- Хотели бы, затащили. Баловались они. На прочность тебя проверяли. Да ты на предков не обижайся. Скучно им в темной земле, вот они и проказничают. Мертвые, ведь что дети малые. На месте лежать тяжко. А ты-то, ты-то…, - Авенариус захихикал по-своему, по вороньему. - Да вы меня не трогайте, братцы! Да не рассказчик я вам! Дел по горло! Я чуть все перья от смеха не растерял, на тебя, шустрого, глядя.
- Давно, значит, следишь? - усмехнулся Йохо.
- Ну так…, - ворон замолчал, соображая, чего это он перед шустрым лесовиком разговорился.
Вышли они на берег речушки неглубокой. Вода хоть и тихая, но с ледяных гор начало брала, так до самого моря и не нагревалась.
Йохо недовольно поморщился, но в обход, до брода известного, идти не решился. Помнил слова ворона о солдатах, которым не терпится пощекотать его, беглого, мечами наточенными. Решил здесь реку переходить. Ступил в воду прозрачную, поморщился.
- Ты бы сумку повыше поднял. А то не ровен час замочишь, - Авенариус сидел на другом берегу, на камне, мхом поросшим. Клюв когтем острым чистил.
Лесовик совет выполнил, задрал сумку с подарком, что от телохранителя королевского получил. Чтобы там ни было, ворон плохого не посоветует. Если сам майр за куль тот смерть принял, то и он, Йохо, должен ношу тяжелую до колдуна в целости и сохранности доставить.
Уже на середине течения холодного екнуло сердце у лесовика. Почувствовал, как задергалась сумка с кулем. От неожиданности нога на скользком камне подвернулась. Потерял лесовик равновесие, да с головой под воду ледяную ушел. Но руку с сумкой не опустил. Потому, как в одно мгновение услышал писк неразборчивый и понял, что не золото королевское тащит.
- Ох, увалень! Ох, раззява! - Авенариус бегал по берегу, хлопал крыльями, да причитал в полный голос. - Кому дело важное поручили? Безногому лесовику! Рукой загребай, дурень! Да неужто во всем лесу умнее кандидатуры не нашлось. Дегенерата послали страну спасать.
Йохо на ворона старого не обижался за слова обидные. Может, потому, что были они незнакомые и на слух вполне приятные. Да и не до обид было. Тело от воды судорогой вмиг свело. Внутри все от холода страшно тряслось, зуб перестал на зуб попадать. Кое-как на берег сухой выкарабкался. На четвереньках, зубами стуча, выполз на траву зеленую, сочную. Скрюченными пальцами, ножом помогая, стал рвать застежки на сумке.
- Что там? О, Гран!
Лесовик торопливо, не вслушиваясь в невнятные объяснения ворона, развернул кулек, майром Элибром переданный. А как развернул, ахнул удивленно, да так и замер, ошарашенный:
Смотрело на лесовика из куля личико крошечное, красное, сморщенное, с маленькими припухшими глазками. Взгляд неосмысленный, невидящий. Рот с беззубыми деснами. В крике распахнут.
- Отец наш Гран! Да что же это? Да как же!?
Личико морщинистое покраснело больше, с новой силой запищало.
- Успокоить его надо, - ворон, убедившись, что содержимое куля в полной сохранности, успокоился. Обратно на камень взгромоздился.
Йохо, не думая что твоит, пятерней грубой закрыл лицо сморщенное.
- Что делаешь, дурень деревенская! - Авенариус аж подпрыгнул от ярости, завопил со всей силы, набрасываясь на лесовика. - Задушишь малого.
- Так что делать? - совсем растерялся лесовик, руками разводя.
- Покопайся в тряпье, бутылка там должна быть.
Йохо, дрожа от холода, но больше от возбуждения, раскидал по сторонам дорогую парчу, белые простыни. Ворон прав оказался. Отыскалась глиняная бутыль, тряпочной соской заткнутая. Молоком на четверть наполнена.
Лесовик, до ребенка не дотрагиваясь, сунул тряпку в резиновый рот. Писк кошачий сразу стих, осталось сопение тихое.
- Гляди-ка, получилось! - ощерился лесовик, победно посматривая на ворона. Мол, знай наших. Мы не только по лесу бегать умеем.
Но ворон старый восторгаться успехами лесовика не спешил:
- Рубашку свою снимай. Да не спорь, делай, что говорят. Ну и что с того, что мокрая? Не видишь, старые простыни совсем того…, негодные стали, по причине естественной. Не пожалей тряпья деревенского для дитяти малого. К телу прижмешь, по дороге само высохнет. Да не выкидывай ничего. Негоже след оставлять, да и колдун приказал все в целости доставить.
Дождавшись, пока детеныш насытиться, Йохо кое-как замотал заснувшее красное тельце в куль, уложил сверток в сумку. Обнял с нежностью для себя непонятной.
- Надо быстрее в деревню возвращаться. Там помогут.
И поспешил широким шагом, плавным, чтоб сумку не потревожить лишний раз.
Много мыслей разных в голове у лесовика толкалось. Слаживал он мозаику загадочную. У ворона ничего не спрашивал, сам догадывался. Вспоминал слова майра, будто в живую слышал просьбу его последнюю. Сберечь во что бы то ни стало силу и надежду Ара-Лима. Не забыл и то, что Элибр телохранитель короля Хеседа, год назад взявшего в жены натцахскую принцессу Тавию. Выходило удивительное.
Неужели несет он наследника Ара-Лима, ребенка Хеседа и Тавии? Не может такого быть!
- Может, лесовик, может, - ворон от Йохо не отставал. Изредка взлетал к верхушкам деревьев, местность обозревая. Но все больше рядом с крыла на крыло ворочался. Предупреждал о ямах, листвой запорошенных. О лужах скользких. О кочках неприметных. В мысли чужие без разрешения влезал. Колдун ясно приказал, за каждым шагом посланца следить.
- Как же так? - удивлялся Йохо, ступая по тропе незаметной. - Зверь, и тот детеныша своего одного надолго не оставляет. От зуба шального бережет, из пасти кормит. А королева, выходит, мальчонку бросила? На телохранителя оставила? Куда король наш, добрый Хесед смотрел? Это же детоубийством пахнет.
- Дураком ты, лесовик, был, дураком и подохнешь. Королева и король в столице осажденной остались. Уж не знаю, живы ли? А телохранитель верный, Элибр смелый, наследника из города обреченного сквозь заграждения кэтеровские провез. Невелик шанс был, но майр тот случай использовал. А потом и жизни не пожалел за куль, что в сумке твоей сны видит.
- За силу и надежду.
- Что? - не понял ворон.
- За силу и надежду Ара-Лима. Так майр Элибр сказал. Что же теперь с детенышем станет?
- О том мне не известно, лесовик. Будущее только колдун Самаэль знает. Только он один сквозь туман времени видит. Ах ты, дрянь!
Старый ворон, откуда только сила в седом крыле взялась, взвился черной стрелой, прошелестел по кронам деревьев. Обратно вернулся не один, с ношей тяжелой. Швырнул на землю, сам сверху уселся. Под когтями Авенариуса голосила серая птица со спиной ободранной, с клювом грязью перемазанным.
- На что тебе грифон? - лесовик узнал птицу глупую, которую по дороге к дубу спугнул.
- Она за тобой от самой деревни следует, - пояснил ворон, тюкая твердым клювом по черепу грифона. - Я ее давно заприметил, да только дрянь хитрая, далеко от нас держалась, по кустам пряталась. А тут чуть ли к тебе в пазуху полезла. Следила, стало быть. И все, о чем мы говорили, слышала. А ну сказывай, отродье смердящее, что задумала?
Ворон перенес вес тела на правую лапу, на ту самую, которой на горло серой птице наступил.
Птица захрипела, высунув узкий язык, и часто заморгала.
- Она не сможет ничего сказать, пока душишь ее.
Ворон щелкнул клювом и нехотя ослабил давление.
Серая птица никак не хотела приходить в себя. Она дико крутила глазами и дергалась, словно ее только что сбили стрелой.
- Дай-ка я, - попросил Йохо, знающий, как надо поступать с молчаливыми птицами.
Старый ворон пожал костлявым плечом, но позволил лесовику схватить серую птицу за ноги.
Держа грифона на вытянутой руке, Йохо донес ее до мелкой лужи, что после дождей никак высохнуть не могла, и окунул птицу в воду.
- Добрый ты, - озадаченно крякнул ворон, поеживаясь.
Серая птица, как только оказалась на воздухе, хрипло вздохнула и затараторила:
- Сволочи! Головой! В жидкость! Уроды!
Лесовик вторично глупую птицу в лужу пихнул. Не любил Йохо слов обидных.
Серая птица, отхаркивая воду, вывернулась и обвила лесовику крыльями шею. В таком положении окунать ее воду было неудобно. Что, впрочем, и не потребовалось.
- Все скажу, родные! Только больше не хочу. Туда. В жидкость.
Ворон каркнул, одобрительно покачивая клювом.
- То-то же, глупая птаха. С нами ссориться нельзя, так и запомни. Что ты там рассказать нам хотела?
Серая птица, скосив на Йохо черный глаз, зачастила, боясь, что ее мнение о вредности сырых луж не примут во внимание.
- Мальчишка мертвец. Мальчишка труп. Груда костей и несъедобного мяса…
- Не части, - ворон поковырялся крылом в ухе, - И не ори, как утопленник. По порядку рассказывай. Иначе…
Ворон изобразил при помощи двух крыльев движение, напоминающее сворачивание шеи. Серая птица сглотнула, стала говорить медленнее, старательно выговаривая слова, поглядывая то на лесовика, то на ворона.
- Не поверите, но из любопытства за лесовиком увязалась. Дай, думаю, полетаю, узнаю, чего это лесовик по лесу шастает. Все видела, все запомнила. У дуба сухого аж умом не двинулась. Но я живучая, отошла.
- Дальше что? - нахмурился ворон.
- Вижу, солдатики что-то по лесу ищут. Наверно, думаю, нашего лесовика обыскались. Со свертком подозрительным. Дай, думаю, помогу добрым людям. А то так до самой ночи меж деревьев и проплутают. Подлетаю ближе. И с вопросом соответствующим к солдатикам обращаюсь. Не одинокого ли лесовика со свертком подозрительным разыскиваете?
- Дура! - заорал ворон, расправляя крылья, - Что еще людишкам иноземным наболтала?
- Дура, не дура, а две денежки заработала, когда сообщила кому следует, в какой стороне деревня находиться. Денежки в месте укромном спрятала, сама за вами полетела. Просили меня… Ой!
- Хуже стервятника, - ворон обтер о землю окровавленный клюв, - Те хоть ждут, когда труп сам собой образуется. А эта… За две денежки продалась. Ты чего на меня, лесовик, так смотришь? Осуждаешь?
Йохо пнул труп со спиной облезлой:
- Мертвый к мертвым. Мразь к мрази. Так, кажется, ты говорил?
Ворон удивленно встрепенулся:
- А ты и не дурак вовсе! Эй, лесовик, ты куда? Подожди, лесовик, куда ж без меня?
А Йохо спешил в деревню. Новости, только что услышанные, взволновали лесовика. Кэтеровские всадники скачут в его деревню. Что может случиться, даже представить страшно. Скорее лесовик, скорее. Может и успеешь поднять деревню. Лесовики на сборы скоры. Уйдут в леса, не поймать. Дома легронеры сожгут? Беды в том большой нет. Дома заново отстроятся. Главное успеть живых спасти.
У глиняного оврага, где в прошлом году двух лесовиков завалило подкопанным косогором, Йохо резко остановился. Ворон рядом опустился, переводя дыхание.
- Опоздали мы, - по лицу лесовика покатились слезы. - Чуешь, гарью тянет? Слышишь, крики смертные?
И в самом деле, наполнился лес звуками до этого им не слышанными. Ржали вдалеке лошади кэтеровские, а в воздухе тяжелый смрад стоял.
- Страшные времена, - ворон неподвижно сидел, о своем, о древнем думал. - Ты, лесовик, не вздумай туда идти. Сам пропадешь, и наследника погубишь. Сейчас у тебя один долг, о нем и волнуйся. Придет время, за все расквитаешься. Душу вволю отведешь.
- Но ведь там мои сородичи умирают. Тяжело мне здесь с тобой стоять, запах смерти чувствовать. Прости меня, Авенариус, но пойду я. По мне лучше умереть, чем с таким грузом на сердце жить. Ты уж сам о сумке позаботься. Ты мудрый.
Ворон только вздохнул тяжело, глядя, как исчезает в зелени буйной фигура лесовика.
- Нет больше твоей деревни, лесовик. И нет больше у тебя пристанища. Ты теперь себе не принадлежишь. Ара-Лим тебя призвал, Ара-Лим только и отпустит. Беги, лесовик. Наполни сердце ненавистью. Мертвые к мертвым. Живые к живым…
Йохо что есть сил к деревне бежал. С каждым шагом запах пожарища сильней становился. Знал, что не успеет, знал, что не поможет, но торопился, позабыв об опасности. Тенью неприметной на край деревни проскользнул. Забрался белкой на дерево одинокое, присел в развилине, слился с листвой зеленой. Уже не слышал Йохо ни криков воинственных, ни стонов молящих. Умерла деревня. Только гудело тяжелое пламя, скакало с крыши на крышу, радуясь поживе легкой. По улицам тела лесовиков лежали, землю обнявшие. Кто с копьем в спине, кто с ранами страшными, а кто со стрелами в горле застрявшими.
Лежат лесовики в лужах багряных. Молчат лесовики. Не споют больше песню, не передразнят птицу дикую. Не отыщут в лесу камень светящийся. Не сойдутся в споре горячем у испоганенного колодца.
- Что же вы? - только и сумел прошептать Йохо, разом всю смерть увидевший. - Почему понадеялись на ловушки скрытные, на зверей лесных. Почему дозоров не выставили, умных стариков не послушались. Разве ж можно так?
И вспомнил Йохо, как привиделось сегодняшним утром, когда он от колдуна уходил, зарево пожарное над родной деревней. Отец Гран знак огненный подал, а он не внял голосу небесному. Ведь мог же тогда еще к старосте забежать, рассказать о видении. Мог, но не сделал. А могло все по-другому обернуться.
Может, он один виноват в том, что нет больше деревни? Ах, глупая серая птица, что же ты наделала?
Лесовик прижался к дереву, заплакал, кулаком стиснутым слезы по лицу растирая. Плакал, скорбный стон в грудь заталкивая. Щекой по коре с силой терся, до крови кожу сдирая. Горе свое родному лесу пересказывая.
Со стороны хутора показались три всадника. С факелами горящими. Закрутили коней, проверяя, все ли дома подпалены. В груду тел огонь за ненадобностью сбросили.
- Убью, - перехватило дыхание, застучало сердце гулко.
Йохо с дерева на землю сполз. Слезы рукавом утер. Стиснул зубы. Нож поудобнее перехватил. Крадучись, за дым, да за костры огромные прячась, двинулся в сторону, где кэтеровские всадники скрылись. О жизни своей не думал. Хотел одного, местью кровавой забыться. Убить, сколько получиться, да самому от меча вражеского пасть.
- Не спеши, лесовик, умирать.
На Йохо сквозь дым смотрело лицо страшное, с оскалом зубным, да с кожей облезлой. Смотрел лик колдуна деревенского. Не увидел в пустых глазницах лесовик ни гнева, ни злобы. Скорбь и тоска мертвая в тех глазницах виделась.
- Прочь, - махнул рукой лесовик, образ отгоняя. - Не удержишь меня.
Но только ноги к земле приросли, с места сдвинуть невозможно.
Упал лесовик на живот, хотел ползком ползти, да разве он, деревенщина, с силой колдовской справится? Только пальцами, судорогой сведенными, траву опаленную загребал.
- Отпусти, - взмолился Йохо, к лику колдовскому обращаясь. - Что жить, когда все мертвые. Зачем на солнце смотреть, когда оно черное? Отпусти! Дай свободу.
- Зачем тебе такая свобода? Зверем неприкаянным по лесу шастать, да от горя выть? Или в силах ты перебить все войско кэтеровские? Или мало крови лесовиков пролито? Хочешь и свою бесславно выплеснуть?
- Тогда скажи, что делать? Скажи, где место мое, если не рядом с остальными?
Сгустился лик нечеловеческий, пеленой подернулся:
- Место твое, лесовик, рядом с наследником. Сейчас он в тебе больше нуждается, чем твои сородичи мертвые.
- Не мамка я, за мальчишкой присматривать. Да и что могу? Лошадью ломовой на горбе куль по лесу таскать?
- Станешь верным слугой его. Ни на шаг от наследника не отлучишься. Когда время придет, научишь всему, что сам знаешь. Как нож острый метать, чтобы в сердце кэтеровского солдата лезвие тихо входило. Как по лесу тенью незаметной скользить, ни один лист не побеспокоив. Научишь языку зверя дикого, птицы певчей, букашки ползучей. Расскажешь, что камни светящиеся не только красотой ценятся. Но, пока далеко еще то время, послужишь и лошадью ломовой. Возвращайся к месту, где ворон куль драгоценный сторожит. Там и я тебя дожидаюсь.
Сгинул лик страшный, дымом в пламя ушел. Йохо только головой помотал, не привиделось ли? С тоской посмотрел на деревню горящую, на тела жителей, каждого из которых знал близко, мертвыми глазами в небо глядящие. Вздохнул в последний раз, прощаясь. Попросил Отца Грана позаботиться о душах детей его. И к оврагу глиняному пошел. Словно пьяный, дороги не разбирая. Словно слепой, под ноги не глядя. Словно безродный, один одинешенек на целом свете. Как и наследник, сын Хеседа и Тавии.
Прав колдун. Десять раз по десять прав. Убьет он, Йохо, одного солдата. Убьет двух. Даже с десяток на лесных тропах вырежет. Все равно сердце стонать не перестанет. Выход один есть, всех степняков с мечами в Ара-Лим пришедших, смерти предать. Тогда только месть небесная свершиться. Только тогда душа успокоиться. Но одному ему, лесовику деревенщине с целой армией не справиться. Пусть вырастет новый король. Возмужает, силой наполниться. И поведет наследник войска собранные против Кэтера. Тогда и он, Йохо, найдет работу ножу своему.
У оврага глиняного ждали его колдун, куль качающий, да ворон, вокруг расхаживающий. На лесовика внимания не обратили, делом заняты. Йохо рядом присел, за колдуном наблюдая.
Колдун травой волшебной, черной папоротью, над писклявым личиком разводы водил, слова колдовские шептал:
- … Алга, Анатос, Смесис, взгляните на слугу своего, готового защищать имя Ваше, прикажите ангелам Вашим услышать дите человеческое, прикажите встать стражниками у глаз его. Алга, Анатос, Смесис, суд Ваш и право Ваше, да услышьте слугу Вашего.
Писк из куля стих.
Йохо только горько хмыкнул. Имея такую травку, можно и без слов лишних кого угодно в сон вогнать.
Колдун, вычертив травой волшебной над головой младенца знак закрепляющий, кивнул лесовику, словно сейчас заметил:
- Рад, что ты вернулся. Рад, что ты с нами. Бери наследника. Не волнуйся. Он крепко спит. Духи на три дня его к себе забрали. Иначе не выдержит младенец перехода. Предстоит нам дорога неблизкая. Здесь оставаться опасно. Рано или поздно легронеры кэтеровские вернуться. Не успокоятся, пока наследника не найдут. И прежде всего тебя искать станут. Бери сумку. Должны мы до гор дойти. Там только в безопасности окажемся. Да сохранит нас Отец Гран от встреч ненужных.
Йохо, ни о чем не спрашивая, сверток молчащий к груди прижал. Знал он, в ком теперь его надежда.
Колдун встал, о посох оперившись, глянул на Йохо, грубой рукой куль неумело обнимающий, улыбнулся. Не ошибся он в выборе слуги для наследника Ара-Лима. Король Хесед выбор этот непременно одобрил бы. Лесовик хоть и горяч до решений, но смел и предан. Такой от первой стрелы не побежит, от первого солдата не поворотиться. Последней каплей крови пожертвует, но защитит младенца от бед всяческих.
Колдун дождался, пока лесовик, вороном сопровождаемый, отойдет прилично, знак колдовской сотворил, следы заметая. Трава примятая в полный рост поднялась, ветки, случайно Авенариусом обломленные, срослись. Земля посохом неглубоко проткнутая затянулась свежей коркой. Ничто не должно навести на след собак кэтеровских.
- Забери ветер запах, забери вода пыль, закрой глаза солнышко, чтоб нас не видеть. Вернемся, всех отблагодарим. Никого не забудем. Новые храмы воздвигнем, новые жертвы воздадим.
Верил колдун Самаэль, что вернется скоро на несчастную землю Ара-Лима законный король. Верил, что воссияет на небе новая звезда Ара-Лима. Иначе, зачем все страдания? Зачем кровь пролитая?