Моя жизнь - это один сплошной замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. Это события, повторяющиеся снова и снова. Это то, чего не избежать. Возможно, даже то, что будет завтра. Такое чувство, что меня заперли в беличьем колесе, и ничего больше не остается, как безропотно крутить незнакомую окружность. Но я не хочу этого. Не хочу, чтобы все повторялось. Чтобы один день был похож на предыдущий. Чтобы он начинался в не-моей кровати не-моей комнаты, а заканчивался в незнакомых объятьях. И все же мои желания никого не волнуют. И все повторяется. Снова и снова.
Содержание:
Кузнецова Ольга - Просто солги 1
1. " Про таких, как я, говорят: она убивает, не задумываясь" 1
2. "Я не прошу тебя жить - просто держись" 3
3. "Он говорил, что убьет меня, если я сделаю хотя бы один шаг. Я не поверила. Он выстрелил" 4
4. " Когда-то давно один сумасшедший сказочник решил написать сценарий моей жизни" 6
5. "В моей жизни становится слишком сыро. Наверное, это оттого, что я плачу" 7
6. "Я могу разглядеть себя в зеркало. Напоминаю себе Одри Хепберн: такая же прическа, стильное платье" 8
7. "Как хочется быть уверенной в следующих тридцати секундах" 10
8. "Это звучит забавно, но я почти не боюсь" 11
9. "Это все становится бесполезным. Все" 13
10. "Иногда людям дают второй шанс. Хочется спросить: "За что?" 14
11. "Он почти такой, каким я его себе представляла, - только вот ухмылка опаснее" 16
12. "Любовь - это еще один извращенный способ убить нас. Меня она убила" 17
13. "Говорят, наши сны - это наша судьба. Но я просто не верю" 19
14. "Люди боятся себе в этом признаться, но они хотят, чтобы прилетел астероид и превратил их в лепешку. Я тоже хочу" 20
15. "Мне сказали, в музыке есть что-то, что надо услышать, что надо почувствовать" 22
16. "Я думала, это стены виноваты…" 23
17. "Если он просит тебя молчать - послушай свое собственное сердце. Если оно тоже молчит - значит, тебя уже нет" 25
18. "Передозировка чувств, - так напишут в моем заключении о смерти" 26
19. "Когда я получила от них письмо, подписанное кровью, я подумала, что они сумасшедшие" 27
20. "Каждое мгновение тишины - сумасшествие" 29
21. "Эти сны никогда не отпустят меня" 30
22. "Поверх кружевной ночной рубашки - его белая грубая футболка. Потому что скоро осень" 32
23. "Когда-нибудь я тоже выйду замуж. Но это буду уже не я" 33
24. "То, что меня никогда не сломает" 35
25. "Изнутри я гнилая" 36
26. "Хуже всего то, что я знаю, почему она на самом деле плачет" 38
27. "Я просыпаюсь в холодном поту. Без сна, без кошмара, без предупреждения" 39
28. "На моей щеке выжжен след его руки. Красная отметина. Точно он пометил меня и забрал к себе в рабство" 41
29. "Нужно бежать, не оглядываясь, не потому, что показалось. А потому, что кто-то действительно гонится за мной" 42
30. "Мне тоже хочется, чтобы меня кто-нибудь поймал" 44
31. "В его воображении существует девушка. Девушка, совершенно не похожая на меня" 45
32. "Вся соль в том, что, чтобы выжить, нужно перестроить свои внутренние часы" 47
33. "Моя жизнь - это то, чего не избежать. Снова и снова" 48
34. "Наверное, такие, как я, долго не живут из-за того, что сходят с ума. Но я стараюсь держаться" 50
35. "Внутри каждого есть своя личная комната, - маленькая темная комната, - заполненная одиночеством" 51
36. "Заштриховываю последние страницы, чтобы никто не узнал. Никто. Никогда" 53
37. "Возможно, это не то" 54
38. "Я не птица, но почему же я тогда улетаю?.." 56
39. "Слышишь? Там, где-то глубоко внутри тебя…" 57
Кузнецова Ольга
Просто солги
"Я танцую медленно и убиваю, не задумываясь". (Эрин Броук.)
1. " Про таких, как я, говорят: она убивает, не задумываясь"
Про таких, как я, говорят: идеальная компаньонка. Что подразумевает под собой одно - всегда прикроет тебе спину.
Про таких, как я, говорят: удобная. Перевожу дословно - "слабохарактерная".
Про таких, как я, говорят: она убивает, не задумываясь. И это означает, что каждый просто боится стать следующим в моем списке.
Про таких, как я, говорят, пока такие, как я, существуют. В единственном экземпляре.
…
На улице темно. Я не вижу, но чувствую.
А иногда ощущения гораздо эффективней выручают тебя из передряги, нежели простые картинки перед глазами. Но что мне говорить? Я же не вижу.
На улице холодно - хотя, нет, это не улица - это холодильная камера. На секунду я представляю себе, что холодильник - это мой личный саркофаг, а я тем лежу. Неприятно, наверное.
Нащупываю на тумбочке пейджер. Но это бесполезная штука. Для таких, как я, уж точно.
Пейджер теплый, шероховатый, с ощутимыми впадинками, в которые закручены крохотные шурупы. А экран гладкий, пластиковый - постучишь по нему ногтем и сразу же слышно смешное эхо.
На улице дождь, настоящий осенний дождь. Я не вижу - я слышу, как назойливые нетерпеливые капли ударяются в мое окно, жалобно прося впустить их внутрь.
Вибрирует пейджер.
Всем что-то надо от Кесси, черт возьми.
Я гадаю, что же Ким написал в своем послании на этот раз, но ничего нового не приходит на ум - я же все равно не смогу это прочесть. А Ким пользуется этим и пишет всякую хрень, прекрасно понимая, что я о содержании сообщения так никогда и не узнаю.
Пейджер - это сигнал. Мне постоянно приходится извлекать много смысла из одного-единственного звука, поэтому сигнал о принятом сообщении - это тоже своего рода мысли на расстоянии. Ну, что, Кесси, слабо угадать?
Я фыркаю. Меня раздражает, что ничего не видно.
…
На улице промозгло - я не знаю, а ощущаю. На мне тонкая куртка. В магазине женщина со скрипучим как старый матрац голосом сказала, что куртка кожаная. А я же чувствую - чистый полиэстер.
Они все недооценивают меня. Думают - слепая - значит, слабая. Они все жалеют меня, а меня не надо жалеть - меня надо бояться.
Ким ждет меня около булочной. Булочную я узнаю по запаху, а Кима - по тяжелому дыханию. Он бежал, торопился. Возможно, за ним был хвост - вот он и бежал. Но мне, в сущности, плевать.
- Кесси, пойдем лучше к тебе, - здесь не лучшее место для разговоров.
- Неприятности, детка? - усмехаюсь я и жалею, что не могу со стороны посмотреть, какова же моя усмешка.
Он не отвечает - значит, я опять права. Порой их всех раздражает, что я знаю что-то, что не знают они; слышу что-то, чего не могут уловить они; чувствую что-то, чего им никогда не почувствовать.
Порой мне кажется, что они мне завидуют.
Ким наливает в бокал что-то спиртное - вероятней всего, скотч. Наливает - потому что слышу всплеск, спиртное - потому что запах паршивый.
Воздух в комнате напряженный, разреженный, с отдельными плавающими молекулами, атомами и мыслями, каким-то образом складывающимися в причудливые слова. Молчание не нагнетает меня, отнюдь. Но кажется, что Ким что-то не договаривает, не выговаривает.
Он пьет. Шумно, жадно глотая ядовитую жидкость. Я почти представляю, как пульсирует его шея при этих мощных глотках.
- Нужна моя помощь? - как бы между прочим интересуюсь я.
Такое чувство, что от моего вопроса он подавился. Слышится кашель, он пытается прийти в себя.
- С чего ты взяла?
Я не знаю, как выглядит Ким. Знаю только, что у него светлые волосы. Он говорил, "пшеничные". И мне впервые в жизни пришлось поверить ему на слово, потому что понятия не имею, солгал ли мне он тогда или нет. Незнание раздражает, разъедает, как самая глубокая зависть.
Я играю с проводом от телефона: накручиваю на указательный палец и резко отпускаю, и провод, как пружинка, приятно хлещет по руке.
- А иначе, зачем бы ты пришел? - Пожимаю плечами. - Ты и раньше не справлялся без меня.
Ложь. Наглая, бессовестная ложь. Но мне нравится бесить его, нравится вслушиваться в его учащающееся дыхание, нравится задевать его мужское "эго".
Ким ведется. Знает меня, как облупленную, и все равно ведется.
- Не заставляй меня напоминать тебе, сколько раз я вытаскивал тебя и твою слепую задницу. Мне перечислить?
Он приближается. Я слышу, чувствую, просто знаю.
Его дыхание совсем рядом, близко, над самым моим ухом. От него пахнет спиртным - почти уверена, что это и вправду скотч.
- У тебя все эмоции на лице написаны, Кесси, - шепчет он и проводит холодной ладонью по моей щеке. - Вот сейчас тебе страшно. Когда тебе страшно, у тебя на лбу, вот здесь, - пальцем он резко тычет мне куда-то между бровей, - такая смешная складочка.
- Ничего подобного, - возражаю.
А он смеется, - Говорил же, на лице написано, Кесси.
Я отталкиваю его - мне не нравится, когда он так близко. Это что-то инстинктивное, сродни инстинкту самосохранения, как будто, если он простоит около меня еще несколько минут, то я просто рассыплюсь на части. А еще мне не нравится, что он может смотреть на меня как хочет - похотливо, дерзко, жалостливо, - а я всего этого не вижу. Незнание убивает.
- А не пошел бы ты… - Уже забываю, что это я хотела его разозлить, а вышло, как всегда - злюсь, в итоге, я.
- А ты ведь ждала моего сообщения. - Ким снова близко. - Ждала, иначе бы не пришла так быстро.
Фыркаю и складываю руки под грудью. Почти уверена, что мой блеф не проходит, но я скорее умру, чем признаюсь, что Ким прав.
Молчу.
А Ким - уверена - снова смотрит на меня, изучает. Почти представляю его: "пшеничные" волосы, узкие темные глаза, тонкие губы. Почти вижу его - в своем воображении.
- Ты странная, Кесси, - говорит он задумчиво. - Каждый раз, как я пытаюсь помочь тебе, ты отталкиваешь меня, как будто боишься признать за собой какую-то постыдную слабость. Знаешь, отрицание проблемы - это главный симптом наличия этой самой проблемы. Ты мнишь себя черт знает кем, Кесси.
Я отворачиваюсь, но знаю, что он стоит сзади и внимательно готов слушать все мои оправдания. Вдыхаю побольше воздуха, открываю рот, чтобы что-то сказать, но чересчур громкое тиканье часов сбивает с мысли. Рот снова закрыт, а руки снова сложены в оборонительной позе.
- Пришел мне мораль читать, Ким? - спрашиваю.
Последние остатки самообладания начинают вскипать во мне. И меня раздражает, что ему сейчас фиолетово - он стоит сзади и, возможно, ухмыляется, а мне вот не все равно. И вообще меня легко вывести из себя.
Ким ставит бокал на журнальный столик - громко, я слышу. Только когда его шаги уже начинают стихать, я понимаю, что в этот раз - последний - мне придется наступить на горло собственной гордости.
- Ким! Стой!
Хочется плакать. Настолько унизительно. Я даже не могу догнать его, не могу точно определить, куда он направится. У него в преимуществах скорость и способность ориентироваться (в моем случае, способность видеть).
Он возвращается, хотя я и не сомневалась, что так оно и случится.
- Да, Кесси? - мягко спрашивает он.
Я знаю Кима. Знаю, чего он хочет от меня: увидеть меня слабой, униженной. Хочет посмотреть, что будет, если он все-таки заставит меня встать перед ним на колени и молить о пощаде. Он знает, что нужен мне. Знает этот мой маленький грязный секретик.
- Ты. Пришел. Значит. Что-то. Хотел. - Слова выдавливаю из себя с трудом. Сквозь стиснутые зубы. Озлобленно. - Пожалуйста, - добавляю, не знаю, зачем.
Почти чувствую, что он улыбается.
- И ты хочешь узнать, зачем я пришел?
Он достал меня. Еще немного - и я начну плеваться ядом.
- Конечно. Хочу.
Снова звук льющегося скотча. На третий раз убеждаю себя, что это все-таки скотч. Ким и не собирался никуда уходить - он просто издевается надо мной. Он садист, а садисты все такие - больные на голову.
- Офис взломали, - выдыхает он, очевидно, ожидая, что это заявление произведет на меня какое-либо впечатление.
Я наплевательски пожимаю плечами.
- Прости, Ким, но я ничего не вижу. Так какую эмоцию я сейчас должна отобразить на своем лице: сожаление, ужас? Или, может, мне стоит сказать: "Ким, я же тебя предупреждала"…
- Прекрати ломать комедию! - рявкает он. Именно не кричит, а рявкает. - Почти ничего не пропало.
- И?.. - я вопросительно приподнимаю бровь.
- Они взяли только твое досье, Кесси.
…
На улице холодно - я знаю, говорили в прогнозе погоды. Но мне почему-то кажется, что я вся горю.
Одно дело сказать, что все, Ким, я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, и просто уйти восвояси, а совсем другое - понимать, что в этот самый момент, возможно, кто-то ищет меня. Может быть, он уже стоит под моей дверью, приготовив заранее заряженный револьвер.
- Ты понимаешь, что тебе надо срочно уезжать из города? - спрашивает он уже серьезно. Я теперь тоже серьезная.
- Одной?
- Я не говорил.
Если Ким и говорил, что все эмоции отображаются на моем лице, то сейчас я испытываю только одну эмоцию - страх. Страх не быть убитой, даже нет, а страх того, что у этого факта была вероятность. Я могу прожить еще несколько десятков лет в абсолютном страхе, обзаведусь манией преследования, но меня так и не убьют. Но они могут прийти за мной и завтра, и сейчас. Просто так никто ни за что не будет красть мое досье. Живой я им точно не нужна - я слепа, как крот, а значит - бесполезна.
Я не знаю, когда они явятся за мной. А незнание - оно топит тебя, затягивает похлеще любой трясины.
Всплесков наливаемого скотча больше не слышно - зато слышно, как Ким снова пьет. Наверное, уже из горла.
Пытаюсь нащупать его - он где-то рядом, но руки хватают только пустоту. Качаюсь. Думаю, что упаду. Но он меня ловит.
Быть слабой - отвратительно. И в жизни это моя самая навязчивая мысль: быть сильнее, чем обо мне думают. Быть волком в овечьей шкуре, чтобы все доверяли мне. Мне нравится водить людей за нос.
- Будешь собирать вещи? - спрашивает Ким, возвращая меня в вертикальное положение. Он не спрашивает, согласна ли я вообще уехать, не интересуется, что я об этом думаю. Вот так просто - будешь собирать?
Я киваю. Руки до сих пор дрожат, а сердце начинает биться быстрее. Врачи называют это волной внезапного страха, когда чувствуешь, ощущаешь, предчувствуешь что-то омерзительное. Возможно, даже со смертельным исходом.
- За кроватью рюкзак. В ванной на верхней полке большая косметичка. И одежды. На твой вкус.
Мне нравится давать Киму указания, нравится чувствовать, что он у меня мальчик на побегушках. Сделает, как я сказала, просто потому, что я буду делать это в десять раз дольше.
Ким фыркает, но все же уходит. Слышу, как у рюкзака расстегивается молния, как открывается дверца шкафа, а уже через четверть секунды закрывается. Чувствую, как он тянет меня за запястье.
- Пошли, - бормочет он.
И вытаскивает меня на улицу, даже не закрыв входную дверь.
…
На улице холодно - щеки и нос жжет легкий мороз. А дождя уже нет - только бесконечные лужи под ногами, и ноги мокнут.
Ким сажает меня в машину, резко, неаккуратно, как будто забывает, что я не вижу. Не клюет на мою удочку.
Мотор заводится с первого раза, и автоматически включается проигрыватель. Музыка легкая, классическая, как я люблю, вот только на Кима это не похоже.
- Почему? - спрашиваю. - Ким, почему ты помогаешь мне?
Я поворачиваюсь к нему лицом - по дыханию предполагаю, что там, по другую сторону от меня, на водительском сиденье и вправду Ким. Но я не уверена. Музыка, спокойствие, молчание - не похоже на него.
Он вздыхает тяжело, как столетний старец. И он не выспался - я чувствую, потому что тормозит он часто и резко, будто вообще не смотрит на дорогу. В такие моменты я жалею, что не вижу, где находится ремень безопасности.
- Кесси, лучше не задавай лишних вопросов, а то я могу и передумать. Можешь поспать пока - ехать далеко, - говорит он
За окном какой-то сельский пейзаж - я не знаю - воображаю. Пахнет скошенным сеном, поэтому так думаю. Дождь прекратился уже давно, но после него осталось такое сладкое послевкусие и промокшие ботинки.
Похоже, что мне и вправду удается заснуть, потому что, проснувшись, понимаю, что капли снова барабанят по стеклу, и слышится только "вжик-вжик" суетящихся дворников. Я засыпаю и просыпаюсь много раз - мой сон беспокойный. И Киму, наверное, спать хочется гораздо больше, но я не могу предложить ему свою помощь: таким, как я, водительских прав не выдают.
Не могу определить, сколько времени мы вот так ехали. Возможно, несколько часов, а возможно, и несколько суток. Время стало каким-то резиновым, слишком сильно растяжимым. И снова засыпая, я загадываю про себя, чтобы больше не проснуться. Какая разница: умереть завтра или умереть сейчас.