Павел снял с рукояти язычок ремешка, что удерживал меч в ножнах, вытянул клинок. Да, он явно был уже и длиннее того, которым пользовался неизвестный мясник. Сам клинок лишь немного превышал полметра, хотя рукоять имел полуторную. Она заканчивалась черным, как будто составным, шаром и была обтянута такой же кожей, что и ножны. Небольшую съемную гарду неизвестный мастер устроил тоже из черной пластины, которая представляла собой чашу с изогнутыми наружу в плоскости клинка краями. Павел пригляделся к самому клинку.
Шириной он не превышал четырех сантиметров и начинал равномерно сужаться к острию после четырех пятых длины. В профиль клинок напоминал слабо выраженный ромб толщиной по ребру в половину сантиметра. Или чуть толще. Больше всего Павла удивил вес. Клинок был легким. Не невесомым, но ощутимо легким, и в то же время отлично отбалансированным. Павел приблизил к глазам лезвие. Оно показалось ему покрытым лаком, в голове даже мелькнула мысль о чудесной деревяшке, но, приглядевшись, Павел удивился еще больше. Прозрачным, точнее, полупрозрачным, наполненным искристой дымкой был верхний слой металла, из-под которого отсвечивала серебристая основа. Заточка шла по одной стороне, переходя от острия на другую сторону на пятую его часть. Кромка лезвия выделялась полосой черного металла, пронизанного белыми искрами. Скорее всего, и серебристый, и полупрозрачный слои приваривались снаружи именно к черной основе.
Работа производила впечатление редкой и очень дорогой. Павел слышал о сварных японских клинках, но что-то ему подсказывало, что оружие в его руках не имело с ними ничего общего. Следа, оставленного рассеченной трубой, на клинке не нашлось. Он вообще казался только что вышедшим из рук мастера. Павел еще раз огляделся по сторонам, попробовал меч в руке и убрал его в ножны под одежду. Ветровка, конечно, никуда не годилась, но, вывернув ее подкладкой наружу, до ближайшего магазина одежды добраться возможно. Остальное добро можно было не рассматривать. Газоанализатор продолжал помаргивать штрихом зарядки, не показывая запаса и на один выстрел. Дробовик, к которому Павел стал относиться с удивленным почтением, прятался в чехле. Бутыль с шариками, термос - все это было осмотрено и проверено несколько раз. Павел еще раз пригляделся к пирамидке, затем снял ее с кольца и бросил ключ в пруд. Туда же отправились и ключи от его квартиры, ключи от мастерской, ключи от Димкиных хором.
- Что еще? - пробормотал Павел, подобрал с травы пустую бутылку из-под воды, впихнул в нее ненужные документы, огляделся и закопал пластиковый тайник под кривой березой, потом спустился к воде вымыть руки. Пальцы уже не дрожали, но дрожь, пронизывающая все тело, не утихала. Звон в ушах и тяжесть в подушечках пальцев пока не вернулись, но и эти ощущения были близки: шаг - и оступишься. Павел отвинтил крышку термоса, проверил телефоны. Они молчали. Сообщений не было и от Жоры. Не удалось прозвонить ни Томку, ни Дюкова.
- Что дальше? - прошептал Павел,- Кто еще жив из тех, кому можно задать вопросы?
Он повертел в руках листок со схемой, разорвал его на мелкие клочки и втоптал в землю. Осмотрелся еще раз, забросил сумку на плечо и двинулся к Русаковской набережной. Через десять минут Павел поймал частника, а через сорок, почти в два часа дня, отпустил его у метро "Марьино". У подъезда Василисы стояла "скорая" и две милицейские машины. Павел зашел в первый попавшийся павильон, купил пару футболок, очередную ветровку с карманами на молниях, джинсы, белье.
- Что там? - спросил он у продавщицы, показав на толпу народа через дорогу и машины с работающими маячками.
- Не знаю,- пожала она плечами,- но стоят второй час.
Павел кивнул, спрятал в один из пакетов свою сумку, тут же переодел куртку, пошел через дорогу. За Димкиным "туарегом" стоял красный "матиз". Павел постучал по стеклу, водитель вздрогнул, затрясся и опустил стекло.
Перед ним сидел Дима Дюков. Впрочем, узнать его можно было только по светлым волосам. Лицо напарника покрывали капли пота, зубы стучали, глаза смотрели сквозь Павла.
- Димка! - Павел встряхнул его за плечо.- Что ты здесь делаешь? Почему не уехал?
- Не смог,- пролязгал зубами Дюков.- Не смог улететь, уехать. Побоялся. Показалось, что тут же за жабры возьмут. Вот, пытался "туарег" продать. Никто вот так, по доверенности, брать не хочет. Все тащат в ментовку, а я не хочу через ментовку. И квартира зависла. Не знаю, что делать. Просто не знаю - брожу, хожу по этим... нотариусам, а толку чуть. Слушай, а ты бы купил у меня "туарежку"? Я бы половину цены сбавил. И квартиру. У меня хорошая квартира, но ты же был! У тебя-то теперь нет, я проезжал мимо, видел: у тебя нет квартиры. Понимаешь, какой смысл ехать в Штаты без денег? Туда надо с деньгами ехать, а деньги все здесь сейчас, зарабатывай, бери - не хочу. Ну не без издержек, конечно, а где теперь бывает без издержек?
- Димка... - Павел еще раз встряхнул Дюкова,- Что там?
- Где "там"? - не понял Димка, завертелся в тесной машинке.- Там все в порядке. Все в полном порядке. В самом полном!
- Дима! - повысил голос Павел.- Почему милиция у дома?
- Да мало ли почему! - начал Димка и вдруг осекся, словно открыл глаза. Открыл и тут же заскрипел, заныл, заскулил.
- Кровь там, кровь! - задышал он жарко,- Все в крови! Ничего нет, кроме крови! Зарезаны. И Василиса, и Машка, и кот. Все! - Дюков вытаращил глаза, забулькал слюной и, поразевав с полминуты рот, словно выловленная из ведра снулая рыба, вдруг залился мелким, визгливым хохотом,- Нет, но я понимаю все, но кот кому помешал? Можно подумать, что...
- Дюков! - зарычал Павел.- А теперь быстро с водительского кресла!
Его била нервная дрожь. Вряд ли он выглядел много лучше Дюкова.
39
- Ты подстригся? - спросил Дюков, когда машина уже ползла по Люблинской.
Спросил тихо. Так, словно едва пришел в себя после долгой и тяжелой болезни. Вышел из комы.
- Нет,- пробормотал Павел.- Просто снял парик.
- Смешно,- ответил Дюков и отвернулся.
Дядя был из этих же - теперь Павел был в этом уверен. Участковый, который выехал на место происшествия, написал справку, почти не глядя на труп. Да и на что там было смотреть: машина упала с высоты полуметра, удар был сильным, половину ребер размолотило, а черепушку так вообще сплющило. Еще и нашли его не в первый день, кожа потемнела, едва в зелень не пошла - наверное, гадость какая-то из машины вылилась. Все эти слова Павел слышал не раз, оборачивался на мрачные лица соседей по гаражному кооперативу, когда улаживал все дела и с гаражом, и с квартирой. Соседки задарили его гостинцами - каждая хотела пожалеть четырежды сироту. Только с тремя бабками, что обмывали дядино тело и потом шептали друг другу на ухо, что старый Шермер-то ну чисто урод, поговорить не удалось: в неделю все они отправились вслед за дядей. Кого инсульт хватил, у кого сердце разорвалось. Сразу три крышки от гробов встали у подъезда, хотя еще еловые ветки от дядиных похорон не замела дворничиха. Ни разу такого не было в городе, ну да Пашке о том думать не приходилось. Другие заботы нахлынули. Хорошо еще молодой тогда священник - отец Михаил - из деревенского храма, куда повезли хоронить дядю, помог: мужиков вызвал, сам с ними за Пашку сговорился, службу отслужил, все устроил как надо. Зато и Павел о священнике не забыл - и машину помог в порядок привести, и денег подбрасывал, сторицей за все отплатил.
Дядя был из этих. Кажется, что из этих. Но в пепел он не обратился, нет. Наверное, так же и лежит там, под серым крестом, рядом с бабой Нюрой, мамой и отцом. Не дядя, нет - чужак, принимавший облик дяди, марсианин какой-то, а настоящий дядя похоронен под казенной табличкой или вовсе без нее где-то в Хибинах. Ведь к нему ездила баба Нюра, к нему, когда мамка познакомилась с отцом? От него ждала писем, а телеграммы и деньги приходили от чужака. Почему?
А отец? Тоже чужой? Тоже такой? Он же ведь тоже в пепел обратился? И деревенские увальни, что пытались его обидеть или место пришлому указать, все плохо кончили - их же ведь всех не стало? С другой стороны, жизнь такая была в деревне - вино да водка, топор да монтировка, и кроме тех обалдуев многие спились, угорели, замерзли, отравились. Да и батя ведь не обратился в пепел вовсе! Не развеялся в дым! Обгорел только - так и захоронили. О том ведь сокрушалась баба Нюра, что обмыть нельзя было, да и мамка его не горсть же пепла к себе прижимала, когда выла за кладбищем? Вскрыть и посмотреть. Вскрыть могилу и посмотреть! И что ты там увидишь? Что разберешь? Уверишься, что сам такой же, как и они?
Нет, не такой же. На него не действует эта ерунда. Не сгорает он от газоанализатора. Так, может, поэтому за ним охота? Помесь потому что? Гибрид? Выродок? Вон как раны затягиваются: на ноге и в боку только белесые рубцы остались, а коросту, что на плече случилась от пули, уже через час стряхнул, словно пыль. Урод и есть - правильно, все взрывать: мастерскую, машину, квартиру, все, пока не взорвется он сам! Но резать зачем? Зачем резать? Людей зачем резать?!
- Всему приходит конец,- пробормотал знакомым, но мрачным голосом Дюков,- Ты же везунчик, Шермер. Но у обычных людей везение рассеяно по их жизни, а у тебя все скопом сразу. Плотненько так. Ты смотри - школа, армия, институт. Везде на первых ролях, нуты же сам рассказывал. Первый ученик, незаменимый, образцовый солдат, первый студент. Потом как из-под земли - дружки: тот же Жора, Костик, Людка. Менты с уважением, бандюги сквозь пальцы. Ни тебе наездов, ни тебе проблем. Ты по сторонам хоть смотрел? Нет, ну трудное детство что-то оправдывает, конечно. Сирота, жил с дядей, в деньгах не купался, но у других-то все в тысячу раз хуже было! И при живых родителях многие хуже живут, чем ты при мертвых! Ты по улицам ходил, Павлик? К соотечественникам приглядывался? В глаза им смотрел? Слушал, о чем они говорят? Девки, пацаны, еще паспортов не получали, а изо рта мат да перегар! Я уж не говорю про наркотики там...
- Заткнись, Дюков! - процедил сквозь зубы Павел.
- Это мерзкая страна! - задышал Димка,- Я вот в Штатах был - там, конечно, не все ладно, а уж если покопаться, дерьмо разыскать можно, оно иногда в общем-то само в лицо бросается, но здесь... Здесь люди ненавидят друг друга. А еще больше, чем друг друга, они ненавидят свою власть. И больше этой их ненависти только та ненависть, которая сверху на них обращена! Здесь все друг другу мешают! И калечат друг друга, и калечат! И врут, врут, врут, на каждом шагу врут!
- Однако жить ты сюда приехал,- посмотрел Павел на раскрасневшегося Дюкова,- Не ты ли говорил, что деньги здесь надо зарабатывать?
- Где теперь мои деньги? - растопырил ладони Дюков,- Где? - принялся выворачивать карманы,- Ничего не осталось. Совсем ничего! Там, где золотишко позвякивает, там, конечно, приятнее породу долбить, особенно если тебе самому по кум полу не долбят, так ведь долбят же!
- Нам просто не повезло,- отрезал Павел.
- Тебе не повезло, тебе! - ткнул пальцем в Павла Дюков,- Исчерпал ты свое везение. Я так и знал, что исчерпаешь! Все ждал, когда к тебе одновременно придут и налоговая, и санэпидемстанция, и пожарники, и менты, и бандюги, и черт знает кто! Должны были они прийти, потому что даже к тем приходят, у которых ничего нет, чтобы из их "ничего" нитку тянуть, а у тебя много чего было. Я только надеялся, что везения твоего и на меня хватит. Денежку в твое везение вложил. Квартиру купил. Машину! А ты сделал перебор.
- Какой перебор? - не понял Павел.
- Туза взял! - снова захихикал Дюков,- У тебя на руках, считай, почти очко было. Двадцать! Куда тебе еще карта? А ты потянулся еще за одной. И вытянул Томку. Туза! Перебор. Тут-то тебе кирдык и настал. Нельзя иметь столько везения. Нельзя! Слетел банк, Пашка, слетел, и ты слетел, и я вместе с тобой...
- Бред ты несешь,- стиснул зубы Павел,- Все не так...
- Конечно, не так,- оборвал хихиканье Дюков,- Все гораздо хуже. Теперь мы с тобой долговой ямой не отделаемся. Кончать нас будут, вот увидишь. Ты думаешь, что Василису и Машку просто так зарезали? Нет, дорогой. Это за мной приходили! Не видел, а чувствую. И за тобой приходили! И придут еще!
- Придут - тогда поговорим,- отрезал Павел.- Знать бы еще, кто приходил!
- А ты еще не понял? - вытаращил глаза Дюков и ткнул пальцем вверх.- Они и приходили!
- А может, они? - показал Павел пальцем вниз.- Методы-то уж больно адские.
- Они?! - в ужасе повернул Дюков палец вниз.
Одно время Димку несло по эзотерике. Павел не единожды находил в покрасочной камере под полиэтиленом слегка прихваченные грязными пальцами толстые книжки. Чего там только не было! Потом в руках у Дюкова обнаружился покетбук с интригующим названием "Даосские техники секса". Димка листал брошюрку, не отрываясь, а когда закрыл последнюю страницу, посмотрел на Павла обескураженно:
- Абзац!
- Не понял? - Павел спустил домкрат, и очередная машинка плавно встала на свежую резину.
- Именно,- прошептал Дюков, подскочил к домкрату и несколько раз нажал на кнопку,- Стравливать надо реже! Тут все написано. У каждого мужика запланировано на всю его жизнь определенное количество семени, и если стравливать часто...
- Дюков,- поморщился Павел.- Не трави меня!
- ...скоро оно кончится,- закончил фразу Дюков, подкачал домкрат, вновь приподнял машину, стравил воздух и изобразил щеками "упс".- И все. Вешайте свои контрацептивы на гвоздь.
- Как? - не понял Павел.
- Как чеки в сберкассе,- плюнул Дюков,- Все равно не пригодятся.
- И много там у тебя еще осталось? - усмехнулся Павел.- Есть еще стратегический запас семени?
- В этом-то и весь вопрос,- понизил голос Дюков,- Никто не знает точно.
На следующий день Димка пришел слегка озадаченный. Выудил из шкафчика книжку, торжественно ее разорвал и бросил в мусорный бак.
- Что такое? - не понял Павел.- Приоритеты поменялись?
- Нет,- задумался Дюков.- Понимаешь, я подумал так. А зачем мне стратегический запас семени, если закончится ресурс у спины, у ног, у рук, у сердца, черт меня возьми? Что я тогда, солить его буду, этот запас? Но даже и это не главное! Понимаешь, к женщине с калькулятором нельзя! От женщины с калькулятором - можно, а к ней - никак! И самое главное, представляешь, вот эта книжка... она для извращенцев.
- То есть? - поднял брови Павел.
- Ну представь себе, что ты садишься за стол.- Дюков облизнулся,- Перед тобой роскошные кушанья, запах стоит такой, что, если умрешь в эту секунду, все грехи простятся! Неминуемо отправишься в райские кущи. И вот ты кладешь в рот самый вкусный кусочек из самого вкусного блюда и медленно жуешь...
- И?..- сглотнул слюну Павел.
- Вот тебе и "и"! - плюнул Дюков.- А глотать нельзя! Пожевал - и выплюнул, пожевал - и выплюнул! Извращение это, а никакое не дао любви!
- Куда мы едем? - спросил Дюков, когда "матиз" миновал Останкино,- К Людке, что ли? Она где-то в Алтуфьеве живет?
- Не к Людке,- мрачно объяснил Павел,- Сейчас на Ботаническую, под мост и в гостиничный квартал. Подберем не слишком приметный номерок, купим успокоительного, водочки - и будем успокаиваться. Не волнуйся, оформим номер на меня. Твоя задача - пьянствовать и отсыпаться, я тебя, правда, оставлю, но ночью вернусь и присоединюсь. Надеюсь, дежурный на этаже и охрана у входа позволят тебе спать спокойно.
- А ты думаешь, что они смогут остановить это? - прошептал Дюков.
- А кто тогда может это остановить? - скрипнул зубами Павел,- Ты, Димка, главное - успокойся. Завтра, бог даст, в деревню поедем. Воздухом подышим. Ты мне ключи от своего "фолькса" дашь?
- Да бери чего хочешь,- махнул рукой Дюков,- Только водки купи побольше.
- Ерунду ты гонишь, Дима,- задумался Павел,- Я насчет твоих слов о нашей стране. В нюансах, конечно, прав, а по существу - гонишь ерунду. Земля везде одинаковая. На всякий плюс всегда и везде найдется минус. И люди везде одинаковые. Процент негодяев примерно один и тот же. Что у нас, что в Штатах. И им несладко приходилось, и нам хуже, чем теперь, на порядок. Конечно, можно сказать, что теперь не то время, цивилизация, Интернет, открытость. Правильно, но есть, Дима, такая штука, как маховик. Так вот наш маховик раскручен туда, куда раскручен. А к нему куча шестеренок с зубцами. И жернова. И вот они мелют и мелют. Но мелят не то. Тут ты прав. Только маховик просто так не остановить. Пальцы приходится в шестерни запихивать. Но и это не самое тяжелое.
- Мне и пальцев хватило,- пробурчал Дюков.- Я сам как палец. Я сам между шестеренками вот в этот конкретный момент! Ты это понимаешь?
- Понимаю,- кивнул Павел.- Но пойми и ты, что, когда маховик остановится, его тут же нужно будет раскручивать заново. В правильную сторону или неправильную - другой вопрос. Но вручную! А в остальном... В остальном у нас все, как везде. Кроме нюансов.
- Вот что я тебе тогда скажу, Шермер,- процедил сквозь зубы Дюков,- Нам очень не повезло с нюансами! Очень!
40
Влив в Дюкова почти целую бутылку водки и уверившись, что в ближайшую половину суток тот вряд ли выползет из номера, Павел сел за руль. Времени до встречи с тестем оставалось предостаточно - можно было и отдохнуть, и подумать. Вот только поехать было не к кому. Павел еще держал в голове адреса давних, теперь уже полузабытых подруг, приятелей по институту, нескольких клиентов, отношения с которыми стали почти дружескими, любителей автостарины, но случившееся с Василисой и ее дочкой окончательно отсекло даже возможность контактов с кем бы то ни было. Он казался себе носителем страшной инфекции, которая сеет вокруг смерть, взрывает и режет на части всех, к кому он прикоснется, и не трогает по какому-то недоразумению только его самого. Да и до Дюкова пока не добралась. И до Томки. "Паша! Я в беде!"
"Мы все в беде",- подумал Павел и вздохнул: отставники, дремлющие у входа в гостиницу, никак не соответствовали представлениям о безопасности. Нет, неплохо было бы отдохнуть. В крайнем случае, нахлестаться водки, как Дюков, чтобы на лицо вернулась улыбка, а над головой сгустился туман. Хотя с таким же успехом можно было бы лечь на соседнюю с дюковской кровать, накрыть голову подушкой, чтобы не слышать раскатистого Димкиного храпа, и уснуть. Без снов и волнений: провалиться в черную пропасть, а утром выбраться из нее отдохнувшим и свежим. Так он и поступал раньше, когда усталость накапливалась до такой степени, что все тело начинало жалобно вибрировать, а перед глазами мелькали снежинки, как в телевизоре с плохой антенной. Так же хотелось поступить и теперь. Впрочем, без сна пока можно было обойтись. Другой вопрос, что постоянное напряжение требовало хотя бы небольшого расслабления.