранными в узел волосами, Женя ждала его, держа в руке ковш. Он вдруг подумал, какой он костлявый, в пятнах синяков и ссадин, с шрамами, а о лице и говорить нечего… Он ссутулился, прикрываясь руками, и шагнул в корыто.
И снова эти руки, их прикосновения словно смывали проснувшийся стыд за свое изуродованное тело, ставшее некрасивым, обычным рабским телом. Он сидел, согнувшись, в слишком коротком для него корыте, упираясь лбом в согнутые колени.
- Ну вот, совсем другое дело.
Руки Жени перебирают его волосы, мягко поднимают его голову, и их глаза встречаются. Женя улыбается. Он не помнит у неё такой улыбки, мягкой и сильной сразу, нет, тогда у неё такой улыбки не было. И не ему, а ей впору спрашивать: "Ну, как, теперь не страшно?". И в красном свете огня плиты её кожа кажется тёмной, чуть светлее, чем у него самого. И глаза у неё, те же, тёмные, на пол-лица, но… но смотрят они по-другому, как и эта улыбка другая… А её руки проходят по его ключицам, груди… смывают всё, будто и не было ничего.
- Ну вот, - Женя выпрямляется и берет ковш, - вставай, оболью ещё раз и всё.
Он послушно встаёт, и Женя обливает его так, чтобы вода мягко струилась по телу, не разбрызгиваясь.
Женя дала ему полотенце.
- Вытирайся и выходи. Иди в комнату, там тепло. Да, чистое там на стуле, оденься.
Эркин только кивнул в ответ.
- И ждите меня, я быстренько.
Он не выдержал и остановился в дверях.
- Помочь?
- Иди-иди, - фыркнула Женя.
Когда она, закручивая в узел мокрые волосы, вошла в комнату, Эркин в одних трусах сидел возле кроватки Алисы и играл с ней в "ласточкин хвостик". Алиса своего не упустит. Сегодня они осваивали игру в две руки.
- Так, с вами всё ясно. За стол, игроки, - скомандовала Женя.
Этот ужин Эркину дался легче. Он вообще легко ко всему привыкал и приспосабливался. Иначе рабу не выжить.
- Эркин, мне тут дрова предложили купить. Наши уже на исходе. И недорого.
Он выжидательно поднимает на неё глаза. Он уже знает, что недорогие дрова - это очень серьёзно, а что в сарае осталось всего ничего, сам сегодня утром видел.
- Только почему недорого. Их не только колоть, их пилить ещё надо. Привезут, свалят и уедут. А пилить и колоть…
- Нанять надо, - перебивает он её.
- Это кого же я найму?! - не разобравшись, сразу возмущается Женя. - И это сколько с меня за такую работу слупят?!!
- Меня, - спокойно отвечает он. - Меня и наймёшь. И я днём смогу работать. Я же нанятый. А о плате, - он делает хитрую гримасу, - о плате договоримся.
Женя мгновение смотрит на него, полуоткрыв рот, а потом, сообразив, начинает безудержно хохотать.
- Так покупать? - спрашивает сквозь смех Женя.
- Покупать, - решительно кивает Эркин, встряхивая влажными волосами. - Когда их привезут?
- Этот тип обещал завтра зайти договориться.
- Завтра так завтра, - Эркин неожиданно для себя зевнул.
- Нет, я завтра договорюсь только, - стала объяснять Женя и махнула рукой, - ладно, давай ложиться. Поздно уже.
Он кивнул, с трудом удерживаясь, чтобы не заснуть прямо за столом. Как Алиса.
* * *
1991, 29.05.2010
ТЕТРАДЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Дрова привезли через неделю в воскресенье, в тёплый пасмурный день. Эркин с утра уже покрутился на рынке, кое-чего перехватил и к нужному времени, независимо поглядывая по сторонам, подошёл к дому.
Он успел вовремя. Грузовик уже стоял у калитки, и Женя торговалась с шофёром. Эркин остановился в пяти шагах, и Женя, скользнув по нему взглядом, решительно закончила спор.
- Нет, и ещё рез нет. Мы договорились о подвозе и разгрузке. Вот и разгружайте.
- Но, мисс…
- Нет. Вот, - она будто только сейчас увидела Эркина. - Вот он вам и поможет, - и взмахом руки подозвала смиренно стоявшего в нескольких шагах индейца.
Шофёр сплюнул и пошёл открывать борт.
Слова о помощи были только словами. Основная работа, конечно, досталась Эркину. Он и перетаскал на себе тяжёлые, в человеческий рост длиной, брёвна во двор к сараю. Шофёр только скатывал их из кузова к нему на плечи.
Когда с этим было закончено, и грузовик уехал, Женя вышла с ключом и открыла сарай. Она хотела остаться, но Эркин взглядом попросил её уйти - ещё увидит кто, а Женя ведь совсем не умеет смотреть на раба как положено белой госпоже, - и не спеша взялся за работу. Распахнул дверь сарая и подпёр её камнем, снял и повесил на угол двери куртку, закатал рукава рубашки, вытащил из сарая козлы, пилу и топор. Так же основательно установил козлы, попробовал их. Держат. И крякнув от натуги, взвалил на козлы первое бревно.
Работать одному двуручной пилой нелегко. А когда дерево сырое, совсем погано. Пила негодующе взвизгивала, застревая в сырой древесине. Он высвобождал её, заводил заново в распил и продолжал работу. Не Жене он бы за такую работу не взялся.
Неслышно сзади подошла Женя.
- Давай вдвоём, - тихо предложила она.
Он обернул к ней исказившееся бешенством лицо, но голос его был спокоен и почтителен.
- Не беспокойтесь, мэм, всё будет сделано, как следует.
Она поняла и ушла. А он снова продолжил войну с бревном и пилой.
Тяжело ударился о землю первый отпиленный чурбан. Эркин передвинул бревно, выругался вполголоса и наложил пилу.
- Бог в помощь.
Эркин вскинул голову и медленно выпрямился. Возле калитки стоял высокий белобрысый парень в рабской куртке и, улыбаясь, смотрел на него. Белый и в рабском?! Эркин упёрся обеими руками в бревно и очень спокойно тихо спросил.
- Ну и что?
Негромкий ответный вопрос был настолько неожиданным, что его даже шатнуло.
- Напарником возьмёшь?
Парень улыбался, но глаза его не смеялись. И Эркин узнал это выражение голодной надежды. А парень, видимо, принял его молчание за согласие, и, поставив на землю деревянный ящик с ручкой - Эркин знал, что в таких обычно носят всякие инструменты, - быстро подошёл к козлам и взялся за вторую рукоятку пилы.
- Пошёл?
Эркин молча потянул пилу на себя, и, удерживаемая умелой рукой, пила запела, вгрызаясь в дерево. На сапоги брызнули струйки опилок.
- Третий день без жратвы, - быстро говорил парень знакомой тихой скороговоркой. - Просить не умею, воровать не хочу. Ты как подрядился? За деньги или жратву?
- По-всякому, - нехотя разжал губы Эркин.
- Деньги твои, еду пополам, - быстро предложил парень.
Их глаза встретились, и Эркин кивнул.
Дальше они работали молча.
Работал парень ловко, видно, что ему пила не в новинку. Они заканчивали второе бревно, когда к ним подошла Женя.
- Так, - спокойно сказала Женя. - А второй откуда? Я с одним договаривалась.
Парень так и застыл, и Эркин понял, что говорить придётся ему.
- Это напарник мой, мэм, - он смотрел прямо в лицо Жени, надеясь, что она его поймёт, и что никто другой не заметит его дерзости. - Вместе работаем.
И после его слов парень вскинул голову и тоже посмотрел Жене в лицо.
- Не извольте беспокоиться, мэм, всё будет в лучшем виде.
И тогда невольно усмехнулся Эркин: все подёнщики одинаковы.
- Двойной платы не будет, - строго сказала Женя.
- Поделим, мэм, - незаметно подмигнул ей Эркин и уже парню. - Давай что ли, пошёл.
- Спасибо, - тихо сказал парень, когда Женя ушла.
Ни один белый так бы никогда не сказал, только свой, и Эркин ответил ему уже как своему.
- Спасибо после еды будет.
А парень тихо, не прерывая работы, говорил.
- Я койку у одной снимал, не здесь, в другом городе. За работу. А у неё муж из армии вернулся. Я сразу и без жилья, и без работы. Рвать когти пришлось. Вот третий день и маюсь.
- За работу снимал это как? - заинтересовался Эркин.
- А просто. По хозяйству мужской работы много. Вот за ночлег я ей и чинил, и дом обихаживал, и всё такое. А она и постирает, и приготовит, чтоб горячего поесть, с устали горячее надо. Но жратва моя, и за стирку платил, ну и ещё…
- Мг, - Эркин с интересом посмотрел на парня. - И в койке работал?
- Обошёлся. Нужна она мне на фиг, я так не договаривался.
- Ага, - кивнул Эркин.
Вот и выход для него. Надо Жене рассказать. А уж она соседям проговорится. Тогда не придётся улепётывать на рассвете и возвращаться в темноте.
- Значит, шуганули тебя?
- А ну их, - парень беззлобно, но крепко выругался. - Пошумели, конечно. Мужик разорался, дескать, он кровь проливал, а она тут и всё такое. Ну, пришлось его тряхнуть, что мне его геройство по фигу и пусть берёт свою… красотку, мне она с доплатой не нужна.
- Побил его? - усмехнулся Эркин.
- А на фиг? Он с одной рукой и дёргается весь. Стукнешь и сядешь ещё. А мне она никто и будет никем. Забрал инструмент и ушёл.
Парень говорил весело, но Эркин уже слышал за этим весельем знакомую боль и отчаяние. Когда не тебя прогнали, а ты сам ушёл, не струсил, а не стал связываться. Когда главное - не показать боль. Нет, белый так не может, и не будет белый ни в какой нищете носить рабское, хотя и таких светлых мулатов в жизни не видел, ну ничего в парне от цветного нет, а всё же… всё же свой.
На земле уже валялось много отпиленных чурбаков, и они взялись за топоры. Парень тоже снял куртку и остался в выцветшей армейской рубашке. Топор у него был свой. С непривычно коротким топорищем, небольшой, будто игрушечный, но хорошо заточенный, и действовал он им умело. В два топора они перекололи напиленное и уложили сразу в сарай. Эркин заметил, что укладывает парень поленья по-другому, как-то не так. И, пожалуй… пожалуй, так они быстрее просохнут.
- Для сушки? - уточнил Эркин, показывая на образовавшиеся просветы между поленьями.
- Ну да, - удивился его вопросу парень. - Всегда так делают.
- Места много уходит, - заметил Эркин, - не влезут все.
Парень недоумённо посмотрел на него и пожал плечами.
- А не всё равно? Давай по-твоему.
Эркин прикусил губу. Ему было не всё равно, но показать это нельзя. Чуть не выдал себя.
- Буду класть, как привык, - наконец буркнул Эркин.
- Давай и я, - предложил парень, - так быстрее.
Быстро уложили поленья, и опять запела пила. Поодаль собирались глазеющие дети, да и взрослые поглядывали на совместную работу белого и индейца. На крыльце сидела с куклой Алиса. Ей было строго-настрого приказано не подходить и не мешать. Обилие зрителей сначала раздражало Эркина, но он заставил себя не думать о них. Парня они, видно, тоже раздражали, он уже не болтал, а только встряхивал головой, будто отгонял что-то мешающее ему.
Они работали молча и слаженно. Слаженность появилась как-то сама собой, будто не в первый раз им вот так работать. Несколько раз в калитку заглядывали искатели работы, но, видя, что место занято, исчезали.
Припекало сквозь облачную плёнку солнце. Медленно уменьшалась груда брёвен.
Снова вышла Женя и решительно подошла к ним. Эркин замер, не зная, что сделать, пока она не сказала чего-нибудь неположенного, но его опередил парень.
- Покормила бы, хозяйка, а то притомились, - и подмигнул Эркину.
И снова, к радостному изумлению Эркина, Женя и тут осталась сама собой.
- Поднимайтесь, потом закончите.
Лицо парня расплылось в такой счастливой улыбке, что Эркин невольно улыбнулся в ответ. Но, поднимаясь по лестнице, он опять забеспокоился. Вдруг Женя вздумает кормить их в комнате и этим выдаст себя. Ему уже случалось работать за еду. Обычно выносили во двор, только два раза пустили на кухню.
Но Женя знала эти неписанные правила. На кухонном столе стояли две большие тарелки с густым дымящимся супом и лежали четыре толстых ломтя хлеба. Дверь в комнату, куда и отправила Женя поднявшуюся следом Алису, плотно закрыта.
- Ешьте.
И ушла в комнату, оставив их одних. Парень оглядывал кухню блестящими глазами, светлыми как лезвие ножа.
- Уфф, - наконец выдохнул он. - Ща пожрём.
И первый подошёл к рукомойнику умыться. Эркин не возражал. Ему нельзя показать, насколько знакома эта кухня, и он предоставил парню инициативу. А за стол сесть тот рискнёт? С цветным есть - расу потерять. Рискнёт? И вымыв руки после парня, опередил его на подходе к столу и сел первым. Парень сел напротив без заминки и раздумий, так просто, будто иначе и быть не могло.
От горячего мясного супа тело ощутимо наливалось силой. Но Эркин не мог сосредоточиться на еде, всё время незаметно наблюдая за своим неожиданным напарником. Работать умеет и в работе на другого своей доли не навешивает. Но еда показывает человека, как и работа. Видно, что наголодался, но ест сдержанно. И не пересиливает себя, сидя за одним столом с небелым. Может, он из "недоказанных"? Но те кичатся своей белизной больше, чем иные белые. Или так голоден, что ему всё равно с кем за столом, лишь бы еда была? Или уже потерял расу? Интересно за что? И теперь-то, он слышал, многие из таких просто уезжают куда подальше и живут себе как белые, на морде-то приговор не написан, а коли морда белая, то и вопросов нет. И ещё… Работая, парень не закатал рукава. И сейчас, вымыв руки, снова опустил и манжеты застегнул. Ведь не от холода же. Ну, его тайны Эркина не касаются. Свою бы не выдать.
Они доели, парень, как и Эркин, остатком хлеба протёр свою тарелку и кинул корку в рот. От еды его лицо порозовело, а глаза смеялись уже искренне.
- А не скупа хозяйка, - громко сказал он. - Век бы на такую работал.
- Пошли, - встал Эркин.
Парень согласно кивнул. И он, а не Эркин, проходя на лестницу, сказал закрытой двери в комнату.
- Спасибо, хозяйка.
И снова пела пила и ухали топоры, разваливая чурбаки на поленья. Поев, парень заработал играючи, словно хвастаясь силой, забалагурил. Но его шутки были тихими, так говорят те, кто привык к опасливости, кто камерному шёпоту не вчера выучился. И по-английски говорил странно, иногда мелькало что-то похожее на Женю и Алису. Незамысловатые шутки не обижали, да и смеялся парень больше над собой, и Эркин незаметно для себя стал отвечать на них.
Но вот уложены последние поленья, убраны козлы, пила и топор. Парень подобрал с земли остатки щепок и положил их в угол, где лежал запас лучины, снял с гвоздя и накинул на плечи куртку. Эркин, держа свою куртку в руке, притворил дверь сарая и остановился в раздумье…
- Пойдёшь к хозяйке?