- Хочешь, я на него дуну? - Зефир повернулся к ели. - И он тебе порасскажет.
- Кто он? - не понял Гиакинф.
Вместо ответа человек выпустил на дерево целый ураган.
- На него надо много ветра, - пояснил Зефир. - Иначе не раскачаешь.
Одна из разогнувшихся веток ели с силой хлестнула по прозрачному телу, и Зефир отлетел в дальний конец сада.
- Простите, если побеспокоил, - Гиакинф с опаской попятился.
- Я спал, - недовольно проскрипела ель. - Какие вороны тебя здесь носят?
Дерево разлепило корявые веки и смерило гостя оценивающим взглядом. Звук, который оно издало, можно было бы назвать свистом, если б елки умели свистеть.
- Я тоже был красив, - заявила ель. - Как и все здесь. Красота губит мир.
- Я не понял…
- Меня звали Аттис. - Колючая ветка коснулась загорелого плеча Гиакинфа, и на юношу повеяло прохладой. Той, что даже в самый жаркий день царит у корней ели. - Меня избрали жрецом Кибелы, потому что я был красивее всех, сильнее всех, удачливее всех. И Великая Мать полюбила меня. - Дерево скрипнуло. - Сначала я считал себя счастливцем. Моя возлюбленная была могущественна, точно все боги собрались в ней одной. Прекрасна - точно все женщины соединились в ее лице. И неутомима, точно сама земля помогала ей вытребовать для себя семя. Но я-то был всего-навсего человеком и не мог вращать на своем стержне целый мир! - Ветки возмущенно зашелестели, осыпая голову Гиакинфа сухими иглами.
- Я надеялся, что после года службы меня сменит другой юноша, - продолжал Аттис. - Но Кибела не пожелала расстаться со мной. Уже новый царь носил еловую корону, а она все преследовала меня по полям и лесам, ревнуя не только к женщинам, но и к деревьям. Пустое чувство! Я уже был ни на что не годен. - В скрипе дерева Гиакинфу почудился грустный смех. - Дети кидали в меня камнями, женщины гнали с реки мокрым бельем, лишь бы я не навел на них гнев богини. Кибела видела все и смеялась, она приходила ко мне и говорила: отдай. Наконец я не выдержал, однажды утром взял острый камень и отсек себе шишки… я хотел сказать, ядра… я хотел сказать…
- Спасибо, спасибо. Он понял. - Насмешник Зефир вернулся на поляну. - Аттис хотел сказать, что с тех пор на нем не растут шишки.
Потрясенный Гиакинф задрал голову. Шишек действительно не было.
- Эта ель никогда не даст семян. Таково наказание Кибелы. - Зефир подтолкнул юношу в спину. - Идем послушаем лучше фиалки.
- Под ними тоже похоронен какой-нибудь несчастный? - с опаской спросил Гиакинф, стараясь уклониться от объятий ветра.
- Нет, что ты! - рассмеялся тот. - Всего лишь невинный дар влюбленного Зевса. Громовержец подарил их малютке Ио в утешение за то, что Геро превратила ее в корову.
- Слабое утешение, - вздохнул Гиакинф.
- Тем более на голодный желудок, - поддержал его новый знакомый. Он пожирал юношу глазами и льнул к нему, гладя бронзовую потную кожу.
Решив, что фиалки ни о чем не могут рассказать, кроме пустого брюха Ио, спутник Аполлона двинулся дальше. Веселая дорожка из желтого песка петляла между кустами. Идти по ней было приятно, потому что она не стояла на месте, то выбегая на солнце, то скрываясь в тени раскидистых шатров шиповника. Ноги сами собой выписывали кренделя.
Впереди замаячило озеро, Гиакинф устремился к нему, но тут ветка лавра зацепила его за край туники, и слабенький голосок прошептал:
- Постой, мальчик. Ты любимец Феба, которого я могу касаться только листьями. Поплачь со мной.
Предложение было странным. С тех пор как солнечный бог избавил уроженца Амикл от ежегодной смерти, юноше хотелось только смеяться и обнимать весь мир.
- Глупенький! - вздохнула лавровая ветка. - Ты думаешь, раз тебя любит Феб, ты никогда не умрешь? Но все, кого он любил, погибли…
Гиакинф насторожился:
- Что ты хочешь сказать?
- Я Дафна, - вместо ответа заявил лавровый куст, и с его продолговатых глянцевых листьев покатилась на землю роса. Гиакинф не сразу понял, что это слезы. "Неужели все деревья здесь плачут?" - подумал он.
Дафна между тем, заполучив долгожданного слушателя, начала свой рассказ.
- Здесь весело, правда? Так же здесь было и когда я нимфой бегала за Артемидой. Ах, как беспечно мы играли на этом лугу! И на том, и вон там, у пруда… Отсюда сверху видно сразу три мира: Олимп богов, землю людей и даже Аид с мертвецами. Там порой случаются презабавные истории… О чем бишь я? Мы играли… Ах да, мы играли. А игры богов порой жестоки. В тот раз Аполлон - он злой шутник, ты должен знать это - придумал завязать Эроту глаза и заставить его стрелять вслепую. Как мы потешались, когда его золотые стрелы долетали аж до тартара. Это из-за него старик Аид потерял голову от нимфы Менты и схватил ее за ноги, попытавшись утянуть под землю. Она вырвалась, но… лишь в виде травы. Посмотри, там, на пригорке в тени целые заросли мяты. Аид дохнул на нее своим холодным дыханием.
Гиакинф передернул плечами. Ему уже порядком надоело все это цветение на гробах.
- А как мы насмехались над смертными! - Казалось, Дафна до сих пор не в силах удержать тихий хохот. - Эрот попал Пасифае прямо в сердце, когда она кормила жертвенного быка. Может ли быть что-нибудь забавнее царицы, вставшей на четвереньки и воющей от похоти при виде рогатого чудовища?
"Хороши шутки! - подумал Гиакинф. - Оказывается, Пасифая была не виновата в своей позорной страсти!"
- Никто ни в чем не виноват. - Здесь все читали мысли друг друга, и Дафна не была исключением. - Мы уже так устали смеяться, что в изнеможении попадали на землю, - продолжала она. - "В последний раз! В последний раз!" - кричали все. Эрота раскрутили, чтоб он не знал, где право, где лево. Ножки у него заплетались, лук дрожал. Он пустил стрелу и попал Аполлону, собиравшемуся уже уходить, прямо в спину. Я видела, как золотой наконечник вышел у него слева из груди, потому что Феб в это время смотрел прямо на меня. Его глаза подернулись туманом и в следующую минуту зажглись таким желанием, что я даже испугалась. Я побежала по лугу, смеясь и не веря в свое счастье, ведь я даже не мечтала, чтоб такой красавчик когда-нибудь посмотрел в мою сторону.
- Зачем же ты сбежала? - озадаченно спросил Гиакинф, испытывая к Дафне род запоздалой ревности.
- Всегда надо поломаться, - беспечно ответила нимфа. - Набить себе цену. К тому же твой господин был столь напорист, что мне захотелось немного утомить его погоней. Он начал священную охоту, я была дичью. Все хлопали в ладоши, и в этот момент Эрот вытянул новую стрелу. К несчастью, он схватил на ощупь не золотую, а свинцовую. Ею не зажигают, а гасят сердца. Она вошла мне в левый бок и застряла. Перед глазами у меня все посерело, мир разом утратил краски. Я обернулась через плечо и увидела Феба. Он был страшен. Весь золотой, сияющий, огромный. От испуга мне захотелось спрятаться. Стать невидимой, явить свою древесную сущность. Вмиг мои ноги вросли в землю и превратились в корни, а вскинутые вверх руки в ветки. Тело - в ствол. Аполлон схватил меня за талию, но было уже поздно, она вся покрылась корой. - Дафна всхлипнула. Зефир пригнал тучку, чтоб куст мог вволю поплакать.
- Слушай, слушай. Многие здесь пали жертвами твоего господина, - рассмеялся ветер.
- Любовь Феба несет смерть, - поддакнула Дафна.
Гиакинф стряхнул ее цепкую ветку со своего плеча.
- Тебе следовало бы жаловаться на слепоту Эрота, - буркнул он. - Или на свое бестолковое сердце. Как можно не любить Феба?
- Не любить Феба… Феба… - раздалось из глубины чащи.
- Это Эхо, - пояснил Зефир. - У нее есть причины так говорить. Лучник лишил ее голоса, прострелив звук золотой стрелой, когда она пела. Тоже, к стати, за отказ раскинуть для него ножки. Но куда интереснее ее собственная история. Она полюбила Нарцисса, который, как ты знаешь, страстно желал только самого себя…
Гиакинф перестал слушать. Его утомило созерцание разбитых сердец. Голова болела от докучных жалоб цветов не меньше, чем от их аромата. Юноша двинулся по дорожке, надеясь найти выход. Не тут-то было. Каждая травинка, каждый листочек и стебелек хватали его за сандалии, норовя задержать возле себя. Куда бы ни ступил Гиакинф, сколько бы ни шел, он постоянно оказывался посреди сада, который душил в кольце клумб и аллей.
- Ты думаешь, отсюда так легко выбраться? - В голосе Зефира зазвучали злорадные нотки. - Ну нет, ты еще не всех выслушал!
Гиакинф зажал уши и бросился бежать без оглядки.
- Но я могу помочь! - неслось ему вслед. - Я вынесу тебя отсюда на своих крыльях.
Юноша в изнеможении рухнул на сырой мох, который тут же начал шептать ему свои басни. Зефир догнал его и теперь, утешая, нежно гладил невесомыми ладонями. Обвевал разгоряченное лицо, шевелил взмокшие волосы на голове, трепал край туники. Это было приятно, но…
- Оставь меня. - Гиакинф сел и натянул одежду себе на колени.
- Ты несговорчив, но красив. - Ветер перестал льнуть к нему. - Вон идет твой хозяин.
Аполлон действительно шел через сад, бесцеремонно стряхивая с себя надоедливые ветки. Проходя мимо лавра, он сорвал листочек и начал его рассеянно жевать. Гиакинф с радостным криком бросился к лучнику и тут заметил, что ноги бога ступают по воздуху над песком тропинки. "Потому она и не может его запутать!" - восхитился мальчик.
- Идем отсюда. - Гипербореец взял спутника за руку, потянул наверх, и через минуту они уже были за золотой решеткой. - Натерпелся страху?
Юноша кивнул.
- Сад богов не для смертных, - строго сказал Аполлон. - Вернее, для смертных, но… - Гипербореец поморщился. - Они обретают здесь вечное цветение.
Гиакинф подавленно вздохнул:
- Когда-нибудь и я буду торчать здесь из клумбы, а ты, проходя мимо, оттолкнешь сандалией мои протянутые руки.
- Откуда такие мысли? - пожал плечами Аполлон. Он был рассеян и слушал невнимательно.
- От Дафны, - дунул ему в ухо пролетавший Зефир.
Лучник поймал ветер за хвост.
- Передай, что я ей все ветки пообломаю, - бросил он и, обернувшись к Гиакинфу, добавил. - Поиграй здесь еще немного. Мне надо кое с кем повидаться. И домой.
Гиакинф с радостью бы отправился на Делос сейчас же. Но Аполлона уже и след простыл. К счастью, из аркады дворца показался радужный петух Ганимеда, и мальчики вновь взялись за золотой диск. Зефир весело носился за свистящей тарелкой, как щенок за мячиком. А прилетевший Эрот пристроился на низкой балюстраде в кустах белых роз, между которыми, деловито гудя, сновали шмели.
Аполлон нашел Афродиту за прялкой на женской половине дворца.
- Говорят, ты помешалась на добродетели?
Она сделала круглые глаза.
- Не изменяешь этому хромому молотобойцу?
- Гефест мой муж, - робко возразила богиня. - А тебе какое дело? - Ее капризные губы надулись. На глазах закипели слезы. Все-таки она была очень неуравновешенной.
- Как какое? - возмутился Феб. - Тебе заменили функцию. Была любовь, стало семейное счастье. Ты довольна?
- Тебя это не касается, - буркнула женщина, вновь начиная вращать веретено.
- Очень даже касается, - наседал лучник. - Я давно прошу поменять мне занятие. А они отказывают. Говорят: кто родился убийцей, тому не быть певцом.
- Ох, - вздохнула Афродита, - бедняжка Феб! Но может быть, они и правы. Признаюсь тебе, я точно не рождена для брака. Себя не пересилишь. Прялка, миски, дети… Такая скука!
В этот момент со двора раздался громкий крик, а за ним обиженный плач. Крошка Эрот, коварно ужаленный пчелами, рухнул прямо в розовые кусты и весь искололся в кровь.
- Ах вы, негодницы! - Богиня отшвырнула рукоделие и с проворством газели вскочила на подоконник. Оттуда в сад.
Феб смотрел, как она, не жалея белых ухоженных рук, извлекает малыша из куста, как отряхивает и шлепает его, отбирает лук, грозя в следующий раз сломать игрушку, ведет к фонтану умываться и вдруг в досаде оборачивается к розам:
- Глупые колючки! Не носить вам больше белого наряда. Каждая, на которую упала хоть капля крови Эрота, покрасней!
Под балюстрадой полыхнуло настоящее пламя из сотен обиженных лепестков.
- Горим!!! - крикнул насмешник Аполлон, надеясь вызвать переполох среди богов.
- Почему ты всех дразнишь? - Зевс стоял в комнате за его спиной.
- Чтобы не успевали дразнить меня, - немедленно отозвался лучник. Он проследил за взглядом Громовержца и похолодел. Отец богов с неослабевающим вниманием следил за игрой в диск.
Остановившись, чтоб поглазеть на Афродиту, мальчики возобновили броски. Оба были на редкость гибки. Но Ганимед выглядел старше и смуглее. Его плечи уже начали раздаваться вширь, а в голосе звучала не мальчишеская хрипотца. Гиакинф же…
- Красивый у тебя спутник, - сказал Зевс, требовательно взглянув на гиперборейца.
- Он не любит петухов, - отчеканил Аполлон.
Громовержец даже крякнул от такой наглости.
- Это твой ответ? - спросил он.
Лучник кивнул.
- Тогда не обессудь, если я снова откажу тебе в смене занятий.
Не готовый давать взятки мальчиками, Феб только раздраженно пожал плечами.
- Тебе пора. - Зевс подтолкнул его к выходу.
"Не сильно-то и хотелось здесь задерживаться!"
Боги вышли на крыльцо.
- Ну что ж, Ганимед, - обратился Громовержец к своему любимцу. - Поблагодарим гостей. - Он взял Гиакинфа за подбородок. - Тебе понравился Олимп?
- Да, господин. - Аполлон видел, что его спутник испуган.
- А ты хотел бы остаться?
Мальчик прижался к ногам Феба.
- Нет, господин. - Он таращил на Зевса темные глазищи, умоляя отпустить его.
- Тогда прими от нас хотя бы этот дар. - Отец богов взял из рук Ганимеда золотой диск и протянул его Гиакинфу.
Тот поднял взгляд на Аполлона. Феб кивнул. Поблескивавшая на солнце тарелка перекочевала из рук в руки.
- Счастливого пути!
Дома лучник с раздражением зашвырнул подарок Громовержца в дальний угол. Видимо, Феб был не на шутку зол, потому что не рассчитал силу, и от удара по стене побежала длинная трещина. Гиакинф с удивлением наблюдал за своим другом. Он еще ни разу не видел, как солнечный бог сердится.
- Все в порядке. Не бойся, - буркнул Аполлон. - Меня оставили в прежней должности. Да еще и попытались отобрать любимую игрушку. Только и всего! - Он вышел, с силой хлопнув пологом.
Гиакинф закусил губу.
- Не лезь к нему, - философски заметил Марсий. - Он сейчас не в себе. Насколько я его знаю, это кончится побоищем.
- А какая у него должность? - робко спросил мальчик, смахивая с ресниц слезы.
- Шутишь? - присвистнул рапсод. - Неужели до сих пор не догадался? Разрушитель чужих сердец? Покровитель плясок на лужайке? Не попал. Ни разу.
Гиакинф смотрел на говорящую голову круглыми честными глазами.
- Да он убийца, - выпалил Марсий. - Прирожденный хладнокровный потрошитель, невесть почему решивший лечить нервы музыкой. Вокруг него горы трупов!
Гиакинф больше не слушал. Он бросился из пещеры, надеясь найти своего друга и все услышать от него самого. Но Феб зашнуровал сандалии и, вскинув лук на плечо, стремительно двинулся вниз с горы. Он не пожелал заметить волнения Гиакинфа, только отодвинул мальчика с дороги и быстрым шагом исчез за кустами. Ему надо было пострелять. Иного способа успокоиться гипербореец не знал. "Ненавижу!" - цедили его плотно сжатые губы. Кого именно, лучник не знал. Главное - его чувство обрело форму и готовилось вырваться наружу. Нужен был только достойный предмет. И Феб нашел его.
У подножия горы лежало небольшое тенистое озеро, на берегу которого лучник никогда не отдыхал после охоты. Оно было подернуто уютным покрывалом ряски, под которым жили самые толстые и горластые лягушки в мире. Когда-то они были людьми, крестьянами из долины. Лето, мать Аполлона и Артемиды, скитаясь по свету с двумя малышами на руках, забрела и сюда. Она хотела напиться, но крестьяне, возделывавшие виноград на склонах горы, бросились отгонять "гиперборейскую волчицу". Боясь гнева Геро, они толкались у берега и кричали, не подпуская гостью к воде. Удивленная недружелюбием смертных, Лето подняла руки ладонями вверх, и через минуту в грязи вместо людей возмущенно заквакали лягушки.
С тех пор крестьяне из долины больше не поднимались на склон, виноградники засохли, а кричащих лягушек Аполлон считал едва ли не своими родственниками, теми, которых нарочно приберегают для большого семейного скандала. Как раз такого, какой назревал сейчас. Феб, конечно, не стал тратить на них стрелы. Много чести! Он порылся в заплечном мешке и обнаружил рогатку. Ту самую, из которой Гиакинф стрелял по воробьям в день их встречи. Сейчас "оружие" оказалось как нельзя кстати. Набрав у берега камешков, Феб прислонился спиной к иве и начал методично отстреливать толстых жаб. Он не испытывал ни малейшей жалости. Разве они пожалели его мать? Им овладел детский азарт. Не так-то легко сбить квакушку с плотного листа кувшинки или с илистой кочки посреди заболоченного пруда. Обычно он успокаивался после девяти - двенадцати выстрелов. Но сегодня Аполлоном овладела священная страсть к убийству. Его руки трижды возобновляли поиск камней, шаря по земле, а желтые прищуренные глаза неотступно следили за поверхностью воды, выбирая жертву.
Тем временем Гиакинф, наспех зашнуровав сандалии, пустился за своим господином вниз с горы.
- Куда ты? - попытался остановить его Марсий.
- Я должен, - бросил на ходу мальчик. - Если он, как ты говоришь, устроит побоище, то будет потом жалеть!
- Да пусть себе жалеет! - возмущенно свистнул рапсод. - Лишь бы не снес тебе головы!
Последние слова были пророчеством, но в тот момент ни вещая голова, ни тем более Гиакинф над этим не задумались.
Вприпрыжку юноша сбежал со склона и наткнулся на Феба, который стоял на берегу какой-то грязной лужи и вел пальбу по лягушкам. Большая часть жертв ускользнула от его гнева.
Но две или три все же плавали кверху брюхом, раскинув лапы среди зеленой тины, как заправские утопленники. Достойный трофей!
Сначала Гиакинфа разобрал хохот, но лишь когда Аполлон повернул к нему голову и тоже начал смеяться, мальчик понял, что не может остановиться. Его колотила нервная дрожь, ноги подкашивались. Юноша повалился на траву, солнечный лучник рядом с ним.
- Ты ведь не уйдешь? - спросил он.
- А ты будешь плакать? - Гиакинфу самому не понравился капризный тон, с каким он произнес последние слова. Аполлону же они живо напомнили манеру Ганимеда.
- Нет. Я тебя выдеру. - Лучник отвесил другу подзатыльник.
Тот не обиделся, но оказал сопротивление, пнув Феба ногой под коленку. Они покатились по траве, продолжая хохотать.
- Пойдем сыграем в диск, - предложил юноша, когда оба устали драться.
- Пожалуй, - кивнул гипербореец. - Только не беги быстро, я устал.
На вершину горы они вернулись в обнимку, чем немало потрясли Марсия. Тот, видимо, уже похоронил Гиакинфа.
- Подбери челюсть! - крикнул ему Аполлон. - Оторвется.
Это была реальная угроза: высохшие кожа и мышцы уже едва удерживали кость.
Друзья забрали диск из пещеры и отправились на ровную площадку. Это был широкий мыс, выдающийся на север. Отсюда долина открывалась как на ладони.
- Хорошо, что нет ветра, - бросил Аполлон, - тарелку не унесет.