Шон понимающе хмыкает, с таким выражением лица - я так и знал, Кесси, я так и знал. Затем он проходит в дом - я, неуверенно, но следую за ним. В холле на стене - единственная рамка без фотографии. Проследив за моим взглядом, Шон снова улыбается.
- А ты не думала, что эти таблетки что-то вроде "ангельской пыли"? - фыркает он.
Я качаю головой.
- Я бы почувствовала, Шон. Тебе ли не знать, что я могу чувствовать всю эту дрянь?
Разговор явно не клеится. Он молчит - чего-то явно выжидает, наверное, моих очередных откровений.
Он протягивает мне горстку знакомых граненых таблеток - белых, ничем не примечательных.
- Они притупляют работу вестибулярного аппарата, Кесси. Обычные таблетки против укачивания, - как бы между прочим бросает Шон и отворачивается. А затем тихо-тихо добавляет, - В понедельник в соборе святой Елизаветы на Седьмой авеню, в полдень. Я думаю, тебе захочется прийти. Ким будет рад тебя видеть.
…
Ким всегда был прав - даже когда ошибался, он всегда был во всем прав. И меня это раздражает, бесит, доводит до чертиков. Как оставшийся на одежде запах наркоты или вечная опасная усмешка Джо. Это мой личный цирковой номер, выработанный за долгие годы рефлекс: хотите разозлить Кесси - скажите, что Ким был прав.
Даже когда он лгал, он всегда, черт возьми, был прав.
Эти сны, в которых я слышу его голос - они сродни самым страшным кошмарам. Сны, где я слышу только его голос, сны, где этот голос пускает тысячи зарядов по моему телу, заставляет чувствовать его присутствие.
Но этот сон, в котором я сейчас нахожусь, он особенный: в этом сне я нахожусь в том самом номере придорожной гостиницы на трассе Родина Кесси - Чикаго. Придорожной - потому что за окном слышу шум проносящихся автомобилей, гостиницы - потому что запах знакомый. Запах дезинфицирующих средств и тела Кима в футе от моего. Стараюсь об этом не думать.
Ким дышит спокойно, но очень глубоко, и я просто слушаю, как мерно поднимается и опускается его грудь.
И мне кажется, что я никогда не была в Нью-Йорке, никогда не слышала этих повторяющихся звуков, доносящихся сквозь тонкие стены, никогда не шла как собака-ищейка на запах, чтобы убивать. Мне кажется, что в своей жизни я не убила ни одного наркомана. Ни одной смерти ради Отечества.
Внезапно звонит телефон. Как тогда, почти год назад, снова звонит телефон. Но я знаю. Каким-то неведомым образом я знаю, что это всего лишь сон, поэтому не боюсь. Ни голоса, который уже почти готова услышать в телефонной трубке, ни Кима, который вот-вот проснется. Я - Кесси, которая почти ничего не боится.
Не знаю - угадываю - на какую кнопку нажать, чтобы принять вызов. В трубке - мужской голос. Тоже знакомый, но это совсем не тот голос, который я ожидала услышать. Он задает мне свой главный вопрос, и мой сон сразу же становится цветным. И я вижу это покрасневшее от злости лицо, сплошь и поперек покрытое отвратительными волдырями. Вижу серую чуть помятую шляпу, которая закрывает маленькие поросячьи глазки и бросает нелепые тени. И мне кажется, что я - это тоже его тень. Его материальное альтер-эго.
- Ты веришь в Бога, Кесси? - На другом конце провода я слышу пистолетный выстрел.
Я просыпаюсь резко, вся в холодном поту. Дышать тяжело - дышать почти невозможно. И я задыхаюсь в собственных страхах, погибаю от мощных рук собственных снов, так крепко держащих меня за горло.
Но телефон звонит на самом деле. Телефон - это реальность, к которой я не хочу возвращаться.
Я испуганно оглядываюсь и, обнаружив постель Жи пустой, чувствую, как сердце резким движением уходит в самые пятки. А затем вспоминаю - Жи сейчас у Леи. Там безопаснее, в доме с синими окнами.
С трудом заставляю себя подняться с кровати в поисках визжащего телефона. Но в голове - ни единой мысли, как будто все выкачали одним мощным рывком. Тем самым насосом по выкачиванию душ.
- Я слушаю, - хриплым голосом говорю я. Даже еще не до конца вижу, что происходит (глаза до сих пор закрыты), но слушаю, впитываю все звуки, точно губка.
В трубке молчание, но по дыханию я узнаю.
- Джо?
Снова молчание, и в воздухе как будто стоит заранее приготовленный ответ: "А кто, пасхальный кролик, по-твоему?"
- Джо, я знаю, что это ты. Говори - я начинаю терять терпение.
Но сама знаю - его молчание - это уже единственное максимально дозволенное количество слов. Его молчание - это единственное, что я могу получить после той истерики, свидетелем которой он стал. Конечно, Джо ведь думал, что я сильная. Но это иллюзия, мною собственноручно построенный воздушный замок.
- Ко мне Жи заходила, - наконец, выдыхает он.
Я злюсь, но не хочу, чтобы он об этом знал. Пусть и дальше строит свои предположения насчет того, каков же мой истинный предел.
- Почему ты не предупредила меня, что на этой неделе она будет с Леей?
- Я думала, ты не захочешь знать.
- Ошибаешься.
И снова тишина. Снова тот - прежний - далекий Джо, с которым мне не о чем разговаривать.
- Ну, теперь говорю. Ты доволен? - Мне хочется язвить, издеваться, хочется послать ему смачный пинок с доброй порцией сарказма. Это похоже на месть, на обиженную - брошенную - девушку.
- Вполне, - фыркает. А затем спрашивает своим приторно-сладким голосом; голосом плохих парней: - Не хочешь прийти? Тут про тебя все спрашивают.
И я не знаю, что на меня такого находит, что я соглашаюсь.
…
Такие дома, как этот, они не меняются. Даже если привезти сюда танк с разъяренным вьетнамским солдатом и выбить отсюда все синие стекла, это будет прежний дом с "не-моей" комнатой и тонкими-тонкими стенами.
Дом стоит между двух других, как будто невидимый, зажатый, стиснутый. Как будто помещенный в смертельные тиски греха и порока.
И теперь я понимаю, что видеть этот дом гораздо легче, чем чувствовать. Потому что можно напиться притупляющих чувствительность таблеток и смотреть на него как на самый обычный дом. Простой дом с синими стеклами.
Уже поздно, но окна почти не горят - редкий свет в зале и приемной на первом этаже, а еще - в маленьком окошке на втором. Остальные же предпочитают забавляться в темноте.
Я осторожно толкаю тяжелую дверь, беспрепятственно поднимаюсь по лестнице и стучусь в дверь его кабинета.
И он там - все с той же опасной ухмылкой и надменным вызовом в глазах. Его взгляд так и кричит: "Слабо, Кесси, слабо?" И он знает, что мне не слабо, что я попытаюсь сыграть в эту опасную игру, из которой он все равно выйдет победителем.
Он сидит за столом, ноги - на столе, руки - на ногах. Как наевшийся сметаны кот, он нежится в тишине засыпающего Нью-Йорка. Но он не слышит, не может слышать, что в этот момент творится за тонкими-тонкими стенами. А я чувствую. Каждый раз чувствую, каждый звук слышу.
И сейчас он так похож на Шона, что ему остается только посмотреть на меня с издевкой и спросить, не забыла ли я что-нибудь. Иногда мне кажется, что все они - Джо, Шон, Ким - для меня одно лицо, один голос, одно сплошное монотонное Кесси-я-так-и-знал. И, наверное, когда я увижу Кима через несколько дней, он будет выглядеть так же, как и Джо, только вот у него волосы кудрявые, а улыбка не такая хищная. Наверное, именно поэтому я даже не хочу его видеть. Не хочу - не хочу - не хочу…
- Ты похудела, - замечает он, даже не поднимая на меня глаз. Возможно, говорит это только для того, чтобы вообще хоть что-нибудь сказать. Затем добавляет, - Синяки под глазами, всклокоченные волосы… Кесси, ты совсем рехнулась?
Он не смотрит на меня, и я даже благодарна ему за это. За то, что он не изучает мои синяки слишком внимательно и не хмыкает, глядя на мои растрепанные пакли. Я благодарна за то, что он не может чувствовать.
- Это не запрещено законом, - парирую я и опускаюсь в кресло напротив него.
(Незаметно приглаживаю волосы.)
- Я надеюсь, - ухмыляется он и впервые вплотную смотрит на меня. Изучает. - И, надеюсь, не пи-си-пи будет этому решением.
- После того, что я видела, Джо, - я делаю ударение на его вымышленном имени, - вряд ли меня потянет к чему-либо подобному.
Он звучно цокает языком.
- Поверю тебе на слово, Кесси. Как у тебя продвигаются дела… ну, с этим. Ты понимаешь. - И он ненавязчиво закуривает сигарету.
Джо никогда не отличался деликатностью или тактичностью: он мог запросто выйти на нужную тему, добиться от меня необходимых ему слов. Он победитель по своей сути.
- Теперь куришь? - Я приподнимаю брови, а он лишь усмехается.
- Я всегда курил, Кесси, просто щадил твои нежные чувства. Так как у тебя?
- Сегодня я получила еще одно…
- Письмо?
- Почти. Телеграмму.
Дым от его сигарет попадает мне в нос, и я едва сдерживаю себя, чтобы не сморщиться, точно залежалый сухофрукт. Моему новому образу как раз не хватает нескольких изюминок или черносливинок. Но я терплю - просто стараюсь не дышать, стараюсь не показывать ему, насколько я слабая. Пусть думает себе, что хочет.
- И как? - как ни в чем не бывало интересуется он.
- Что, "и как"? - не понимаю.
- Страшно?
- Ты знаешь, - неопределенно огрызаюсь я. Потому что сама не знаю, страшно ли мне. А если и страшно, то за кого?
Джо отряхивает пепел и вновь напряженно затягивается. Я уже начинаю жалеть, что вообще согласилась прийти к нему.
- Прости меня, Кесси, - внезапно шепчет он. Думает, что я не услышу, но я не такая - я улавливаю каждое колебание воздуха, и он, возможно, это знает.
- Не стоит. Это нормально, что ты так отреагировал. В конце концов, не каждый день встретишь такую истеричку. - Я пытаюсь перевести все в шутку, но у меня не получается - на последнем слове ломается голос.
Он не подает признаков того, что расслышал мою неумелую отговорку, и ему - наверное - почти стыдно. Как мне: стыдно, но только почти. Мне стыдно за пролитые реки слез (и непролитые тоже), за то, что он увидел меня слабой (а ведь меня прежде никто не видел слабой). И все же это создало между нами какую-то общую тайну, то, о чем знают только я и он. Знают, что Кесси на самом деле слабая. После всего произошедшего я чувствую даже что-то вроде облегчения, как будто скинула с плеч слишком тяжелую ношу.
- Ты странная, Кесси. - Он вылавливает из нагрудного кармана еще одну сигарету и лениво прикуривает. - Когда мне поручили найти тебя, я почти был уверен, что ты какая-нибудь чокнутая. Ну, подумай, гиперчувствительность и все такое… Любой на твоем месте станет чокнутым. Чувствовать, слышать, что происходит вокруг тебя до последней мелочи. Я бы свихнулся. И когда мы гнались за тобой и твоим дружком, я про себя подумал: "Этот малый, наверное, сам псих, что спасает эту умалишенную". А потом, после того, как ты самовольно открыла мне дверь и пошла за мной, просто поверив, я подумал, что ты действительно ненормальная. Но сейчас… - Его голос хрипит, а сам он поднимает глаза в потолок (лишь бы не смотреть на меня) и начинает прожигать на потолке невидимые дыры. Я боюсь пошевелиться, потому что не верю, что это он - Джо - может рассказывать мне о своих мыслях. - …Кесси, сначала я думал, что то, что чувствовал, это была жалость. Слепая сиротка, уволили с работы, написали про каждый прыщик в досье, приставили личного телохранителя, потому что боялись, что их драгоценный наркодетектор будет использован как-то неправильно…
- Подожди, - перебиваю я. Дыхание перехватывает, в животе закручивается тугой узел, а сердце начинает биться в тысячу раз быстрее, наверное, чтобы, прилившись к голове, кровь не дала бы мне возможность услышать. - Что ты сказал?
- Про наркодетектор? - Он ухмыляется, но по-прежнему не рискует посмотреть в мою сторону.
- Нет, про телохранителя.
- А это так важно сейчас? - Его брови вопросительно сдвигаются, и я слышу, как он еле слышно ругается - он даже не заметил, как сигарета опалила ему пальцы.
И, возможно, он прав. Возможно, сейчас это действительно не важно.
22. "Поверх кружевной ночной рубашки - его белая грубая футболка. Потому что скоро осень"
Поверх кружевной ночной рубашки - его белая грубая футболка. Потому что скоро осень. Потому что уже почти осень.
Поверх прежних лживых мыслей - новые, но такие же лживые. Потому что люди не меняются. Потому что это только видимость, когда я думаю, что что-то действительно становится по-другому.
Поверх его теплой, почти горячей тяжело вздымающейся груди - мое тело (тонкое, холодное, - ему в противоположность). Потому что я снова не выдержала. Снова сломалась.
Не знаю, что сказал бы на это Ким, если бы увидел меня с ним в постели. Если бы вообще увидел меня в доме с синими окнами.
…
- Ненавижу тебя, - шепчу.
- Я знаю. - Он отвечает так, как будто действительно знает.
И полностью противореча собственным словам, я лишь сильнее вжимаюсь в него, льну, как будто хочу слиться с ним, стать сплошным, неразделимым целым. Возможно, потому что он теплый, я бы даже сказала, обжигающий. И это он - Джо - мое личное искусственное солнце в этом мире.
Проблема в том, что он в курсе. Знает, что я цепляюсь за него, как за последнюю спасительную соломинку. Знает, что я не могу одна, что мне все время кто-то нужен - Ким, Шон, Джо - кто именно - не имеет значения. Проблема в том, что он просто знает.
- Вы нашли еще одного чувствительного? - тихо интересуюсь я и даже чувствую легкое угрызение совести где-то в районе пяток. - Ну… вместо меня?
Джо не спешит отвечать, как будто прикидывает в голове, стоит ли мне сообщать. Видимо, решил, что не стоит.
- Меня на самом деле зовут Джо, - вместо ответа бормочет он, и я чувствую, что он улыбается.
Я переворачиваюсь на грудь и пристально смотрю ему в глаза - пытаюсь угадать, в какой именно момент он меня обманул. Но его взгляд, как и улыбка, по-прежнему неповторимо статичны, неповторимо опасны. Он тоже смотрит на меня - наверное, пытается угадать, в какой именно момент я ему не поверила. Замкнутый круг, чертово колесо.
Я сжимаю губы и несколько мгновений подбираю нужные слова, а затем выпаливаю резко, внезапно:
- Не верю тебе.
- И правильно, - хмыкает он, безумно довольный, что ему удалось одновременно обвести меня вокруг пальца и не ответить на так долго мучивший меня вопрос.
Не в силах больше выдерживать на себе его хищный взгляд, я рывком поднимаюсь с кровати (кровати, впитавшей тысячи запахов других таких же женских тел) и, точно умелый фокусник, мгновенно обернувшись в тонкую простыню, я непринужденным шагом направляюсь в сторону ванной. Только чувствую, как он сверлит вслед мою спину своим опасным взглядом.
Джо смеется надо мной. Постоянно. Без остановок. Смеется даже тогда, когда я думаю, что он как никогда серьезен. Он думает, что мое присутствие в его жизни - одно сплошное непрекращающееся представление, феерическое шоу, Кесси со своим номером "я-знаю-когда-ты-на-меня-смотришь".
Его ванная - ванная Джо - маленькая. Я бы даже сказала, скромная. Полная противоположность опасного Джо с широкими плечами. Но только на первый взгляд здесь кажется пусто - на самом деле, запахов здесь даже больше, чем в постели. И каждый дюйм пространства здесь обладает своим исключительным запахом. И самое смешное, что самим Джо здесь пахнет меньше всего.
Я саркастически ухмыляюсь и на полную открываю кран с холодной водой. В зеркале - отражение, которое я бы лучше не видела.
Я чувствую что-то знакомое: привычный утренний запах быстрорастворимого кофе, первый стук дверей соседних комнат, первые сплетни бабочек на первом этаже и временное затишье за стенами. Но только временное.
И я наконец-то ощущаю себя как дома. Плевать, что это здание с синими стеклами на самом деле не мой дом. Плевать, что Кима уже давно нет рядом, а в этой крохотной ванной так сильно несет чужими телами.
Просто я наконец-то ощущаю себя. Не чужие мысли, чужие запахи, чужие движения, - я ощущаю именно себя. Внезапно на ум приходит мысль, что это правильно, что так и должно быть.
Я закрываю глаза и полностью отдаюсь струящейся по моему телу ледяной воде. Ощущаю, как влага капля за каплей впитывается в мое тело и разносится вместе с кровью ко всем конечностям. Я слышу, как шумит поток моей крови.
И мне не нужно слышать, не нужно даже видеть, чтобы понять, что это хриплое медленное дыхание в нескольких футах от меня - это не очередное дежа-вю - всего лишь очередной ублюдок, который боится, что я "подскользнусь".
- Насмотрелся? - кричу я сквозь непреодолимый поток воды.
- Еще нет, - доносится его голос, но уже ближе. Это вызывает у меня панику, но я не могу открыть глаз, как будто их слепили друг с другом супер-клеем.
- Извращенец, - шиплю я, чувствуя его руки на своем теле. Везде. Повсюду.
Но, возможно, где-то даже приятно. И я ненавижу это чувство.
…
Я - реалистка. Но не потому что вижу вещи такими, какие они есть на самом деле, - потому что это уже входит в мою привычку - быть полной противоположностью тому Киму, которого я знала. Он дышит тяжело - я стараюсь почти не дышать, он всегда прав - я всегда выхожу из игры при первой же возможности. Мы похожи с ним только в одном - оба постоянно лжем.
И я боюсь этой единственной точки соприкосновения между нами, боюсь, что то, что маленькая случайность разрушит все, повалит мою личную Вавилонскую башню.
Прежде я думала, что Ким - он оптимист, но потом поняла: этот парень - хренов лжец.
Теперь я понимаю, что он хотел сказать, когда там, в машине спрашивал меня, не думала ли я, что он бы действительно сдал меня. Он имел в виду, что не мог сдать меня, потому что ему уже заплатили за то, чтобы он меня пас как пастух овцу. Глупая-глупая овца…
- Это не похоже на овцу, Жи, - возражаю я, - скорее, на облачко.
В ответ девочка поднимает на меня свои большие карие глаза и недовольно поджимает губки.
- Хорошо, - нехотя соглашается она, - но, Кесси, только попробуй сказать, что этот волк похож на старый пень. - Затем Жи заговорщически подмигивает мне и шепчет сквозь ладошку, - Этого волка Лея рисовала.
Я подавляю рвущийся на волю смешок и краем глаза слежу за звякающей в углу комнаты Леей.