В крови ее ладони,
Кремневый серп в руках.
Все срезаны колосья,
Ах, бедный, бедный я! -
мысленно продолжила сотница.
- Ах, бедный, бедный я! - донеслось с верхушки дерева.
"Еще одно слово, и я собью его из лука". Больше переносить такого позора "амазонка" не могла. Дорогой ей человек голым скакал по деревьям и распевал гимны плодородия!
В это время со стороны дороги донесся душераздирающий свист. Казалось, стадо коз пробирается через тростник. На пригорке, размахивая черными крыльями гиматия, появилась Гекуба в сопровождении гурьбы младших жриц. Они шли пешком, стуча в тамбурины и душа по дороге змей, которых вешали себе на шею.
- Вон ворона летит! - восхитился царь, глядя вниз на прорицательницу. - Она принесла мне перья!
Гекуба бросила на него презрительный взгляд и направилась к Македе.
- Совсем рехнулся, - сопя, пояснила охранница. - Видать, наше житье не для греков.
- Молчи и слушай, - цыкнула на нее жрица. - Любыми средствами надо снять его оттуда. Сумасшествие царя случается не часто, и если его не принести в дар Великой Матери, могут начаться неисчислимые бедствия.
"А они разве кончались?" - вздохнула Бреселида.
Царь издал воинственный вопль и кубарем скатился вниз по стволу.
- Ворона! Ворона! Отдай мои перья! - Он кинулся на старую жрицу проворнее, чем кто-либо успел преградить ему дорогу, и покатился с ней по земле. - В крови ее ладони! Ах, бедный, бедный я! - выкрикивал "живой бог".
Бил ли он прорицательницу? Едва ли. Скорее всего, Делайс сразу сломал ей шею. Старая жрица беспомощно вытянулась на земле. Безумный царь как ни в чем не бывало, сорвал с убитой черный жреческий плащ и намотал его себе на голову, полностью закрыв лицо.
- Едемте! - весело крикнул он. - Теперь у меня есть перья, и скоро я улечу.
Никто не осмелился связать царя. Его лишь заперли в покоях, поставив стражу из безъязыких кастратов, присланных храмом Трехликой. Новая верховная жрица Анхиза заявила, что "живой бог" уже помечен Триединой Матерью и его необходимо готовить к всесожжению. Этот великий праздник приходился на осеннее равноденствие, и все племена в окрестностях Таврских гор посылали в Долину Духов животных, птиц и людей.
Перед отъездом Делайс прошел очистительные обряды, после чего его лицо навсегда скрыли от подданных тонкой шелковой повязкой, ибо ни один смертный уже не смел взирать на "живого бога" без страха самому потерять разум.
Бреселида посетила его перед очищением, сама не зная зачем. Ей все еще казалось, что она сможет достучаться до безумца и объяснить ему, в какой страшной опасности он находится.
Делайс встретил ее в прекрасном расположении духа.
- Хочешь вина, женщина? - весело спросил он. - Мне прислали хорошего. Из Пантикапея. Хитрецы! Как только узнали, что скоро я возвращаюсь домой, сразу вспомнили, что я их архонт. - Он смеялся, наливая желтое хиосское в легкие глиняные килики. - Пей, Бреселида. Ты что-то печальна? - В его голосе звучало искреннее участие.
Сердце "амазонки" сжалось. Таким радостным она не видела царя никогда.
- Они не отпустят тебя домой, - осторожно начала женщина. - Они хотят твоей…
- Смерти? - "Живой бог" с детским любопытством уставился на блюдо айвы, над которым роем, вились мухи. - Они чуют мертвечину. - Царь выставил руку и быстрым движением поймал на лету особенно крупное и тяжелое насекомое.
Муха сердито жужжала у него в кулаке. Делайс прижал ее пальцами.
- Глупая, - сказал царь. - Вот она была свободна и летала, куда хотела. Теперь… - Он разжал кулак и, придерживая пленницу ногтями, к ужасу Бреселиды, оторвал ей крылья. - Теперь она никуда не может лететь. - "Живой бог" стряхнул несчастное насекомое на стол, где оно продолжало громко жужжать и даже подпрыгивать на брюшке. - А сейчас, - Делайс вновь подхватил искалеченную муху и, прежде чем Бреселида успела вскрикнуть, отправил себе в рот, - она снова свободна. - Царь без всякого видимого усилия проглотил насекомое.
Сотница в слезах бросилась из андрона.
- Молоде-ец, - раздался за спиной царя слегка подзабытый голос, в котором звонкость золотых колокольчиков сочеталась с совершенно ледяным тоном.
Делайс резко повернулся. На подоконнике, свесив одну ногу и обхватив руками другую, сидел золотой лучник. Вокруг него по полу шкурой леопарда скакали солнечные зайчики.
- И тебе не жаль ее? - осведомился гипербореец. - Она ведь искренне поверила в твой балаган.
- А что мне еще остается делать? - огрызнулся Делайс. - Ты обещал помочь. Исчез. А когда я сам все устроил, являешься и начинаешь упрекать меня в бессердечии!
- Тихо, тихо! - Феб, смеясь, поднял обе ладони вверх. - Я же не виноват, что вы, смертные, так быстро живете! Я оставил тебя размазанным, как каша по тарелке, отлучился к родным в Гиперборею поплясать и выпить, возвращаюсь, а ты уже нагородил стену вокруг порта, устроил заговор и убил главную жрицу. Не многовато ли, мальчик?
Аполлон соскользнул с окна, прошел к столу и уселся на складное кресло.
- Угощаешь? - Он налил себе вина. - Ну, что, каково жить в шкуре бога?
- Мне надо исчезнуть отсюда, - угрюмо заявил Делайс. - Твоя флейта не умиротворила жриц Триединой. Они жаждут снести мне голову аж в Долине Духов.
- Какие церемонии! - Феб чуть не поперхнулся. - Что ты еще натворил?
Царь медленно разломил айву.
- Я безумен, - нехотя признался он. - На самом деле. Это не балаган.
Феб по-волчьи прищурился и внимательно всмотрелся в лицо собеседника. Делайсу показалось, что жаркий свет проникает ему сквозь кожу.
- Да, это так, - сказал лучник. - Наклонись сюда, мальчик, я должен понять, насколько сильно Триединая вгрызлась в твою душу.
Царь повиновался, и сияющие пальцы Феба легли ему на лоб. Несколько минут Аполлон молчал.
- Мои дела плохи? - не выдержал Делайс.
- Не так уж, если ты можешь говорить со мной, - покачал головой гипербореец. - Хотя я чувствую пустоту и тяжесть. У тебя провалы памяти?
- Скорее затмения, - поморщился Делайс. - Наползает какая-то муть. Ничего не вижу. И ничего потом не помню.
- В остальное время ты притворяешься, - уточнил Феб.
Царь склонил голову.
- Мне нужно бежать отсюда, - упрямо повторил он. - Мои войска в горах. Я должен добраться до них.
- С безумной головой? - Губы Феба сложились в усмешку. - С каждым днем мути, как ты говоришь, будет все больше и больше. Темнота пожирает твой разум. Скоро ты уже не сможешь отличить игру от реальности, как день от ночи.
- Но ты же поможешь мне? - взмолился царь.
- Я попробую, - с расстановкой сказал Аполлон. - Только попробую. - Он поднял руку, останавливая преждевременную благодарность. - Даже я недостаточно силен, чтоб выступать против Трехликой.
- Поиграй мне, - устало попросил царь. - Когда-то вся боль уходила от твоей музыки.
Аполлон знаком указал измученному Делайсу на ложе. Нежная мелодия зазвенела сначала глухо, как скворец, прочищающий горло, а потом все звонче и звонче, прогоняя из комнаты безумного царя страхи и тоску.
"Я бедный Марсий, верный слуга Триединой.
Мне одному она открывала свои тайны.
Но молчала о том, кто сделал ее.
Я знаю все о ветре.
Я знаю все о деревьях.
Я знаю все о земле.
Но я ничего не знаю о Триединой.
Ибо это есть тайна тайн. Пуповина мира.
Кто посмеет развязать ее?"
- Марсий! Эй, Марсий! - Феб тряс дерево так, словно собирался сбить голову-оракул на землю. - В чем главная тайна Триединой?
- А? Что? - Отрезанная голова разлепила ссохшиеся веки. - Кто посмел тревожить мой сон? - начала, было, она. - А, это ты. - Выражение лица рапсода сделалось скучным. Бездарный бог бездарной музыки.
Феб засветил ему булыжником в глаз.
- Отвечай, чучело, а то собью, как переспелую грушу!
- Висит груша, нельзя скушать, - дразнился Марсий. - Что ты мне еще можешь сделать? Глупый лучник, возомнивший себя поэтом! Ты хоть одну строчку сам написал? А знаешь почему?
- И почему? - раздраженно спросил Феб, вынимая из-за спины лук и прицеливаясь.
- Потому что поэтическую одержимость дает Великая Мать, - как младенцу, объяснил Марсий. - И ты был одержим, когда убивал по ее приказу. Ты чувствовал поэзию смерти. Вдохновение смерти. Свободу смерти. - Рапсод хихикнул. - А когда стал дуть в дудку или складывать слова, все кончилось. Каждому свое, Феб. Ты убийца.
- А ты, значит, поэт? - угрюмо осведомился Аполлон.
- Ясное дело, - согласился Марсий. - Иначе я бы не торчал здесь и не прорицал…
- Завидная участь, - поддразнил его лучник. - Шкуру с тебя содрали, голову насадили на кол. И это в благодарность за верную службу?
Рапсод насторожился.
- Что ты имеешь в виду? - Он чувствовал подвох.
- Так, ничего. - Лучник повернулся к дереву спиной, словно собираясь уходить. - Боги на Олимпе бросали жребий, кого из земных поэтов вытащить из Аида и заставить услаждать их слух на пирах. Я мог бы замолвить за тебя словечко…
- Э-э-э! Мышиная чума! - Марсий завопил бы во все горло, если б оно у него было. - Я что тут, до скончания времен должен торчать и пугать ворон?
- Я думал, ты прорицаешь, - меланхолично отозвался Аполлон.
- Послушай, лучник, - взмолился Марсий. - Ты все-таки виноват передо мной…
- Ты мне уже отомстил, - возразил гипербореец, присев на камень и нарочито долго вытрясая из сандалии камешки.
- Да! Но ты выкрутился! - вспылила голова. - А я не могу даже прогнать дрозда, если он вздумает меня обгадить! Аполлон, приятель, вытащи меня отсюда! Ведь должна же быть у тебя совесть!
- Должна, - согласился Феб. - Вот только не знаю, куда подевалась? Как ты меня назвал? Мышиная чума?
- Нет, нет. Царь поэтов. Бог вдохновения.
- Лучший из музыкантов. - Гипербореец перевязал сандалию и был готов снова двинуться в путь.
- Лучший из музыкантов, - тише самого тихого ветра выдохнула голова.
- Не слышу.
- Лучший из музыкантов! - взвыл несчастный Марсий и так подпрыгнул на ветке, что чуть не соскочил вниз.
- Ну, хорошо, пустая голова, - заявил солнечный лучник, вставая. - Теперь, когда мы, наконец, разобрались, кто ты, а кто я, ответь мне на один вопрос: в чем главная тайна Трехликой? И можешь быть уверен, я не забуду о тебе на совете богов.
Марсий заколебался. Было видно, что он боится Матери Богов.
- Смелее, - подбодрил рапсода Феб. - Все самое страшное с тобой уже произошло.
- Равновесие - принцип мира, - нехотя молвил Марсий. - Ничто не берется из ничего. Жизнь - Смерть. Счастье - Несчастье. Всегда равные доли. Чтоб наделить, надо отнять. Великая Мать ничего не творит сама. Она лишь забирает и передает. Вот ее главная тайна.
Аполлон подскочил как ужаленный:
- Спасибо, Марсий! Спасибо, старина!
- Ты обещал! Ты не забудешь? - неслось ему вслед.
Но благодарность не в правилах богов, и легконогий Феб несся на север к Эвксину, позабыв о несчастном рапсоде. Впрочем, лишь на время. Ведь он изо всех сил понуждал себя поступать правильно.
Яркая луна освещала комнату Бреселиды. Сотница лежала на пятнистой леопардовой шкуре, даже не сняв покрывала с кровати, и всхлипывала в темноте. Душный мех давно стал мокрым и пах шубой в сырой день. "Амазонка" не могла заставить себя встать и зажечь хоть один светильник.
- У меня новости, - раздался за ее спиной холодный, как звон сосулек, голос.
Женщина вздрогнула, будто ее от шеи до пят вытянули кнутом.
- Ты? - Она живо схватила с кровати подушку и с размаху швырнула ее в солнечного лучника. - Где ты был?
Сбитый с подоконника на улицу Феб повис в воздухе, потрясенный ее приемом.
- Безумие овладевает людьми, - констатировал он. - Как вы с Делайсом похожи! Я был дома, у родни. Отлучился на день-другой, а вы уже все поставили с ног на голову!
- Ты не появлялся год! - возмутилась Бреселида. - Ты нас бросил!
- Но, радость моя, год - это и есть сутки богов, - попытался оправдаться Аполлон. - К тому же вы со всем прекрасно справились сами…
- Прекрасно? - "Амазонка" поискала взглядом, чем бы еще в него запустить, но, не найдя, снова рухнула на кровать.
Феб не без опаски опять переместился на подоконник.
- Лежи и не перебивай меня. Я буду думать вслух, - заявил он. - Мне удалось узнать, что Великая Мать ничего не творит сама, а только забирает и передает. Например, если ей нужно сделать человека богатым, она просто отберет деньги у другого…
- То есть ты хочешь сказать, - Бреселида подняла голову, - что если Трехликая насылает на кого-то безумие, то она сначала должна отнять его у какого-то сумасшедшего?
- Я сказал: думать буду я! - возмутился Феб. - Ты права. К Делайсу перешло чье-то безумие. А часть его души была отдана какому-то слабоумному. Если царь убьет его, все вернется на свои места, - заверил лучник. - Но где искать этого человека? Ума не приложу!
Бреселида снова разрыдалась.
- Ну не надо, не стоит. - Лучник обнял царевну. - Я что-нибудь придумаю…
II
Протяжно запели бронзовые трубы. Распахнулись ворота крепости, и в город выплеснулась яркая кавалькада, спускавшаяся с холма к нижнему земляному валу. Впереди топали флейтисты с костяными дудками, за ними жрицы в пурпурных плащах вели шесть пар черных быков с рогами, увитыми плющом. Следом юные послушницы из храма Трехликой усыпали дорогу поздними цветами. Легкие лепестки летели под копыта первой шеренги всадниц, в центре которой скакал на бело-лунной кобыле царь. Его лицо было закрыто шелковым покрывалом, так что оставались видны одни глаза.
Толпа вопила от восторга и махала ветками акаций. Матери подкидывали в воздух детей, чтоб царь мог благословить их. Считалось, что на пути к всесожжению священная сила "живого бога" особенно велика. Некоторые выбегали на дорогу и бросались под ноги лошадям в надежде прикоснуться к краю его одежды или сбруе коня.
За Бычьими воротами толпа исчезла, лошади пошли спокойнее. По обеим сторонам дороги скучной чередой тянулись убранные поля с горелой стерней. В воздухе пахло дымом. Осень медленно, но неуклонно подминала под себя год, сливая все краски в один грязный котел.
Делайс потянул за край повязки, облегчая дыхание, и сделал знак жрецу-распорядителю. Агенор приблизился. Он ехал на рослом муле с копытами, окованными золотом. Его лысый череп изрядно припекало солнце, а по землисто-серому лицу струился пот.
- За городом моей охраной будет командовать сотница Бреселида, - сказал царь.
- Но у вас прекрасная защита! - попытался возразить жрец. - Бреселида и ее люди не телохранители…
- Мне было видение, - непреклонным голосом заявил "живой бог", - сотница Бреселида окажется одной из последних, кто сопроводит меня до Долины Духов.
Агенор передернул плечами. Путь в сердце Таврских гор действительно был опасен, и он неохотно пустился в него.
- А меня? Ваше величество видело там меня? - встревоженно спросил жрец.
- Нет. - Царь качнул головой. - Мое видение вообще показало мне мало хорошего.
Лицо кастрата стало еще бледнее.
- Бреселида! - зычно крикнул он.
Всадница вынырнула буквально из-под руки. Она обладала умением оказываться в нужном месте в нужное время и при этом не бросаться в глаза. Редкое качество. Царь его ценил.
- Что скажешь?
- Будет дождь. - Женщина с недовольством смотрела на небо. И без того серое, оно затягивалось лиловыми грозовыми облаками. - Ветер низовой. Тучи не раздует.
- Начинать дорогу в дождь - доброе предзнаменование, - пожал плечами Делайс. - Мы не размокнем.
- У Кепы болотистые берега, - угрюмо возразила сотница. - Хорошо бы миновать реку до того, как их размоет.
Гроза грянула не сразу, как это бывает в степи. Сначала громыхало то справа, то слева, а потом кто-то ударил бронзовыми тарелками прямо над головой. Водные смерчи закружились в канавах по обеим сторонами дороги. Небольшое заиленное озерко в воронке между холмами мигом наполнилось бурлящей грязью и вышло из берегов.
На открытом пространстве негде было переждать ненастье. Грязь впереди, сзади и под ногами. Кепа разлилась и превратилась в сплошное болото, только ее правый, дальний берег выглядел относительно твердым и сулил спасение.
- Кажется, оракулы назвали сегодняшний день удачным для путешествия? - насмешливо крикнул царь, поравнявшись с Агенором.
- Что же нам делать?! - в ужасе вопил жрец, чей мул уже по колено увяз в грязи.
- Двигаться! - "Живой бог" махнул рукой в сторону реки.
Он уже едва справлялся с лошадью, тонкие ноги которой разъезжались в илистой жиже. Вокруг царя теснились его телохранительницы, похожие сейчас на овец, жмущихся к пастуху. Привыкшие исполнять службу во дворце и храме, они совершенно растерялись среди бушевавшего ненастья. У телег творилось что-то невообразимое. Десятницы носились среди сбившихся кучами людей, раздавая направо и налево удары хлыста.
- Сучьи дочери! Мало хлеба ели? - слышались разъяренные голоса командиров. - Толкайте! Ну! Толкайте же!!!
Мокрые лучницы, спрыгнув с коней прямо в грязь, изо всех сил налегали на непроворачивавшиеся колеса. Царь подумал, что они слабоваты для такой работы. Те из кузнецов, кому хромота позволяла проворно двигаться, давно слезли с телег и тоже налегли, стараясь вытянуть лошадей и подводы. Но при всей своей силе они были совершенно беззащитны перед стремительными потоками воды, бьющими их по ногам. Многие падали и не могли вновь подняться без посторонней помощи.
- Ваше величество! - услышал царь, охрипший от крика голос Бреселиды. - Прикажите жрецам помочь нам, а кузнецов поднять на телеги. Они все погибнут!
"Живой бог" кивнул и, не обращая внимания на протесты Агенора, стал хлыстом сгонять ленивых кастратов на землю.
Миновать топкий берег было нелегко. Но река превзошла все самые худшие ожидания. Она бурлила, как вода в котелке, неся вместе с илом траву, палки, кусты и даже мелкие камни. Две телеги утонули сразу, попав в глубокую воронку. Быки с трудом переставляли ноги. Все, кто сидел на подводах, попрыгали в реку, стараясь столкнуть колеса с места.
Делайс едва держался в седле. Мокрая атласная повязка облепила лицо, не давая дышать. Лошадь выбилась из сил и не соображала, куда шагает. Дождь хлестал по глазам, и, щурясь, "живой бог" не видел перед собой ничего, кроме плотной пелены брызг. Поэтому, когда двигавшаяся в потоке вместе с травой и грязью коряга со всего размаха въехала кобыле в бок, царь поздно дернул за узду, и несчастное животное шарахнулось назад, подвернув копыто.
"Живой бог" не часто прозревал будущее, но в этот миг он совершенно ясно увидел, как с высоты седла падает в бурлящую грязь. Делайс оглянулся, ища спасения, но его телохранительниц разметало в разные стороны. За сплошной пленой дождя маячил бок чьей-то лошади, но только когда надсаженный до хрипа голос крикнул ему: "Прыгай!!!" - он понял, что Бреселида не отставала от него ни на шаг.