- Однажды я попытаюсь убедить ее, но "однажды" - это не прямо сейчас. - Он встал еще ближе к Донии, не обращая внимания на снег, растапливая снежинки и почти ослепляя ее светом, который излучала его кожа. Почва у нее под ногами стала влажной - жар его тела растопил толстый слой льда. Лед снова замерз, но в этот момент Летний Король был сильнее. Гнев давал ему превосходство. - Послушай меня хоть минуту. Ты единственная, о ком я когда-либо заботился вот так. Я мечтаю о тебе, когда тебя нет рядом. Я просыпаюсь с твоим именем на устах. Мне не нужно держаться от тебя подальше. Она хочет его, а я - тебя. Когда она сказала, что ты ранила ее, внутри меня что-то сломалось. Я не хочу воевать с тобой. Одна мысль об этом приводит меня в ужас.
Дония не двигалась. Спиной она прижималась к стволу дерева, все еще сжимая руку Кинана.
- Но если ты еще раз тронешь мою королеву, я отброшу эти мысли. Это убьет меня изнутри, но она моя, и я должен заботиться о ней. Не заставляй нас проходить через это. - Он отнял руку и погладил Донию по волосам, его гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. Кинан обхватил ладонями ее лицо. - Пожалуйста.
- Дело не только в ней. Являясь сюда и требуя чего-то, вы нарушаете мой суверенитет. Такого никто себе не позволяет. Ни один другой правитель. Ни один из сильных одиночек. - Она положила руки ему на грудь и выпустила лед из пальцев так, чтобы проткнуть кожу Кинана. - Вы исчерпали запасы моего милосердия.
Кинан наклонился ближе, и она инстинктивно убрала лед прежде, чем серьезно поранила его. На это он улыбнулся и сказал:
- После всего, через что мы прошли, чтобы прийти к этой близости, ты теперь хочешь порвать все связи с нашим Двором?
Дония скользнула губами по его губам, так мимолетно, что это нельзя было назвать поцелуем. Она выдохнула, и лед застыл на его лице и одежде. Она не могла ранить его, по крайней мере, пока, но нанести удар могла.
- Я люблю тебя, Дон, - прошептал Кинан. - Должен был давно тебе сказать об этом.
Услышать это, наконец, было и сладко, и мучительно, но такова была ее любовь к нему - болезненная и прекрасная одновременно. Так было всегда. Ее сердце учащенно забилось, и в то же время казалось, что оно вот-вот разорвется. Дония вздохнула и ответила:
- И я люблю тебя… Вот почему надо покончить с этим. Если так будет продолжаться, я перебью весь твой Двор.
- Не рассчитывай на это, - усмехнулся Кинан.
И поцеловал ее, не просто коснулся губами, как она до этого, а по-настоящему, обжигая ее язык своим. Дерево у нее за спиной расцвело. Сад затопила талая вода. Землю покрыло буйство цветов.
Когда Кинан, наконец, оторвался от нее, одежда Донии промокла до нитки и была покрыта грязью.
- Я столетиями боролся против Зимы, почти не имея сил. Теперь я ничем не связан, а весь мой опыт при мне. Если мы вступим в конфликт, тебе следует помнить об этом. - Он обнимал ее так же крепко, как в те несколько ночей, которые они провели вместе. Он контролировал себя, показывал ей свою силу, при этом его жар не обжигал ее. - Но я не хочу конфликта. Пока он есть в ее жизни, я не стану ничего предпринимать. Я пытался. Пришлось. Так будет лучше для Двора. Но она пока еще не моя.
Их дыхание смешалось, образуя пар.
- Мне недостаточно только части тебя в течение этих нескольких лет.
Кинан воткнул ей в волосы орхидею. Цветок должен был погибнуть здесь, и все же…
- Я не отказываюсь от нас или от мира между нашими Дворами. Я люблю тебя. Я устал давить на Эйслинн. Сила Летнего Двора сделала меня глупцом. Она хочет быть с Сетом, и пока она с ним, я могу проводить больше времени с тобой. Я бы навсегда остался с тобой, если бы это был мой выбор. - Он нежно поцеловал ее. - Я не люблю ее. Мы с ней уже обо всем поговорили.
Дония отвела глаза.
- Это я подтолкнула ее к тебе. Я совершила ошибку, когда допустила мысль, что ты будешь моим хотя бы на несколько лет… Она твоя половина. Я нет.
- Возможно, когда-нибудь, но сейчас… У меня голова кругом от первого лета. Оно опьяняет, но я могу перенаправить эту энергию. Позволь мне сделать так, чтобы мечта о нас превратилась в жизнь на столько, на сколько это возможно. Двор хочет одного - чтобы король был счастлив, чтобы король мечтал затеряться в ком-то, кто хочет этого не меньше, чем он сам. Скажи, что позволишь затеряться в тебе.
Дония сдалась. Всегда сдаюсь.
- Позволю. - Она притянула его еще ближе. Оба были покрыты грязью, и тела их переплелись так тесно, насколько это вообще было возможно, чтобы они не причинили друг другу боли. - Но это значит, что пока он с ней, ты только мой. Я не желаю видеть тебя здесь рядом с ней.
- И я не буду совать нос в твой Двор. Обещаю. Твой Двор - твои правила. Никакого вмешательства и манипуляций. - Он улыбнулся, глядя на выражение ее лица. - Я ведь слушал, Дон. Я извинюсь перед Эваном, буду следовать твоим правилам, а ты перестанешь причинять вред членам моего Двора?
- Пока да, - улыбнулась она.
- Согласен, - прошептал он почти в губы Донии. - Пока.
- Даже если ты будешь моим, даже если Эйслинн не будет стоять между нами, я все равно хочу, чтобы ты понял - я не твоя вещь. Ты не можешь пытаться влиять на мой Двор. - Ей надо было прояснить этот вопрос. Проблемой являлись не только отношения Кинана с его королевой. Перед ним вставали две трудности.
- Я любил тебя, когда ты была смертной. Любил, кода ты стала Зимней Девушкой, существовавшей, чтобы противостоять мне, и плетущей небылицы о том, как это ужасно - доверять мне. - Между словами он покрывал поцелуями ее шею и ключицы. - Сейчас я здесь не потому, что ты Зимняя Королева, а вопреки этому. Я буду стараться. А когда не смогу…
- Я не проявлю милосердия лишь потому, что люблю тебя. - Она говорила всерьез и была благодарна за то, что фейри не могут лгать, ибо впервые за очень долгое время они были полностью честны друг с другом. - Но я попытаюсь сделать так, чтобы мое разбитое сердце не пожелало мести, когда не станет Сета, и ты…
Кинан заглушил ее слова поцелуем.
- Мы можем сейчас не говорить о том, как закончатся наши отношения? Сегодня мы в самом начале пути. Я твой. Весь твой. Я не стану пытаться вмешиваться в дела твоего Двора. Теперь ты можешь меня поцеловать?
- Могу, - улыбнулась Дония.
Этот поцелуй не был похож на остальные. Они не пытались поглотить друг друга или утешить; поцелуй не отдавал горечью. Он был неторопливый и осторожный. И закончился чересчур быстро.
Кинан прислонился к дереву и поглядел на Донию с такой любовью, о какой она всегда мечтала.
- Через несколько месяцев я смогу провести в твоих объятиях несколько дней, но сейчас… - он осторожно отступил, - мой самоконтроль на пределе… признаю. Видишь? У нас получится. Мы можем быть вместе.
- На Солнцестояние, - Дония осыпала их обоих коротким снегопадом, - тебе не придется отступать.
- Солнцестояние еще не скоро. - Кинан приблизился и поцелуями убрал снежинки с ее губ, а затем ушел.
Глупец, - улыбнулась про себя Дония. Но он мой глупец. Пока что. Рано или поздно Эйслинн завладеет им - в этом Дония была почти уверена. Когда не станет Сета, ей, Донии, придется отпустить Кинана. Может быть, это означает, что придется уехать из Хантсдейла на несколько десятков лет, но до того у нее оставались причины надеяться.
Возможно, видения Бананак, касающиеся войны, были ошибочными. Им с Кинаном просто нужно было двигаться дальше. Видения Войны, как и пресловутое ясновидение Сорчи, не были однозначными, а зависели от обстоятельств.
И эти обстоятельства только что изменились.
Глава 17
Эйслинн проснулась к полудню совершенно одна в комнате Кинана. Ее одежда была сложена на оттоманке, которую кто-то придвинул к постели. На прикроватном столике стоял поднос с завтраком. Однако, до того как одеться и поесть, Эйслинн позвонила Сету. Дважды, но он не взял трубку.
Она набрала номер Кинана.
- Как ты? - были его первые слова, а голос звучал спокойно и дружелюбно, словно ничего и не произошло.
Эйслинн с облегчением вздохнула.
- Лучше. Мне лучше.
- Рядом с кроватью оставили завтрак, - осторожно проговорил Кинан. - Я приказал менять подносы каждые полчаса, чтобы еда не остыла.
- Я сама могу подогреть. Солнечным светом, забыл? - Эйслинн испытывала облегчение от того, что они могли поговорить, что между ними не было неловкости. - Где ты?
- В садах за городом. Здесь так красиво. Теперь они цветут.
- Так ты там потому, что…
- Просто хотел уделить им немного внимания. Проверить, как тут. - Его голос излучал потоки тепла. Такое доводилось услышать нечасто.
Эйслинн понимала всю глубину радости, которую испытывал Кинан, видя, как благоденствует земля, но разделяла эту радость в меньшей степени. Она знала почти два десятка лет жестокого мороза; знала, как он свирепствовал веками, и чувствовала вину за то, что не могла положить ему конец. Эта правда оказалась для нее откровением.
- Ты ходишь туда, пока я в школе, да?
- В сады? Нет, не всегда. - По голосу чувствовалось, что он что-то недоговаривает.
- Но в подобные места. - Эйслинн сняла крышку с тарелки. Еда не остыла, но и не была горячей. Кончиками пальцев Эйслинн подогрела содержимое тарелки.
- Да.
- Почему ты мне не говорил? - Она откусила кусочек омлета со шпинатом, сыром и помидорами - одно из ее любимых блюд.
- Предпочитаю справляться сам. Не хотел обижать тебя и говорить, что твое присутствие там излишне.
Эйслинн помолчала, не в силах сказать, что ее задели эти слова.
- Почему?
Кинан ответил не сразу, а когда заговорил, голос звучал немного неуверенно:
- Когда я был связан, то видел эти сады, деревья, пытающиеся противостоять морозу, поля, чудом дававшие пищу смертным и животным. Я пытался. Капелька солнечного света. Немного, но хоть что-то. Теперь я могу больше.
- Однажды и я могла бы помочь.
- Возможно. Но сейчас, я не… это личное. Я делился этим лишь с одним человеком.
- С Донией.
- Да, - признался Кинан. - В первый раз, когда я привел ее туда, она была смертной. Потом я звал ее в некоторые из этих мест, если хотел поговорить, но не рассказывал ей, почему туда хожу… Сегодня я был у нее. Мы поговорили.
- И?
- Собираемся во всем разобраться. Будем стараться сладить с притяжением между нами. Со всем этим можно справиться. Просто нельзя забываться.
- Мне жаль.
- Как бы мы ни поступили, это будет обоюдное решение. Я надеялся, что наша с тобой дружба укрепится, что ты выберешь меня, но…
Эйслинн глубоко вздохнула и заговорила снова:
- Ты поможешь мне найти способ изменить Сета?
- Нет, - ответил Кинан, а потом немного помолчал. - Мы все еще учимся, Эйслинн. Приближение первого в нашей жизни лета опьяняет. И тебе, и ему станет легче.
- Обещаешь? - Она закусила губу.
- И мы станем сильнее.
- Иди, занимайся садом. А я постараюсь дозвониться до Сета.
- Скажи ему, что я тоже сожалею… о той цене, которую приходится платить. Я устал давить на тебя, - добавил Кинан. - Лето - это страсть, Эйслинн. Такова наша природа. Раздели свою страсть с ним, а я буду наслаждаться своим временем с Дон.
Эйслинн повесила трубку и улыбнулась. Даже принимая во внимание давление, которое неизбежно оказывало надвигающееся лето, они смогут справиться, раз теперь они с Кинаном пришли к соглашению.
Эйслинн поела, оделась и вышла из спальни. Ей необходимо было разыскать Сета и все уладить, но стоило ей войти в парк, она в ужасе застыла на месте.
Летние девушки все были в крови, с переломанными руками и ногами. Их душили собственные лозы. Рябинники горели в огне. Эобил в фонтане превратилась в застывшую фигуру. Рот ее был открыт в беззвучном крике. В воздухе стелился дым от уничтоженных деревьев и тел рябинников. Эйслинн чувствовала привкус дыма. Пепел устилал землю, словно серый снег.
Женщина с вороньими перьями вместо волос бродила посреди этого бедлама. Резной костяной нож висел в ножнах на бедре, белый цвет резко контрастировал с серыми камуфляжными штанами. Лохмотья черного плаща, влажного от свежей крови, развевались при ходьбе. Эйслинн удивилась, увидев плащ поверх военной амуниции, но потом поняла, что это вовсе не плащ: волосы-перья женщины струились по спине и, казалось, образуют плотные крылья.
- Красивые картинки, и все - для тебя, - сказала фейри. Она провела перед собой рукой. На ее руки вайдой, пеплом и кровью были нанесены необычные узоры.
Эйслинн взглянула на своих фейри. Еще несколько месяцев назад ей казалось, что она их ненавидит; иногда она по-прежнему их побаивалась. Но теперь она ощущала не ненависть и не страх: ею овладели ужас и горе.
Фейри обвила рукой ее талию.
- Красивые картинки для всех нас.
- Что ты наделала? - прошептала Эйслинн.
Трейси танцевала, но рука ее была вывернута под неестественным углом, словно ее вырвали из сустава.
Эйслинн оттолкнула девушку-ворона.
- Что ты сделала с моими фейри?
- Ничего. - Ворон снова взмахнула рукой, и все стало по-прежнему: и с Летними девушками, и с рябинниками, и с Эобил все было в порядке. На поляне горел костер, но лишь посреди круга, где Летний Двор обычно устраивал пиры. Это был не походный костерок, а яростное пламя.
- Рассказать тебе сказку, маленькая королева? - У фейри были глаза Ириала и Ниалла - абсолютно черные - но в них светился огонек безумия. - Рассказать о том, что было бы и что есть?
- Кто ты такая? - Эйслинн отступила назад, задавая этот вопрос, но она была почти уверена, кто перед ней - Бананак, квинтэссенция войны и бойни. Собственной персоной.
- Сидели за моим столом. - Бананак присела на корточки перед костром. Стоял полдень, но небо было черно от пепла и дыма.
Не иллюзия ли и это тоже? Эйслинн не знала, что делать. Чары фейри не должны действовать на нее, но почему работают чары Бананак?
- Бананак? - спросила она. - Это ведь твое имя, правильно?
- Я использую это имя. - Она наклонила голову под странным углом и взглянула на Эйслинн. - Ты девочка-зола, пропавшая Летняя Королева, та, которая принесет мир?
- Она самая. - Эйслинн чувствовала жар разгорающегося костра.
Лицо Бананак выражало надежду: глаза расширились, рот приоткрылся.
- Ты бы мне понравилась, если бы добровольно взошла на погребальный костер. Пусть винят друг друга… Это такой пустяк. Даже не больно. Солнечный свет и огонь - почти одно и то же.
Эйслинн задрожала.
- Нет, не думаю.
- Я бы танцевала под твой крик. Ты была бы не одна, - вкрадчиво сказала Бананак.
- Нет. - Эйслинн застыла, поняв по хищному взгляду Бананак, что совершать резкие движения крайне неразумно. - Думаю, ты должна уйти.
- Разве ты не хочешь, чтобы я ответила на твои вопросы, маленькая зола? Мне многое известно.
- Разве есть правильный ответ? - Голос Эйслинн не дрогнул, но она была уверена, что фейри знала, насколько она напугана. Надеясь, что не совершает ошибки, Эйслинн добавила: - Скажи мне, что тебе нужно.
Слово "нужно" казалось неуклюжим. Спросить "Чего ты хочешь?" было бы слишком прямолинейно, не говоря уже о вопросе "Что ты можешь сделать?" - он явно намекал на ограниченность возможностей собеседника. Семантика была одной из странных составляющих общения с теми, кто прожил на свете много веков. Эйслинн лишь надеялась, что на этот раз выразилась правильно.
Фейри-ворон вытерла руки о штаны и встала.
- Однажды, после хаоса, но задолго до тебя, я дала совет. Правителям, находящимся на грани войны, я могла живописать военные игры. Когда мы находимся на краю пропасти, я могу показать, что случится, если будут соблюдены некоторые условия.
Несколько мгновений Эйслинн глядела на нее, не говоря ни слова. Казалось, что пепел, кружащийся в воздухе, осел у нее на языке и не давал говорить. Остальные фейри не видели Бананак. Они вообще не реагировали - ни на Бананак, ни на огонь, ревущий в парке.
Бананак ступила в костер; языки пламени касались ее и тянулись к ней, словно руки страждущих.
- Ты видишь мои мечты о том, что могло бы быть… Мы еще на шаг приблизились к войне, маленькая пепельная королева. И все благодаря тебе.
Пламя устремилось к Бананак, следуя за ней, опаляя перья.
- Ты дала мне надежду, поэтому я по-честному предупрежу тебя. Сейчас между нами равновесие. Следуй своей дорогой, и я буду в долгу перед тобой. Я скучала по моей вражде.
Бананак встала перед Эйслинн, и едкий смрад обгорелой плоти и перьев смешался с успокаивающим запахом горящего дерева. Это была тревожная смесь - почти такая же тревожная, как и хаос, который внезапно прокатился по Летнему Двору, когда иллюзия, навеянная фейри-войной, исчезла в дыму.
Все фейри Летнего Двора увидели Бананак, увидели, как Война стоит лицом к лицу с их королевой. Стража поспешила к Эйслинн. Летние девушки прижались друг к другу, а Эобил поманила их к фонтану.
Бананак хмыкнула, но Эйслинн даже не вздрогнула.
И не собиралась.
Война наклонилась к Эйслинн и прошептала у ее щеки:
- Сломать их? Оставить щепки от этих деревяшек? Пустить на растопку твоего жертвенного костра?
- Нет.
- Жаль, - вздохнула Бананак. - Ты сделала мне подарок: надвигается война… Нужно мясо, скоро будет кровавая баня… и все же…
Бананак двигалась так быстро, что превратилась в размытый силуэт из рук, ног и перьев. Она избивала охранников и орудовала ножом. Затем остановилась так же внезапно, как и набросилась на рябинников. Большинство стражей лежали на земле; некоторые были избиты, но еще держались на ногах. Один из них уже не шевелился.
Бананак поглядела на небо.
- Поздно, мне надо увидеть и других. Мой король ждет, что я вскоре вернусь.
С этим Война и ушла, оставив их в панике метаться по парку.
Кинан. Ниалл. Дония. Куда ушла Бананак? Война. Эйслинн не хотела войны. Сама мысль об этом ужасала ее. Слишком много напоминаний о смерти и о том, что мне придется потерять. Она думала о бабушке и Сете, о своих смертных друзьях. Бабушка была под постоянным присмотром; Сет тоже. Но она неизбежно потеряет их. Смертные умирают - но не сейчас, не так скоро. Она едва начала постигать красоту, которую могла предложить земля теперь, когда прошли долгие годы бесконечной зимы. Это был ее мир. Этот мир должен быть полон жизни и возможностей, даже если эти возможности иногда не вечны.