Оставшись один, Дионис некоторое время сидел на берегу и кидался камешками в пролетающих чаек. Потом ему надоело, и он решил немного поспать. Песок казался теплым, солнце еще не достигло зенита, и Косточка не боялся обгореть. Он впал в дремоту и снова поймал за хвост свой корабельный сон. Теперь девушка плакала совсем близко. Она устала и всхлипывала очень тихо. Соленые струйки стекали по ее щекам, собирались на подбородке и тяжелыми каплями падали на песок, выбивая в нем глубокие ямки.
Дионис заворочался, но так и не смог открыть глаза. Солнце припекало все сильнее. Жар становился нестерпим. В свист сухого ветра вплетался плач. Жалобный. Призывный. Это было невыносимо, и, стряхнув хмель, Косточка поднялся на ноги. Как раз вовремя, чтобы не сгореть окончательно. Полуденное солнце торчало на самой макушке горы, и кожа Диониса приобрела стойкий лиловато-синий оттенок, какой бывает у спелого красного винограда. Резная листва от платана, в тени которой спал Косточка, создала на его теле неповторимый узор.
Точь-в-точь как у леопарда, если, конечно, леопарды бывают синими.
В таком виде прекрасный бог вина предстал перед Ариадной, дочерью критского царя, брошенной Тезеем на пустынном берегу. Девушка повела себя достойно. Она перестала плакать, издала вопль ужаса и ринулась в чащу леса. Косточка не привык, чтоб его боялись. Напротив, люди, испытывавшие страх, тоску, разочарование, обращались к нему с молитвой, и он дарил им облегчение. Забвение бед.
Однако Ариадна явно боялась принять помощь из его рук. Это смутило Диониса. Он понял, что царевна слишком потрясена случившимся. Для начала ее надо поймать, а уж потом успокаивать. А то она, бегая по лесу, чего доброго, свернет себе шею или станет жертвой дикого зверя. Скакать за ней по камням Косточка не собирался. У него всегда было не слишком хорошо с координацией движений. Он просто коснулся ладонью земли, и по траве побежали длинные гибкие, как змеи, виноградные лозы. Зеленые плети мигом настигли Ариадну в чаще леса и скрутили по рукам и ногам. А уж потом Дионис обрушился на нее градом круглых спелых плодов. Обескураженная девушка не знала, что и подумать, когда на ее коже лопались тугие пузырьки сока. Дионис же решил, что это развлечение, пожалуй, нравится ему больше любого другого. У Ариадны было смуглое бронзовое тело, черные как смоль волосы и неожиданно светлые на таком загорелом лице глаза. Морские звезды, подумал о них Дионис. Эту девушку он никогда бы не забыл на острове. Никогда бы не бросил, стыдясь товарищей, которым ненавистны минойцы - бывшие господа моря.
- Я спряла ему путеводную нить, - всхлипывала царевна. - Я помогла ему убить Быка. Правду говорят: не люби жертву.
- Потому что жертва никогда не простит тебе, что ты могла ее убить. Даже если не убила… - Дионис пальцем стер слезы опухших век Ариадны. - Уж я-то знаю.
Царевна прищурилась и внимательно посмотрела в лицо молодого бога. Его взгляд отчего-то смутил ее, и она опустила глаза. Тезей, конечно, был очень красив, смел, доблестен… Но была ли в нем жалость? Мудрая теплота ко всему миру? Дионис щелкнул пальцами. В руках у него появились две чаши - золотая и серебряная, - наполненные одна красным, как кровь, другая белым, как слезы, вином.
- Выбирай, - улыбнулся бог. - Белое не даст тебе забыть о случившемся, но превратит любовь в память. Ты сможешь жить дальше. В спокойствии холодного сердца.
Ариадна вздохнула. Какую бы боль ни приносили воспоминания о Тезее, они были дороги ей.
- Красное, - продолжал Дионис, - отнимает память, но не дает пожару любви погаснуть. Ты сможешь отдать свое чувство кому-то другому. Выбирай.
Девушка задумалась. Она прекрасно понимала, на что намекает молодой бог, подталкивая к ней чашу с красным вином.
- Каждой любви свой час, - покачала головой царевна. - Будет воровством, если я отдам страсть к Тезею другому. И предательством. Ведь другой, - она быстро скользнула глазами по лицу Диониса, - будет знать, что эта любовь - не его.
Ариадна опустила палец сначала в чашу с белым вином - чтоб сохранить память о любви, но охладеть. А потом в чашу с красным - чтоб полюбить вновь. Дионис оценил дар, который ему предлагали. Он осторожно взял девушку за руки и притянул к себе.
- Я не всегда такой… пятнистый.
- Я знаю.
Тяжелый прибой с берега покрыл грохотом ее последние слова.
Тем временем Аполлон пытался отыскать Пегаса. Конь вел разгульный образ жизни, разоряя рыбачьи деревни в устье Борисфена. Рядом с эллинами там обитали напеи - странный народ, у которого в моде были толстые дети. Они специально откармливали их грецкими орехами, а потом изящно татуировали кожу витыми линиями. Глупо было бы думать, что хоть одно уважающее себя чудовище способно пренебречь таким угощением. Пегаса тянуло на жирных напеев, как жеребую кобылу на отруби. Он дня не мог прожить, чтоб не подкараулить какого-нибудь расписного младенца.
Устье Борисфена болотисто. Камыши стоят там выше конской холки, и крылатый горогоноид легко скрывался в тростниковых зарослях, подкарауливая добычу. Единственное неудобство доставляли крылья - шесть локтей в размахе. Они трещали на ветру и путались в тростнике, грозя спугнуть облюбованную жертву. Пегас даже подумывал, не отгрызть ли их, и только желание жить уединенно, на Змеином острове, куда приходилось лететь над морем, отвратило чудовище от этой затеи.
Едва ли горгоноид был зол. Просто невоспитан. Он рос без матери, которую обезглавил Персей. Да и какое воспитание могла дать сыну Медуза? Происхождение от тритониды и Посейдона делало коня могучим и непостоянным, как само море. Пегас был игрив, вспыльчив, легконог и беззлобно кровожаден. В его длинной изящной голове просто не помещались такие понятия, как "хорошо" и "плохо". Для них не хватало места. Ветер выдувал из ушей Пегаса все, что не относилось к мелким повседневным заботам. Конь был счастлив, когда сытый грелся на солнышке в ясный день, и глубоко страдал в ненастную погоду, когда дождь и соленые волны хлестали в тесную каменную пещерку, где он сидел, нахохлившись, как большая курица.
Еще Пегас пугался больших серых валунов, торчавших из песка на берегу. Они напоминали человеческие фигуры. В лунные ночи их тени шептались и двигались, рассказывая, как Горгона лишила их жизни. Тогда конь забивался совсем глубоко в свою нору и затыкал перьями уши. Он боялся мести камней и не хотел слушать плохие истории про свою мать. Отец Посейдон никогда не посещал его. Мало ли у морского царя таких сыновей на каждом берегу?
Был, правда, один герой, Белерофонт, который попытался оседлать крылатое чудовище. Но он плохо кончил, и Пегас не любил о нем вспоминать. Вообще память у коня была не длиннее волоса из хвоста. Все, что происходило вчера, уже сегодня представлялось ему смутным сном. Вот с каким существом решил свести знакомство Аполлон. Если честно, то верхом Феб ездил в первый и последний раз вместе с амазонками Андромахи. Сейчас он не припомнил бы точно, с какой стороны на лошадь садятся. Но решимость завладеть крылатым конем неожиданно вспыхнула в его сердце после слов Диониса: "Бог, который не может обуздать свою натуру, не справится и со зверем". Ему любопытно было узнать, достаточно ли он владеет собой, чтоб научиться владеть другими? Удержит ли он в узде чудовище, порожденное одной из самых грозных стихий - морем?
До сих пор, когда дело касалось ужасных хтонов - разрушителей божественного прядка, - Аполлон, ненавидевший хаос, лишь убивал их. Так было со Змеем Пифоном, порождением земли, киклопами, вышедшими из огненных недр вулкана, гигантами - детьми Ниобы - равно близкими камню и черной подземной воде. Феб гадал, удастся ли ему приспособить Пегаса, созданного из пены и ветра, к чему-нибудь полезному? Честь устроителя нового миропорядка требовала не убийства, а власти над чудовищем. Поэтому Аполлон сплел пеньковую веревку, какую когда-то видел у женщин Андромахи, и решил вступить в единоборство с конем. Он все обдумал заранее. Вымазал, как напей, кожу тутовым соком, расписал ее извивающимися линиями и улегся на берегу, как раз напротив Змеиного острова, поджидая нападения Пегаса.
Вокруг себя Феб разложил множество хитроумных петель, которые присыпал песком. Стоило чудовищу наступить в одну из них, лучник дергал, и крылатый конь оказывался в западне. Как с ним поступить дальше, Аполлон пока не знал. Главное - стреножить животное, а уж потом посмотреть, удастся ли на него хотя бы влезть.
Пегас долго не летел. Как видно, он был сыт. Только к вечеру голод дал о себе знать, и конь устремился на охоту. Аполлона он заметил почти сразу. Правда, тот показался ему несколько костляв, и Пегас поначалу даже не стал снижаться. Но, не найдя вокруг ничего стоящего, горгоноид все же решил попытать счастья с костями. Из них иногда можно было высосать сладкий мозг…
Феб напрягся. Чуть только копыта коня коснулись земли, он сжал веревки и рванул на себя. Петля захлестнулась вокруг двух передних ног Пегаса. Конь издал удивленное ржание. Аполлон дернул еще сильнее и повалил чудовище на землю. Врожденная ловкость позволила лучнику вскочить коню на спину. Однако сидел он лицом к хвосту, а брыкливый отпрыск Горгоны вовсю кидал задом и скакал по берегу, поднимая тучи пыли. Песок веером летел из-под его копыт и не раз попал в глаза гиперборейцу. Взлететь Пегас не мог. Запутавшиеся в петле передние ноги мешали ему оторваться от земли. Сколько бы он ни стрекотал крыльями, ни рвался и ни крутил шеей, пытаясь укусить седока, ему никак не удавалось его сбросить.
Феб изнемог быстро. От очередного толчка он качнулся и был вышиблен с хребта под хвост. Однако Пегас обрадовался рано. Царапнув по земле ногами, лучник проскользнул под брюхом коня и вынырнул у самой его морды, схватившись обеими руками за уши чудовища. Как ему это удалось, Аполлон и сам не знал. Ошалев от такой наглости, конь стал кидать головой и тут встретился глазами со спокойным золотым взглядом Феба. Лошади показалось, что солнечный свет двумя пучками ударил ей в глазницы, выжигая прежнее зрение. Пегас страшно захрапел. Его красные, как у всех морских коней, глаза мигом обесцветились, а потом медленно налились изнутри новым ореховым цветом со щедрым отблеском солнечных искр.
Вот теперь приобретение нравилось Фебу. Он смог толком разглядеть и масть, и рост, и осанку коня. Белый, как морская пена, с легкой серой рябью на ногах и спине, Пегас очень понравился новому владельцу. Лучник развязал его передние ноги, и конь, благодарно заржав, лизнул хозяина в щеку. Сейчас он не мог бы объяснить, почему минуту назад бился и скакал, как бешеный, ускользая от теплых крепких рук господина. Они сулили успокоение и защиту.
Когда Феб снова взобрался верхом и приказал лететь, Пегас твердо знал, что больше не будет дрожать ночью, слыша шепот камней на берегу, или забиваться поглубже в расщелину, видя молнии на море. Что же касается еды, то хозяин уж точно позаботится о корме для своего верного слуги. Даже если это не будет мясо…
Боги обедали. Солнце клонилось за западные отроги гор. Давно подали вино. Беседа текла лениво, как обмелевший ручей. Вдруг Афина подняла руку и, не в силах выговорить ни слова, показала в окно. В ясном закатном небе мимо балюстрады дворца летел конь с лебедиными крыльями и царственно изогнутой шеей. На нем восседал гордый лучник Аполлон, щеки которого отливали золотистой щетиной, а простая льняная туника была изодрана в клочья.
Зевс поперхнулся костью и, откашлявшись, залепил ею в окно.
- Эй! Чучело огородное! Где твоя флейта? - заорал он.
Феб сделал изящный поворот в воздухе, увернувшись от бараньего позвонка, и, не говоря ни слова, исчез в буйной зелени оливковых рощ. Лучник завернул на Олимп накормить Пегаса медовыми грушами из сада блаженных. Их сок просветлял разум и навсегда отбивал пристрастие к живой крови. У скрипучих ворот сада гипербореец заметил грустного леопарда на цепи. Шерсть зверя свалялась, он изнемог за день от жары и теперь лежал, вытянув лапы, не обращая ни на кого внимания. Солнечный лучник расплавил цепь взглядом и, пролетая мимо, подхватил леопарда за загривок. Зверь повис в воздухе, болтая лапами.
- Вот твоя летающая кошка! - бросил Феб, снижаясь над островом, где оставил Диониса.
Навстречу ему из прибрежных кустов Косточка вышел не один.
- Ну, я вижу, ты времени даром не терял, - рассмеялся лучник. - Будешь прятать Колыбель?
Дионис разжал руки Ариадны и закинул было ногу на леопарда.
- И ты оставляешь меня, - еле слышно прошептала царевна, глядя на второго возлюбленного, покидавшего ее на этом берегу.
- Садись-ка за мной. - Дионис протянул девушке руку. - И никогда не равняй богов со смертными.
Феб хмыкнул.
- Он покинет тебя осенью, и не по своей воле, - шепнул гипербореец на ухо Ариадне. - Только не смей тогда плакать. Иначе всю зиму Косточке будет тяжело под снегом в земле.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Хозяин проливов
I
За сутки Левкон и Арета проделали половину расстояния до Киммерика. Всю ночь они шагали на восток, взяв хороший темп. Луна шла на убыль, но звезд было достаточно, чтоб расцветить весенний шатер небес. На рассвете беглецы вступили в большой поселок, которому не хватало только укреплений, чтоб называться городом. Зато имелся порт и святилище на скале Опук.
- В Киммерике живет друг моего отца Кирион, он торгует терракотами. - Гиппарх протянул Колоксай ковш с водой. Спутники сидели на земле у колодца. - Надеюсь, он не откажет нам в гостеприимстве. У него можно кое-что разузнать и о дяде. Сдается мне, - Левкон поскреб затылок, - родственники будут просто в восторге от моего появления…
- Переживут, - зевнула Арета, после ночи на ногах ее клонило в сон. - Зря ты, что ли, шел через весь полуостров? - Сейчас ей казалось, что вокруг нет ничего невозможного. Раз уж они дошли сюда, то отобрать у дяди законное наследство Левкона - плевое дело.
- Идем. - Гиппарх поднялся. - Киммерик большой, и нам еще топать не меньше часа.
Так и вышло. Поселок поразил их пустотой. Обычно на его кривых улочках толкалась пестрая толпа. Запоздавший пастушок гнал к окраине стадо коров. Но когда Левкон попытался обратиться к нему с невинным вопросом: "Эй, приятель, где здесь дом купца Кириона?" - шарахнулся в сторону и припустил во все лопатки.
- Я здесь давно не был, - извиняющимся голосом сказал гиппарх. - Плохо помню дорогу.
- Интересно, где все? - буркнула Арета. - Что за люди! Хоть бы слово сказали.
В дверях одного из домов за глинобитным забором появилась женщина. Она опасливо огляделась вокруг и начала выбивать о порог половики.
- Да хранят вас боги… - начала Колоксай.
Хозяйка испуганно вздрогнула, воззрилась на лохматую степнячку и тут же захлопнула дверь.
- Она дома одна, - сказал Левкон. - Расспросим ее.
Он одним махом перескочил через забор и вцепился в створку двери, которую крепко держали с другой стороны.
- Мы не причиним вам вреда! - крикнул гиппарх, приложив глаз к щели между досками. - Во имя Иетроса, скажите, что здесь происходит? Куда все подевались?
В щель немедленно высунулась вязальная спица, и Левкон успел отскочить, чуть не лишившись глаза.
- Кир-олаг! - выругался он. - Что я ей сделал?
Его спутница взяла дело в свои руки. Она решительно рванула дверь и, когда та не поддалась, так шибанула по ней ногой, что ветхая доска проломилась.
- Открывай, а то весь дом разнесем! - пригрозила Колоксай.
Створки перестали держать изнутри. Они заскрипели, болтаясь на расшатанных петлях, и спутники не без опаски заглянули в дом. Там царил полумрак. Арета не сразу разглядела у дальней стены хозяйку с вертелом в руке и шестерых малышей, вооруженных кто чем - от кочерги до печного горшка.
- Не подходи к ним. - Она успела дернуть Левкона за руку.
Едкая желтая волна щедро плеснула на глиняный пол.
- Чисто эллинское гостеприимство! - сказал гиппарх. - Ты сдурела, что ли, женщина?
- Не приближайся! - взвизгнула та. - Не дам! Никого не дам! Хоть режь! Все мои! - Не выпуская вертела из рук, она неуклюже подгребла детей к себе.
- Нам не нужны ваши дети. - Арета выступила вперед. - Мы путники. Ничего здесь не знаем. Разве что-то угрожает малышам?
Хозяйка молчала.
- Клянусь поясом, - продолжала Колоксай, - мы их не тронем…
Женщина слушала ее с недоверием.
- Вы не с Опука? - спросила она.
- Разуй глаза! - вскипел Левкон. - Дураку ясно: мы из степи.
- Много вас тут ходит, - отозвалась хозяйка, опуская вертел. - Пленные, что ли?
- А что, много пленных? - удивился Левкон.
- Да почитай все побережье. - Хозяйка махнула рукой. - Сначала меоты, потом скифы… Сколько поселков снесли. Вот и пленные. Идут и идут. Кто сам сбежал, кого к новым хозяевам гонят.
Последняя фраза покоробила Левкона. Раньше для эллина на землях колонистов никаких хозяев не было. У своих же!
- А что у вас тут? - спросил он. - Весь Киммерик пустой. Где люди-то?
- Да у Опука, - угрюмо отозвалась женщина. - Где же еще? Будь они неладны!
- Кто?
- Да нимфы! Жрицы эти проклятые! - Хозяйка снова бросила на детей испуганный взгляд. - Раньше, когда архонт был, они просили одну жертву раз в Великий год. А с тех пор, как жизни не стало, они требуют каждую весну по одному старому и одному молодому человеку. Для Деметры, значит, и Персефоны. Вот все и пошли на площадь. Там и выберут жертв. - Женщина ногой оттолкнула младшего мальчика за очаг. - Только я своих не дам. Пусть меня лучше режут.
- Хозяин-то твой где? - смягчившись, спросил Левкон.
- Нету, - шмыгнула женщина носом. - Погиб у валов, когда эти кровопийцы, - она зло зыркнула на Арету, - приходили.
- Еще скажи нам, - попросил гиппарх, - где дом купца Кириона? И мы уйдем.
- Да на другом конце посёлка. - Женщина махнула рукой. - За агорой. У порта. Вы сразу узнаете. У него над крышей новая галерея построена. Зеленая. Ее отовсюду видно.
"Новая галерея - это хорошо, - хмыкнул Левкон. - Значит, старик не бедствует".
Оставив перепуганную хозяйку прибирать следы своей воинственной выходки, путники покинули дом и направились к центру поселка. Там действительно была толпа. Люди запрудили площадь и пребывали в мрачном оцепенении. Между рядами ходили нимфы в ярких одеждах, украшенных перьями, и в масках с длинными носами. На скале Опук было громадное гнездовье удодов, и жрицы со скалы принадлежали к сестричеству этой птицы. Две из них восседали в центре площади на высоких тронах, сплетенных из ивовых веток. Перед ними был деревянный помост, на который к ногам "Деметры" и "Персефоны" и должны были возвести жертв.
- Мне что-то не хочется туда идти. - Арета потянула спутника за руку. - Чего они смотрят? Если им не нравятся нимфы, перебили бы их, и дело с концом. Это будет не первое сестричество, пострадавшее от рук верующих.
- В Киммерике живут мирные люди, - возразил гиппарх. - Посмотри на толпу. Стариков много, да. Детей тоже. Есть женщины. А мужики где?
- Должно быть, многие погибли во время войны, - предположила Арета. - Как у той бабы на краю поселка.