В душе епископа вдруг вспыхнула бешеная, сумасшедшая надежда на обращение язычника. Нужно было только чудо, хоть маленькое, но чудо! Жаркая страстная молитва опалила губы Стефана, рвалась с них молчаливыми словами - епископ молил Спасителя и Деву Марию о чуде! Ведь было же чудо в Суроже, когда те же словене-язычники громили город! Всего двести лет с небольшим тому! Святой Стефан, соимённик епископа новогородского, оборотил лицо князя Бравлина, и князь уверовал и крестился!
Всуе.
Да и то сказать-то - зря, что ли, Всеслав приволок с собой в Новгород волхва? Не для того же, чтоб креститься у него на глазах?!
Князь, меж тем, вновь покосился на помянутого волхва, тот согласно прикрыл глаза, и полоцкий оборотень поворотился к епископу и настоятелю.
- Когда ваши вои рубят наши капища и храмы, - сказал Всеслав, буравя своим страшным взглядом обоих священников, - они обыкновенно говорят: "Что это за боги, что сами себя защитить не могут"…
Епископ почувствовал, что вновь начинает задыхаться, а волосы на голове становятся дыбом. Он уже понимал, что сейчас последует что-то страшное…
- Посмотрим, как смогут защититься ваш бог и его святые, - с жёсткой усмешкой сказал князь и вдруг властно бросил. - Храм ваш велю ослепить и вырвать язык!
- Княже! - отчаянно закричал настоятель, вырываясь из рук держащих его кметей.
- Несмеян! Витко!
Вновь те же самые двое гридней, русый и рыжий, неуловимо чем-то схожие меж собой и такие разные, возникли перед князем.
- Снять колокола и паникадила!
- Княже! - опять закричал настоятель и прохрипел, бессильно обвисая. - Креста на тебе нет!
- А как же, - немедленно и охотно согласился Всеслав Брячиславич. - Вестимо, нет креста.
Епископ почувствовал, как мозаичный пол Святой Софии уходит из-под ног, и последнее, что он увидел - сурово-торжественное лицо волхва, и глаза - глаза! люди так не смотрят! - холодно и неумолимо глядящие на него из-под бычьего черепа.
3. Словенская земля. Перынь. Лето 1066 года, червень
Всеслав Брячиславич соскочил с седла, бросил поводья стремянному, хлопнул коня по горячему крупу, подмигнул насупленному Несмеяну:
- Чего, Несмеяне, глядишь, как сыч?
- Зуб болит, господине, - скривился гридень, но глаза его глядели в сторону. Князь только усмехнулся, но настаивать не стал - и так ведомо было, ЧТО не по нраву ближнему гридню.
Сразу же после взятия Новгорода в окружении полоцкого князя встал спор - что делать с новогородской Софией. Полоцкие бояре дружно настаивали - разрушить святыню новгородского христианства. Громче всех кричал боярин Родогой Славятич, чем немало удивил князя - о сю пору Всеслав знал боярина как тайного христианина. Оно и пусть его, лишь бы служил верно - рассуждал полоцкий князь стойно своему великому пращуру Святославу Игоричу.
Подумав, Всеслав понял, из чего исходил Родогой. Во-первых - угодить князю. То есть, ему, Всеславу Брячиславичу. А в другой након, и это даже важнее - утолить извечную вражду полочан с новогородцами, кривичей со словенами - тут и единство веры не помеха.
К кривским боярам примкнули и многие гридни и кмети. И Несмеян - тоже. Вот и глядит сейчас исподлобья - не по его вышло.
Против стали новогородские кривичи и словене. Против был волхв Славимир, у которого ныне в кривской земле было мало не столько же власти, сколько у самого князя. Против был и сам Всеслав Брячиславич.
Измысленная Всеславом и Славимиром, князем и волхвом месть Софии оказалась для новогородских христиан ещё страшнее разрушения собора. И пришлась по душе большей части полоцкого войска и новогородско-плесковской охочей рати.
Всеслав Брячиславич приказал снять с Софии кресты и сорвал колокола и паникадила - ослепил храм и вырвал ему язык. А потом прямо в Софии волхв Славимир принёс жертвы Пятерым - Сварогу, Дажьбогу, Перуну, Велесу и Макоши.
Удоволили всех - и рать, и бояр, и волхвов. И богов. И только несколько десятков твердолобых во Всеславлей рати было недовольно.
И Несмеян.
Сзади подъехал новогородский боярин Гюрята Викулич, друг покойного Лютогостя и двоюродник Крамаря, который прошлой осенью приезжал в Полоцк послом от Басюры. Конь Гюряты оглушительно фыркнул над ухом князя, но Всеслав даже не дрогнул - Велесов потомок отлично владел собой.
- Вот и Перынь наша, Всеславе Брячиславич.
Князь молча кивнул, разглядывая высокую бревенчатую ограду бывшего Перунова святилища, надкоторой ныне высились крытые лемехом маковки с крестами - теперь здесь стояла церковь какого-то христианского святого - Всеслав всё время забывал какого - срубленная ещё при Добрыне по приказу Иоакима Корсунянина.
Князь вдруг усмехнулся - взгляд его скользил по резным узорам ограды и ворот, легко выделяя ломаные солнечные кресты-коловраты и грозовые Перуновы огнецветы, Велесовы и Макошины резы. Русь жила и пробивалась сквозь тонкий наносный слой христианства, прорастала упрямыми ростками. Около церкви Всеслав постоял несколько времени, разглядывая тесовую кровлю и ажурную звонницу, крытую лемехом, покачался с пяток на носки и обратно. Священные резы Пятерых пестрели даже на самой церкви, на стенах, причелинах и полотенцах. Добро христианам, если хоть на кресте Перуновых да Дажьбожьих знаков нет, - весело подумал полоцкий князь, снова усмехаясь. Усмешка вышла холодной и недоброй.
- Спалить бы храмину-то, Всеславе Брячиславич? - мрачно сказал за спиной Несмеян - гридень всё никак не мог смириться с тем, что вышло не по его.
Князь перехватил перепуганный взгляд перынского попа и качнул головой:
- Не время, Несмеяне… лучше внимательнее погляди.
Гридень озадаченно смолк, а князь уже оборотился к боярину:
- А что, друже Гюрята Викулич, с этого ли пригорка жертву Волхову ранее метали?
- Это Змею-то? - весело уточнил Гюрята, спешиваясь и становясь рядом с князем. - Надо быть, так. Бахари про то не сказывают, а помнить никто уже и не помнит - три сотни лет прошло.
Кощуна про Змея Волхова, сына самого князя Славена была ведома и Всеславу Брячиславичу, а уж новогородскому-то боярину…
- А здесь вот, княже, - боярин указал на церковь, - хоромина Перунова стояла. Потому и место так прозывается.
Про то Всеслав тоже знал.
- По крещению, когда Добрыня половину Новгорода пожёг, епископ Иоаким велел хоромину разметать, - Гюрята разглядывал всё ещё бледного попа с нехорошим любопытством, прицельно глядел. Так глядят на ухваченного за крылья неосторожного овода, размышляя - раздавить его альбо только голову оторвать да летать пустить. - На её основании церковь и поставили. - Вон, погляди, княже, из земли камни торчат - великовато основание-то оказалось. Сейчас слух про Перынь ходит, Всеславе Брячиславич, будто в ясные и лунные ночи в реке вместо церкви христианской Перунова хоромина отражается. Та, древняя…
- А капы куда дели? - глаза Всеслава тоже прицельно сузились.
- В Волхово пометали, куда же ещё… - у губ Гюряты возникла на миг горькая складка. Но он тут же оживился. - Зато теперь кто с Ильменя к Новгороду по Мутной плывёт, так на это месте обязательно что-нибудь в жертву в воду кинет.
Всеслав понимающе кивнул.
- А Перунов капь, княже… - голос Гюряты торжественно зазвенел, - в Новгород приплыл! И палицу на Великий мост бросил. И было речено градским, что с этого дня не будет мира в Новом городе!
Князь слушал с любопытством - этой кощуны до сих пор слышать ему не доводилось.
- И нет в Новгороде согласия и по сей день, - сказал он жёстко как только боярин умолк, и Гюрята только согласно опустил глаза.
Помолчали несколько времени.
- Вели, Гюрята Викулич, мужикам со Славенского конца брёвна готовить, - процедил Всеслав, прищурясь. - По весне на этом месте будем снова Перунову хоромину отстраивать. А кресты снять велю теперь же.
- Нечестивцы, - прошипел поп, белый, как снег. - Епископ…
- Епископ Стефан бежал в Киев, - перебил его полоцкий князь, безотрывно и остро глядя на попа. Тот сник, не в силах долго выдержать страшного Всеславля взгляда.
А Несмеян бешено засопел за спиной - не нравилось верному гридню, что любимому князю, потомку самого Велеса и Дажьбога смел прекословить какой-то поп.
Священник глянул исподлобья, кротко озрел князя с головы до ног - от красноверхой медвежьей шапки до зелёных сафьянных сапог с высокими голенищами.
И снова опустил голову.
- Воля твоя, княже Всеслав, - прошептал он.
- Вот именно, - кивнул Всеслав Брячиславич, уже веселея. - Моя воля. И Перуна с Велесом.
- Смеешь ли ты упоминать имена демонов своих у святой церкви, княже? - сжал зубы священник.
- Смею, - подтвердил князь, бешено глянув на попа. - Смею я звать имена своих богов там, где веками была их святыня! Смею!
Крепок, - подумалось Всеславу про священника. - Крепок. Ишь, даже имя моё сквозь зубы давит - не по нраву, что не крестильное…
- Княже, - голос Несмеяна до сих пор был угрюм.
- Дуться покинь, - велел князь, не оборачиваясь. - Ишь, нашёлся поборник высшей правды.
Гридень неопределённо хмыкнул.
- Чего там ещё стряслось? - устало спросил князь, отводя глаза от речной глади - даже тут, в тихом закутке меж тенистыми ивами, где в небольшой просвет меж веток виднеются далёкие рубленые стены Новгорода, ему не было покоя. И тут же усмехнулся над своей досадой - если уж попал в князья, так про покой забудь. Попал пёс в колесо…
- Да тут… княже… ведаешь ли… - гридень явно не знал, с чего начать. Топтался на месте, вздыхал, отводил глаза.
- Ну, не мямли, - добродушно засмеялся Всеслав, любовно озирая гридня (считай, что и друга уже!) и ещё не подозревая, какую свинью ему подложила судьба. - Любушку, небось, себе завёл в Славенском конце, хочешь, чтоб Купаве твоей чего-нибудь соврал?
- Если бы так, - вздохнул Несмеян, не приняв шутки. Вскинул глаза на князя и вновь отвёл. Но по одному только короткому взгляду Всеслав Брячиславич понял - беда. И немалая.
- Что?! - спросил князь коротко и страшно. Навеянное спокойной водой Волхова вмиг куда-то сгинуло - утянуло скользкий хвост в сыпучий песок - не ухватишь.
- Купец тут… новогородец, - всё так же нехотя ответил гридень. - Словен. Жалуется купец.
- Так это же хорошо, что нам жалуется, - сказал Всеслав, всё ещё не понимая. - Не посаднику, а нам! Стало быть, защиту в нас видят! Словене-то…
Словене и верно признавали кривского князя своим неохотно. В Новгороде который день шла скрытая борьба меж словенами и кривичами, а опричь того мутили воду христиане, то тут, то там крича про резаных из дерева демонов.
- Так на гридня твоего жалуется, - пояснил Несмеян, упорно не глядя на князя.
Всеслав сжал зубы.
- Почесуха какая-нибудь альбо взаболь?
- Взаболь, княже.
- Та-ак, - протянул князь, вставая. Стало ясно, почему Несмеян прятал глаза - кому же охота доводить на своего - дружинного гридня! - на того, с кем щит к щиту… - А ну-ка, пошли.
По горбатой тропке поднялись на высокий берег.
Наверху уже ждали. Десятка четыре новогородцев-словен не из самых простых - средь них Всеслав привычно отметил нескольких христиан. И свои дружинные кмети, которых Всеслав в Перынь взял только три десятка. И двое гридней - Несмеянов друг Витко и Славята, только по весне перебежавший к Всеславу из Тьмуторокани после смерти князя-взметня Ростислава Владимирича.
Для суда собрались на яру - том самом, с которого, по словам Гюряты Викулича когда-то бросали в Мутную жертвы. Несмеян невольно поёжился - а не ждёт ли то же самое гридня-ослушника.
Суров, но справедлив суд Перуна и Велеса!
Несмеян стоял рядом с резным креслом князя, нарочно для того откуда-то принесённым - и откуда только взял?! - Несмеян с первого взгляда признал в кресле древнюю работу, не простым мастером выполненную, и не для всякого случая. Тех ещё мастеров, мало не самого Волхова времён. И где прятали-то по сей день?
С другой стороны, у левого подлокотника - Витко, друг неразлучный, почитай, что и побратим уже. И - глаза в глаза! - и страх, упрятанный за равнодушие, и горечь от позора, покрывшего всю дружину Всеслава Брячиславича, и недоумение - что же теперь будет-то?!
На красной ковровой дорожке, ручьём стекающей с подножья кресла по склону холма к самому яру - гридень. Гордо вскинул голову, ни на кого не глядит, и ветер шевелит длинный чупрун над правым ухом. Чуть напуганно блестят серые глаза да подрагивают пальцы на войском поясе. Только с того и ясно, что беспокоится о своей доле. Синий плащ свисает с плеч безвольной тряпкой, щенком ластится на ветерке к сафьяновым сапогам.
Купец - рядом, но глядит в сторону, только изредка бросает на гридня косые ненавидящие взгляды, стоит, поджав губы и обиженно шевеля тонкими вырезными ноздрями. Худой, жилистый, с ножом на златошитом поясе поверх синей свиты с золотым шитьём Если бы не гридневы плащ и чупрун да не борода купеческая, можно бы и попутать, кто здесь гридень, а кто - купец.
Средь новогородцев, глядящих на княжий суд, Несмеян заметил и давешнего попа с перынской церкви. Вот и пусть поглядит на суд именем Перуна и Велеса.
Да… суд нужен. Иначе словене станут косо глядеть на Всеславлих воев и кметей. И Новгород долго не удержать.
Заревел рог, распахнулись полы княжьего шатра. В первый миг Несмеяну показалось, что выходит волхв Славимир.
Нет.
Славимир вскоре после взятия города, после жертвоприношения в Софии куда-то исчез так же быстро и непостижимо, как и появился в рати между Черехой и Ильменем.
Всеслав Брячиславич был в длинном алом корзне, с серебряной цепью на шее, увешанной оберегами - змеевник, громовые колёса, солнечные кресты. Длинный меч - дар Славимира, выходец из небесной кузни Сварога - чуть оттягивал шитый золотой проволокой пояс.
Гридень при виде князя вздрогнул, подался было к нему, но тут же застыл, остановленный мрачным взглядом Всеслава. И в его глазах впервой отразилась неуверенность.
Князь сел в кресло - не упал, как он любил это делать, когда не видели лишние глаза, а степенно сел. Положил руки на причудливо изогнутые подлокотники и приготовился слушать.
Купец шагнул вперёд и заговорил, повинуясь движению княжьей руки.
Вечернее солнце светило прямо в глаза, и Несмеян невольно прищурился. Всё слегка расплылось в глазах, потом вновь обрело чёткость, и гридень вздрогнул.
За спиной князя, за спинкой Всеславля кресла мрачно высился волхв Славимир. В длинном буром плаще с видлогой, сшитом из шкур медвежат. Из-под низко опущенной видлоги и турьего черепа, увенчанного длинными золочёными рогами, багровыми огоньками угрюмо светились глаза.
Гридень мигнул, открыл глаза - никого за спиной князя не было.
Ни-ко-го.
Снова прищурился - и вновь возникла бурая тень, обрела плоть, позолоченные рога над видлогой бросили искры отражённого солнечного света.
Опять мигнул.
И тут же понял, что князь смотрит на него, своего гридня с недоумением.
Вздрогнул и сделал неприступный вид.
Стал слушать.
Купец обвинял гридня взаболь. Ограбленный рядок на торгу - убыток на двадцать гривен. Сила немалая - Несмеян за свою жизнь столько серебра и в руках-то за всю жизнь не держал. Ничего, авось и подержишь, - мелькнуло в голове. Мелькнуло и пропало. На миг позавидовал гридню - но только на миг, ибо знал своего князя.
А вот гридень, как видно, не очень знал. Потому что силой заставило купца привести его к себе домой. Там отнял узорочья и мягкой рухляди ещё на тридцать гривен. Мало того, так ещё и над дочкой купцовой надругался.
Купец договорил, и пала тишина.
Нехорошая тишина.
Злая.
Глядели исподлобья новогородцы. Сумрачно глядели на провинившегося гридня мужи княжьей дружины. Непонятно - то ли сочувственно, то ли осуждающе - и как-то вместе с тем вопросительно смотрел на ответчика гридень Славята из пришлых тьмутороканцев да волынян. И разгорающимся взглядом взбешённого зверя глядел на гридня князь Всеслав. И только сам ослушник глядел спокойно и уверенно - всё ещё не понимал.
Гридня этого Несмеян знал плохо - тот поступил к Всеславу Брячиславичу после торческого похода, ещё шесть лет тому, но всё время был при витебском воеводе, а в войско попал перед самой битвой на Черехе, несчастливой для новогородской рати. Знал только Несмеян, что гридень этот родом из Чернигова, когда-то отец его служил сначала Мстиславу Владимиричу Удалому, а после - самому Ярославу Владимиричу Хромому, а дед - Владимиру Святославичу. Помнил ещё, что Всеслав переездом гридня был очень доволен (как же звали гридня-то, дай Велес памяти?) - доволен, что гридень такого знатного рода перешёл к нему, к изгою.
Гордей.
Назвище вспомнилось внезапно. Христианское имя. Гридень был выкрестом - рождённый в христианстве, в кривской земле он воротился к почитанию родных богов. Но имя сохранил… благо и звучало понятно.
- Видоки альбо послухи есть? - глухо спросил Всеслав, не сводя глаз с Гордея.
- Как не быть, княже, - скорбно ответил купец.
- Так, - непонятно сказал князь, чуть опуская глаза. - А ты что же, Викула Гордятич, не сопротивлялся? Так и слушал его, как овца? Не ударил, не помешал? Помощи у сябров не просил? Я тебя знаю, ты ведь храбрец каких мало, саморучно как-то у Витебска двух татей зарубил…
А купец-то - хват! - подумал Несмеян почти весело.
Викула побагровел.
- Так он же… твой человек, княже!..
А всякая власть - от бога, - мысленно дополнил Несмеян со злобой.
- И потом… у него же оружие… меч…
- Храбрец, - всё так же непонятно сказал князь, но Несмеян понял - Всеслав говорит о гридне. С презрением говорит. Ещё бы - с мечом на купца.
- Да и кмети с ним были…
Всеслав на мгновение изменился в лице, взгляд его стал страшен. Купец поперхнулся.
- Много? - от голоса князя кровь стыла в жилах.
- Трое, - прошептал Викула, опустив глаза.
Князь повёл бровью, воевода Брень коротко кивнул, и кметей привели. Эти не были столь бесстрашны, как их господин. Кривичи, они знали норов своего государя.
Говорили видоки и послухи. Трое.
Плохо было дело Гордея.
Но и сейчас это мог быть оговор.
Но вот князь остановил третьего послуха коротким движением руки и поднял глаза на гридня:
- А ты что скажешь, Гордей Мальжич?
Гридень пожал плечами.
Молчал.
- Правду ли говорят эти люди? Альбо может, врут на тебя облыжно?
- Я в своём праве, княже, - холодно бросил Гордей. - Мы взяли для тебя этот город мечом! И, стало быть, добро его жителей - наше! Наша добыча!
Новогородцы ахнули. И все враз загомонили. А полоцкие кривичи молчали. И теперь уже никто из них даже ни на резану, ни на полногтя не завидовал черниговцу.
Всеслав шевельнул рукой. Гомон стих.
- Ты - гридень, - сказал князь медленно. - Добыча тебе - чем я, князь, тебя награжу!
- Альбо забыл ты, княже, как торческие становища зорили с киянами шесть лет тому! Как с литовских да ливских земель добычу брали?
- Ты торков да литву с кривичами и словенами не равняй! - Всеслав усмехнулся. - Там - чужие, тут - свои! И новогородцы сами на нашу сторону стали, никаким мечом ты города не добывал!