Как ни странно, домой заявился раньше тебя. В ожидании морской звездой раскинулся на тахте. Делать ничего не хотелось, да и не смоглось бы. Моя жизнь, так неожиданно поменявшаяся в главном, во всем остальном была прежней. Обдолбался - завалился в блаженном отупении. Единственная разница: даже наркотический дурман теперь был пропитан тобой. Прикрыв глаза, я либо видел тебя, либо смотрел твоими глазами. Это было странно, но я уже устал удивляться. Когда смотрел сквозь тебя, звуки не доносились - словно из всех твоих органов восприятия мне осталось одно зрение. Тебя в такие моменты не чувствовал, как если бы был гостем - а хозяева отсутствуют, вот и приходится листать старый фотоальбом и давиться чаем с печеньем. Зато я увидел твою среднюю сестру задолго до того, как ты притащила ее знакомиться (нашла кем хвастаться!). И ее мужа - большого, бритого наголо дядьку с чуть глуповатым лицом. Вы сидели в кафешке, пили сухое вино. У твоей родственницы глазищи были еще те: серьезные и пронзительные, от взгляда - мурашки по коже. Вы, кстати, с ней совсем не похожи: высокая, строгая, узкая - и маленькая, восторженно-инфантильная. Из вас двоих, не задумываясь, назвал бы ее старшей.
Потом, видимо, задремал. Заметил - но позже, что без тебя крепко спать не удается - полусон-полуявь, без расслабления и отдыха. Очнулся от грохота в прихожей. Выполз, ежась от озноба. (Давно забыл, что значит хорошо себя чувствовать: когда действие героина спадает, может быть терпимо, хреново и нестерпимо хреново. Пока я пребывал в первой стадии.) Ты стояла, одной рукой держась за стену, а второй активно пытаясь стянуть с ноги сапог. Шумела опрокинутся стойка с обувью, которая, видно, мешала тебе разместиться с комфортом. При виде меня ты разулыбалась, замерев на одной ноге и покачиваясь из стороны в сторону. Не удержавшись, я расхохотался. Присел у твоих ног и помог стянуть непослушную обувь.
- В честь чего напилась?
- Я тебя защищала. Он нападали, говорили, что ты плохой, потому что мама обрисовала тебя в самых черных красках… Хотя обещала не рассказывать сестрам и папе… А я говорила, что ты хороший… А еще мы пили. Сначала вино, потом пиво и самбуку, потом снова вино… Много, да? Я к тебе хотела, а они не отпускали. Вредные… Я некрасивая, когда пьяная?..
- Ты чудесная. Напивайся почаще.
Я обхватил тебя за плечи, чтобы довести до постели, но ты гордо отпихнула мою руку.
- Сама! Я в состоянии. Я всемогуща… в смысле, могу все.
И ведь добралась-таки - по стеночке, но самостоятельно. Рухнула на постель и похлопала рядом с собой - так подзывают домашних любимцев.
- Садись!
Я послушно выполнил приказание, с любопытством ожидая продолжения.
- Говори!
- Что ты хочешь, чтобы я сказал?
- Ну, например, как ты ко мне относишься?
- А сама не знаешь?
- Слышать хочу. Женщина постоянно должна слышать, как ее любят и ценят, иначе у нее вырабатываются… как их - ком-плек-сы. Ну, скажи, что я самая умная и красивая. Что тебе, сложно, что ли? - Ты капризно подергала меня за рукав.
- Я не знаю, какая ты. Я не мыслю сравнительными категориями: лучше-хуже, больше-меньше. Просто, если б не было тебя, все было бы гораздо проще: день за днем, похожие, как близнецы, и скорый логичный финал.
- Ты меня обидеть хочешь? - Сморщила нос, словно собираясь заплакать.
- На такое глупо обижаться. Вот разница мужской и женской психологии: нам не нужно словесное описание ситуации, когда все ясно и так, а у вас это любимая игра.
- А вот интересно: откуда у тебя берутся умные мысли при таком образе жизни? - тонко поддела ты.
- Оказывается, убить собственный мозг не просто. Намного труднее, чем я предполагал.
- Какой он у тебя бессмертный - прямо Кощей!.. - Ты хихикнула и тут же ойкнула. - О-ой, я куда-то лечу! Все вокруг крутится… Давненько так не пила. А знаешь, что ты сейчас можешь спросить у меня, что угодно, и я честно отвечу. Что у трезвого на уме, то у пьяного…
- И что же мне у тебя спросить?
Я погладил тебя по щеке. Убрал налипшие на лоб волосы. Кажется, тоже опьянел, касаясь тебя. Даже голова начала кружиться.
- Ну, спроси, как я к тебе отношусь. Я отвечу. Все-все расскажу.
- И как?
- Ты у меня здесь, - дотронулась до груди. - И во всем теле тоже. По венам течешь ты, и кости тоже ты. Я тебя даже не люблю, потому что как можно любить себя?
- Можно. Нарциссизм называется.
- Не-е, я не нарцисс. Я нормальная.
Ты притянула меня к себе и принялась целовать в шею, гладить затылок… покусывать ухо. И это было уже нечто большее, чем проявление нежности. Я попытался аккуратно отстраниться, но ты не пустила. Даже заурчала, как голодная кошка. Перед глазами была родинка у тебя на ключице - в ней для меня сосредоточилась вся эротика вселенной. Но при этом я был искренне благодарен героину за пониженную чувственность. Благодаря которой сумел отвести взгляд и напрячься во второй попытке разомкнуть твой плен.
- Прекрати! Мы, кажется, об этом говорили! - Ты закрываешь поцелуем мне рот, но я вырываюсь. - Я болен, и меньше всего на свете хочу заразить тебя.
- Я знаю, мне все равно… Подумай сам, глупенький, я не смогу жить после тебя, так зачем беречься…
Я отодвинулся еще резче и, не удержавшись, рухнул с кровати. Взвыл от боли: синяки еще не зажили. Глупее ситуации не придумаешь.
- Ты в порядке? Не сильно ударился?..
Твое сочувственное лицо нависло над моим. Рот приоткрыт виновато, но в глазах лихорадочный блеск. Я чертыхнулся сквозь зубы.
*** - Да, я могу быть весьма настойчивой. В тот раз, пожалуй, слегка перегнула палку. Делай скидку на алкоголь.
- Ничего себе слегка! Да я от тебя минут десять по всей квартире спасался, ощущая себя католическим монахом при встрече с суккубом. Надо сказать, не характерное для меня амплуа.
- Наконец ты заявил, что, если я не утихну, ты уйдешь, прямо сейчас. И никогда не вернешься. Что у тебя и так еле хватает сил справляться с собственной природой, а тут еще мое внезапно прорезавшееся нимфоманство. На нимфоманку я сильно обиделась. А ты и правда смог бы уйти?
- Смог. Сидел бы под дверью до утра в ожидании, пока ты протрезвеешь. Но этого не понадобилось, к счастью. Испугавшись моей угрозы, ты стихла и съежилась. Дала себя уложить и укутать одеялом по самый нос. ***
- Ты не переживай. Можешь найти себе мужчину и спать с ним. Я не против. Меня это не обидит.
- Зато я против. Это будет предательством. Не тебя - себя самой. Тело принадлежит одному, а все остальное другому?
- Ты слишком серьезно относишься к сексу. По-моему, за ним ничего, кроме физиологии, не стоит.
- Неправда. Меня бы задевало, если б ты спал с другой. Было бы больно. Неужели тебе нет? Не верю.
Я задумался над твоими словами. С одной стороны, ощущая тебя частью своего "я", готов был предельно тебе доверять. Ревность же возникает от недостатка доверия: раз появляется еще кто-то, значит, тебя одного мало? Но если бы я увидел твоими глазами - или даже просто представил, мужское лицо, тянущееся к тебе жадным ртом, мне стало бы нехорошо - по какой-то другой, метафизической причине. Нет, я уродился не в отца, но все же…
И тут ты вздрогнула - я почувствовал это сквозь одеяло. Пришла к той же мысли: разговор о ревности неминуемо напомнит мне об отце.
- Ладно, давай закроем тему. Я спать хочу.
- Давай закроем. Только скажу, что в чем-то ты права, но я вполне могу потерпеть. Это не смертельно. Просто не буду думать об этом.
- Да не нимфоманка я никакая! Прекрасно проживу и без плотских радостей. Ничего со мной не случится…
Ты уткнулась носом мне в шею. От тебя пахло алкоголем, но это не раздражало, наоборот, казалось благоуханием.
- Не могу заснуть, - пожаловалась ты спустя пять минут. - Закрою глаза, и такой вертолет начинается… Мне нельзя пить, совсем. Организм плохо принимает, и потом отхожу долго… Ты вот про секс говорил, и я вспомнила: один раз я мужу изменила - так банально: на курорте. Он не знал, я не рассказывала, да и вообще это не задело никого, показалось чем-то пустяковым. И разошлись мы из-за другого.
- А каким он был, твой муж? - Я спросил не ради того, чтобы поддержать беседу - было и впрямь интересно. - И отчего вы разошлись?
- Он был спокойным, деловым, положительным. Ни к чему не придерешься - аж противно. За все время мы умудрились ни разу крупно не поссориться. Работал в банке. Делал карьеру - потихонечку, шажок за шажком. Не дурак - поговорить было о чем. Расстались с моей подачи, он был удивлен, крайне. И все мои родственники тоже. Разошлись мирно, без скандалов, без дележа имущества. За то время, что прожили вместе, я как-то умственно разжирела. Не в смысле, что мозг увеличился в объеме, но - разленилась, перестала чего-то хотеть, к чему-то стремиться.
- Хорошо, наверное, когда на пути периодически попадаются такие люди: успеваешь с ними передохнуть…
Сон окутывал меня, приходилось говорить через силу. Твои же слова долетали как сквозь толщу воды.
- А по-моему, наоборот: они слишком расслабляют. Притупляется инстинкт жизни. - Ты поворочалась, устраиваясь удобнее. - Завтра на работу, что б ее черти скушали… Только, если уйдешь, обязательно возвращайся, чтоб мне не сходить с ума в твоих поисках…
*** - На этот раз сон был наполнен лиловатым туманом. В нем не было проявленности, завершенности форм. Клубились вихри, носились клочья, похожие на марлю или кисею. Наши руки были переплетены так тесно, что врастали одна в другую. Не было звуков и запахов… "Мне страшно", - ты брела, низко опустив голову. Твои голубые волосы тонкими змейками вились перед лицом. "Чего тебе бояться? Я смогу уберечь тебя от всего на свете".
- Твое тело струилось. Оно было прозрачным, и в его лазоревой толще шевелились водоросли и сверкал белый песок. "Вихрь может разметать нас далеко друг от друга. Он бывает сильным, очень сильным". "Мы сумеем найтись снова. Даже если окажемся в разных концах земли". " Ты обещаешь?" "Да". "Помнить?" "Помнить…" ***
5.
*** - Ты действительно намереваешься вспоминать всё? Каждый день, каждый час, каждую минуту? Это ведь два месяца жизни.
- Ладно, уговорил. Давай самое яркое и важное.
- Например?
- Например, поезда. Сейчас я буду рассказывать: мне очень дорог этот момент. ***
Встретились мы с тобой в сентябре. А в конце октября я заболела - грипп или что-то вроде. Неделю провалялась с высокой температурой. Не сказать, чтоб из тебя вышла замечательная сиделка, хоть ты и старался. Выходило все вкривь и вкось: то плохо завинченной грелкой ошпаришь мне ноги, то, когда особенно колбасит и хочется мокрого полотенца на лоб, валяешься обдолбанный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Ни маму, ни сестер звать не хотела: представляла, каково тебе будет от диалогов с ними. Надеялась, что справимся собственными усилиями. В общем, чудо, что, тем не менее, начала выздоравливать. А когда температура спала и голова перестала разламываться, ощутила себя в нирване: на работу не нужно и ты рядом - большую часть дня…
Как только я окрепла до такой степени, что могла ходить без посторонней помощи, ты вытащил меня гулять. И не куда-нибудь, а на железную дорогу, бродить по путям. Подобными вещами я и детстве не увлекалась, а сейчас вроде совсем не по статусу, но я не спорила. Было легко и радостно - и от вернувшихся сил, и от твоего бодрого вида.
Мы забрели достаточно далеко от города, благо погода располагала: солнечно, сухо, звонко от синего неба и яркой листвы - последней, зацепившейся на ветках.
- Насколько ты мне доверяешь?
Я ответила, что полностью.
- Вот сейчас и проверим. - Ты крепко завязал мне глаза моим же вязаным шарфом. - Просто знай, что с тобой не случится ничего плохого.
Потом обнял меня сзади, опустил подбородок мне на макушку и заговорил о смерти.
Я что-то пробормотала, про ясный и чудный день, и вроде как ты не в тему, но мне положили палец на губы.
- Молчи и не отвечай, только слушай. Что бы ни произошло, ничего не говори. Так вот: ты никогда не хотела умереть? Самой сделать выбор, не ждать, пока тобой распорядятся высшие силы или провидение. Я много думал об этом, когда погибли мои родители. Только не хотелось уподобляться отцу, поэтому выбрал самый медленный из всех возможных способ. И самый комфортный. Но если вместе с тобой - это будет по-другому: намного чище и красивее.
Твой голос, ровный и негромкий, успокаивал. Я не знала, всерьез ты или играешь, но страшно мне не было.
- Даже термин есть такой: дабл. Двойной добровольный уход. А у японцев самоубийство двух влюбленных - национальное культурное достояние. Очень красивое, почти ритуал. Но вот что интересно: сколько будет длиться боль? Полсекунды при столкновении или дольше? Существует версия, что эфирное тело после гибели физического продолжает чувствовать боль еще несколько часов, а то и дней. Знать бы наверняка. Ты готова вытерпеть такие страдания? Может, лучше отойти в сторону и просто пережить мою смерть?
В твой голос стал вплетаться посторонний шум. Приближался состав. Правда, пока он был далеко.
- А что почувствуют твои родители, сестры? Меня терять некому, а у тебя множество ниточек, удерживающих здесь. Это будет подло по отношению к ним. Ты не боишься поступить подло?
Я не отвечала, поскольку ты просил слушать и молчать.
Состав приближался. Интересно, пассажирский или товарняк? Я пыталась определить по стуку колес, но не получалось. А ты все говорил и говорил…
Когда не только слухом, но вибрацией всего тела я ощутила, что поезд уже близко, ты убрал руки с моих плеч и крикнул:
- Прыгай в сторону!
Но сам не сдвинулся с места, поэтому я не пошевелилась.
Грохот стал сокрушительным, порыв ветра ударил в лицо…
Лязгало и грохотало долго, и до меня дошло, что состав идет по соседним рельсам. Ты знал это изначально - видел.
- С тобой даже играть неинтересно. - Ты развязал шарф, когда лязг стал слабеть и удаляться. - Слишком послушная.
- Ты же сказал, что со мной не случится ничего плохого. Я тебе верю.
- Настолько?
- Да.
- Понятно. Больше так не буду, обещаю. А то чувствую себя полной скотиной.
Солнце скрылось, заморосил дождь, но я была рада каждой капле, осевшей на щеках, и мокрым ногам, и хлюпающему носу. Мы медленно брели назад. Потом стояли между двумя путями, по которым в разные стороны неслись длинные товарняки. Мы были в центре тайфуна, казалось - шатнись вбок и сдует под колеса. Было здорово - дико и весело.
- Где бы ты хотел побывать? - спросила я, когда все умчалось и стихло.
- В черной дыре. Всегда было интересно, что это за штука. Возможно, проход в иной мир с другим числом измерений.
- Дыра - это да, это вещь. Но я про нашу планету.
- Тогда в Центральной Америке. - Ты набрал горсть камушков и прицельно бросал их на рельсы, вслушиваясь в металлический перезвон. - Там, где жили ацтеки и майя, где остались развалины храмов и пирамид, сквозь которые проросли джунгли.
- Помню - ты подсел на них в семнадцать лет. Даже татуировку сделал.
- Да, Кецалькоатль. Очень жестокие были народы.
- Неужели за это стоит любить?
- Жестокие, но мудрые. Знаешь, у них была ритуальная игра, что-то вроде баскетбола, где проигравшую команду целиком приносили в жертву. Или выигравшую? - точно не помню.
- И это тебе в них нравится? С таким восторгом об этом говоришь.
- Ты шокирована? Но Солнце перестало бы двигаться по небу, если бы они не питали его свежей кровью. Так они верили. И еще огромную роль в их мифологии играла Венера. У нее было две ипостаси. Утренняя - амазонка, безжалостная убийца. Все войны начинались при утренней Венере. И вечерняя - шлюха. Беспросвет, не правда ли?
- И все-таки сложно понять, чем они так привлекают.
- Своей бескомпромиссностью. Бесстрашным и честным взглядом на мироздание, где нет ничего, по сути, кроме убийств и купли-продажи. Тем, что они абсолютно не похожи на нас. Еще тем, что они создали изумительную культуру, а их взяли и истребили.
- Бремя белого человека.
- Скотство и сволочизм белого человека.
Ты тяжело дышал, а румянец стал лихорадочным.
- Ладно, сменим тему, - я погладила тебя по пылающей щеке. - Ты устал, и я тоже. Садимся на электричку и едем домой.
- Едем.
В электричке ты опустил голову мне не плечо и закрыл глаза. Задремал?.. Я тоже прикрыла веки.
- И еще одна вещь, касающаяся майя, - пробормотал ты. - Слышала, наверное, об их календаре, заканчивающемся в декабре 2012-го года?
- Конечно. Многие ждут часа "икс" в панике.
- Если прав тот чудак-американец, который считает этот календарь галактическим посланием человечеству, то получается, что по законам космоса человеческая жизнь ничего не стоит. И любви - в земном смысле слова - там нет.
- Потому что майя приносили человеческие жертвы?
- Да. Высокоразумные посланцы из космоса внедрили свое послание в ритуалы бесчеловечного народа. Хотя в то время возникли уже гуманные религии типа буддизма или зороастризма.
- Если в законах мироздания нет милосердия и любви, что в них тогда основное?
Ты немного подумал.
- Наверное, красота. Майя были великолепными архитекторами, очень любили цветы. Почитали поэтов.
*** - Прогулка, как ни странно, не утомила меня, а взбодрила. С тобой же было наоборот: ты едва добрался до дома.
- И ты не пустила меня на встречу с Клоуном и Скобой. Поехала сама.
- Они ничуть не удивились. Даже обрадовались, увидев меня. Когда я объяснила, в чем дело, проводили к барыге, купили мне - на те деньги, что я принесла, сразу несколько доз, про запас. Проследили, чтобы товар был качественный.
- Молодцы, парни.
- Под дозой тебя почему-то опять потянуло на серьезные разговоры… ***
- Обещай мне одну вещь. Заранее. Хорошо?
Обычно под кайфом ты говоришь очень медленно, голос течет как болотистая река. Но сейчас интонации были жесткие.
- Хорошо.
- Какая ты послушная…
- Ты уже говорил мне это недавно. Что я должна тебе обещать?
- Не делать той вещи, к которой я склонял тебя сегодня - я прикалывался, играл. Не убивать себя, когда я умру.
Я фыркнула.
- И только-то? Какой пустяк!
- Не ерничай.
- От кого другого, но слышать такое от тебя?!..
На твоем лице была мука - несмотря на недавно принятый глоточек рая.
- Глупая. Дело не в христианских догмах и запугиваниях, не в запрете на отпевание самоубийц и всяких посмертных карах - я на это плюю.
- А в чем?
- Просто мы не встретимся. Потом. Понимаешь? Попадем в разные места. Я кое-что в этом соображаю, поверь.
6.
Тебе нелегко давались прогулки. Ты не жаловался и даже шутил чаще прежнего, но я чувствовала, что тебе уже не бывает нормально или терпимо. Кололся ты теперь только дома - я настояла, чтобы ты вышел из тройственного союза. Еще раз встретилась с Клоуном и Скобой и объявила, что ты больше не появишься. Они не огорчились и не возмутились. Скоба пробурчал, что рад за тебя, а Клоун отвесил мне шутовской поклон и расшаркался.