- Ммм… - бормочет Джо, прихлебывая из своего стакана. Мне кажется, что он сейчас издевательски улыбается, но я не рискую вновь посмотреть на него.
И больше нечего сказать - ни ему, ни мне. Нет больше недосказанного, нет вопросов, на которые бы мне или ему хотелось получить ответ… Наверное, почти нет.
- Джо?
- А?
- Ну, мне просто интересно… - я заминаюсь, - …какое твое настоящее имя?
Он смеется, и, не открывая глаз, я пытаюсь угадать, какая эмоция сейчас изображена у него на лице. От моего вопроса он давится кофе, а затем я слышу только его хриплый голос (голос плохих парней):
- Ты действительно хочешь знать, Кесси? - с искренним любопытством интересуется он.
Я прикусываю губу и тут же чувствую во рту металлический привкус крови. Противные пятицентовики.
В голове почему-то больше не остается мыслей, не остается возражений, не остается предлогов, благодаря которым, я - как всегда - согласилась бы с Джо и больше никогда не задавала бы свой вопрос. Но в этот раз мне просто нужно знать, нужно не только чувствовать, слышать и даже видеть - мне нужно просто знать.
Я киваю и жду его реакции, и после еще нескольких минут обоюдного молчания мне уже кажется, что, несмотря на любой мой ответ, он все равно бы не ответил мне. Ни сейчас, ни когда-либо прежде. Это была карточная игра, где он заранее знал все мои карты, а сам сидел и поигрывал джокером. Он всегда знал. И это его единственная привилегия.
- Наверное, мне пора, - сообщаю я и, снова стараясь не смотреть на него, поднимаюсь из-за стола, так и не сделав ни единого глотка кофейного напитка.
Рывком хватаю сумку и покидаю сомнительное заведение. Место, где мы с ним никогда прежде не бывали и больше не будем - слава небесам.
…
Что чувствует девушка, которой не позвонил парень? Горечь, обиду?
Что чувствует девушка, которую бросил парень? Все ту же горечь? Обиду?
Но что чувствует девушка, у которой никогда не было парня? Горечь, обиду?
Она чувствует всего лишь свободу от того, что могло бы произойти. Он мог бы не позвонить, бросить, изменить. А теперь все это невозможно.
И я чувствую себя немножко счастливой оттого, что на самом деле ничего не было. Ни между Кесси и Джо, ни между Кесси и Кимом. Я чувствую радость оттого, что никто из них никогда ни о чем не узнает.
Передо мной со скоростью света проносится какой-то автомобиль, и я слышу, как недовольный водитель сигналит мне вслед. Заторможенная реакция, притупленная чувствительность. Но притупленная не маленькими гранеными таблетками, а всего лишь отстраняющими от жизни мыслями.
Городской ветер треплет мои волосы и, вдоволь наигравшись, скрывается дальше в переулках. Бретелька легкого топика съезжает куда-то гораздо ниже плеча, но мне почти все равно: я привыкла, что, соприкасаясь с кожей, воздух всегда жжет голое тело, - теперь это почти что приятно.
Я вновь чувствую себя опьяненной, но уже не алкоголем - ненужными чувствами. И мне кажется, что, зажатая между двумя кирпичными домами с многочисленными подъездами, я могу открыть любую дверь и увижу там Джо с очередной девушкой в синтетическом свитере (или без него).
Мне кажется, что не ко мне должно относиться это дежа-вю. Не ко мне, чистой девушке из грязного дома с синими стеклами. Нет.
Но от этих дверей веет холодом, и создается уже другое ощущение: на какую бы ручку я ни нажала - все двери окажутся закрытыми. Лабиринт с фальшивыми выходами.
В этом проулке темно и грязно, хотя именно в таких местах находишь ту самую летнюю прохладу, за которой бегут все городские жители. На улице - ни души. И я не знаю, где я, как попала в это сырое место. Не знаю и не хочу знать, как отсюда выбраться. Действительно не хочу.
Внезапно боковым зрением я цепляюсь за свое отражение в одном из окон заброшенной квартиры на первом этаже. Окно разбито, и в еще оставшихся в живых осколках я вижу тысячи своих маленьких копий. Тысячи маленьких Кесси, которые смотрят на меня и качают головой. Которым всем поголовно все равно. Маленьким бесчувственным отражениям.
Я не знаю эту девушку, не могу признать эти тысячи как две капли воды похожих на меня копий.
Внезапно я слышу какой-то подозрительный звук позади себя и оборачиваюсь. Они тоже там, вокруг меня, передо мной, надо мной. Это начинает походить на очередной малобюджетный хороший фильм ужасов.
Передо мной стоит девушка. У нее рыжеватые, похожие на мои волосы, длинная прямая челка, пышная смешная юбка и легкий топик, у которого левая лямка съехала намного ниже положенного. Она похожа на меня, но это не я, потому что у нее - завязаны глаза бежевой широкой распушенной по краям лентой. И, тем не менее, эта девушка знает, что я здесь, иначе бы не улыбалась мне, иначе бы не протянула свою полупризрачную ладонь. Она кажется мне телевизионными помехами: все ее тело вибрирует, колышется, в любой момент готовое испариться.
Мне одновременно хочется и не хочется коснуться протянутой мне ладони. Хочется дотронуться и определить, настоящая ли эта девушка, существует ли она на самом деле или только в моей голове.
И все же мне кажется, что я знаю эту полупризрачную девушку уже много лет, как будто она не просто мое расплывчатое отражение в луже - как будто она моя настоящая сестра. Мне хочется ей верить, но я не могу. Не привыкла.
Она стоит всего в футе от меня и ждет. Такое ощущение, будто бы уже прошло несколько бесконечных часов, дней, лет, как мы вот так стоим друг напротив друга и чего-то ждем. Ожидаем. Выжидаем.
Мне хочется спросить ее: "Как ты чувствуешь меня?", - но вопрос кажется неуместным. Вопрос из разряда тех, на которые не дают ответа даже люди, совсем не похожие на Джо.
В голове снова звучит музыка, но эта мелодия мне не знакома, и прежде я никогда не слышала ее. Но потом - понимаю, это не музыка, это слезы глухо капают на асфальт. Не мои - слезы моего отражения.
У девушки напротив меня соленая влага проступает сквозь шелк, и я могу видеть, как слезы в бешеном потоке стекают по ее щекам, на секунду замирают на подбородке и, отрываясь от лица, ритмично капают вниз. Как дождь, который никак не может прекратиться.
Она плачет, но я могу определить это только по слезам, потому что ее лицо не выражает больше никаких эмоций. Ни горя, ни раздражения, ни радости, ни возмущения - ровным счетом ничего, что я могла бы каким-либо образом идентифицировать. Она как фарфоровая кукла. Молчит.
Когда-то давно Ким говорил, что у меня все эмоции на лице написаны, но сейчас я понимаю - он лгал. Лгунишка Ким - так бы я назвала его, если бы он сейчас был рядом со мной. Ким хотел, чтобы я верила в это - в то, что он по моему лицу он может прочитать все мои мысли, узнать все, о чем я думаю. Ким хотел, и я верила. Переживала из-за того, что он с такой легкостью мог меня раскусить. А на самом деле он просто блефовал. Это была карточная игра, где у него была всего лишь шестерка.
Одним резким движением я срываю с себя шелковую ленту (шелк, уже не похожий на шелк) и, посильнее замахнувшись, швыряю ее в небо. Лента легкая - с легкостью сопротивляется воздушным потокам и уже через мгновение послушной змеей ложится у моих ног.
Я закрываю лицо руками и, больше не в силах держаться, спиной прислоняюсь к прохладному покрытому плесенью зданию и замираю.
Отгораживаюсь от всего постороннего и пытаюсь услышать. Пытаюсь определить среди всей этой бесконечной какофонии городского шума обнаружить хотя бы один знакомый запах, хотя бы одну здравую мысль. Пытаюсь не обращать внимания на отдающиеся в голове звонким эхом чьи-то грузные шаги.
Предпочитаю думать, что это не он сейчас рядом, и это не я сейчас сползаю вниз по стене.
- Как ты меня нашел? - хрипло спрашиваю и всем телом прижимаюсь к нему, льну, как скучающий по ласке маленький рыжий котенок.
Он не отвечает, и я предполагаю, что это один из тех вопросов, на которые он скажет: "Ты действительно хочешь знать, Кесси?"
Другой вопрос, хочу ли я услышать от него этот ответ.
- По GPS, - смеется он, и я тоже смеюсь.
Что чувствует девушка, которая может чувствовать? Я знаю ответ. Наверное.
19. "Когда я получила от них письмо, подписанное кровью, я подумала, что они сумасшедшие"
Впервые я увидела их лица несколько месяцев назад. Разозленные, перекошенные от ненависти, в этот момент эти люди казались мне самим воплощением ада.
Она - маленькая престарелая дьяволица с ненастоящими малиновыми кудрями, и он - пожилой лысый черт с внушительным пивным животиком.
Тогда я увидела их в первый раз, но даже и подумать-то не могла, что эти люди еще так испоганят мою жизнь.
Когда я получила от них письмо, подписанное кровью, я подумала, что они сумасшедшие.
…
- …а теперь вернемся к теме этого дня. Наша сегодняшняя гостья, Тина Кьюит, известная рок-дива, согласилась рассказать нам историю о том, как ей удалось завязать с наркотиками.
По ту сторону экрана слышатся аплодисменты. Я фыркаю. Ну что ж, посмотрим.
Одним ухом слушая монотонный голос с экрана, я устанавливаю в духовке нужную температуру - не хочу, чтобы Жи ела перетушенное мясо.
- Спасибо за предоставленное слово, Лиз. Ну, это было очень сложно. Сначала я думала, что то, что я принимала, было вполне безобидно для меня, и я продолжала так думать, даже когда пересела на вещички покрепче. Однажды моя мама спросила у меня: "Тина, ты, что, съехала с катушек?" На что я ей ответила: "Нет, мам, я как раз "на" катушках". И, знаешь, именно в тот день я поняла, насколько сильно я влипла. Говорят, признать проблему - это уже верный путь для ее решения. Так вот, заявляю со всей уверенностью, чел, который это придумал, - просто гений.
- Хорошо, Тина, а теперь расскажите нам, как вы выбрались из этой ямы.
- Я не помню, Лиз, честное слово, не помню. Помню только, что Гаррет, мой жених, все время говорил мне что-то, все время помню его лицо перед своими глазами. Думаю, нужно спросить у него…
Внезапно, изображение, заигрывающе подмигнув мне несколько раз, исчезает, и на его месте тут же образовывается разномастная радужная картинка, сопровождающаяся противными шипящими звуками.
Я бесшумно выругиваюсь про себя и, немного подумав, останавливаюсь на двухстах градусах. Хорошо пропеченное мясо - вот успех сегодняшнего вечера.
Вытираю покрытые жиром руки об передник и слышу в прихожей знакомый топот детских ножек. Звук, который я смогу различить среди тысячи похожих.
- Кесси-Кесси! - Жи вбегает на кухню и начинает, точно заводная юла, крутиться вокруг собственной оси. У нее на лице расплывается широкая смешная улыбка. И я улыбаюсь ей в ответ. Потому что улыбка - это то, что от нас ожидают, а я должна оправдывать ожидания.
- Жи, что случилось? - сквозь смех выдавливаю я, наблюдая за тем, как девочка медленно начинает останавливаться и как качает ее крохотное тельце из стороны в сторону из-за временной дезориентации в пространстве.
- Тебе письмо, Кесси, - наконец, остановившись, выдыхает Жи и ловким движением фокусника достает спрятанный за спиной чуть помятый желтоватый конверт. - Это первое письмо, которое нам прислали с тех пор, как мы здесь живем! Это что-то значит, Кесси, я знаю! Это что-то значит!
На маленькой мордашке отображается бесконечное детское веселье и, захватив со стола кусочек булочки, Жи, как комета, покидает кухню и отправляется в комнату. В мою комнату - в ее комнату - в по-настоящему нашу комнату.
Я недоверчиво вскрываю конверт одним надрезом кухонного ножа. Как будто вспарываю кашалоту брюхо и слышу при этом характерные потрескивания. Одно движение - и перед тобой уже разложены все внутренности.
Я боюсь, и страх этот необоснованный. Или нет…
Пробежавшись глазами по криво написанным строчкам, выведенным диким сумасшедшим почерком, я опускаю свой взгляд ниже. На размашистую яркую подпись. Подпись, поставленную кровью.
…
В его глазах - сомнение. Он смотрит на меня как обычно, слегка прищурившись, и наверняка мысленно прикидывает, в своем ли я здравии.
У него глаза - синие. По-настоящему синие - не такие мутные, как у меня, или, возможно, даже у Кима, - с голубыми прожилками, пронизывающими зрачок, точно хитросплетенная сеть капилляров.
В один миг его глаза - закрыты.
- Джо? - тихо подаю голос я. Боюсь к нему прикоснуться, боюсь дотронуться или сказать хотя бы еще одно слово. Лишнее слово, то, что за гранью дозволенного.
Он не слышит меня - даже не притворяется, а действительно не слышит. И мне страшно за него, потому что он не может чувствовать.
- Джо! - мой голос срывается на крик, а он все равно отказывается впускать мой истеричный голос себе в голову.
Из глаз выкатываются первые предательские слезы. Слезы, которых не просили появляться, которых стыдятся, которые прячут и никому-никому не показывают. Жидкие бесценные бриллианты, лужа из нефти - все, что угодно, на что уже противно даже смотреть.
Я думаю, что слезы - это слабость, поэтому глотаю их, загоняю обратно - лишь бы не показывать ему, какая я на самом деле слабая.
Мгновение - и он снова смотрит на меня. Как-то непонимающе, с подозрением. Как будто видит впервые, слышит впервые, чувствует…
- Мать твою, Кесси, прекрати реветь! - пытаясь совладать с собой, шикает он.
Но я уже не слышу (или не слушаю) и даже уже не пытаюсь сдерживать слезы.
Внезапно Джо хватает меня за плечи - от неожиданного прикосновения я резко захлебываюсь воздухом - и начинает трясти как мешок с картошкой. Как будто хочет вытрясти из меня все мои тайны, все мои скрытые мысли, хочет опустошить меня всю, выпотрошить из меня всю плешь… Он хочет…
- Кесси, посмотри на меня! - рычит он, и я с трудом разбираю каждое его слово. - Я сказал, смотри!
Это унижение, когда тебя заставляют быть сильнее, чем ты есть. Становится обидно, что кто-то питал на твой счет пустые иллюзии, кто-то верил в тебя и думал, что ты - это Кесси, которой все нипочем. Кесси, которая одним пальцем левой ноги может свернуть горы.
Я смотрю, стараюсь смотреть ему прямо в глаза, но не вижу в них ничего, кроме собственных отражений. И в этих отражениях я жалка, в них я - Кесси, вызывающая жалость. Зареванные мутные глазницы, покрасневшие веки, сверкающие какой-то болезненной влагой синяки под глазами… Да, я действительно та, кого можно только жалеть. Не убивать, не ненавидеть, не кричать, топать ногами и просить, чтобы я посмотрела ему в глаза. Я достойна только жалости - ничего больше. Ничего лишнего.
- Я не могу, Джо! Не могу! - Мой голос срывается на крик, превращается в одну сплошную звуковую волну - в нем нет слов - только отчаяние.
- Нет, Кесси, ты можешь, черт тебя побери! - Он продолжает трясти меня за плечи, но я уже не реагирую. Уже не чувствую его прикосновений. - Ты могла, когда вводила этим безнадежным яд в кровь! Тогда ты могла, да?! Ты смогла сказать мне "нет", смогла вырваться из всей этой пирамиды! И что теперь: ты боишься каких-то престарелых придурков, которые присылают тебе пустые письма с угрозами! Ты их боишься, да, Кесси?
Я не могу на него смотреть, не могу слушать его, потому что знаю, что Джо - как всегда - прав. Но в этот раз это уже не игра - не веселое соревнование, дескать, кто из нас круче. В этот раз все намного серьезнее.
У меня дрожит нижняя губа и глаз дергается, как у истерички с многолетним стажем.
- Они сказали, что убьют ее, Джо! Сказали, что найдут и убьют! - полубессознательно шепчу я.
Я хочу, чтобы он услышал, чтобы понял, почему мне сейчас так страшно. Почему я не боюсь за свою жизнь, никогда не боялась, почему знаю, что это не пустые слова. Слова людей, которые не доверяют своим ощущениям, которые думают только о своем раздражении, своей мести. Слова людей, у которых отняли их единственное развлечение - маленькую девочку, над которой им так нравилось издеваться. Девочку, которая даже не знает о том, что за ней охотятся ее сумасшедшие опекуны. Девочку, которая внезапно стала для меня всем.
Но он не слышит. Джо, как всегда, что б его, не слышит!..
И от этого хочется кричать. Долго, пронзительно, как кричат одинокие птицы у скалистых берегов, как кричит медведица, чьего медвежонка загрызла стая волков, как кричит человек, которому в этой жизни больше нечего сказать и которому только и остается одно - кричать.
- И, неужели, ты поверила им? Поверила двум безмозглым старикам, которые и таракана-то прибить не могут! Неужели, поверила?..
Я перебиваю его на полуслове: резко вскидываю в воздух руку, чтобы он понял. Губы сжаты, губы дрожат. Каждая буква стоит мне триллиона мозговых клеток - каждое слово - года прожитой жизни. Я дышу часто, как Ким всегда дышал, но стараюсь говорить ровно. Стараюсь, хоть и не выходит.
- Как ты думаешь, Джо, почему Жи забрали у этих опекунов? Знаешь ли ты, почему, черт возьми, мне отдали девятилетнюю девочку, мне, у которой есть только съемная комната за двести долларов в месяц и крохотная зарплата хореографа в балетной студии? Ты знаешь, почему?..
Он не отвечает на мои вопросы, да я и не требую на них ответов. Он ждет, пока я скажу ему, ждет, прежде чем сделать свои собственные - возможно - заранее неверные выводы. Он ждет, пока я открою ему свою самую страшную тайну, секрет, который я заперла в стальном сейфе вместе с адвокатом Айроном.
- Их признали невменяемыми. Обоих: мистера и миссис Крейг. Признали сумасшедшими, понимаешь? Нашли у них склонность к мазохизму, а особенно, к садизму. Одновременно. У обоих. На их телах обнаружили десятки порезов, сотни швов. Как будто они запираются в комнате и грызут друг друга. Двое. Престарелая женщина, которая, на первый взгляд, невероятно опрятна, и мужчина, он моложе ее на пять лет.
Окончательно растратив весь имеющийся запас сил и кислорода, я замолкаю. Закрываю рот и жду, пока Джо задаст свой самый главный вопрос. Жду, пока он спросит меня…