Когда чудовищный ветер стих, Бэннити несколько долгих мгновений лежал ошеломленный, поражаясь искусности Господа, который сумел сотворить целую Вселенную, а теперь, судя по всему, вознамерился разрушить ее. Потом взметнувшийся столб огня и рев воздушного потока поставили священника на колени и заставили его, вопреки всякому здравому смыслу, сесть, чтобы разглядеть, что же происходит.
Шатер был объят пламенем; деревья вокруг стали черными, опаленными, лишенными листьев. На глазах у потрясенного отца Бэннити из огненного ада выбрались две фигуры, как будто возникли из дыма; одна из них была подобна столбу холодного голубого пламени, языки которого плясали на светлых волосах и бороде, вторая же являла собой вздымающуюся тень, в которой бурлила тьма.
- Я знал, что ты просто притворяешься, демон! - вскричал Кеттиль Ястребиный Лик.
Он взмахнул руками - и с его пальцев с потрескиванием сорвались искры.
- Разрушитель! Знаю я твое вероломство!
Тень, что начала было окутывать Кеттиля, подобно горящему одеялу, при этих словах отхлынула и нависла над его головой. В этой клубящейся тьме проглядывало лицо, и Бэннити, даже невзирая на недоумение и ужас, невольно поразился, насколько оно одновременно и похоже, и не похоже на молчаливого Эли.
- Надо мне было тебя прикончить еще несколько веков назад, Ястребиный Лик! - пронзительно взвизгнула тень; этот голос словно отразился от далеких холмов и разнесся эхом по окрестностям.
Затем тень из дыма и искр взмыла в воздух, хлопая крыльями, словно чудовищный нетопырь, и полетела на юг.
- Господин! - завопил Феликс.
Спотыкаясь, он кинулся через лес вслед быстро уменьшающемуся в размерах пятну огненной тьмы. Вскоре и Феликс исчез из виду.
Кеттиль Ястребиный Лик - его голубые одежды были теперь в пепле, а борода и волосы опалились на концах - стремительно зашагал в другую сторону, к деревне, решительной походкой человека, выполнившего опасную и неблагодарную работу и не собирающегося ждать похвалы, которую, несомненно, заслужил.
Дойдя до опушки, архимаг остановился перед сотнями зевак, собравшихся там, и вскинул руки.
- Зло Элизара Разрушителя было раскрыто и пресечено, и он, потерпев поражение, бежал на погруженный во мрак юг! Жители Срединных земель снова могут спать спокойно, зная, что злокозненные планы Разрушителя сорваны!
Толпа разразилась одобрительными криками, но многие впали в замешательство, не понимая, что же произошло, и новость была встречена не так пылко, как, возможно, ожидал Кеттиль. Архимаг не стал задерживаться даже ради разговора со своим коллегой, Дондоланом; вместо этого он взобрался на белого коня и пустил его галопом на север в сторону Громового Утеса. Следом помчалась стайка детишек, выпрашивающих у волшебника монетки и чудеса.
Бэннити с Дондоланом в молчании глядели, как безукоризненно подтянутая фигура архимага уменьшается, затем она окончательно исчезла вдали. Толпа еще некоторое время не расходилась, но многие поняли, что ловить больше нечего. Крики торговцев едой, продавцов амулетов и бродячих фармацевтов сделались глуше и печальнее.
- Итак, все разрешилось благополучно, - сказал отец Бэннити, обращаясь и к себе тоже, - Зло Элизара было разоблачено и пресечено.
- Быть может, - отозвался Дондолан. - Но в глубине души мне очень хочется знать, чье же заветное желание исполнилось сегодня.
- Что вы имеете в виду? Вы полагаете… их руки соприкоснулись?
Дондолан вздохнул.
- Не подумайте ничего такого… Вполне возможно, что сегодня мир был спасен от великого зла - Элизар всегда был мастером строить козни, зачастую поразительно коварные и изворотливые. Но если они коснулись друг друга, думаю, можно с достаточной уверенностью утверждать, что лишь одному из них было даровано исполнение заветного желания.
- Я вас не понимаю.
- Может, Элизар и не казался полностью счастливым в облике Эли, бессловесного чудотворца, - произнес Дондолан, - но он был спокоен. Однако теперь он снова стал разрушителем, и у Кеттиля вновь появился враг, достойный его великой гордыни и могущества.
Бэннити надолго замолчал, глядя на темнеющее небо; солнце садилось за лесом Оруженосцев.
- Но ведь Бог не позволил бы злу Элизара вернуться в мир лишь потому, что врагу Элизара его не хватало! У Бога наверняка есть какой-то лучший замысел для человечества!
- Возможно, - согласился Дондолан Дальновидный. - Возможно. Мы поразмыслим над этим вместе, когда вернемся в церковь и вы отыщете бренди, который припрятали для подобных случаев.
Отец Бэннити кивнул и уже сделал несколько шагов, но обернулся.
- Но откуда вы знаете про бренди?
Показалось священнику, или действительно в улыбке Дондолана промелькнула горечь?
- Я же волшебник - вы не забыли? Мы знаем почти все.
Патриция Анна Маккиллип
ДЕНЬ ИМЕНОВАНИЯ
Патриция Анна Маккиллип получила свою первую Всемирную премию фэнтези в 1975 году за роман "Forgotten Beasts of Eld", с тех пор она является одним из самых выдающихся современных авторов фэнтези. В число ее книг входят "The Riddle-Master of Head" (в русском издании "Мастер загадок"), "Heir of Sea and Fire" ("Наследница моря и огня"), "Harpist in the Wind" ("Арфист на ветру") и десятки других. Еще одну Всемирную премию фэнтези Маккиллип завоевала в 2003 году за произведение "Ombria in Shadow".
Патриция Маккиллип родилась в Сейлеме, штат Орегон, ныне проживает в Норт-Бенде, тот же штат.
В рассказе, вошедшем в этот сборник - добром и полном сострадания, - автор говорит читателю, что если имя обладает особой силой - а так оно и есть! - то прежде, чем назваться им, нужно хорошенько убедиться, что оно и вправду тебе подходит.
Эйверил мечтательно глядела в тарелку с овсянкой и размышляла о себе. Через два дня в школе волшебства Оглесби должен был состояться День именования, знаменующий середину трехлетнего курса обучения. Студентам, которым удалось успешно пережить первые полтора года и получить удовлетворительные отметки по таким предметам, как фокусы, легендарные существа, латынь, магические алфавиты, употребление и злоупотребление стихиями и история магии, дозволялось выбрать тайное имя, необходимое для продолжения обучения. Эйверил имела высший балл по всем предметам, и ей не терпелось приступить к более расширенному и углубленному изучению таинственных и необычайных магических искусств. Но под каким именем? Эйверил никак не могла решить этот сложный вопрос. Что наилучшим образом выразит ее дарование, ее потенциал, источник ее возможностей? И, что еще более важно, - какое сочетание звуков она будет рада назвать своим тайным "я" на всю оставшуюся жизнь?
"Вспомни о любимом дереве, - предложила мисс Брэбурн, куратор Эйверил, - О животном, о птице. Ты можешь взять себе имя в честь кого-то из них. Или в честь одной из четырех стихий древности. Быть может, в честь одного из аспектов огня. Или воды".
Эйверил изящно потянулась и представила свои светлые волосы и кожу. "Может, лебедь? Или что-то, связанное с ветром? От воздуха у меня больше, чем от огня. Но точно не земля. Вода?"
- Mater, - сказала Эйверил; ей нужно было начать совершенствовать свою латынь, на которой писала заклинания добрая половина волшебников древности, - Что тебе приходит на ум, когда ты думаешь обо мне?
Ее мать, которая в этот момент переворачивала бекон на сковородке, бросила на дочь скептический, затравленный взгляд. Она снова была беременна - в ее-то возрасте! - и время от времени ее рвало. Про себя Эйверил считала это событие весьма неуместным. Ради Эйверил им пришлось переехать из пригородного дома в куда более тесную квартиру в городе - поближе к Оглесби. Куда, ну куда ее непрактичные родители намереваются класть младенца? В корзину для белья? В большой стенной шкаф на пару с Феликсом, который, скорее всего, засунет этого младенца под кровать вместе со своими игрушками и обувью? Брат Эйверил выбрал этот момент, отвлекая ее внимание от жизненно важного вопроса, - он стукнул кулачком по зубцам вилки, отправив в полет лежавшую крест-накрест с ней ложку.
- Феликс! - прикрикнула мать, - Прекрати немедленно!
- Бекон, бекон, хочу бекон! - заныл Феликс.
Ложка отскочила от его головы и со звоном упала на пол.
Феликс зажмурился и раскрыл рот. Эйверил поспешила встать, пока он не заплакал.
- Эйверил, подожди!
- Ма, мне пора. Я опоздаю.
- Сегодня ты должна вернуться домой сразу же после занятий. - Тут Феликс завопил как резаный. Мать повысила голос: - Я хочу, чтобы ты присмотрела за Феликсом.
Взгляд фиолетовых глаз Эйверил в ужасе метнулся к маленькому брату, орущему так, что видны были миндалины. Феликсу совсем недавно исполнилось четыре года. Это был тощий, шумный, безмозглый сгусток проказ и энергии - Эйверил серьезно сомневалась в том, что он умственно нормален.
- Извини, ма. - Эйверил поспешно подхватила сумку с книгами. В конце концов, матери все равно больше нечем заняться. - После уроков у меня обучение в группе.
- Эйверил…
- Ма, это важно! У меня хорошие результаты - мисс Брэбурн говорит, что одни из лучших за десять лет. Она считает, что я могу получить стипендию в Университете древних искусств, если сумею удержаться на должном уровне. Мы же ради этого сюда и переехали, правда?
Что-то в выражении лица матери - сильно похожее на смесь восхищения и отчаяния, какое Эйверил вызывала у менее одаренных студентов, - заставило ее быстро обойти стол, еле сдерживаясь при этом, чтоб не врезать Феликсу сумкой с книгами, и чмокнуть мать в щеку.
- Давай после Дня именования, а? Может, тогда у меня будет время.
По дороге в школу Эйверил обсудила эту ситуацию со своими друзьями: Дейдрой, Тамарой и Николаусом.
- Мать должна понять. В конце концов, она сама почти окончила Оглесби. Она знает, как много нам приходится работать.
- Что, правда? - поинтересовался Николаус, с любопытством сверкнув очками без оправы. - А почему она не закончила школу? Не справилась с программой?
Эйверил пожала плечами.
- Она сказала, что бросила ее ради замужества.
- Она не могла оставаться в школе со мной на подходе и со всеми этими порхающими вокруг учебными заклинаниями студентов. Иначе я бы смахивала на вомбата или еще кого.
Дейдра хихикнула и поправила бабочку-заколку в буйно-рыжих волосах.
- Младшие братья - это хуже всего на свете, правда? Мои - просто сущее наказание. Они засовывают слизняков мне в туфли, разрисовывают мои учебники, постоянно ноют, и пахнет от них, как от вареной брокколи.
Тамара - она была выше всех и двигалась как танцовщица - откинула с лица ухоженные, блестящие черные волосы и улыбнулась.
- А я люблю своего младшего брата - но он еще совсем малыш. Они такие милые, пока не отрастили зубы и не обзавелись собственным мнением.
Эйверил что-то рассеянно пробормотала в ответ; взгляд ее был прикован к юноше со светло-золотыми волосами, который ожидал ее у ворот школы. Девушка глубоко вздохнула; воздух у ее губ словно бы вспыхивал и сгорал.
- Это Гриффит, - сказала Эйверил.
Она шагнула вперед, в свой зачарованный мир, где были друзья, интереснейшие задачи в темных школьных стенах, сложенных из грубо обтесанных камней, и Гриффит, с его высокими скулами и широкими плечами.
Но был и кое-кто другой, наблюдавший за Эйверил: неподвижная, безмолвная фигура на траве, за коваными железными воротами. От нее словно струилась напряженность и, подобно заклинанию, тянулась к девушке. Удивленная Эйверил оторвала взгляд от Гриффита, чтобы посмотреть на незнакомца.
Но это оказался никакой не незнакомец, а всего лишь Флитч, который, соприкоснувшись с Эйверил взглядами, моргнул и ушел в себя, словно черепаха. Но девушка все равно помахала ему рукой, весело рассмеявшись, и ее внимание тут же переключилось на что-то другое.
На занятиях Эйверил правильно произнесла руну, заставившую Дугана Доулера поверить, что он - попугай, получила "отлично" за спряжение латинских пословиц, а ее работа по истории, выполненная совместно с Гриффитом, была признана лучшей в классе. Работа эта была посвящена исследованию легендарной земли, на которой стоял Оглесби, и тем временам, когда в дремучей дубраве студенты древности изучали свою примитивную магию. Эйверил с Гриффитом изображали преподавателя и ученика; они на самом деле воспроизвели некоторые древние заклинания, одно из которых воспламенило дубовую трость мистера Эддисона и включило потолочные противопожарные разбрызгиватели. Но мистер Эддисон, починив свою трость и осушив лужи при помощи нескольких тщательно подобранных слов, похвалил их за наглядную интерпретацию древней истории.
После школы Эйверил с Гриффитом, Николаусом, Тамарой и Дейдрой отправились домой к Гриффиту делать уроки. Дом у него был большой, тихий и опрятный, полный книг в кожаных переплетах и комнатных растений. Братьев и сестер у Гриффита не было; родители его сами были учеными и понимали всю важность образования. Мать Гриффита принесла им в гостиную поднос с охлажденным травяным чаем и шоколадными пирожными с орехами и оставила студентов одних; они свалили книги кучей на большой стол из красного дерева и принялись за работу.
Позднее, когда друзья управились с домашним заданием и погоняли друг друга по тестам, разговор перешел к животрепещущей теме - Дню именования.
- Никак не могу решить, - вздохнула Эйверил, мягко подавшись вперед и любуясь отражением своих длинных волос цвета слоновой кости в темном полированном дереве. - А кто-нибудь уже выбрал имя?
Оказалось, что Тамара свой выбор сделала, как и Николаус. Дейдра колебалась между двумя вариантами, а Гриффит сообщил, что у него тайное имя наличествует еще с семи лет. Так что они могли сосредоточить все внимание на Эйверил.
- Я вот думаю - может, что-то, связанное с воздухом? - нерешительно начала девушка, - Ветер?
- Анемон - цветок ветра? - тут же предложил Гриффит, и Эйверил зарделась.
- Пустельга? - сказала Тамара. Эйверил непонимающе взглянула на подругу. Та добавила: - Это такой сокол.
- Нет, думаю, я все-таки не сокол. Скорее уж… что-нибудь белое.
- Белый гусь? - подхватила практичная Дейдра, - Никто никогда не догадается.
- Конечно же лебедь, - вмешался Николаус. - Но это слишком очевидно. Как насчет белой цапли? Или полярной совы…
Эйверил выпрямилась.
- Но ведь это на самом деле не имена, верно? Не что-то глубоко личное, что характеризовало бы меня.
- Может, драгоценность какая-нибудь? - спросила Тамара, - Алмаз?
- Жемчужина, - негромко произнес Гриффит, чуть улыбнувшись и вызвав у Эйверил ответную улыбку.
- Да, скорее что-то в этом роде, - согласилась девушка.
Это было так интересно - подбирать идеальное имя для Эйверил, - что все позабыли о времени. Напомнила им об этом мать Гриффита; друзья поспешно разошлись, сгребая книги и ручки, заматываясь в длинные шелковые шарфы и предвидя холодный ужин и недовольных родителей.
- Останься, - обратился Гриффит к Эйверил; его глаза цвета жженого сахара излучали такие чары, что у девушки ноги приросли к порогу.
- Ну…
- Поужинаем вместе. Родители уходят. Я что-нибудь приготовлю.
- Мне надо позвонить…
- Позвони матери. Скажи ей, что мы работаем над одним проектом.
- Но мы ни над чем не работаем, - возразила Эйверил. Истинные волшебники во лжи не нуждаются.
- Нет, работаем, - заверил ее Гриффит со своей колдовской улыбкой. - Мы ищем тебе имя.
* * *
Эйверил и сама понимала, что вернулась домой позже допустимого. К счастью, мать уже устроила нагоняй отцу за его опоздание, и Эйверил просто была добавлена к общему списку жалоб. Девушка, все еще зачарованная, едва слушала родителей.
- Ты не понимаешь!.. - раздался голос матери. А потом: - Никакого внимания!..
- Извини, дорогая, - успокаивал отец, - Мне следовало позвонить, но я думал, что мы справимся с работой быстрее.
- Ужин безнадежно остыл…
- Извини, ма, - послушно повторила Эйверил.
- Если я не получу хоть чуть-чуть времени для себя, то тогда…
- После Дня именования. Обещаю.
- Дорогая, послушай, ему же всего четыре года. Он скоро угомонится и станет вести себя тише. Своди его в парк или еще куда.
Мать издала звук, напоминающий треск рвущейся ткани, - прелюдию к слезам. Отец распахнул объятия. Эйверил опустила сумку с книгами на пол и тихонько слиняла, думая о прощальном поцелуе Гриффита.
На следующее утро она удрала без завтрака, лишь на миг показавшись на глаза матери, которая умоляющим голосом говорила по телефону с агентством нянь. Феликс, сидевший за столом, занимался тем, что пытался вывернуть коробку геркулеса себе в тарелку.
- Пока, ма!
- Эйверил!
- До встречи! Только я не знаю, когда приду. Может, еще будет празднование. Сегодня День именования.
- Эйве… Феликс!
Эйверил закрыла за собой дверь, заглушая мягкий шелест "Фруктовых хлопьев", сыплющихся на пол.
Девушка успела пройти полквартала и уже выискивала в потоке студентов золотистые волосы Гриффита, как вспомнила о своей сумке с книгами. Она так и осталась валяться там, где Эйверил ее бросила, - на полу гостиной; утром все ее внимание оказалось сосредоточено на том, чтобы ускользнуть от житейской драмы, разворачивающейся на кухне. Девушка быстро повернула обратно, пытаясь сделаться невидимой, иначе мать, заметив ее, заведет все сначала. "Я ветер, - твердила она про себя, открывая дверь подъезда, - Я… я морская пена".
"Морская пена! Это же имя!" - с ликованием подумала Эйверил и, не став дожидаться лифта, помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки. Белая, словно оперение лебедя, взлетающая на гребнях волн и переплетающаяся с ветром, вечно изящная и вечно непредсказуемая… Эйверил распахнула дверь, оставила ее открытой на случай поспешного отступления и влетела в квартиру - и тут что-то промчалось мимо нее и исчезло за дверью, настолько быстро, что осталось лишь ощущение узловатых конечностей и вспышки.
- Моя волшебная палочка!
Визгливый крик ударил Эйверил, словно заклинание; девушка резко затормозила. Она в ужасе осознала, что это не ее квартира. Она ввалилась не в ту дверь. Хозяйкой квартиры оказалась огромная, древняя и невероятно уродливая волшебница, не то ведьма, не то свихнувшаяся колдунья. Она выглядывала из-за котла, что булькал на огне, разведенном прямо на полу гостиной, и сверлила Эйверил негодующим взглядом.
- Ты выпустила моего грейлинга!
- Извините! - с трудом выдохнула Эйверил.
По стенам и потолку вились какие-то растения; они что-то шептали огромными листьями и, кажется, дрожали от ужаса.
- Так не стой тут, разинув рот, как дура! Верни его!
Эйверил сжала губы, пытаясь обрести подобие достоинства.
- Извините, - повторила она. Несмотря на все усилия, голос ее дрожал, - Мне пора в школу. Я просто вернулась за своими книгами, но, видимо, ошиблась этажом, - Девушка начала медленно отступать к двери, - Я просто… может, ваш грейлинг внизу, на лестнице? Я схожу посмотрю. Честное слово, я не дам ему выскочить из подъезда.