Мы вышли на улицу, поддерживая друг друга, так как ноги заплетались чудовищно - у обоих. После дискотечного грохота тишина наступавшего утра обрушилась на барабанные перепонки резко и чуть ли не болезненно. Нежно-розовое солнце плескалось в лужах на мостовой. Прохожих еще не было, умытый город казался исключительно нашей собственностью. Листва, уже предчувствующая осень, была тяжелой и чересчур яркой - от прошедшего недавно дождя. Небо струило свежий и приятный на вкус воздух (а может, он просто наложился на вкус коктейлей у меня во рту).
- А кошки живут на крышах - значит, они ближе к Богу, чем мы…
- Скажи это моему Желудю: этот ленивый рыжий засранец живет исключительно в двух местах - на диване и возле своей миски.
- Но ты же не видишь, чем он занимается, когда ты, например, засыпаешь. Вполне возможно, что он вспрыгивает на форточку и ведет оттуда долгие беседы с Зевсом или Аполлоном. Или с Бастет! - Гаврик скорчил рожу, которая, видимо, должна была изобразить глубокий внутренний мир моего четвероногого паразитика.
Вышло так потешно, что я едва не навернулась, зайдясь в хохоте. Меня вовремя и очень галантно поддержали за рукав.
- А почему мой Желудь обращается не к русской, то бишь славянской Ладе, или Перуну, или Велесу, а к забугорным богам? Он же русский кот, а не греческий, и патриот, наверное, где-то глубоко внутри.
- А наших богов все забыли. Вот греческих или египетских - все знают! А к славянским никто больше не обращается, даже животные. Все давно мертвы, превратились в тлен и прах, и пепел… - Он воздел правую ладонь и неожиданно громко заорал: - Где вы, сильные, многоликие, бессмертные? На кого покинули нас мучаться на оставленной вами земле, аки кутят незрячих?..
Небо ответило грубым заспанным басом (от неожиданности я примяла пятой точкой мостовую):
- Я вам ща устрою бессмертие, а потом догоню и еще слепых кутят покажу! Совсем ополоумели - в пять утра под окном орать!..
- Пойдем отсюда, Наташа! - Гаврик поднял меня на ноги, сам при этом едва удержав равновесие. - Небеса не благоволят нам сегодня. Я тебе говорил, кстати, что твое имя тебе не подходит? Ты слишком необычная для такого стандартного набора звуков. Я буду звать тебя Натали! - Я непроизвольно дернулась: пахнуло Конторой и всем с ней связанным. - Тебе не нравится? Ты права: банально. Ну, тогда ты будешь… - 'Только не Тэш! - промелькнуло у меня в голове. - Иначе я точно свихнусь от обилия совпадений!' - Ты будешь Натуссь! С двумя 'сы'.
Гаврик подпрыгнул и хлопнул в ладоши, совсем как ребенок, получивший вожделенный подарок. Я не слишком привечаю инфантильных мужчин, но в нем было что-то подкупающе искреннее. (А может, мне это просто привиделось с пьяных глаз.)
Проходя по улице Правды - это у нас что-то вроде Рублевки местного разлива - он показал на фешенебельную новенькую семиэтажку:
- А вот здесь - мои скромные пенаты! Засим позвольте откланяться!
На прощанье мы обменялись телефонами, и он клятвенно обещал позвонить.
Когда Гаврик, пошатываясь, побрел к пенатам, я крикнула:
- Эй, у тебя случайно нет братьев?
Он обернулся. Но ответил не сразу.
- Был. Близнец. Он погиб, когда мы были еще детьми. Но это долгая и грустная история, и я поведаю ее как-нибудь в другой раз.
- А как его звали?
- Кого? - Все-таки он туго соображал, ослабленный и алкоголем, и травкой.
- Твоего брата-близнеца.
- А-а. Миша. Мы были, по замыслу предков, как два архангела: Гавриил и Михаил.
Я даже не обиделась, что он не соизволил меня проводить - настолько все это было странно и необъяснимо. Михаил - Микаэль - Мик…
Когда я пришла домой, он сидел на подоконнике и курил. Как обычно. Он не произнес ни слова, пока я раздевалась перед сном, попутно роняя все подворачивающиеся под ноги предметы и падая сама. Он даже лица ко мне не повернул. А я думала, засыпая, что, возможно, вовсе не кот, а Мик разговаривает сейчас с богами - позабытыми, древними и суровыми. Они беседуют с ним на равных. Дым от сигареты антенной улавливает их голоса - поэтому он всегда курит. Солнце просвечивает сквозь пряди его волос, торчащие над ухом, и само ухо окрашивает в изумительный розовый. Я удерживаю это ухо в голове, пока сон не накрывает меня.
…………………………………………………………..
МИК:
20 августа
Она проснулась вечером с больной головой и, как обычно, злая на весь мир. Долго и звучно ругалась с соседкой на кухне - бедняжка так некстати оказалась дома и решила заняться ужином. Потом ей под руку попался Желудь, которому тоже морально досталось (правда, за дело - за благоуханную кучку на паласе). Ретировавашись под тахту, кот зыркал оттуда настороженными глазами и шипел угрожающе-просительно. Я старался не пересекаться с ней вовсе - ни словом, ни взглядом.
Позвонила ее Илона, сообщила, что ждет в Конторе, так как у них сегодня завал, а работать некому. Тэш скривилась - кому охота выползать на ночь глядя, да еще с похмелья? Но возражать не посмела. Уже стоя в прихожей, соизволила наконец обратить внимание на меня.
- Слушай, Мик, у меня для тебя две новости. Одна хорошая. А вторая… даже не знаю - все зависит от того, как ты к ней отнесешься. В общем, так: теперь я совершенно уверена в своем психическом здоровье. Ты не плод моего больного воображения - что не может не вызывать оптимизма. Но с другой стороны… Видишь ли, ты - призрак. Вчера, или нет, это было сегодня - я бухала с одним человеком, похожим на тебя, как две капли из одного бокала с мартини. Он сказал, что у него был брат-близнец по имени Миша, который погиб в детстве. Нет-нет, не отвечай мне сейчас: некогда! Вернусь - поговорим. Чао, милый!
Выпалив все это скороговоркой, она вылетела за дверь - видно, опасаясь моей реакции.
Я остался один, огорошенный, оглушенный.
Я не знал, не помнил, кто я. Старался отогнать даже отголоски мыслей на эту тему - не от неспособности к рефлексии, но из самосохранения. Меня никто не видит? - пустяки, главное - для нее я зрим. У меня нет жизни помимо Тэш, но она, эта самая жизнь, и не нужна мне вовсе. Призрак… Как я могу быть призраком, если я касаюсь ее щеки или руки, и она ощущает мое прикосновение, тепло моих пальцев? Если кот, когда хозяйки нет дома, ласково и доверчиво трется о мои ноги или, вспрыгнув на плечо, уютно щекочет щеку жесткой леской усов? Хорошо, допустим, я какой-то неправильный усопший: не прозрачный, не бесплотный, не выстуживающий окружающих могильным холодом. Но почему, в таком случае, я 'прилепился' к ней, а не ищу того, кто повинен в моей смерти? Если же мне некому мстить, что делает моя душа здесь, на земле, вместо того чтобы отправиться в райские кущи, или на адскую сковородку, или в следующее перерождение (точно не знаю, как там все на самом деле)?..
Я вытащил из валявшейся на подоконнике пачки сигарету и закурил. Призрак с никотиновой зависимостью… Что ж, какой-то плюс в этом есть: рак легких мне не грозит, по крайней мере.
Глубокая затяжка… Выдох. Воспоминания, которые затаились неведомо где, во тьме подсознания или до-сознания, всплыли на поверхность, обрели отчетливость. Их отомкнули, выпустили на волю неожиданные слова Тэш.
…Тут хорошо. Хорошо и тепло, только одиноко. Где-то далеко-далеко что-то происходит, но до меня долетают лишь слабые отзвуки. Покой… Нет, не совсем: покой мог бы быть, если б не голоса. Первое время я слышал голоса матери, отца и брата - они плакали, жалели меня и себя, и мне хотелось сказать им, что все в порядке, попросить успокоиться. И я говорил, твердил, заклинал… но они, кажется, не слышали. Мало-помалу их слезы и голоса отдалились, стихли.
Но был другой, чужой крик - не обращенный именно ко мне, полный жгучего одиночества и тоски. Отчего-то он тревожил, лишал покоя. И я понял, затосковав в ответ, что должен вернуться. Я закричал, вторя родному незнакомому голосу. Кричал всем своим существом, кричал и рвался. Прилагал неимоверные усилия… и что-то стронулось.
Я вернулся.
Она лежала на койке в изоляторе, мечась между бредом и реальностью. Я присел рядом и предложил дружить. Когда она согласилась, я невероятно обрадовался. И радость стерла все, что было в моей голове до этого. А может, это сделал инстинкт самосохранения. Именно он загнал мое прошлое так глубоко, что мне стало казаться - до встречи с Тэш никогда ничего не было.
Сигарета дотлела, и я выкинул ее в окно. Ну и что, в сущности, изменилось от того, что она узнала, а я, наконец, вспомнил? Вряд ли ее отношение ко мне стало другим. Мое - тем паче. Отчего же так свербит внутри, будто лопнула туго натянутая струна и концы ее процарапали сердце? Я хотел бы заснуть сейчас и увидеть дивный сон. А когда она вернется и разбудит меня, долго ворчать по поводу вспугнутого сновидения, потирая розовый след от подушки на щеке.
Но мне не дано видеть снов.
Я вытащил еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой.
……………………………………………………………
Ну, какого дьявола я должна тащиться в Контору с больной головой и мерзким привкусом во рту?! Илона пригрозила, что если я не появлюсь там сегодня, то могу вообще больше не появляться. Видно, у них и впрямь полный завал, так как обычно хозяйка относится к моим прогулам намного лояльнее. Пришлось в ускоренном темпе приводить себя в порядок, и, разумеется, вышло не слишком впечатляюще.
В Конторе было действительно многолюдно, душно и шумно. Подстегнутая таким ажиотажем Илона носилась как угорелая. В одной комнате гуляла целая компания. Они гудели давно и разобрали всех девушек. В другой дожидался клиент, к которому меня так срочно вызвали. Отчего-то я ни секунды не сомневалась, кого увижу. Нет, у меня хватает постоянных клиентов - но вряд ли кто-то из них согласился бы прождать целый час. А еще есть такая штука, как пресловутая женская интуиция. Поэтому, войдя в комнату и даже не рассмотрев в полумраке человека, сидевшего в кресле, я бросила:
- Я к вашим услугам, Дар. Простите, что заставила себя ждать.
Илона фыркнула - мы редко обращаемся к клиентам на 'вы': обстановка не располагает к высокопарности и расшаркиванию.
- Наташа, мне казалось, мы уже перешли на 'ты'. Или что-то изменилось со времени нашей последней встречи?
Я пожала плечами. Не объяснять же, в самом деле, с каким трудом дается мне каждое 'ты', обращенное к этому человеку. Ну, не располагает его внешность к панибратству, да и манеры тоже.
- Я забыла, прости.
Из соседней комнаты донесся дикий поросячий визг и звон разбитой посуды. А затем подвывания - так умел всхлипывать, по-ребячески горько и тонко, только Артем. Илона тут же устремилась выяснять, что произошло, а Дар брезгливо поморщился.
- У меня к тебе предложение. Если ты не против, пойдем отсюда. Я знаю неплохое кафе неподалеку. Все будет оплачено в том же размере, как если бы мы оставались тут, так что твоя хозяйка может не беспокоиться.
- А ты никак влюбился в меня, если вместо траха предлагаешь провести романтический вечер! - Когда я сильно обескуражена, от сдержанной вежливости меня может запросто перебросить к хамству.
Тут же мне захотелось спрятаться от его взгляда - забраться глубоко под одеяло, как в детстве - от ночных кошмаров и жутких сказок. Но сейчас это был не страх, а нечто другое. Будто я виновата в чем-то очень постыдном, и об этом знает лишь он один. Но не обвиняет, а сочувствует, и от его сочувствия на душе муторно и тоскливо.
- Я понял. Прости, что отвлек и вытащил из дома. Беру назад свое предложение.
Он поднялся с кресла. Сейчас он уйдет, и хозяйка наорет на меня, что я совсем распустилась и хамлю престижным клиентам. Да и не в этом дело! Черт с ними, с нотациями, но терять такой яркий экземпляр гомо сапиенс весьма обидно.
- Постой! - Я придержала его за рукав у самой двери. - Я не хотела обижать тебя. Конечно, я с радостью посижу с тобой в более приятной обстановке. То, что я сказала - глупость и пошлость, не придавай этому значения. Через меня говорило мое похмелье и желание выспаться.
Дар не ответил, но притормозил. Я позвала Илону, он расплатился - под ее удивленные междометия, и мы вышли.
До кафе было два шага. Я знала это место и любила бывать здесь. Правда, в одиночестве. Тихая ненавязчивая музыка, атмосфера уюта и покоя - то, чего мне так не хватает обычно. Я садилась в самый дальний угол, заказывала кофе и, медленными глотками смакуя напиток, наблюдала за посетителями. Если попадалась интересная физиономия, рисовала.
Сейчас мы сели в другое место, у окна с красивым витражом. Кроме нас в зале никого не было. Душная ночь припала к стеклу. У официантки были тени под глазами и подрагивавшие от усталости пальцы.
Мы пили красное сухое и молчали. И опять он смотрел на меня пристально, не отрываясь, и мне было дискомфортно под его взглядом. Хотелось заговорить, нарушив неестественную паузу, но в голову ничего, кроме банальностей, не приходило. Я уже обожглась один раз сегодня, и не хотелось снова выглядеть полной дурой. Наконец, решила расспросить его о работе. Мужчинам нравится говорить о своих успехах, а если таковых не существует - можно и придумать. Проститутка ведь не станет проверять их наличие.
На мой вопрос он ответил спустя паузу, небрежно и лаконично:
- Я творец.
Мне сразу стало легче дышать, словно потолок, рухнувший на плечи, вернулся в исходное положение.
- Художник или писатель? Или тот, кто творит собственную жизнь - уникальную, ни на что не похожую?..
- Не жизнь - а смерть. И не свою, но чужие.
Он вновь уперся взглядом в мое в лицо, и опять потолок, зараза, навалился всей тяжестью, заодно с крышей. И воздух застопорился в гортани. Я незаметно отодвинулась, прикидывая наиболее безопасные варианты бегства.
- Ты маньяк? Типа Чикатило или битцевского?..
Сохраняя приветливо-заинтересованную улыбку, я судорожно пыталась припомнить, как следует обращаться с сумасшедшими и социально опасными. Кажется, с ними нужно во всем соглашаться. Но подходит ли это для моего случая? 'Можно, я задушу вас вашим шарфиком, поскольку вы сильно напоминаете мне Дездемону?' 'Да-да, пожалуйста! Только вы не нервничайте, а то вам вредно сильно волноваться…' Брр. Дрожь берет от одного продумывания таких диалогов. А главное: как я могла так ошибиться в этом человеке?! До этого мое чутье никогда не подводило меня. В его случае оно твердило: этот человек может быть опасен, но не для тебя.
Дар улыбался - видно, мысли, носившиеся в моей голове, прекрасно отпечатывались на растерянной физиономии. Наконец, соизволил ответить:
- Не дрожи так, девочка. Я вовсе не раб госпожи Смерти, как те неадекватные люди, чье определение ты озвучила. Жажда убийства не затмевает мой мозг, не заставляет шуметь кровь в ушах. Свежеиспеченный 'жмурик' не вызывает волну оргазмов. Я просто выполняю определенного вида заказы. То есть она послушна мне, а не наоборот.
- Значит, ты всего лишь киллер, которых нынче немало. Стоит ли называть себя пафосным словом 'творец'? Ты просто чернорабочий Смерти.
Я осмелела и снова принялась хамить. Страх отступил, и пришла досада на собственную слабость, свидетелем которой он стал.
- Я не просто киллер. Я никогда не убиваю людей руками - всегда головой. Выдумываю сложные комбинации, порой очень красивые - словно шахматист или композитор. Мои заказы никогда не выглядят как преступление - обычно это несчастный случай, реже - суицид. Как правило, я даже не приближаюсь к своим объектам. Обязательно выслушиваю причину, по которой делается заказ.
- Причину? - Я хмыкнула. - Зачем? Какая тебе разница?
- В зависимости от нее назначаю цену. И необязательно деньгами. Как-то мужик захотел убрать свою жену, которая мешала его любовной связи. Я запросил за это его дом и бизнес.
- Ну и расценки! - Я хохотнула, изображая циничное веселье. - А он не послал тебя после этого и не обратился к твоему коллеге поскромнее?
- Ты плохо меня слушаешь, девочка. Коллега поскромнее гарантирует смерть, и только. Переплата идет за чистоту и красоту комбинации, за отсутствие неприятностей с ментовкой. Так вот - спустя полгода после скоропостижной смерти его благоверной (кстати, она не мучалась: сердечный приступ, пара секунд - и душа уже на небе), любовница выставила его за дверь. Он повесился через неделю. А с другого клиента - женщины, которая просила отомстить подонку, спьяну переехавшему машиной ее пятилетнего сына, я взял в уплату лишь черепаховый гребень, которым она украшала свои волосы.
- Значит, ты мнишь себя современным Робином Гудом? Помогаешь хорошим, взяв на себя роль высшего судии?
- Вовсе нет. Ты не поняла: я всегда выполняю заказы, любые - если люди соглашаются с моей ценой. Основной драйв для меня - в красоте комбинации. Вот, месяц назад случилось на редкость изящное дело. В цепочке было задействовано восемь человек, а в центре, в яблочке - старый злобный прыщ, который нужно выдавить - во всяком случае, таким он представлялся заказчику, сыну прыща, - Дар взял со столика салфетку и принялся чертить на ней сложный многоугольник. - Смотри: чтобы подобраться к прыщу напрямую, требовалось выйти на медсестру, ежедневно колющую ему на дому антисептики, а путь к ней пролегал посредством…
Я слушала вполуха, пытаясь разобраться в своих ощущениях, связанных с мужчиной напротив. Если он не врет - а он не производил впечатление позера, любящего покрасоваться перед путаной - он еще опаснее, чем мне интуитивно казалось. И еще интереснее. У меня есть особенность: не могу устоять перед ярким и необычным человеком, даже если считаю его при этом сволочью. Меня тянет общаться с таким, несмотря ни на что, впитывая по максимуму его индивидуальность, наполняясь ей, словно драгоценным вином многолетней выдержки. Кстати, еще один интересный момент: зачем он все это мне выкладывает? Причем достаточно буднично, без капли горечи или сожаления - словно о прочитанной статье в утренней газетенке.
- …Вскрытие показало инсульт на почве чрезмерного эмоционального возбуждения. Семьдесят пять годков, как-никак. Все наследники рукоплещут и до хрипоты обсуждают количество венков и цвет шелковой обивки гроба.
Дар скомкал исчерченную салфетку и поднял на меня глаза, словно ожидая слов одобрения, а то и таких же рукоплесканий.
- Мне показалось - там, в Конторе, что на груди ты носишь православный крест.
- А вот эту тему, Натали, мы с тобой обсуждать не будем. - Помолчав, объяснил: - Чересчур интимно. Не моргнув глазом, могу поведать тебе, сколько у меня было женщин, а также мальчиков, какие позы и стимуляторы я предпочитаю и в каком возрасте впервые стал онанировать. Но вера - это уж извини.
- Извиняю. Вопросик попроще: ты не боишься, что я заявлю на тебя в ментовку?..
- Не боюсь. Кто поверит твоему рассказу? Я не оставляю улик, работаю абсолютно чисто. Впрочем, я совершенно уверен, что ты не станешь этого делать. Я слишком интересен тебе. В твоих глазах не страх и не праведное негодование. В них любопытство.