Но они и тут не ушли. Я поднялся, зашел в комнату и вернулся с пакетиком порошка и шприцем. "Не возражаете, если займусь делом? Как-никак, я у себя дома, да и время подошло. Не хотите, кстати, попробовать? Вы же мои друзья, значит, должны поддерживать во всех начинаниях". Я был уверен, что они дружно откажутся, и на этом, наконец, их выпровожу. Но физиономия Клоуна выразила колебание. "Чтобы прожить пару лет в розовых очках кайфа? А потом сдохнуть в собственной блевотине?" - Скоба был бескомпромиссен. Он встал и принялся мерить шагами кухню. Большой и неповоротливый, нависающий сам над собой, ему было тут тесно. Под подошвами хрустела яичная скорлупа и прочий мусор. "Смысл? - спросил Клоун. - Смысл какой?.."
"Хочешь, Клоун, я расскажу, что будет у тебя в жизни дальше? - Я прикрыл глаза и вытянул правую руку в жесте оракула. - Ты отучишься, поступишь на работу в поликлинику, будешь выкладываться участковым по полной, стараясь угодить начальству, и к тридцати годам заимеешь язву и жену-стерву. Точнее, жена чудным образом превратится в стерву через год после свадьбы с воздушным и романтичным существом, глядящим на тебя с придыханием. Детей будет двое или трое, но сопливые носы смертельно надоедят тебе еще на работе. В сорок лет, на пике пресловутого кризиса среднего возраста, в приступе отвращения вгонишь себе смертельную инъекцию - благо будешь иметь к таковым доступ в силу профессии. Гуд бай, наш лучший из миров! Так к чему столько утомительных телодвижений, если финал предсказуем?" Клоун хотел возразить и раскрыл уже рот, но запнулся и сглотнул. "А ты, Скоба, - я повернулся к продолжавшему угрюмо утюжить кухню приятелю, - ты, конечно, не столь романтичен, как наш Рыжий, и потому можешь воздержаться от драматических жестов. Ты умрешь на одре от рака печени или прямой кишки, окруженный детьми, а может, и внуками, но от этого твоя жизнь не станет более стоящей и значительной. Вспомнить тебе будет совершенно нечего, кроме шашлыков на природе, да курортных радостей вроде Анталии или Канар. Нет, вру: еще будет толстенный талмуд диссертации, да тысячи физиономий замученных тобой психов. Точнее, не психов, а просто нестандартных людей". "И что? - Скоба перестал шагать и развернулся ко мне. - И что?.." "А ничего. Проваливайте, ребята, и проживайте дальше ваши предсказуемые унылые жизненки. Мне не о чем с вами говорить".
"Что ты предлагаешь, дружище? Ты ведь всегда был лидером, а мы за тобой велись. Ты серьезно советуешь нам попробовать?" Клоун был напряжен, даже вены на лбу вздулись, а кожа покраснела пуще обычного. Ярко-синие глаза на красном - красиво. "Да, я предлагаю вам билеты в кайф. Решайтесь. Всегда можете вернуться назад - к своему убогому и правильному существованию".
"По морде бы за такие слова…" - буркнул Скоба. Но уверенности в его голосе не было. "Да пожалуйста! Только потом оставьте меня в покое". "Сомневаюсь, что это поможет", - резонно возразил Клоун. И они очистили от себя мой дом. Правда, обещали скоро вернуться.
Вернулись они даже слишком скоро: вечером. И предложили сделку. Мы употребляем вместе - только вместе! - раз в три дня. Только качественное, никакой бодяги. Деньги на дозы добываем по очереди. Так мы сумеем подольше протянуть и не опуститься. Если кто надумает слезть с иглы и вернуться к нормальной жизни, остальные не вправе вякать - ни уговаривать, ни упрекать.
Не то чтобы я был очень тронут их поступком - ни на какие благородные чувства уже был не способен, но что-то во мне завибрировало. Ведь они пошли на это исключительно по дружбе, из-за моей персоны, которая, оказывается, им небезразлична. Поэтому я потратил какое-то время на уговоры: "Бросьте ребята, я прикололся. Не надо никаких сделок, бредите домой, а обо мне просто забудьте". Но они держались стойко, и в конце концов я согласился на все условия. В сущности, какая разница: прожить два года или двенадцать, главное - как можно меньше задействовать себя в колесиках и шестеренках мироздания.
В таком режиме мы продержались год. Затем стали встречаться через день, а потом как-то незаметно перешли к ежедневным встречам. Скоба, не оставлявший идеи стать психиатром, решил специализироваться на наркологии. Завел тетрадочку, где записывал каждый день свои ощущения. Тетрадки хватило года на полтора, как и вуза. Клоун бросил учиться раньше. Его, в основном, кормили бабы. Обаяние приувяло, но не иссякло совсем - скоро взглянешь и убедишься сама.
*** - Помню, я закончил рассказывать, слегка удивленный, что ты не задала ни одного уточняющего вопроса. Ведь женщины так любят это делать.
- Я же была с тобой. Не столько слушала, сколько видела и представляла. При этом где-то на дне сознания копошилась мысль, что только подлец может так поступить: подсадить на иглу двух близких друзей. Но она именно что копошилась - словно не моя, чужая и мелкая. Я не могла тебя осуждать - ни вслух, ни про себя.
- Да, я подлец, я поломал две жизни. Когда я предстану перед Высшим Судией, с меня спросят за это. Как и за многое другое.
- Не спросят. Твои грехи перекроют мои добрые дела - я постараюсь совершить их как можно больше. (Смеется.) Время еще есть. ***
- Вы до сих пор дружите?
То был первый вопрос, который ты задала после долгого молчания.
- Нет. Нас ничего не связывает - кроме соглашения, которое мы почему-то соблюдаем, как заведенные. Наркоманы не могут дружить.
- И никто из них не пытался слезть? Ведь о возможности этого говорилось в уговоре.
- Нет. Думаю, парни не раз проклинали меня про себя и последними словами поносили собственное мальчишеское благородство. Но никто не пытался переиграть, нет. Видимо, понимали, что невозможно.
- А может, просто откладывали, - предположила ты. - Думали: ну вот еще немного, недельку-другую, и я за себя возьмусь…
- Скобу пытались лечить родители, я уже говорил. Клоуну о том же капала на мозги сожительница. Впрочем, чужая душа - потемки. Стоит ли гадать?
- Послушай, а ты был уверен, что их жизни сложатся именно так, как ты им расписывал?
- Конечно, нет. Как в этом можно быть уверенным? Возможно, Клоун стал бы главврачом клиники, респектабельным и вальяжным. А жену-стерву сменил на молоденькую ассистентку, которая и пикнуть поперек боится. А Скоба вспоминал бы не только Анталию, а Гоа и Марокко. Они ведь были ребята с мозгами и амбициями. Перевернуть мир - вряд ли, но прожить успешно с обывательской точки зрения, почему бы и нет? Только ведь и такие жизни - по сути, бессмыслица и дерьмо.
- Но… - ты хотела что-то возразить, но я прижал ладонь к твоим губам.
- Тсс… Потом. Вот и они!
К нам приближались сразу оба. Видимо, пересеклись у входа в парк. Мне было интересно, какими ты их увидишь и что о них подумаешь. Скоба - высокий и костлявый, с вытянутым треугольным лицом, в новой и модной куртке, но заляпанной грязью и сидевшей мешком. Глаза глубоко запавшие и мертвые - в смысле, никакие - выражения не уловить. Не зеркало души, а тонированные стекла, за которыми та самая душа прячется. Клоун выглядел хуже и меня, и Скобы. Он обрюзг, что-то творилось с кожей - была усыпана бурыми пятнами, отсутствовали два передних зуба. Короче, красавчик.
Гораздо больше, чем мои синяки, их поразило твое присутствие. Они ничего не сказали на этот счет, лишь выразительно посмотрели. Да так, что ты впилась в мою ладонь, словно опасаясь, что я брошу тебя с этими человекоподобными существами и растворюсь в осеннем сумраке.
Не сговариваясь, мы направились в один из недостроев - заброшенное здание завода. Мы частенько там кололись, если не в лом было добираться. Ходьбы от парка минут двадцать, но тащить тебя в какой-нибудь воняющий мочой подъезд, где каждый проходящий мимо жилец будет смотреть именно на тебя, грозясь вызвать милицию, очень уж не хотелось.
Когда мы добрели и, протиснувшись в дыру в проволочном заборе, уселись на обломок бетонной плиты, Клоун достал пакет с заветным порошком, шприцы, ложку и зажигалку.
- Дозы три, а не четыре, - сообщил он, разорвав долгое молчание.
- Мне не надо, - поспешно сказала ты.
- Может, хоть познакомишь?
Пальцы плохо слушались. Мелькнула мысль попросить тебя помочь, но от нее стало мерзко.
- А тебе есть какое-то дело?
С третьей попытки укололся в шею, туда, где под кожей прощупывается вена. Встретив приход, переставая ощущать боль, блаженно откинулся назад и закрыл глаза.
- Я Алина, Аля.
Твой голос доносился издалека, с другого конца света… с края галактики. Я подался к нему через всю вселенную, на ощупь, как растение к свету. Положил голову на твои колени. Тепло и покой исходили от них, и еще почему-то запах сухого меха. Ты убрала волосы с моего лба и принялась рисовать на нем иероглифы, слегка касаясь подушечками пальцев.
- В ней моя душа.
Клоун кивнул, но я чувствовал, что не верит, не понял. А Скоба иронически хмыкнул. Они тоже были под кайфом - вялые и благодушные.
- Зря ты ее сюда притащил, - как сквозь сон бормотнул Клоун. - Она же чистая, не из наших.
Интересно, он всерьез опасается, что я подсажу тебя на иглу, как когда-то их, или просто разыгрывает благородство?
- Никто меня не тащил. Я пришла сама.
Интонации обиженной девочки. Тебе и впрямь тридцать два, а не шестнадцать?..
- Ну и зря.
Скоба не пугает и не осуждает, просто констатирует факт.
Время тянется медленно и блаженно. Парни незаметно растворились, расползлись в поисках самых удобных лежбищ для бренных тел. Ты то и дело порываешься уходить, торопишь меня, а мне не хочется сдвигаться с места. Хорошо… Хочется зависнуть здесь навек, касаясь лбом твоих рук.
- А тебе идет вороной конь… - Кидаю камушек наугад и попадаю: ты улыбаешься, это слышно по голосу.
- Это было уж слишком. В реальности я так себя не веду: воспитание не позволяет.
- Воспитание - это да… это вещь… - Хочется говорить с тобой о чем-то значительном, но мысли ленятся и язык выдает глупости.
- Я вот что подумала. Жизнь - тоже своего рода наркомания. От кайфа до ломки и обратно.
- В жизни хватает тех, кого вообще не ломает. Но и кайфа такие испытывать не умеют. А есть редкие счастливчики, которым достается бездонная коробочка с наркотой, в то время как другие только воют от боли и проклинают земной ад. Так что героин в этом смысле честнее.
- Это правда настолько хорошо?
Меня пугает интерес в твоем голосе, поэтому я отрицательно машу головой, вернее, перекатываю затылок по твоим джинсам.
- Только в начале. Потом он нужен не для того, чтобы было хорошо, а чтобы не было погано.
Внезапно вспоминаю об одном незавершенном деле. Не хочется вставать, но надо. Приподымаюсь, хрустя всеми суставами.
- А куда теперь?
Ты, оказывается, не на шутку замерзла. Кончик носа покраснел, а пальцы посинели. Чтобы не стучать зубами, прикусываешь верхнюю губу. Бедняжка…
- Нужно забрать одну вещь - из того места, где я жил раньше.
- Всего одну? Давай я завтра закажу машину, и перевезем все сразу?
- У меня там больше ничего нет. По крайней мере, нужного. Ты со мной? - Спрашивая, уже знаю ответ.
- Конечно. А ничего, что мы так поздно? Уже скоро полночь. Нормальные люди в такое время гостей не ждут.
- А кто тебе сказал, что мы идем к нормальным? Советую тебе вообще забыть это слово и приготовиться к худшему.
Я помогаю тебе подняться - ты так окоченела, что мышцы почти не гнутся. Ты хмуришься и растираешь ноги у лодыжек.
- Пошли. Я готова.
В метро, отогревшись, ты высказалась о моих друзьях:
- Он такой славный - большой ребенок, этот Клоун. Женщины будут его любить, даже если его разобьет паралич. А этот высокий - Скоба? - по-моему, очень преданный. Он бы не мучил зря психов и незаурядных людей, если бы все-таки стал врачом-психиатром.
- И когда ты успела сделать столь проницательные выводы?
- Мы разговаривали. Правда, ты этого, по-моему, уже не слышал.
Дверь в Бормотухину халупу никогда не закрывалась. Уже при входе в подъезд стали слышны пьяные крики и гам. В голове за время в пути чуток прояснело, и я пожалел, что привел тебя в этот гадюшник.
- Может, здесь подождешь? - предложил не слишком уверенно.
- Все так плохо?
- Понятия не имею. Но скорее всего да. Я бы на твоем месте остался.
- Но ты еще не на нем. Разве что частично, одной ногой. Так что я войду.
Я пожал плечами.
- Свобода выбора прежде всего.
Отчего-то так получилось, что я несколько секунд видел все твоими глазами. Когда мы вошли, узрел собственную покачивающуюся спину. Потом загаженную кухню. В ноздри ударил запах перегара, гнили и подгорелой рыбы. Будь я собой, меня бы так не шибануло - привык и не к такому.
Пьяные рожи, встретившие нас дружным ревом, показались совсем отвратительными - соскочившими с полотен Босха.
- Найтик пришел!.. - Ко мне бросилось тело с отдаленными признаками женщины. - Мой самый любимый мужчинка! А кто это тебя так раскрасил?
То была старая подруга Крыська, размалеванная, с вываливающейся из незапахнутого халата грудью. Меня передернуло: более тошнотворной твари в своей богатой неприглядными личностями жизни не встречал. Если б не ты, думаю, одним ударом в лицо она бы не отделалась. Но, подозревая, что вряд ли ты отнесешься к такому с пониманием, я сдержался и лишь отпихнул ее посильнее.
- Тебе повезло сегодня: уйдешь отсюда живой. Но если еще хоть раз посмеешь прикоснуться ко мне - я за себя не отвечаю!
- Ой-ой, напугал!.. - визгливо захохотала она. - Тока сейчас заметила, что ты с бабой! Ну, тогда конечно, покидай понты, повыпендривайся. Эй, тетка, а ты в курсе, что он со мной спал?..
Она показала тебе "фак" средним пальцем и тут же - предупреждая мой рывок в ее сторону, ретировалась к столу, под бок к какому-то быку с багровой шеей и плоским теменем. Вспрыгнула к нему на колени, и он, не прерывая беседы, механически запустил лапу в прореху ее халата.
Я покосился в твою сторону. Ты не выглядела ни испуганной, ни потрясенной. С детским любопытством впитывала происходившее вокруг, даже рот был приоткрыт, как у ребенка. Я ухватил тебя за запястье, выводя из ступора, и потащил в комнату, в которой обычно обитал. На диване самозабвенно трахались, даже не обратив внимания на включенный мной свет. Ты застыла, уставившись на парочку, словно подросток, впервые смотрящий порно.
Оставив тебя на пороге за этим увлекательным занятием, я шагнул внутрь, запнувшись о чье-то валявшееся на полу тело. Наклонившись, увидел, что то была Няя. Рубаха на ней была разорвана, юбки и белья под ней не было. Лицо и ноги в крови, но живая. Она повернула в мою сторону медленные бездумные зрачки, а когда я попытался приподнять ее, глухо и жалобно замычала.
- Нужен врач, - ты положила руку мне на плечо, подойдя со спины.
Мне не хотелось играть в благородство и возиться с девкой, которая сама была виновата в том, что с ней произошло. Но сказать тебе об этом… К тому же я неплохо к ней относился. Не в пример лучше, чем к другим обитателям притона.
- Сюда "скорую" вызывать нельзя. Я заберу то, за чем пришел, потом мы оденем ее и выведем на улицу. Только с врачами будешь разговаривать ты, я к ним и близко не подойду - слишком много в моей крови запрещенных препаратов. Скажешь, что на улице на нее наткнулась - иначе по милициям затаскают.
*** - Мой привычный мирок в тот день зашатался и рухнул. Это было настолько незнакомо и жутко. Ты говоришь, вид у меня был, как у любознательного ребенка, но это не так. Внутри был ужас до оцепенения. Я и не знала, что можно так жить. Парочка на кровати за все время даже не повернула голов в нашу сторону, продолжая механически двигаться. А бедная девочка продолжала кричать, пока мы кое-как ее одевали в непонятно чьи нечистые шмотки и выводили на улицу. Хорошо хоть "скорая" приехала сравнительно быстро, минут через двадцать.
- Ты хотела поехать вместе с ней до больницы, но, взглянув в мою сторону - я схоронился в темноте под деревьями - поколебалась и не поехала.
- Я боялась, что ты исчезнешь куда-нибудь. С тебя станется! Спросила, в какую больницу ее увозят. Врач сказал, что опасности для жизни нет, но из шока она может выйти не скоро. Поэтому из обычной больницы ее потом переведут в психушку. Я сунула ему в руку все деньги, что были с собой, попросив поделиться с лечащим врачом и санитаркой. Потом пару раз навестила. Няя ни с кем не разговаривала, и со мной тоже. Во второй раз притащила ей кучу бисера, но она к нему не притронулась. Ее собирались перевести в психушку, но не успели: через неделю она повесилась ночью в туалете на пояске от больничного халата.
- Я помню. Ты так плакала, когда вернулась домой с этой вестью. Хотя, кто она тебе?..
- Никто. Но продолжай, пожалуйста. Я отвлеклась. ***
Дома ты спросила, что я забрал оттуда. Я показал тебе книгу сказок Оскара Уальда - старую, замызганную, но с дивными иллюстрациями.
Ты удивилась.
- Разве нельзя было купить такую же? Вроде не особо раритетная вещь.
- Такую не купить. Это подарок. И единственная моя связь с прошлым.
Мы легли спать, дрожа, как осиротевшие дети. Закутавшись друг в друга. Ты была настолько измотана, физически и душевно, что нервная тряска долго не проходила. Я согрелся быстрее и растирал твои плечи, гладил по волосам, бормотал что-то ровное и успокоительное.
- Скажи, вот с той, что кинулась тебе на шею, ты и вправду спал?
И опять в твоем голосе не осуждение, а любопытство.
- Да.
- И не противно было? Не спать, нет, целовать. Спать - это физиология. Это, наверное, как в туалет сходить: бывает, что сортир жутко грязный, но другого нет, и приходится, потому что приспичило. Но целовать?..
- Кто тебе сказал, что я ее целовал? И вообще, я не помню, честно. Надеюсь, ты не думаешь, что я делал это трезвым.
- Все равно. Не укладывается в голове.
- А ты и не укладывай, забудь. В моей жизни было много моментов, которые не уложатся в твоей светлой головке, и что теперь?
- Ты должен обо всем рассказать. Не должно быть никаких тайн, слышишь? - Тут ты сладко зевнула.
- Обязательно. Только одной ночи не хватит. Так что буду наполнять тебя своей мерзостью постепенно. А сейчас - баиньки.
- Как скажешь, мой господин. Пусть нам приснится море - я так давно на нем не была. И чтобы волны, и чайки…
- Морские звезды, выброшенные на берег, и светящийся в ночи планктон…
- И белый-белый песок… и ракушки…
*** - Но море нам тогда не приснилось. Мы были на вершине заснеженной горы. Чистый снег, прозрачно-голубой лед. Рассвет, окрашивавший все вокруг в розовое и рубиновое. Тишина…
- Мы вмерзли в ледяные и прозрачные, как хрусталь, глыбы напротив друг друга. Глаза смотрели в глаза, но невозможно протянуть руку, дотронуться, соприкоснуться ладонями или губами…
- Но горечи или страха не было. Ни эмоций, ни мыслей - только покой и холод. И истина казалась такой доступной, вечная истина, близкая, как свет встающего солнца, как небесная синь и кристальная чистота разреженного воздуха. ***
4.