- Вот,- прошептала Томка заговорщицки и присела на корточки у печки,- Видишь? Умереть - не встать! Эта дырка называется "шесток".
- "Всяк сверчок знай свой шесток",- тут же вспомнил Павел.- Там что? Шанцевый инструмент?
- Ухваты. Кочерга. Совок для золы,- загремела отполированными рукоятями Томка,- А если руку подальше засунуть, справа внизу кирпич вынимается, а за ним - нычка. Бутылка водки. И не боится, что выдохнется от жара. Хотя жара там и нет никакого - прохлада с погреба, жар, наверное, вверх идет. Представляешь? Мамки уже лет двадцать как нет, в этом доме она и не была ни разу, а майор до сих пор по привычке нычку сохраняет. Ой! Идет!
Тесть загромыхал в сенях сапогами, вошел в кухоньку, которая сразу стала еще теснее, бросил на стол деревянный кругляшок и водрузил на него закопченный чайник. Томка тут же загремела посудой, тесть, не глядя на дочь, кивнул и, выложив на клеенку ручищи, терпеливо дождался стакана горячего чая, в который опустил два куска сахара, позвякал ложкой и тут же отпил половину, словно из чашки и не поднимался клубами горячий пар.
- Образование?
- Автодорожный,- постарался скрыть всегдашнюю ухмылку Павел.
- Служил?
Голос майора звучал глухо, но резко.
- Служил,- кивнул Павел.- Батальон связи. Водителем. Механиком.
- Уазик? - поднял брови тесть.
- БТР,- ответил Павел.- Но и с уазиком справлюсь.
- Однако на "японце" ездишь,- буркнул Виктор Антонович.- Отечественные машины надо любить.
- Как же их любить, если их тот, кто делает, не любит? - не согласился Павел,- Я как раз отечественными машинами в основном занимаюсь. И уазиками в том числе. Не одну до винтика разобрал. Все отечественные машины одной конструкции - "сделай сам" называется.
- Руки покажи,- потребовал майор.
- Пожалуйста.- Павел с улыбкой раскрыл ладони.
- Так... - Тесть презрительно прищурился.- Мозоли есть, а пальцы не сбиты.
- А зачем пальцы сбивать? - удивился Павел.- При хорошем инструменте да умной голове... В перчатках работаю. Руки мою. Ухаживаю за ними.
- Ухаживает он... - пробурчал майор,- Ты вон... за Томкой лучше ухаживай, совсем от рук отбилась девка.
Грохнул о стол стаканом, поднялся и вышел из избы.
- Вот и поговорили,- с облегчением выдохнула Томка.- Ты ему понравился.
- Да ну? - удивился Павел,- А мне показалось, что он придушит меня сейчас.
- Показалось,- улыбнулась Томка,- Он... добрый на самом деле.
- До жути добрый,- рассмеялся Павел,- Если в нем и была доброта, то он передал ее дочке без остатка. Кстати, что-то непохоже, что ты в этом домике выросла.
- Не в этом,- кивнула она с готовностью.- Последнюю квартиру продали, когда я школу закончила. Помоталась я по этим школам, повидала... разного, ни в одной больше пары лет не училась. Я ведь когда доучивалась, сама за собой смотрела. Отец в отставку вышел и уже двигал по этим своим газораспределительным станциям, а мамку я почти и не помню. Так... отдельные картинки словно. Может быть, он и злится на себя, что приглядывать за мной толком не мог. А там уж я и школу закончила. Тогда он продал квартиру, перебрался из-за Урала сюда и купил этот домишко. А на разницу я поехала Москву завоевывать.
- И завоевала? - Павел внимательно смотрел на Томку. Иногда ему казалось, что она чего-то недоговаривает.
- Жизнь покажет,- вернула жена на лицо улыбку, потянулась,- Да и разница была, прямо скажем, мизерная. Что уставился? Не нагляделся еще?
- Никогда не нагляжусь,- кивнул Павел,- Ты непохожа на отца.
- Значит, похожа на мать.- Она села напротив, подперла подбородок ладонями,- Или ты хотел, чтобы я была вот такого же роста, как батя, и с такой же физиономией?
- Я бы от страха давно уже умер,- сделал серьезное лицо Павел,- Да и в фехтовальном зале ты б зарубила меня. Пришла бы с двуручником и...
Томка прыснула, не сдержал улыбки и он.
- А фотографии какие-нибудь детские у тебя есть? Фотографии мамы? Детские рисунки? Я хотел бы посмотреть.
- Нет ничего.- Она прикусила губу, уставилась в окно.- Ничего не осталось. Нет, можно было бы найти каких-нибудь одноклассников, мотнуться на Сахалин, в Хабаровск, в Красноярск. Порыться в их альбомах, отыскать мою физиономию, но своего ничего не осталось. Мы тут с отцом вообще без вещей оказались: контейнер наш пропал на железной дороге, так и не отыскали его. А скорее, отыскали, да не мы. А знаешь, я и рада этому. Ничто не тянет, ничто не рвет на части. Зато я вся тут перед тобой, без прошлого. Вся здесь.
- Отец твой без акцента говорит,- заметил Павел.
- Так это мать моя из Прибалтики, а не он,- подмигнула мужу Томка.- Я ее язык раньше русского выучила. Когда мамка умерла, отец меня вообще не понимал. Я по-русски только в школе начала говорить. Имей в виду, что и ты будешь мой язык учить. Вот уж что у меня от мамы осталось, та к это язык. Хочу, чтобы мои дети не только русский знал ;и, но и родной. Вот научу тебя первым словам и буду требовать, чтобы дома со мной только на моем языке говорил!
- И ты думаешь, что напугала меня? - Павел поймал ее за талию и произнес несколько тягучих фраз.- Правильно?
- Смотри-ка! - обрадовалась Томка и перевела на русский: - "Извините, сейчас никого нет дома, но, если вы оставите сообщение, мы обязательно свяжемся с вами". Когда ты успел выучить? Я же пошутила, потом записала на русском. Зачем пугать твоих клиентов?
- Ты же знаешь... - Он прикоснулся губами к ее шее.- Клиенты не звонят мне домой.
- Тихо.- Она вырвалась из объятий, и Павел успел заметить мелькнувшую за окном тень.- Он этого не любит.
- Ну я же не его обнимаю?
Павел поднялся, взъерошил Томке волосы, подмигнул ей.
- Пойду налаживать контакт.
- Будь осторожнее.- Она шутливо зажмурилась.
Тесть стоял между кособокой банькой и домом, прижавшись спиной к неказистой беседке, попыхивал сигаретой, оглядывал огородик. Кусты смородины, крыжовника были подвязаны проволокой. Яблоньки побелены. На грядках под рукавами полиэтилена пробивалась первая зелень.
- Когда все успеваете? - спросил Павел.
Тесть обернулся, выпустил клуб дыма, медленно отчеканил:
- Мир не без добрых людей. Соседка помогает. Не за- бесплатно.
- Что это у вас?
В кулаке у тестя был зажат странный прибор, напоминающий миниатюрный отбойный молоток. Только рукоять его была разомкнута, да вместо хвостовика темнел раструб шириной в два пальца.
Газоанализатор,- проворчал тесть, свернул рукоять набок и сунул прибор в карман куртки, вновь затянулся сигаретой, не сводя косого взгляда с зятя,- Почистить собрался. Что делать будешь?
- Делать? - не понял Павел.- Так уже делаю. Живу. Работаю. Хочу растить детей. Потом внуков. Ну дом хочу построить. Деревья посадить. Много деревьев. Все же просто.
- Да ну? - криво усмехнулся тесть.- Проще не бывает. А здоровья хватит?
- Не жалуюсь,- твердо сказал Павел.- Вы не одобряете выбора дочери?
- Выбора дочери? - Тесть прищурился, бросил быстрый взгляд через плечо зятя.
Павел обернулся. Томка стояла в дверях домика, и на лице ее была написана такая тревога, что он почувствовал боль в груди. Она поймала взгляд Павла, улыбнулась, но тревога не исчезла, утонула в глазах.
- Мы поехали, папа,- сказала негромко.
Тесть отбросил сигарету, пошел к забору, поднял блок штакетника и стоял с ним в выставленных перед грудью крепких руках, пока Павел и Томка не уселись в машину, не выехали на узкую улочку и не укатили по пробивающемуся сквозь известняк подорожнику прочь.
Ехали молча. Уже у самой Москвы Томка сбросила ремень безопасности, наклонилась и уткнулась носом в плечо Павла.
- Все будет хорошо,- постарался он ее успокоить.
- Не сомневаюсь,- чуть слышно прошептала она.
04
В какой-то момент, стоя у машины и как бы разминая несуществующую сигарету, Павел понял, что тянет время. У него уже не было мастерской, возможно, что-то стряслось с Томкой, но именно там, в квартире, должен был наступить конец его прежней жизни. Ощущение было столь явственным, что ноги отказывались нести его наверх, наливались свинцом. И тем не менее он открыл дверь подъезда. Опасности вроде бы не было, там, наверху, его ждала не опасность, а ясность, но к горлу подступала легкая тошнота, словно ему предстояло неприятное и грязное дело. К тому же не проходил звон в ушах, и пальцы казались каменными, как никогда, хотя оставались мягкими. Павел ощупал каждый и даже прикусил слегка, до боли. Тяжесть и твердость не исчезли. Он тряхнул головой, чтобы сбросить накатывающий морок, несколько раз глубоко вдохнул и ускорил шаг, прижимаясь к стене и не спуская глаз с лестничного просвета.
Дверь в квартиру была заперта. Павел не стал звонить, достал ключ, вставил в замок, медленно повернул. Запор щелкнул. Дверь ослабла, но не подалась - значит, была заперта снаружи. Звякнул второй ключ.
- Все будет в порядке, Томка,- прошептал Павел и на мгновение закрыл глаза. До сегодняшнего дня он был уверен, что может справиться с любой неприятностью, но накатывающая беда опережала его, и осознание этого вызывало глухое раздражение, перерастающее в гнев.- Спокойнее,- приказал он себе и толкнул дверь.
В квартире стояла почти полная тишина. Чуть слышно тикали часы на стене, постукивали жалюзи от сквозняка, доносился детский щебет со двора. Павел шагнул внутрь. Ни в комнате, ни в ванной, ни в кладовой никого не было, он почувствовал это сразу, но все-таки замер у входной двери. Кровать была разобрана. Даже подушка лежала на том самом месте, где Томка потягивалась с утра, мурлыча от его поцелуя. Она вставала на час позже, но никогда не оставляла постель неубранной. Все остальное находилось на первый взгляд на привычных местах. Разве только дверца в гардеробную была неплотно прикрыта да полотенце валялось на полу.
Неожиданно Павел подумал о том, что прожитый им вместе с Томкой в этой квартирке год был по-настоящему счастливым. Если он когда-то и чувствовал себя неприступной крепостью, то забыл об этом в тот самый день, когда приоткрыл крепостные ворота, чтобы впустить Томку. Она взяла его без боя, но сделала это не бесцеремонно, не грубо, не назойливо. Порой Павлу казалось, что она сделала то, что должен был делать он. Познакомилась, ухаживала, сделала предложение. Она стала частью его жизни так естественно, что вскоре Павлу стало казаться, что Томка всегда была рядом, просто он был слеп половиной глаз, глух половиной чувств и, когда волею Провидения исцелился, всего лишь разглядел неведомую часть самого себя. Неведомую, но нужную. Необходимую. Едва ли не главную.
Томка оказалась именно такой, какой и привиделась ему при первой встрече, - своенравной, взрывной, горячей, глубокой, умной, яркой, нежной, чувствительной. И насколько с нею было интересно и тепло, настолько без нее становилось скучно и холодно. Даже если она работала в зале и не могла подойти к телефону на протяжении часа. Но главным оказалось все-таки не это. Всей кожей, каждым нервным окончанием Павел чувствовал - он сам нужен Томке. И нужен не как кусок пластического материала, из которого она попытается вылепить что-то необходимое именно ей, не как шурф, в котором она сможет добыть нужный минерал, а именно он сам. Такой, какой есть, со всеми углами и несуразностями, с привычками и причудами, с вечной ухмылкой и молчанием, с внезапными желаниями и постоянным, иногда чрезмерным, как, должно быть, виделось со стороны, спокойствием.
Томка захватила его с потрохами. Ощущение счастья было столь полным, что временами Павел начинал изнемогать от выпавшей ему удачи. Он был переполнен счастьем, болен им. Пьян от счастья. И он заглядывал в зеркала и витрины, чтобы разглядеть признаки болезни или опьянения на своем лице, но видел только хитро прищуренные глаза закоренелого счастливца. Что уж скрывать, ироническая ухмылка и спокойствие не покидали его несмотря ни на что, даже если сопровождались учащенным сердцебиением.
Вот и теперь Павел внезапно почувствовал странное, напряженное, но спокойствие. Такое же спокойствие охватывало его, когда он выходил на фехтовальную дорожку или, в юности, переступал порог додзё. Неспроста Томка говорила, что он даже нервничает не так, как все. В те минуты, когда следовало дать волю эмоциям, Павел слегка бледнел и становился как будто медленным и тягучим, что не мешало ему проявлять и быстроту, и мгновенную реакцию. Точно как тогда на трассе, когда фура еще только начала сминать кузова малолитражек, а он уже сунул в руку Томке телефон, крикнул: "Звони в "скорую" и пожарную" - и помчался к месту аварии, сжимая в руках не только огнетушитель и аптечку, но и знак аварийной остановки.
Тот день был тяжелым. И Томка не подкачала. Она не испугалась ни изувеченных тел, ни огня, только с тревогой поглядывала на Павла, словно пыталась угадать, чужая ли кровь на нем или успел пораниться и ладони вымазаны в его собственной. Тогда они добрались до тестя затемно. Майор точно так же поднял блок штакетника, запустил машину во двор, а потом вынес из дома старый матрас и в летнем полумраке мотнул скуластым лицом в сторону баньки. Вода в черной железной бочке над душевой не успела остыть после жаркого дня. Томка гоняла в ладонях потрескавшийся брусок коричневого мыла и яростно натирала спину Павла куском жесткого поролона. Он жмурился под горячими струями и думал, что если и будет в его жизни хотя бы еще несколько таких вечеров, то памяти о пережитом ему хватит на долгую старость. В кособоком строении пахло полынью и гнилым деревом. Тома натянула на матрас ветхую простыню, напихала в наволочки пересушенных на солнце половичков, бросила сверху плед, который Павел всегда возил в багажнике. И позвала:
- Иди сюда.
Точно так, как и в их первую ночь, когда он вышел из душа и увидел ее, изогнувшуюся посредине его огромной кровати, положившую подбородок на руки, поймал взгляд, которым она готова была его высматривать столько, сколько нужно.
Димка Дюков долго не решался спросить о том, что его мучило. Томка уже бросила съемную квартиру и со скромной коллекцией платьев перебралась к Пашке, да и сам Димка успел напиться на свадьбе друга и толкнуть речь, что именно из-за негодяя Шермера он останется холостяком на всю жизнь, но решился спросить приятеля о главном, для него - Дюкова - главном, едва ли не через полгода.
- Паш... - Димка поморщился, пригладил волосы, кашлянул, сморкнулся и все-таки, махнув рукой, спросил: - Только не обижайся. Не ради любопытства. Ты понимаешь, эта твоя Томка для меня - как инопланетянка. Ну словно какой-то третий пол. Неведомое существо. Вон даже говорит с каким-то акцентом. Поэтому я и рискую нарваться собственным носом на твой кулак. Я ж Костика расспрашивал. К ней многие подкатывали, в том числе и такие, до которых не только мне, но и тебе расти и никогда не дорасти. Однако вот выбрала она тебя. Поэтому ну ладно, будь что будет, но спрошу. Какая она? Какая она в постели? Взлетает по ночам и кружится у тебя под потолком? Или, может быть, ты набираешь ванну воды, растворяешь там морскую соль, а она превращает тебя в дельфина, и вы плещетесь до утра? Что она такое, Паш? Не дай умереть от жажды знаний!
- Обычная баба,- несколько грубовато оборвал приятеля Павел,- Ты ведь не ждешь от меня отчета, лоции по ее телу? Она самая обычная, понимаешь? И отличается от всех прочих женщин, хотя бы от тех, которых я знал близко, только тем, что она - единственная. Для меня - единственная. Понимаешь?
- Понимаю,- почесал тогда затылок Димка и добавил, отпрыгивая от брошенного в него кома промасленной ветоши: - Хотя от лоции по ее телу тоже не отказался бы.
Павел медленно вышел на середину комнаты и огляделся. Кроме неубранной постели, полотенца и приоткрытой двери, ничто не бросилось в глаза. Он подошел к брошенному лежбищу, наклонился, почувствовал запах ее тела, закрыл на мгновение глаза, унимая головокружение. "Отчего ты жмуришься?" - смеялась Тома, когда он приближался к ней, гладил ее кожу, дышал ею. "Высоты боюсь,- серьезно отвечал он.- Я не умею летать. А когда я с тобой, мне кажется, что я лечу",- "Ты умеешь летать,- отвечала Тома и повторяла: - Умеешь".
"Все",- неожиданно пришло в голову Павлу.
Так неожиданно, что он даже вздрогнул и огляделся. Слово будто прозвучало в пустой квартире. Павел оторвался от постели, вновь огляделся, стараясь заметить хоть что-то. Подобрал с пола полотенце, нажал кнопку автоответчика. Он был почти пуст. Один за другим прозвучали два недоуменных монолога Костика, затем полное сарказма восклицание Томкиной сменщицы Людки: "Ну спасибо тебе, подруга, за две смены подряд!" - и все.
В гардеробной на полу валялось платье. Павел поднял его, повесил на плечики, провел рукой по набору Томки- ных одеяний. Их было не так много, но каждое казалось на ней неповторимым и пошитым именно для нее. Поначалу Павел даже удивлялся, что девчонка, которая была абсолютно равнодушна и к одежде, и к украшениям, умела их носить, как никто.
Платья вроде бы все остались на месте. Павел открыл шкаф, пригляделся к стопкам белья. Он не мог сказать точно, но его словно стало меньше. Он еще раз погремел плечиками, сдвинул в сторону панель, прикрывавшую семейный тайник. Прихваченная резинкой пачка купюр не стала тоньше. Затем метнулся в ванную. Зубная щетка Томки исчезла. Не было и ее камуфляжа, брезентовой сумки, ботинок и его дробовика. Пришлось вызвонить Жору.
- Подожди,- Жора-гигант по телефону даже в праздничные дни превращался в важного чиновника в каком-то специальном ведомстве, поэтому просто так поболтать не мог.- Что-то важное?
- Очень,- коротко бросил Павел.
- Тогда жди, перезвоню через пять минут.
Павел подумал и опять набрал Томку. Жужжание донеслось из секретера. Он выдвинул ящик. На его дне лежали паспорта, карта фитнес-центра, нехитрое украшение и Томкин телефон. Павел нажал отбой и после секундного колебания вызвал меню. Томка оказалась предельно экономна, имела в контактах всего семь телефонов - Павла, майора с пометкой "папа", бабы Маши - его соседки по даче, фитнес-центра, Людки, Костика-весельчака и Димки, озаглавленного "Дюков-балбес". Все входящие звонки были от Павла, Костика и Людки. И сообщение от майора со словами: "Меня не будет пару дней". Получено рано утром, сразу после ухода Павла. Не в четырнадцать часов двадцать две минуты. Получено и прочитано.
- Пару дней,- задумчиво прочитал Павел.
Жизнь рушилась. Или нет? Он раскрыл Томкин паспорт: фотография была из него выдрана. Открыл заграничный - то же самое. Бросился к компьютеру - посмотреть папки с фотографиями. Папки оказались чисты. Были вычищены даже резервные файлы. Зазвонил телефон.
- Ну? - Жора был чем-то встревожен.- Что случилось?
- Почему случилось? - не понял Павел.
- Ну как же? - хмыкнул Жора,- Ведь важное же? Да и звонишь ты мне на работу впервые. Значит, что-то случилось.
- Томка пропала,- объяснил Павел,- Не вышла на работу, оделась в камуфляж, прихватила мой спринг, винтовку свою не взяла. К тому же оставила телефон, паспорт, кажется, и деньги не брала тоже. Но зубной щетки нет.