– За кагана Каима пьют все! – выкрикнул один из горожан.
– Да! Пейте! – поддержали его остальные.
– Нет, мы не пьём.
Староста уставился на нас подозрительным взглядом и, подтягивая к себе со стола не малых размеров тесак, которым разделывал мясо, произнёс:
– Подозрительные вы ребятки, а ну, покажите документ проездной с печатью армейской. Нас на мякине не проведёшь, порядок знаем.
"Поздно ты спохватился".
– Гордей, бей предателей! – выкрикнул я и, рванув из ножен иби, вогнал его в руку старосты.
Тот взвыл, резко потянул руку на себя и раскроил припечатанную к столешнице ладонь пополам. А я продолжал. Не давая остальным ублюдкам опомниться, схватил тяжёлую глиняную баклагу с самогоном и впечатал её в лоб ближайшего гостя. Сосуд разбился, вонючая жидкость разлетелась вокруг, и гость отвалился к бревенчатой стене. А мне пришлось броситься на помощь Гордею, который схватился с другим предателем своего народа. Вскочив на лавку, где мы сидели, ногой ударил здоровенного мужика, который одолевал Родана, и попал удачно, в висок. Вряд ли убил, но вырубил точно.
Пока разбирались с этими противниками, один из гостей с криками выскочил на улицу. Мы помчались за ним следом и чуть не напоролись на вилы пятерых работников, которые наступали со двора. Шавки! Пропадите вы пропадом, твари! Ненавижу вас! Захлопнули входную дверь, накинули на неё два засова и вернулись в дом. Что делать? Окна всего два, да и те – узкие щели, не выскочишь. Обложили нас, холопы рахские. Единственное, что утешало, – добили эту гниду, старосту Скотса, и гостей его. Нечего ублюдкам и предателям одним с нами воздухом дышать.
– Ребята! – С кухни выглянула одна из девчонок. – Бегите! Скорее! Местные вас не пощадят!
– Как? – повернулся я к ней.
– А с собой возьмёте? – Соплюшка уставилась на нас.
– Да, – с моей стороны короткий резкий кивок.
– Гая! – позвала девчонка сестру и взбежала на лестницу. – Бегом за мной!
Прежде чем последовать за девчушкой, я выхватил совком из печи несколько угольев и метнул на пол. Разлитый самогон полыхнул мгновенно, и мы с Гордеем побежали за девчонками на второй этаж дома. Поднялись на крышу, и я выглянул в слуховое окно. Возле дома собиралась толпа местных жителей с вилами, косами, дротиками и дрекольем. Они пытались выбить дверь, но, видимо, покойный староста делал всё на совесть, и пока у них ничего не получалось.
– Быстрей! – поторопила девчонка и, направившись в дальний угол чердака, указала на кусок дранки. – Поднимайте.
Приподняли кусок крыши – староста готовил пути для бегства – и выбрались на смежную с домом крышу коровника. Было слышно, как внизу возятся и подают голос телята, почуявшие запах гари из человеческого жилья. Жалко скотинку, не успеют животных выпустить, но надо бежать дальше. По покатой крыше сарая мы спустились уже за двором и оказались в огороде. Дальше спуск к реке, и мы бегом рванули в низину, остановившись уже у земляного городского вала.
Оглянувшись, мы с Гордеем увидели горящий дом городского старосты и суетящихся вокруг него людей. Да, полыхает знатно, и такой пожар даже усилившийся дождь не остановит.
– Горите, сволочи. Дождётесь, предатели, мы ещё вернёмся, – еле слышно прошептал я и, обернувшись к соплюхам, застывшим в ожидании, спросил: – Вы с нами или есть где пересидеть?
– Нет. – Обе замотали головой. – Некуда нам идти, одни на белом свете.
– Тогда с нами. Как в Кривую балку лучше выйти, знаете?
– Да, – откликнулась одна. – Меня Скотс на покосы туда брал. Это вдоль реки вверх. Там дорога для своих только, а потом от лимана влево забирать надо.
– Пошли, – махнул я рукой и сквозь мокрый высокий бурьян первым направился за пределы поганого городишки.
До стоянки нашего отряда добирались несколько часов, по дождю, ночью, земля на тропинках осклизлая, колдобины, рытвины, так что добрались только за полночь. Мы ладно, а девчонок было жаль, в чём были, в том и выскочили. Хотя по дороге мы отдали им свои плащи.
В общем, пока добрели, всё на свете помянул недобрыми словами. Хорошо ещё, что нас Курбат на подходе учуял, приказал развести костры и ещё один кожаный тент на кольях растянуть. Ночь переночевали и уже поутру, когда мы с Гордеем рассказали о городке Банзугоне и его жителях, решили возвращаться в Норгенгорд, пока из крепостицы Естугир за нами погоня не вышла. Естугир недалеко, но время, думаю, пока есть.
Пока позавтракали, пока собрались, пока девчонок определили, дело к полудню. Дождь прекратился, выглянуло солнышко, мы запрыгнули на лошадей и тронулись в дорогу. До границы дней десять, путь не близкий.
Покачиваясь в седле, я осматривал наш отряд и думал, что всё же не зря сходили. Теперь у нас на полсотни бойцов больше, и это не наёмники и не чужаки, а наши сородичи. Конечно, большую часть парней ещё учить и учить. Но это дело наживное. Главное – люди есть. Вспомнились банзугонцы, все эти Скотсы, Рылы, Мордсы, Животнасы, Пыцапы, и меня передёрнуло от ненависти к таким тварям, готовым на всё за кусок хлеба и тёплую конуру. Одно слово – предатели!
– Гей! – раздался неожиданно разорвавший степной покой вскрик передового дозорного. – Впереди полусотня всадников! На нас идут!
Гадство, всё же не успели спокойно уйти. Сами-то ничего, оторвались бы, не зря своих коней каждый вечер овсом подкармливаем, но вот рекрутов наших не кинешь.
– К бою! – выкрикнул я. – Все не оружные назад! Если не выстоим, рассыпайтесь по степи!
Полусотня наёмных всадников – это не много. Нас, кто против них встанет, столько же. Есть смысл зарубиться насмерть.
– Хей-я! – издал я клич, поправил снаряженный арбалет на седельном крюке и поднял над головой шашку. – Вперёд!
Воины отряда сорвались с места, кони набрали разбег, и мы устремились на уже показавшихся вражеских всадников. Скорость, нужна скорость разбега, а иначе, если первое столкновение проиграешь, потом тяжко будет схватку переломить. В таких делах, в бою степном, всегда так. Кто быстрей и сильней в первой сшибке, тот, как правило, выигрывает весь бой.
Лёгкие всадники, по виду шимкенты, взвизгнули и, пригнувшись к гривам лошадей, помчались навстречу. Оставалось метров двадцать до врага, когда свистнули первые немногочисленные вражеские стрелы. Кто-то из наших бойцов застонал и вывалился из седла. Оглядываться некогда, мы столкнулись с противником и, проносясь плотной массой, стремя в стремя, через наёмников, расшвыряли их в стороны. С оттяжкой я ударил шашкой по чьей-то голове, кожаная шапка не спасла шимкента, и, обливаясь кровью, он свалился под копыта лошадей. Замах. Удар. Кочевник юркий попался, перегибается всем телом, прячется за лошадь. Да не на того напал, знаем мы такой фокус, и резко, обратным движением клинка, без всякой силы я опустил сталь на его ногу. Бедро кочевнику рассёк, и этого достаточно, ещё один противник падает наземь.
Кто-то толкает моего коня. Кызыл-Куш злится и зло кусает вражеского конька. А тот делает резкий скачок в сторону, и занесённая над моей головой кривая сабля пролетает мимо, только слегка задевая кольчугу. Бью, не глядя, назад. Не попал, но выиграл немного времени. После чего, развернув жеребчика, вплотную схожусь со смуглолицым широкоскулым воином. Он рубит меня, но я подставил клинок, и добрая штангордская сталь выдержала, а затем следует мой замах. Несколько ударов. Мы держим один другого, пока вокруг кипит сеча. Но вот кто-то из балтских меченосцев пролетает позади степняка и кидает ему в спину короткий дротик. Тот пробивает противнику плечо, сабля выпадает из его руки, и мой удар кроит горло врага.
Резко я закрутил Кызыл-Куша на месте, так в меня попасть сложнее, взглядом окинул поле. Вроде мы побеждаем, строй противника разбили. Но степняки ещё держались, отбивались и отступать не собирались. Понимаю, у них за это смерть, но и нам нужна победа. Поэтому останется только один.
Вновь врубаюсь в схватку и сшибаюсь ещё с одним вражеским воином. У того в руках копьё на мощном древке, и он попытался меня достать. Однако шиш тебе, и, чуть отогнувшись назад, я разогнулся, когда стальное жало просвистало надо мной. С силой ударил стременами в бока Кызыл-Куша, и жеребчик делает резкий скачок вперёд, прямо на противника. Его невысокий конёк принимает на себя массу моего, шатается, и степняк пытается удержаться в седле. Поздно, не успел он, и я ударил его наискось во всю грудь. Степняк не прост, под стёганым халатом кольчуга. Но шашка всё же просекает её, и он вновь пошатывается, а потом следует новый мой удар, добивающий. Ещё один противник повержен и падает наземь.
Оглядываюсь. Бой уже окончен, и только несколько легкоконных шимкентов удирают прочь. Сняв с седельного крюка арбалет, я поймал в прицел степняка. Нет, не попаду. Но отпускать противника не хотелось, и я выстрелил в его лошадь. Болт пронёсся по воздуху с еле слышным свистом и ударил в круп ни в чём не повинного животного. Лошадь ещё какое-то время неслась по степи, всадник подгонял её ударами сабли, которую держал плашмя, но вот она останавливается и медленно заваливается на бок. Шимкент спрыгивает с неё и пытается убежать на своих двоих, но куда там, его догоняют и сбивают с ног.
Успокаивая разгорячённого коня, я проехал по полю битвы и подсчитал потери с обеих сторон. Нормально повоевали. С нашей стороны девять убитых и полтора десятка раненых, среди них четверо тяжёлых. Скорость нашего движения теперь снизится ещё больше. А шимкентов порубили сорок девять человек, и трое всё же ушли, знать судьба им такая.
– Пленных сколько взяли?! – закричал я в направлении Ольга Быстрого Меча.
– Двоих, – откликнулся он. – Уже кое-что узнали. Нас банзугонцы сдали, у них, оказывается, с Естугиром срочная помощь оговорена. Пока опасаться нечего, на сто километров вокруг крупных вражеских отрядов нет.
– Кончай их, Ольг! Надо своих воинов собирать и дальше идти. Для степи сто километров – не расстояние. Для конных четыре перехода.
К месту боя стянулись наши рекруты-новобранцы. Грузим всех своих, убитых и раненых, на лошадей. Мёртвых – через седло, а ещё живых между двух коней на натянутый брезент. Через полтора десятка километров роща будет, там остановку сделаем. Покойникам погребальный костёр, как обычай велит, а раненым помощь.
Потом, петляя и путая след, мы неспешно тронемся к границе, пройдём холмистые пустоши Горбона и через Эльмайнор выйдем на зимний отдых к Норгенгорду.
Я обернулся в ту сторону, куда умчались уцелевшие шимкенты, там Банзугон – городок предателей. За ним Естугир, стерегущий водный и караванный путь к Атилю, а дальше вниз по течению Орисса, основанный моими предками город, который стал рассадником всего творящегося вокруг зла.
Подъехали Курбат и Звенислав – друзья, единомышленники и братья. Звенислав обратил внимание, куда устремлён мой взгляд, и спросил:
– Банзугон вспоминаешь?
– Да, – кивнул я.
– Ничего, мы ещё вернёмся, – как всегда весело, словно и не было сейчас смертельной схватки, сказал он и посмотрел на Курбата: – Правильно говорю?
– Вернёмся, – кивнул горбун. – Будем мстить за всех, кого на алтарях кровавых, как баранов, зарезали. За наших приютских и за весь наш народ.
Через некоторое время отряд вновь двинулся на запад. На какое-то время мы опять прощались с родной землёй, но знали точно: вернёмся обязательно. И тут дело не только в мести. Просто только здесь мы были дома. И только здесь наша душа спокойна. Ради одного этого стоило вновь вернуться в степь и побороться за неё в кровавой сече с врагами и их наёмниками.
Эпилог
– Гойна, берегись! – выкрикнул один из её воинов, и ведунья метнулась к стене хлипкой избушки. Над головой девушки пронеслось нечто плотное. Скорее всего, самый обычный воздух, сжатый магической силой одержимого из Злого Ковена. Он ударил в остатки деревенского домика, который задрожал, медленно наклонился и с грохотом рухнул. Это не было заклятием или плетением. Всего лишь неосознанное желание сумасшедшего, который хотел уничтожить всё живое, до чего он мог дотянуться.
Ведунья откатилась в сторону, спряталась от взгляда умалишённого за невысоким амбаром и вскочила. После чего бросилась в обход. Одержимый, растрёпанный косматый мужик, если судить по внешнему виду – типичный крестьянин из приморских областей Эльмайнора, прокричал что-то неразборчивое и вновь выплеснул скопившуюся в нём силу. И направил он её в сторону, где, как он предполагал, пряталась Гойна. Снова воздух перед ним уплотнился, стал мутным и непрозрачным, а затем сжался до немыслимых пределов и метнулся в сторону амбара.
Удар! Грохот! И ещё одно здание в безлюдной деревеньке на берегу Балтского моря разлетелось по брёвнышкам.
– Отвлеките его! – раздался громкий голос десятника Переяра. – Живее!
Воины метнули в одержимого несколько коротких сулиц. Но неведомая сила, окружавшая и наполнявшая его тело, отбросила дротики в сторону. А потом косматый мужик вновь выкрикнул что-то неразборчиво-гневное и резко развернулся к дромам.
"Надо действовать решительнее и быстрее, – подумала Гойна. – А иначе у нас будут потери".
Юркой змейкой девушка быстро проползла на животе по грязной глубокой канаве, идущей по обочине небольшой дорожки, и подобралась вплотную к одержимому. После чего она вскочила, и у неё в руках была заострённая палка, с виду самая обычная, а на деле – вырезанная в особый день и заговорённая в непростую ночь толстая ветка осины. Это кажется, что данное дерево ничем не отличается от любого другого. Однако это не так. Сила осине от богов дана немалая, перебарывать зло чёрное и не подчиняться магии. Вот и сейчас, когда одержимого, сошедшего с ума крестьянина окружает мощная непробиваемая сталью защита, только дерево в руках природной ведуньи опасно для него.
Три длинных прыжка в сторону врага – и одним слитным движением Гойна нанесла удар заострённым концом палки в спину одержимого. Импровизированное копьё с лёгкостью, не замечая магического щита, вонзилось в тело и пробило его насквозь в районе сердца. Мужик попытался развернуться, его тело не хотело умирать, в нём ещё были силы. Значит, он ещё мог выжить и восстановиться. Для этого ему следовало вынуть кусок дерева из своего тела. Но казавшаяся хрупкой девушка с несвойственной для неё силой навалилась на осиновый кол и не дала одержимому избавиться от него. А потом к ней подбежали воины. Двое помогли Гойне удержать безумца, а другие кинулись на противника с оружием.
Одержимый кричал, словно дикий зверь, и пытался вырваться. Однако дромы, которые не в первый раз сталкивались с кем-то из Злого Ковена, не отступили, и их мечи, отблёскивая на солнце, раз за разом кромсали тело вчерашнего крестьянина, ставшего невольным убийцей и палачом своей деревни.
Наконец дело было сделано. Одержимый упал наземь, и воины для надёжности порубили его тело на мелкие куски. А то ведь всякое бывало. И порой случалось так, что уже мёртвый человек вставал и продолжал творить свою разрушительную деятельность.
Гойна, темноволосая зеленоглазая девушка, с трудом переставляя ноги, прошла к одному из уцелевших деревенских домов. Она вошла в избу и села подле печи, которая ещё хранила в своём очаге тепло. А вслед за ней в горницу прошёл десятник Переяр, командир её воинов. Крепкий седовласый мужчина с грубыми, резкими чертами лица сел напротив Гойны и спросил:
– Как ты, ведунья?
– Тяжко, Переяр, – выдохнула девушка. – С каждым разом одержимые всё сильней, и бороться с ними становится тяжелее. У нас есть потери?
– Трое раненых, ребят брёвнами задело.
– В тепло их определи, к ночи в себя приду и подлечу воинов.
– Сделаем, как ты скажешь, – ответил десятник и настороженно взглянул на неё.
– Что-то ещё? – Девушка посмотрела воину в глаза.
Тот отвёл глаза, на какой-то миг замялся, не зная, как сказать ведунье то, что давно хотел, но всё же решился:
– Гойна, зачем мы здесь? В этих местах мы чужие.
– У тебя есть предложения?
– Надо на родину возвращаться.
– А если я скажу, что ещё не время?
– Мы сами уйдём. – Голос десятника звучал уверенно.
– Оставите меня и свои семьи без защиты?
– Да, – кивнул воин. – Когда мы бежали в Эльмайнор, я дал волхвам клятву, что мои воины будут охранять тебя до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать лет. Клятва наша выполнена. Пойми, Гойна, десять лет назад нас было более сотни. А сейчас четыре десятка осталось. И это с учётом того, что молодёжь подросла. Мы платим своей кровью за местное гостеприимство, давим мятежников и уничтожаем разбойников. А последние полтора года только и делаем, что на одержимых магией охотимся. Пройдёт ещё пять-шесть лет, и нас не останется. Поэтому вчера мы собрали круг, и воины решили, что это наша последняя битва в пределах эльмайнорских. Ты с нами, ведунья?
Девушка на некоторое время задумалась и ответила:
– С вами, Переяр.
– Вот и хорошо, – повеселел десятник. – Куда направимся?
– К Архейским горам, к Вратам.
– А почему туда?
– Именно из тех мест приходит магический откат, который порождает одержимых. И есть предположение, что именно там происходят ритуальные жертвоприношения в честь Ятгве. Ты понимаешь, к чему я это говорю?
– Да. Там убивают наших братьев и сестёр.
– Верно. Поэтому необходимо уничтожить рахских жрецов и освободить тех, кого на заклание приводят.
– Тогда, – Переяр встал, – нужно собрать сильный отряд. Предлагаю присоединить к этому походу твоих племянников, Гойна. По слухам, которые из Норгенгорда приходят, они вернулись из степи и собирают силы для новых походов.
Гойна кивнула и сказала:
– Согласна, отправляйся к ним, воин.
– А ты, ведунья? Может, вдвоём навестим парней?
– Нет, у меня ещё имеются в Эльмайноре дела. Надо повидать герцога и уладить с ним наши вопросы. Всё же ваши жёны и дети пока остаются здесь. А нам совсем не нужно, чтобы Умберто Пятнадцатый на дромов зло затаил. А кроме того, надо объяснить ему, откуда в его стране появляются одержимые. Глядишь, герцог даст воинов для похода в степь.
– Тебе даст, – воин улыбнулся, – если поверит, конечно.
– Он поверит, – закрывая глаза и прижимаясь спиной к стене, прошептала усталая ведунья. – Обязательно.