- Я получаю то, что хочу, за те деньги, что плачу. Это честнее, чем заводить отношения. Принцип такой же, только там за секс я должен расплачиваться вниманием и подарками - что требует большего времени и суеты. К тому же при этом труднее разобраться, кто кому и сколько должен.
- Забавный подход, - закончив рисунок, я полюбовалась им и отложила в сторону. - А как же любовь?
- Женщина, которую я любил, умерла. Никто и никогда не заполнит мою душу, но у тела свои требования, и приходится их удовлетворять. Думаю, мне пора! - Он принялся неспешно одеваться. Бросив беглый взгляд на салфетку со своим портретом, поднял ее и с интересом рассмотрел. - У тебя явный талант, Натали. Я редко появляюсь в одном и том же месте дважды, но сюда, пожалуй, еще зайду. Больно хорошо ты рисуешь. Могу я забрать это?
- Не вопрос, конечно. Я рада, что хоть кто-то считает меня талантливой.
- Что ж, до встречи!
Он бесшумно выскользнул за дверь.
Послышалось почтительное кваканье Илоны, неестественно звонкий смешок Виолетки…
Одеваясь, я заметила две сотни баксов, оставленные на черной простыне. Неплохо он оценил мое творение! Ну что ж, Дар, спасибо - лишние деньги мне не повредят.
…………………………………………………………..
МИК:
Тэш росла, продолжая оставаться изгоем. Все ее сторонились - ни друзей, ни подруг. Она и не стремилась к дружбе, огрызаясь на каждое сказанное ей слово, считая всех вокруг врагами. Детская замкнутость переросла в подростковую агрессию. Она открыто говорила, что ненавидит весь мир, срывалась даже на меня. И еще она часто плакала ни с того ни с сего.
Правда, с воспитателями и директрисой она вела себя тихо - образ страшной дурки всегда витал где-то возле. Все свободное время - если меня не было рядом - читала. Отлично училась, поставив целью поступить в престижный вуз.
Детдом, в котором Тэш повезло провести детские и юные годы, считался одним из лучших в области. То есть ей и впрямь повезло, без кавычек. От девчонок, побывавших в других местах, она слышала мерзкие бытовые подробности - вроде карточных игр на 'живое мясо' - девочек старше двенадцати лет. Приставания воспитателей к детям обоих полов считались там в порядке вещей. Как и почти постоянное чувство голода.
В детдоме Тэш по сравнению со всем этим жизнь была райской. Кормили прилично, не лапали, по коридорам не шастали полчища крыс. Девочки отдавались парням добровольно (обычно за сладости, сигареты и вино). Раз в год появлялись проверяющие комиссии, и перед их приходом даже не устраивали авральных уборок.
Когда Тэш было около четырнадцати, в главном здании затеяли ремонт. Всех детей переселили в учебное крыло, отдав под спальни школьные классы. Тэш взяла за правило вечерами уходить в опустевшую часть, выбрав самое маленькое и уютное помещение. Правда, в ремонтируемой части дома отключили отопление и электричество, но она довольствовалась керосиновой лампой и добавочным одеялом. Да и за окном была ранняя теплая осень.
Она читала в одиночестве, но чаще болтала со мной, и это было здорово: ведь обычно для наших игр и общения мы выбирали самый пустынный уголок сада или коридора, где бы никто не увидел ее 'помешательства'.
Дежурные воспитатели поначалу с руганью прогоняли ее в общую спальню. Но со временем стали смотреть сквозь пальцы - даже на то, что Тэш оставалась в своем убежище до утра. Она ведь имела репутацию прилежной 'ботанки', тихой и аутичной, изо всех силенок идущей на золотую медаль.
Как раз в это время, с тринадцати-четырнадцати, она начала расцветать. Но Тэш это нисколько не радовало. Она носила только джинсы, рубашки и свитера - никаких юбок и платьев, никакой косметики. Поэтому окружающие не замечали, как менялось ее тело - чего она, собственно, и добивалась. В таком месте, как детский дом, опасно быть юной и привлекательной. Лучше уж подольше оставаться угловатым гадким утенком.
Но пришел день, когда она забыла про осторожность. Ей захотелось стать женственной и красивой, хотя бы на один вечер. В детдоме недавно появился новый мальчик, потерявший всю семью при пожаре. Он был красив, молчалив и окружен ореолом трагедии. Не думаю, что это можно назвать первой любовью, но увлеклась Тэш не на шутку. Ей хотелось отвлечь его от грустных мыслей, и как раз в субботу устраивалась дискотека. Не знаю, у кого из девчонок она одолжила платье и косметику - подруг у нее не было. Но нашлась, видно, добрая душа. Я был против ее внешнего вида и ее идеи, и мы сильно поссорились.
Я не люблю бывать с Тэш на людях, особенно в толпе - поэтому, и не будь мы в ссоре, никуда бы не пошел. Остался в ее временном убежище, копаясь в собственных мыслях, пуская дым в форточку. Не помню, говорил ли я, что с годами у меня получалось находиться с ней рядом все дольше. И курение играло в этом не последнюю роль.
Не прошло и двух часов, как Тэш вернулась. Но не одна. Ее втащила компания Зуба. От парней несло алкоголем и похотью, а от нее - животным ужасом.
- Как же это мы пропустили момент, когда наша чокнутая превратилась в шлюху! Да еще с настоящими сиськами и задницей!.. - Пиявка заржал, довольный своей шуткой, и остальные не отставали.
- Отпустите меня! Ну, пожалуйста!.. - Никогда ее голос не был таким жалобным и умоляющим.
На скуле у нее красовался синяк, нарядное платье было порвано у ворота, косметика размазана, а нижняя губа разбита.
- Ну, уж нет! - хохотнул Зуб, выкручивая ей руки.
- Да не дрожи ты так, мы тебя обязательно отпустим, душа моя. Только ты сначала обслужишь нас по полной программе, - Голова всегда говорил негромко, почти не матерился, но слова из него выходили склизкими, с душком, и из всей четверки он казался мне самым отвратительным.
Ее поволокли на кровать. Она почти не сопротивлялась - видно, сильно припугнули. Я стоял и смотрел, и мне казалось, что это на моем теле остаются отпечатки их пальцев, это в мой рот засунуто полотенце, это на мне раздирают одежду…
- Не смотри!!! - закричала она, хрипло и страшно, выплюнув полотенце. - Не смотри, отвернись!.. Уходи!!!..
Я отвернулся. Уставился в окно, вцепившись в подоконник. Я все слышал. Все. Я не мог ей помочь, не мог ни разогнать, ни убить мерзавцев. Но хотел хотя бы разделить ЭТО с ней, взять на себя если не большую часть, то хоть половину…
Когда они наконец закончили и ушли, и стало тихо, я долго не мог отодрать пальцы от подоконника. Казалось, они вросли в него, вплавились.
Сутки она не вставала с постели. Потолок колыхался в абсолютно сухих глазах. Я пытался говорить с ней, но она не отвечала. А когда хотел дотронуться до плеча - закричала так страшно, что я отдернул руку. Я всерьез опасался за ее рассудок.
Никто не подошел к ней за все это время - видимо, не заметили ее отсутствия.
К вечеру второго дня Тэш встала. Привела себя в порядок, долго и тщательно причесывалась, не замечая меня вовсе, и вышла.
Директрисой детдома была маленькая пухлая женщина лет пятидесяти по кличке Жабка. У нее было несколько любимчиков, в том числе Глеб, или Голова. Она звала его Глебушкой и уверяла всех подряд, что непременно усыновила бы - такой он золотой и умненький - если б не проблемы с жилплощадью. Может, она и была честна и не крала (или крала в меру) у своих подопечных, но на их проблемы и беды этой тетке было глубоко наплевать.
Когда Тэш зашла к ней в кабинет, Жабка утопала в своем кресле, скрестив на животе пухлые ручки, и являла собой само спокойствие и умиротворение.
- Наташа, дитя мое, с чем пожаловала? - поинтересовалась она самым приторным и сдобным из своих голосов.
- Я хочу пойти в милицию и написать заявление об изнасиловании, - ледяным тоном ответила Тэш.
- О чем, о чем, милочка?.. - выщипанные и подкрашенные ниточки бровей поползли вверх, на узкий лобик. - Я не понимаю.
- Заявление на Зубова, Клюшкина, Соболева и Овсова. Мне нужно, чтобы кто-нибудь пошел со мной как сопровождающий.
- Я не знаю, о чем ты толкуешь и зачем тебе эта гнусная ложь, но ты отъявленная мерзавка - раз возводишь поклеп на ни в чем не повинных мальчиков! - Лицо Жабки налилось кровью, а пухлые пальчики затряслись. - Только вчера Глебушка заходил ко мне, и мы говорили о тебе. Этот золотой мальчик с добрейшим сердцем обеспокоен тем, как относятся к тебе ребята в нашем дружном коллективе. Хотя он говорил о тебе только хорошее, я поняла, что ты сама заслужила такое отношение своим распутным поведением. А тут еще эта ложь! Если бы твои родители услышали, как тебя называют шлюхой в четырнадцать лет, они умерли бы во второй раз - уже от стыда!
- Значит, вы не пойдете со мной в милицию? - очень спокойно, словно оскорбления и упоминание о дорогих людях совсем не тронули ее, спросила Тэш.
- Не только не пойду, но, если ты осмелишься сунуться в милицию со своей ересью, я ославлю тебя на весь город! Так, что даже собаки, увидев тебя, будут плеваться и перебегать на другую сторону улицы. Разорвать платье и наставить самой себе синяков всякая дура сможет! Будет она мне еще тут хороших ребят позорить!.. - Директриса проорала это, привстав с кресла и стуча ручкой по полировке стола. Сделав два глубоких вдоха, она плюхнулась обратно и закончила почти мягко: - А теперь иди, милая моя. Ты меня очень расстроила, и у меня поднялось давление. Очень советую тебе впредь вести себя приличнее.
Тэш вышла из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. Я не знал, о чем она думает, но был уверен, что ни в общую комнату, ни в свою нору она сейчас не вернется. Так и вышло. Я поймал ее за рукав возле лазейки в заборе, через которую можно было выбраться на улицу.
- Ты куда?
- Не твое дело. И даже не вздумай пойти со мной! - Она дернула плечом, высвобождая куртку из моих пальцев.
Я не мог ее остановить - сил у меня хватало лишь на касание. Подчинившись, вернулся в ее комнатку.
Вскоре туда ввалилась вся зубовская компания. Очевидно, директриса предупредила любимого Глебушку о намерениях Тэш. Увидев их мерзкие лица, я решил подождать ее в коридоре, чтобы предупредить.
Ждать пришлось долго. Она явилась только под утро - абсолютно пьяная и растрепанная. Услышав про поджидавших ее Зубова и Ко, Тэш зашлась в хохоте. Она смеялась так долго и судорожно, что на лбу выступили капли пота. Чтобы устоять на ногах, ухватилась за спинку стула, но это не помогло, и в итоге она рухнула на пол вместе с ним. Я протянул ей руку, но она ее проигнорировала. Подняться ей удалось с третьей попытки.
- Т-ты думаешь, еще что-то осталось в этом мире, что может меня испугать?.. А тем более эти ми-илые мальчики… которые так трогательно заботятся о моей нравственности?.. Пойдем, я непременно должна в-выразить им свою признательность!..
Распахнув дверь, Тэш едва опять не потеряла равновесие, но удержалась, ухватившись за косяк.
- Явилась! - злорадно прокомментировал ее появление Зуб.
- Здра-авствуйте, мои дорогие! Я так счастлива снова вас видеть!.. Я думала, вы уже не захотите общаться с такой шлюхой, как я, но вы пришли. Спасибо, спасибо!.. - Она рухнула на колени и принялась бить лбом об пол.
- Слушайте, она бухая в умат!.. Может, пойдем? - Медведь неуверенно обернулся к приятелям, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
- Нет! - жестко отрезал Зуб. - Мы должны проучить ее, чтоб в другой раз жаловаться неповадно было.
- Ты думаешь, она в таком состоянии усвоит нашу науку? - Глеб с сомнением покачал головой.
Он сидел на ее кровати, рассматривая пьяную фигуру на полу. Услышав его слова, она доползла до него на коленях и принялась покрывать поцелуями ботинок.
- Добрый юноша с золотым сердцем, Глебушка, ты единственный мой заступник! Как же я тебе благодарна!..
Медведь оттащил ее в сторону и рывком поднял на ноги. Она вырвалась с криком:
- Дайте мне облобызать ступню моего благодетеля!..
Зуб с размаха влепил ей пощечину.
- Хватит ломать комедию! Мы пришли отомстить тебе за донос!
- И как же мне встать, чтобы вам было удобнее? - Теперь голос ее звенел от ненависти, она больше не паясничала. - Ну, кто первый?.. Ты? - Она развернулась к Медведю. Он отшатнулся, словно напоровшись на ее взгляд: совершенно трезвый и обжигающий. Она скинула рубашку и положила на свою голую грудь его ладонь - которую он тут же отдернул. - Ах, я тебе не нравлюсь?.. Тогда, может, ты? - Она развернулась к Пиявке, и тот нервно сглотнул и попятился. - Что, не хороша я для вас? А вот бомжам, с которыми я трахалась сегодня, понравилось. Даже спасибо мне сказали и водки налили. Ну, ма-альчики! Что же вы такие пугливые? Ну, сифилис или, там, вич от меня подхватите - в подарок от тех бомжей - ну и что? Делов-то! А ты что пялишься?! - Она вперила в меня ненавидящий взгляд. - Зачем ты мне нужен - чтобы тупо смотреть, как меня насилуют и бьют?.. Убирайся, откуда пришел! Ты такой же, как все.
- Двигаем отсюда, парни - кажется, она совсем с катушек съехала! Сама с собой базлает!.. Если она и вправду была с бомжами - точняк заразу подцепим! - Зуб подался к дверям.
Его команда не заставила себя упрашивать, и все четверо вывалились из комнаты.
Тэш распахнула окно и села на подоконник, свесив вниз ноги. Ее волосы блестели от ночных огней, движения были странно замедленными. Взяв маникюрные ножницы, валявшиеся на тумбочке, она принялась водить их кончиками по ладони.
- А правда, что если суметь как-нибудь изменить рисунок линий, то и судьба поменяется?
- Прошлое все равно останется, - я подошел к ней и встал за ее спиной.
- Я не обращалась к тебе! Это был риторический вопрос. А если вот так? - Она положила ладонь на подоконник, тыльной стороной вниз. Размахнулась и, не поморщившись, проткнула ее ножницами насквозь. Я вскрикнул и дернулся. Она спокойно вытащила острие из ранки и вгляделась в кровоточащее отверстие между линиями головы сердца. - Мне больно, Мик, - в ее голосе сквозило удивление. - Очень. Значит, я еще способна что-то чувствовать. Я еще живая…
Совладав с собой и стараясь не выдать обуревавшего меня ужаса, я протянул ей рубашку.
- На, оденься. Попробую перевязать. Сомневаюсь, что ты захочешь пойти в медпункт. - Я оторвал полосу от простыни и принялся обматывать ею кровоточащую ладонь. Тэш морщилась и постанывала. - А где ты на самом деле была?
- На кладбище. У могилы родителей. Они мне сказали, что вовсе не стыдятся меня.
Она сильно изменилась. Что-то натянулось в ней, застыло, словно внутри появился эбонитовый стержень. И еще - она перестала плакать с тех пор. А тот парнишка, который так понравился ей тогда и ради которого она захотела побыть женственной, через неделю повесился. Узнав об этом, Тэш лишь пожала плечами:
- Слабаки всегда мрут первыми.
Больше она никогда не говорила о нем, даже вскользь. Я до сих пор не знаю, что же случилось тогда на дискотеке. И, сдается мне, никогда не решусь спросить у нее об этом.
…………………………………………………………..
19 августа
Не знаю, с какого перепоя я согласилась пойти с Назир в самый элитный ночной клуб нашего городишки. Наверное, осточертело однообразное существование, захотелось хоть чем-то его разбавить. К тому же я люблю танцевать: вплавиться в густую массу людских тел, выкинув из головы все мысли, оставив под черепной крышкой лишь гулкую вибрирующую пустоту. Стать клеточкой чего-то большого, аморфного и шевелящегося, забить на саму себя. Но все же я нечасто выбираюсь в подобные месте, тем более с товарищем по цеху. Не хочу смешивать свою работу с жизнью вне Конторы.
Так или иначе, я согласилась на эту авантюру. Правда, увидев Назир, ждавшую меня у входа в 'Неон' (так звалось это злачное и сладкое местечко), пожалела об этом. Ярко-зеленая юбка почти ничего не прикрывала, зато обтягивала так, что лучше бы ее вообще не было. Черные чулки в сеточку и кислотно-розовый топ, из которого почти целиком выплескивалась пышная грудь, дополняли картину. Мне было стыдно даже стоять рядом с ней, не то что куда-то заходить в ее обществе.
Назир очень хорошенькая, но вкус у нее отсутствует напрочь. Как и мозги. Ей восемнадцать, она сбежала из дома от авторитарного и властного отца и пустилась, что называется, во все тяжкие. Но при этом живет в постоянном страхе - у папочки длинные руки и связи, он отыщет ее, дотянется из своей Алма-Аты, вернет домой и зверски убьет - ведь она опозорила весь их древний род. Поэтому она живет по поддельному паспорту, устроенному ей добросердечной Илонкой.
Оказавшись внутри клуба, я поняла, что белой вороной выгляжу как раз я, а не казашка - в своих потертых джинсиках и вполне элегантной, но не кислотной, а пастельно-лиловой кофточке. Оказывается, юбки бывают еще короче, а сочетания цветов еще безвкуснее. Стриптизерша, крутившаяся вокруг шеста на мини-сцене, казалась эталоном вкуса и достоинства в сравнении со многими дамами и девицами в зале.
Давка была жуткая, на танцполе не то что танцевать - шевелиться было проблематично. Запах пота и алкоголя забивал ноздри, царапал мозг. Я пробралась к стене, почти оглохнув от басов, и постаралась стать максимально незаметной, мимикрировать под ее желтоватую поверхность. Отдышавшись, принялась оглядываться в поисках спутницы, чтобы поставить ее в известность, что ухожу.
О боже! Ощущение, что попала в гигантский инкубатор: все девочки сплошь крашеные блондинки, упругие и загорелые, разевающие в ласковом оскале белозубые рты. Этими же жемчужными зубками они готовы вцепиться друг другу в глотки в борьбе за более-менее приличного мужчинку.
Меня замутило от мелькания лиц, однотипных и плоских. Захотелось заорать, и погромче, чтобы вырвать себя этим криком из марева упакованной плоти, не причастной к глубинам и тайнам бытия. Вытянуть - хоть за волосы - из скопища шевелящихся тел и голов, где вместо воображения или мыслей лишь вязкая сладкая жвачка, вспухающая от ощущения собственной значимости.
- Девушка, вам плохо? - Меня подхватил под руку какой-то парень.
Я развернулась с намерением отвесить хорошую оплеуху - выплеснув в ней накопившееся раздражение. И замерла.
…Потом мы долго сидели в баре. Он заказывал мне коктейль за коктейлем, но мое изумление не тонуло в алкоголе. Я заметила, что изрядно набралась, лишь когда он предложил прогуляться, и я отлипла от стула.
Его звали Гавриком, и он был точной копией Мика. Я даже подумала, что Мик, наплевав на наши уговоры и собственные установки, потащился за мной в этот приют порока. Но лишь в первый момент: хоть они и были чертовски похожи, мой 'симптом' не носил короткую стрижку, и серьги в ухе у него не замечалось. Да и весь он в целом был как-то устойчивее и спокойнее.
От шока я не знала, о чем с ним говорить, но, к счастью, стоило мне выдавить онемевшими губами свое имя, как начал вещать он. Гаврик говорил всем телом - каждое слово в его исполнении становилось объемным, рельефным, казалось, его можно ухватить пальцами, рассмотреть и ощупать. Он тоже много пил. Глаза были шальными, с крохотными, с булавочный укол, зрачками (что говорило о немалой укуренности или 'колесах', но мне, говоря по правде, было на это наплевать). Очень хотелось узнать, кто он и откуда, связан ли с Миком, но моя оглушенность и его харизма лишили меня способности шевелить языком.