- Ну так кому ж за них заступиться? - Левкон пожал плечами. - Вон тем калекам? - Он ткнул пальцем в жавшихся к забору нищих: один из них был слепой, другой без обеих ног. - Недаром нимфы требуют одного старика и одного ребенка. Раньше это был бы взрослый мужчина.
Колоксай внимательно вгляделась в серое от усталости лицо спутника:
- Ты что-то решил?
- Я их перережу, - глухо отозвался тот. - Творят, что хотят. Ни власти над ними, ни совести.
- Левкон… - Арета предостерегающе подняла руку. - Лучше не рисковать. Их много.
Он жестом остановил ее.
- Послушай, - такого повелительного тона она у него еще не слышала, - я здесь у себя дома. В моем доме такого никогда не было. И не будет.
"Хорошо, - кивнула Арета, - начинай. Я тебе помогу".
Жрицы двинулись между рядами, выбирая мальчика. Старик их устроил бы любой. Они не хотели лишний раз волновать толпу, отбирая детей состоятельных родителей. А какой-нибудь бездомный сирота подошел бы вполне. Наконец одна из сестер схватила за руку маленького попрошайку в грязных лохмотьях, сквозь которые просвечивало худое тело.
- Богини сделали выбор, - провозгласила она.
Толпа облегченно вздохнула. Мальчик стал вырываться, при этом не издавая ни звука. На какое-то время внимание нимф сосредоточилось на нем. Тогда Левкон и вытащил акинак. Дальше, как и всегда происходило с Аретой во время боя, ей показалось, что все вокруг движутся медленнее, чем она. Только гиппарх вращал мечом в том же ритме. Вскрикнули и упали две жрицы, державшие малыша. Упруго прогнулся деревянный помост от удара ног прыгнувшего на него Левкона. И почти в ту же секунду доски стали красными, залитые кровью "Деметры" и "Персефоны". Их безголовые тела все еще сидели на высоких стульях.
Толпа сначала оцепенела от ужаса, потом раздались крики, и люди, сминая друг друга, побежали прочь. Никто не оказал спутникам сопротивления. Нищий парнишка упал на землю, закрыв голову руками, и боялся пошевелиться, пока вокруг не стих шум. Через несколько минут Левкон и Арета стояли на совершенно пустой площади, и только ветер гнал по земле пернатые головные уборы жриц.
- Эй, малыш, - сказал гиппарх, дотрагиваясь до плеча попрошайки, - не отведешь ли нас к дому Кириона? Говорят, он за портом.
Мальчик вздрогнул и вскочил на ноги. Он молчал с минуту, а потом затараторил:
- К Кириону? Большой дом! Там всегда подают! Хорошие люди живут. Хозяйка добрая.
- Пойдем. - Левкон дружелюбно подтолкнул мальчика в плечо, и спутники уже втроем двинулись по поселку. На них опасливо поглядывали, но никто не решался подходить.
Кирион жил в просторной усадьбе, окруженной фруктовым садом. Он и его жена Гликария не ходили на площадь. Один из самых богатых купцов Киммерика мог себе это позволить. Нимфы Опука получали от него столько терракотовых статуэток, посуды и оливкового масла, что предпочитали его не трогать. Увидев грязных оборванцев у ворот, рабы попытались прогнать их. Но Левкон поднял такой крик, что из дома выскочил сам хозяин. В первый момент он не узнал сына старого друга, а когда понял, кто перед ним, чуть не лишился дара речи.
- Левкон! Мальчик! - только и мог повторять купец. По его толстому морщинистому лицу бежали ручейки слез. - Мы уже и не чаяли… Мы уже тебя похоронили… Отец плакал, плакал, не дождался… Некому было и тризну справить! Мы со старухой собирали…
- А дядя? - изумленно спросил гиппарх.
- О твоем дяде отдельный разговор. - Кирион насупился. - Дай хоть посмотреть на тебя. А худой! А черный! Осунулся! - Расчувствовавшийся купец чуть было не сказал: "Вырос" - но вовремя прикусил язык.
- Постарел, - со смехом хлопнул его по узким плечам Левкон.
Прибежала толстая благодушная Гликария, и поцелуи вперемешку со слезами пошли по второму кругу.
- А это кто? - Кирион неодобрительно воззрился на меотийскую куртку Ареты.
- Мой друг. - Вот уж Левкон не думал, что до конца не справится с голосом и опустит глаза. - Она не раз спасала мне жизнь.
"Мог бы не объясняться!" - про себя фыркнула Арета.
- Проходи, дочка. - Гликария раскрыла меотянке широкие объятия. - У нас со стариком своих детей нет. Прибрали боги еще грудными. Нам Левкон как родной. Мы уж его среди живых и не чаяли встретить.
Кирион повел путников в дом. Мальчик-провожатый выпросил у хозяйки на радостях половину пирога с курятиной и убежал в порт.
- Сейчас рабы согреют воды, - квохтала Гликария. - Давно идете?
- С неделю. - Меотянка с удивлением оглядывалась по сторонам. Раньше такую роскошь она видела только в царском дворце в Горгиппии. Правда, там было побольше золота и поменьше вкуса, но в остальном…
- Вымоетесь, поедите, и принесем жертвы за благополучное возвращение. - Кирион продолжал держать гиппарха за руку, точно боялся, что тот растворится в воздухе. - А там поговорим. Многое, Левкон, поменялось… Да-а.
Судя по богатству жертвы - старики зарезали в домашнем святилище во дворе пятнистую свинью с тремя поросятами, - хозяева от всей души благодарили богов за возвращение Левкона.
Купание отняло у путников не меньше часа. Трудно было с чем-то сравнить счастье целиком окунуться в горячую воду и наконец вымыть и вычесать волосы. Арета выпросила у хозяйки немного ассирийских благовоний. К столу она появилась в таком блеске, в каком гиппарх уже давно ее не видел. Вернее, не видел никогда, потому что Колоксай впервые за время их знакомства надела эллинское платье. Гликария одолжила ей травянисто-зеленый гиматий с продолговатыми золотыми застежкам. Он оставлял плечи и руки почти открытыми, подчеркивая их точеный рисунок и матовый отлив кожи.
- Когда-то оно мне было впору, - сокрушенно покачала головой хозяйка. - Всего-то два разочка его только и надела. Когда архонт Гекатей, покойник, приезжал в Киммерик освящать порт. Да когда хоронили косую Креусу, нашу повивальную бабку. Тогда весь берег собрался… А так берегла-берегла. Не знаю кому. Бери, дочка.
Арета чувствовала, что она говорит от сердца, и не могла отказать, хотя в степи не принимают подарков, если не знают, чем отдариться.
- С платьем ли, без платья ли, - улыбнулась купчиха, - а мы ладно прожили с Кирионом всю жизнь на зависть многим. Только молю богов, чтоб вместе в могилу лечь. - Она ловко завернула рыжие волосы Ареты наверх, собрав их золотой сеткой и открыв стройную загорелую шею.
- Какая ты красавица! - Гликария даже языком прищелкнула. - Не зря наш Левкон на тебя глаз положил. Он тоже парень не промах.
Арете захотелось смеяться. Ей было хорошо и легко у этих добрых стариков. "Зачем Левкону от них уезжать? - подумала она. - Все равно дядя не захочет отдать ему поместье. Остался бы здесь. Детей у них нет…"
- Возьми. - Гликария извлекла из шкатулки тяжелые изумрудные серьги. - У меня от них все равно уши болят. А ты потерпишь. - Она осторожно разогнула дужки. - Хоть разок покажись ему настоящей женщиной.
Колоксай почувствовала, что у нее горит лицо. Она-то знала, в каком наряде нравится спутнику больше всего. Вечером, сидя за столом, женщина ловила на себе его слегка удивленные взгляды. Прямо сказать: "Колоксай, пойдем. Я больше не могу" - он не смел, разговор шел о слишком серьезных вещах. Но сию секунду Левкон не чувствовал вещи важнее, чем собственное взбунтовавшееся естество.
- Мы тут ваших нимф порубили, - сказал он, чтобы чем-нибудь отвлечь себя от Ареты.
Новость, уже донесенная до купеческой семьи соседями, не вызвала у Кириона и его жены ни удивления, ни осуждения.
- Давно пора было их проучить, - заявил старик. - Совсем стыд потеряли. Пользуются, что власти нет, и обирают народ.
- А люди, - вставила Гликария, - боятся гнева Деметры и отдают последнее.
- Раньше брали десятую часть товара, теперь - восьмую. Мол, Великий год из восьми лет и от всего восьмая доля Великой Матери. Хорошо, что вы их проучили.
- Проучили, - хмыкнул Левкон. - А нам шею не свернут за такое учение? А то сидим тут у тебя, пьем, едим, а за воротами, может, целый поселок с кольями?
- Какой там поселок? - искренне расхохотался Кирион. - Люди собственной тени боятся. Они бы и сами отказали святилищу, да трясутся, что Трехликая накажет. А тут вы чужаки, взяли грех на душу. Вас сейчас в каждом доме благословляют.
- А власти? - мрачно осведомился гиппарх.
- Какие теперь власти? - горько усмехнулся Кирион. - Пантикапей далеко, целый день пути. Да и те, что теперь там верховодят, не так сильны, как был Гекатей. Дальше собственной хоры нос боятся высунуть. Не то что в чужую округу лезть. Калимах…
- Кто это? - Левкон смотрел на купца, старательно пытаясь вспомнить, где слышал это имя. Оно почему-то вызывало у него неприятные ощущения.
- Ты его не помнишь? - в свою очередь удивился Кирион. - Долго же ты пропадал, мальчик. Первый друг твоего дяди.
"Ах вот откуда эта гадливость".
- Он был казначеем Народного Собрания.
"И все время зажимал деньги для архонта, - вспомнил гиппарх. - Все отряды его проклинали. И дозорные, и гоплиты".
- При Гекатее он смирно сидел, - продолжал купец. - Только пакостил исподтишка. А когда архонта не стало, он очень выдвинулся. Особенно во время переговоров с меотами. Теперь всем хлебом в порту ворочает. Такие караваны в Афины снаряжает, каких мы раньше и не видывали. Налоги вздул. Зерно выгребает лопатой. На побережье люди чуть с голоду не пухнут. Сеять нечем. Зато к нему через море золото рекой.
- Мы сами бы разорились, - вмешалась Гликария. - Люди ни масла, ни посуды сейчас купить не могут. Держимся на одних поставках терракот в Пантикапей. Там купцы, которые с Кали-махом в ладу, охотно статуэтки берут, и кожу красную, и золото.
- А твой дядя Никомед его первый друг и помощник. - Кирион поморщился. - Загреб себе земли брата. Тебя объявил погибшим. Знает, что Калимах его всегда прикроет. Ты же помнишь, твой дядя был ойкистом при Собрании. Нарезал землю для переселенцев.
- Да, должность скромная, - протянул Левкон. - Гордиться нечем.
- Скромная! - расхохотался старик. - Ну, мальчик, ну насмешил! Это раньше было: нарезали тебе землю, заплати налог и живи. А теперь. - Кирион махнул рукой. - У твоего дяди все списки колонистов хранились. Кто когда приехал и сколько земли взял. И там такое открылось! Думали, своя земля, а оказалось, на время и за деньги. А какие теперь деньги?
Гликария ерзнула и, почему-то понизив голос, стала рассказывать:
- Беженцы из Пантикапейской хоры говорят…
- Беженцы? - не поверил своим ушам Левкон. - Какие? Войны нет. Разве от скифов?
- Ты слушай, - рассердилась купчиха. - Говорят тебе, Калимах хуже скифов и меотов, вместе взятых. - Она бросила короткий взгляд на Арету. - От него и бегут. Что придумал! Стал землю своим дружкам раздавать. Помногу. Да не пустую! А уже обработанную. Целые поселки с мест сгоняют. В голую степь. Волей-неволей некоторые возвращаются на свои же наделы работать за малую плату. А другие бегут. - Хозяйка сделала страшные глаза. - Во как!
- Да откуда у него такая власть? - возмутился Левкон. - Что твои люди - овцы? За себя постоять не могут?
- Овцы не овцы, - покачала головой старуха, - а боятся.
- Кому постоять-то? - грустно вздохнул Кирион. - После войны с меотами мало кто из мужчин вернулся. А мальчишки еще не подросли. Да и кем они вырастут при такой жизни? Разве гражданами?
- Бежать надо, - заключила обвиняющим голосом Гликария. - Обратно в Милет. А как хорошо мы здесь жили!
Воцарилось тяжелое молчание.
- Я не побегу. - Левкон тряхнул головой. - Набегался.
- Оставайся-ка ты здесь, сынок, - мягко, почти просительно протянула хозяйка. - Нечего тебе у дяди показываться. Убьет он тебя, не успеешь родной порог поцеловать. А мы тебя укроем. Поможешь старику с торговлей. Мы тебя по закону усыновим, после Кириона наследуешь дело и упокоишь нас с миром.
- Она правду говорит, - подтвердил купец. - Оставайся, Левкон. Лишним не будешь. Дай нам хоть твоих деток на коленях понянчить. А потом можно и в могилу.
- Спасибо, мать. - Гиппарх взял через стол загорелые морщинистые руки Гликарии и прижался к ним лицом. - Спасибо, отец. Не бойтесь, я вас не оставлю. Но, - он помедлил, понимая, что старикам больно его слушать, - я не для того из плена бежал, чтоб снова прятаться. И от кого? От каких-то воров, загнавших весь Пантикапей в ослиную задницу!
Кирион опустил голову, но не стал возражать, понимая, что не может остановить озлобленного беглеца у самого порога родного дома. Гликария же, не стесняясь, заплакала и, сделав знак рабыням убирать со стола, поспешно ушла к себе. Арета вопросительно смотрела на Левкона. Полчаса назад он ее хотел. Но сейчас был так зол, что едва ли годился на что-нибудь, кроме драки.
- Сеновал пустой? - спросил у хозяина гиппарх.
- Вообще-то вам постелили наверху, в галерее, - невозмутимо отозвался купец. - Но и на сеновале никого нет.
Левкон бросил на Колоксай короткий сердитый взгляд.
"Что ж, он хочет драки? Он ее получит!" Кидаться друг другом в сено оказалось ужасно смешно, и вскоре от сердца у гиппарха отлегло. Какое ему сейчас дело до дяди и Калимаха? Потом! Все потом. Сейчас Арета. Он был необыкновенно нежен с ней в эту ночь. Точно извинялся, что устроил свалку. Неуловимая грусть сквозила в каждом его движении. Их совместный путь шел к концу. Неумолимо и быстро. Быстрее, чем хотелось в эту минуту, лежа в полной безопасности на мягком сеновале у гостеприимных стариков.
- Странную женщину нашел себе Левкон, - сказала перед сном Гликария.
- Подожди. Он только вернулся из плена, - ответил жене Кирион, - чтоб так сразу рвать с меотянкой. Должно пройти время. Отыщет достойную жену. Наш мальчик никогда не был дураком.
Наутро следующего дня спутники уехали. Купец, как и обещал, дал им двух хороших фессалийских жеребцов, оружие, еду на дорогу. От Киммерика путники взяли круто на север, надеясь не больше чем за сутки достичь окраин Пантикапея.
Дорога, как и предупреждал Кирион, оказалась опасной. Пару раз спутники замечали за невысокими холмами и каменистыми россыпями притаившихся оборванцев. Но, завидев вооруженных верховых, разбойники не решались напасть и только еще глубже уходили от дороги в степь. Не меньшую угрозу представляли и толпы нищих. Голодные и злые, они могли накинуться на кого угодно, если были в большом числе. Приметив их мрачный караван на горизонте, спутники сами сворачивали подальше за холмы, чтобы избежать встречи.
- Раньше такого никогда не было, - сокрушался Левкон. - Земли кругом прорва…
- Война, - пожимала плечами Арета. - Скифы близко…
- Ой, не от скифов они бегут, - качал головой гиппарх и только понукал лошадь.
На рассвете следующего дня путники были у Пантикапея. Его потемневшие стены с квадратными башнями, как всегда, произвели на Колоксай сильное впечатление. Давно покинув город, она почти позабыла, как это люди живут в каменных домах, которые нельзя передвинуть с места на место, и каждый день ходят по одним и тем же улицам.
В отличие от нее Левкон не впадал в оцепенение при виде построек на горе, обведенной рекой. Его привычный глаз с тоской ловил следы разрушений на еще недавно мощных укрепления. Вон треснула стена, и предательский шов прошел от зубцов до основания. Его замазывали глиной! Но любой каменщик скажет, что это не выход. Надо заново перебирать все, начиная с фундамента. Вон валяется старый деревянный ворот от подъемного моста. Открытые ворота перекосились, теперь их не сдвинуть с места.
- Поедем в город? - спросила Арета, с тревогой наблюдая за выражением лица спутника.
- Нет. - Левкон отрицательно покачал головой. - После всего, что рассказал Кирион, не стоит раньше времени осведомлять кого не надо о моем возвращении. Я хочу свалиться дяде как снег на голову.
Обогнув город с запада, спутники снова углубились в степь.
- Мы доедем до Мышиного мыса, а там уже рукой подать.
Меотянка только вздохнула. С тех пор как они двигались в виду старых валов, на которых когда-то кипела работа, а теперь лишь колыхался бурьян, у нее было нелегко на сердце.
- А сколько у твоего отца земли? - спросила она, чтобы отвлечься.
- Много, - бросил гиппарх. - Мы из первых колонистов. Еще мой прадед приехал сюда из Милета. С четырьмя братьями. Им нарезали землю возле самого Мышиного мыса, они ее вспахали, а тут скифы. Кто бежал, кто спасся. Прадед был в Пантикапее, сбрую покупал. Вернулся - ни своей семьи, ни братьев. Одна земля - хоть ешь ее. - Левкон сжал коленями бока лошади и чуть привстал над седлом. - Во-он лиман. За ним направо, и мы у Мышиного. - Так вот, - гиппарх снова пустил коня рысцой, - прадед один всю землю обработать не мог. Договорился с другими колонистами и раздал им куски за небольшую плату. А лет через десять на эти деньги купил место на Соляном озере и построил солеварню. У него было четырнадцать детей, но только дед дожил до совершеннолетия. Он уже все лишние деньги пускал на покупку пустошей: кого убили, кто сам уехал, а земля осталась. Он даже далеко отсюда в степи купил кусок дикой земли с семью источниками. Так и назвал - Семь Колодцев. Все думали: с ума старик сошел, хочет за воду деньги брать. А дед - нет, говорит, за воду брать грешно, а деньги ко мне и так придут. Вышло по его. Кочевники там всегда скот поили. Дед стал туда зерно возить, соль, овощи, посуду. За ним односельчане потянулись. Торжок у Семи Колодцев получился - хоть в город не езди. Не только сам старик разжился, весь поселок у Мышиного прибыль имел. За право торговать на его земле он много не брал. Въезжаешь - диабол, и выезжаешь - тоже. Кому жалко? А он на этой бросовой монете еще три солеварни. Вот как.
Арета с удивлением смотрела на своего спутника. Он так увлекся рассказом о приобретениях своих предков, что перестал даже следить за дорогой. Хорошо, сама девушка внимательно посматривала по сторонам.
- Но кажется, сейчас торга в степи нет? - озадаченно спросила она. - Я первый раз слышу про Семь Колодцев, хоть мы здесь кочевали.
- Все дядя! - Левкон плюнул на землю. - Старый козел! Ну не можешь, не берись! Кто неволил? Ему дед оставил Семь Колодцев, а отцу землю у Мышиного мыса. Все по справедливости. Живи - деньги лопатой греби. Нет! - У гиппарха даже щеки покраснели от негодования. - Мало ему показалось, жадность заела. И ведь предупреждал дед: до тех пор торг стоять будет, пока к воде не притронешься. Тот не послушал. Нанял охрану - и больше без денег ни кружки никому, хоть помирай. А в тех местах скота - за день реку выпьют.
- И как же? - затаила дыхание Колоксай. Она понимала, что ее соплеменникам просто не на что покупать воду, они все меняют на коров.
- Ну кочевники его охрану снесли, недолго думая, - поморщился Левкон. - А вода, веришь ли, в тот же день ушла. Будто заговорил кто-то. Вся земля потрескалась.
У Колоксай широко открылись глаза от удивления.
- А нет воды, нет и торга, - заключил Левкон. - Был дядя богатым человеком и в одночасье из-за своей жадности стал нищим. Отец ему денег дал, а землей не поделился. Прости, говорит, брат, нельзя тебе к живому прикасаться. Уходи в город.
- Тогда твоему дяде есть за что вас не любить, - протянула Арета.