- Так вышло, - быстро сказала она с таким видом, словно дальнейший разговор на эту тему был ей крайне неприятен. - Мы давно уже здешние. Вот только глаза, естественно, такими и остаются. - Она улыбалась уже весело, лукаво. - Но я вас заверяю: это наше единственное отличие от исконных обитателей этого мира.
В голове не укладывалось: народ с другой планеты, полеты в пространстве космоса меж разными мирами… Куда там героям Жюля Верна, отправившимся в пушечном снаряде всего-навсего на Луну, ближайшую соседку… Он посмотрел на сверкающую багрянцем холодную капельку Марса, при попытке представить бесконечные космические пространства и летящих по ним людей закружилась голова… С какими еще чудесами предстоит столкнуться?
- Можно спросить… - произнесла Элвиг.
Он очнулся:
- Да?
- Какова судьба моей регондии? - она подошла вплотную, подняла руку и легонько коснулась пальцем золотого цветка на отвороте его камзола.
…Того грядущего, откуда он пришел, словно бы сейчас и не существовало, как и всех сложностей. Он словно бы просто-напросто плыл по течению, ни о чем не сожалел и ничем не терзался. Жизнь казалась удивительно легкой и простой - и вряд ли стоит подозревать в этом некие наведенные на него чары…
Девушка смотрела ему в глаза пытливо и неотрывно.
- Я только не знаю…
- Что?
- Как полагается отвечать согласием, - сказал он, глядя в эти прекрасные, диковинные, непривычные глаза.
- Очень просто, - прошептала Элвиг, зажмурившись. - Поцелуйте меня…
Савельев прильнул к ее губам, тончайшая ткань под ладонями оказалась невесомой, неощутимой, зато объятия были настоящими, жаркими. Мимолетная укоризна и недовольство, мелькнув где-то на обочине сознания, тут же канули неизвестно куда, и посторонних мыслей не осталось никаких…
…Сердце заходилось в смертной тоске так, что могло вот-вот остановиться. Он прекрасно понимал, что оказался в тисках ночного кошмара, страшного сна, но поделать ничего не мог. И проснуться не мог, как ни порывался.
Он парил в черной пустоте, не видя и не ощущая своего тела, он не дышал, не мог пошевелить рукой или ногой и головы повернуть, осмотреться не мог. Словно доисторическое насекомое в янтаре. Везде, куда достигал его застывший взгляд, колючими огоньками, сверкающими, просто яркими и вовсе уж тусклыми светили звезды. А впереди, перед ним, непонятно на каком расстоянии, застыл огромный, безукоризненных геометрических очертаний диск, покрытый россыпью синих и темных пятен - частично их укрывали от взора, заволакивали снежно-белые полосы самых причудливых очертаний.
Медленно, но неотвратимо он приближался к этому загадочному диску. Нельзя сказать, что диск разрастался на глазах, но он откуда-то знал, что приближается. Неотвратимо. Под неумолчное сопровождение глухого ворчанья, словно бы звериного, невнятного, булькающего бормотанья, напоминавшего горячечный бред идиота, звонкие щелчки, стрекотанье. Все эти звуки порой казались то издаваемыми неведомыми живыми существами, то, наоборот, представлялось, что они имеют некую механическую природу - то так мерещилось, то этак, не было ясности…
Потом ему представилось, что он сейчас не человек, а какой-то исполинский камень, грубых, неправильных очертаний, ничего общего не имеющих с рукотворностью. Он и был этим камнем - и, хотя камни безусловно сознания и разума лишены, этот словно бы переживал массу разнообразнейших чувств, и все до единого чувства представали неприглядными, отталкивающими, мерзкими - гаденькое злорадство, лютая месть, доставлявшая прямо-таки физическое наслаждение, подленькое сладострастие, от которого подступала тошнота к горлу. И злоба, злоба, злоба, не имевшая пределов, какая-то нечеловеческая. В распространявшемся далеко вокруг, словно запах от залежавшейся падали, ореоле он двигался в черной пустоте, среди бесчисленных звезд, прямехонько к увитому белыми полосами диску - и в очертаниях иных темных пятен вдруг стало усматриваться что-то крайне знакомое, но он не понимал что. Неотвратимость бесшумного полета, невидимое облако омерзительных чувств парализовали ум и волю, он словно бы бился, скованный мраком, пытаясь выбросить себя из этого ужаса, - и не получалось никак…
Кажется, он беззвучно кричал - и очнулся весь мокрый, в липком поту, с отчаянно колотящимся сердцем и затухающей тошнотой. Ошалело огляделся, еще отходя от кошмара, с невероятной радостью обнаружил, что наваждение рассеялось, сгинуло, что он лежит в огромной постели под балдахином, прямо-таки закутавшись в груду смятых тончайших простыней. Блаженно прикрыл глаза. Кошмары ему снились и раньше - не говоря уж о тех, что насылал тогда, в обозе, Золотой Демон, - но никогда он не испытывал, проснувшись, столь пронзительной, дикой, восхитительной радости от того, что все кончилось…
Подошла Элвиг, наклонилась над ним, взглянула озабоченно. Ее чистое, свежее личико, обрамленное падавшими в беспорядке темными прядями, было чистым, свежим, серьезным:
- Все в порядке? Ты вдруг так завопил, что я подпрыгнула…
- Сон, - сказал он, блаженно улыбаясь простиравшейся вокруг реальности. - Кошмар дурацкий…
Вообще-то полагается рассказывать дурные сны, чтобы они не сбылись - но у него не нашлось бы слов, да и подходит ли это непонятное зрелище под разряд того, что может сбыться? Ох, вряд ли - как это может сбыться, если решительно непонятно, что это вообще такое?
Успокоившись совершенно, чувствуя легкую слабость, он улыбался так же бездумно, во весь рот. Реальное прямо-таки умиляло - и не только Элвиг, очаровательная в куцем балахончике из легкой кисеи, но и рассвет за высоким окном, тяжелые драпировки балдахина, мебель, разбросанная одежда. Все это принадлежало привычной реальности, не имевшей ничего общего с непонятным кошмаром.
Элвиг наклонилась к нему, легонько провела кончиками пальцев по щеке:
- Надеюсь, это не из-за меня кошмары снятся?
Он помотал головой.
- Вот и прекрасно, - сказала она, с самым невинным видом плюхаясь рядом в своем скудном одеянии. - А то кто тебя знает, пришельца из других миров… - и уютно устроила голову у него на плече. - Что за немой вопрос у тебя в глазах?
- Я только сейчас стал соображать… - проговорил он, крутя головой и усмехаясь. - Гостиница, конечно, роскошная, но вряд ли ее владельцы способны в считанные минуты доставить в номера и разнообразные наряды, совершенно по мерке гостям… А вон там, в шкафу, висят еще платья, и наверняка любое на тебя сшито, ручаться можно…
Она смешливо оглянулась на распахнутую дверцу высоченного тяжелого шкафа, опустила глаза с гримасой деланного раскаяния:
- Ну, виновата, виновата… Это, в самом деле, мои комнаты, я тут живу уже давно. В доме меняют полы и обивку на стенах, не могла же я везти тебя туда. А своих дворцовых комнат я терпеть не могу, там лет сто назад кого-то убили. Привидения не являются, но все равно неприятно. Между прочим, гостиница и в самом деле забита, тут я тебе не соврала. Уж извини, что я тебя совратила самым бесцеремонным образом, ладно? Что-то не похоже, чтобы ты был этим удручен. Как только я тебя увидела, так и решила… Ты ведь простишь скверную девчонку? Если нет, я с собой покончу у тебя на глазах, и тебя всю оставшуюся жизнь будет терзать совесть… Или - нет? Или - наоборот? - она приподнялась на локте и смешливо заглянула в лицо: - Может, ты как раз будешь потом цинично хвастать в кругу таких же вертопрахов, что из-за тебя проткнула себя кинжалом потрясающая красавица самого что ни на есть древнего рода? Знаю я мужчин…
- Не надо себя протыкать.
- Значит, ты не сердишься…
Он усмехнулся:
- Может, в гостинице и нет никакого Сторри?
Ее зрачки сузились совершенно уж по-кошачьи:
- А вот за такое я могу и обидеться… Сторри здесь, на втором этаже. Делами службы я бы пренебрегать не стала. Я всего лишь самую чуточку отступила от истины. Он уже был здесь, когда мы приехали. Но, как мне доложили, к нему проскользнула его нынешняя подружка. А привычки Сторри нам прекрасно известны. В этом случае он проваляется в постели до полудня, так всегда было. И потому я решила, что утро вечера мудренее. Он все равно никуда от нас не денется, мне бы донесли, если бы он покинул гостиницу. А мы ночью все равно не стали бы ничего предпринимать. Прости за прямоту, но я не думаю, что ваши люди находятся в таком положении, что их могут спасти предпринятые парой часов раньше усилия. Что-то мне подсказывает: или лишние несколько часов для них не играют никакой роли или… Ладно, все равно это выйдут пустые гадания, но о службе я помню. Мне тоже хотелось бы поваляться до полудня, да и тебе, наверное… Придется вставать. Мы его застигнем разнеженным, не ожидающим гостей… Одевайся.
Она проворно спрыгнула с постели и направилась к стулу, на котором развесила свое мужское платье. Поручик смотрел ей вслед растерянно и тоскливо. Очень уж легко получилось, что он изменил жене, которую без всяких книжных красивостей любил пылко и беззаветно. Конечно, у него был приказ… И тем не менее он, как ни прислушивался к своим чувствам, не ощущал настоящего стыда и раскаяния. Что-то похожее покусывало, но вот именно что легонько. Может, все дело в том, что этот мир и населяющие его люди некоторым образом нереальны? Не принадлежат его временам, его миру? Или он таким образом подыскивал удобные оправдания?
Вздохнув, он встал и потянулся за штанами, - Элвиг одевалась стремительно, в нешуточной спешке.
Глава IX
Дичь и охотники
Вычурная, начищенная дверная ручка послушно опустилась вниз под легким нажимом, но дверь не поддалась. Девушку это ничуть не обескуражило: она достала из кармана длинный железный стержень с какими-то хитрыми бородками на конце, сунула в замочную скважину и принялась сосредоточенно им орудовать, склонив набок голову и высунув от усердия кончик языка.
- Мне на этот раз тоже что-нибудь изобразить? - осторожно поинтересовался поручик.
- Нет уж, - сказала Элвиг. - Стой в сторонке с грозным видом, и только. Этого субъекта я давно знаю, это тебе не старый трусоватый антикварий… Ага!
Дверь чуточку отошла.
- Ну конечно, - сказала Элвиг, - вы чересчур самонадеянны, чтобы запираться еще и на задвижку… Пошли.
Они оказались в роскошной прихожей и притворили за собой дверь. Стояла тишина. Не раздумывая, Элвиг сунула в рот два пальца и свистнула так, что на сей раз ей позавидовали бы не просто голубятники, а разбойничьи атаманы. У поручика даже в ушах заломило.
Подобный экстравагантный способ давать о себе знать действие возымел моментально: открылась дверь, показался высокий мужчина в бархатной домашней одежде наподобие роскошного халата. За его спиной маячило запахнувшееся в кисейный пеньюар очаровательное белокурое создание со вздернутым носиком и глупыми глазищами.
- Так это ты и есть, коварная разлучница! - незамедлительно воскликнула Элвиг. - Это ты разбила счастье всей моей жизни? Скоро и до тебя доберусь… - она наполовину выдвинула сверкающий клинок и громко швырнула его в ножны.
Это прозвучало невероятно фальшиво, в худшем стиле бездарного провинциального театрика, но белобрысая приняла все всерьез и, громко пискнув от ужаса, захлопнула дверь спальни.
- Напрасно вы так, благородная Элвиг, - укоризненно, совершенно спокойно сказал мужчина. - Она, чего доброго, поверит, и моя самая лирическая любовная история придет к концу…
- Переживете, Сторри, - отрезала Элвиг. - У вас этих историй превеликое множество, и все лирические настолько, что слезы умиления ручьем текут… Что вы на меня так смотрите?
Мужчина укоризненно покачивал головой. Прозвище он получил не зря - был и в самом деле красив той резкой, пошлой, фатовской красотой, которую мужчины недолюбливают, а вот женщины, даже умные, склонны от таких повес терять голову. Глаза, впрочем, были не беззаботные, а настороженно-цепкие.
- Я удручен, госпожа моя, - сказал Красавчик Сторри тоном почтенного дядюшки. - Девица из столь благородной семьи пользуется воровской "куриной лапой"…
- Я? - изумленно вскинула брови Элвиг. - Да что вы такое говорите? Вы просто забыли запереть дверь на ключ… надо полагать, себя не помня от лирических чувств?
- Ну, будь по-вашему… Чему обязан столь ранним и бесцеремонным визитом? - он кольнул поручика пытливым взглядом: - Простите, дарет, не имею чести…
- Служба, - кратко ответила Элвиг.
- Помилуйте, я-то чем мог вызвать ваш интерес?
- А вы не знаете?
- Помилуйте, откуда? Я человек законопослушный до уныния…
- Да? - прищурилась Элвиг. - Мы вчера вечером беседовали с мастером Балари, и он рассказал о вас много интересного…
- Вздор, - сказал Сторри. - Клевета. Старческий маразм. Пьяная болтовня.
- И вы вот так, заранее?
- А что тут удивительного? - пожал плечами Сторри. - Мастер Балари если что и несет, так только вышеохарактеризованное мною… Жалкий, выживший из ума клоун…
- Значит, вы не приводили к нему двух молодых людей благородного сословия? Нездешних? Чьи глаза выглядели так, как у моего спутника?
- Не припоминаю.
- Сторри, не разочаровывайте меня, - поморщилась Элвиг. - Вы же никогда не были дураком. Они исчезли, понятно вам? А поскольку это были члены заграничного посольства и гости императора… Вы прекрасно понимаете, какая заварится кутерьма. Рано или поздно непременно найдется кто-то, кто видел вас с ними, и тогда обернется вовсе уж скверно.
- Но помилуйте, в чем я-то виноват?
- Балари продал им старинную карту, на которой обозначен Черный Город. Человеку вашего рода занятий надо объяснять, что это значит с точки зрения закона?
- Но это Балари им продал, а не я. Я-то им ничего подобного не предлагал. Или кто-то утверждает иначе? Я попросту порекомендовал им знакомую мне антикварную лавку, когда эти молодые люди стали интересоваться подобными заведениями. А что там у них за торговля была с Балари, представления не имею. Вы даже в недонесении не можете меня обвинить. Повторяю, я только привел их в лавку, а что было дальше, представления не имею. У вас есть показания, опровергающие мои слова?
Не то чтобы он ухмылялся во весь рот - он для такого был слишком умен, - но стоял, скрестив руки на груди, глядя с видом абсолютно уверенного в себе человека, имевшего то ли на руках, то ли в рукаве все козыри. Элвиг задумчиво произнесла:
- Даже если я вас арестую, вы вывернетесь…
Красавчик мягко поправил:
- Я бы выразился иначе: смогу доказать свою невиновность. Даже при том, кто были эти молодые люди и какое значение вы придаете этой истории… У нас есть законы, госпожа моя. Его величество не терпит произвола. И уж безусловно, сам он, великий и светлый, ни за что не поручил бы кому бы то ни было действовать в обход законов… Или вы имеете дерзость думать иначе?
Элвиг покрутила головой с некоторым даже уважением:
- Знала, что вы прохвост, Красавчик…
- Я бы себя охарактеризовал чуточку иначе: человек, соблюдающий законы империи и искренне верящий в их незыблемость, а также в величие императора, ничуть не похожего на иных древних тиранов… У вас есть ко мне еще какие-то дела?
- Ну конечно, - спокойно сказала Элвиг. - Я, с вашего позволения, попробую немного пофантазировать о близком будущем. В вашем ремесле - не особенно приличном, однако и не противозаконном - вы занимаете не последнее место. Это, можно сказать, общеизвестно. А вот предположим… - она нехорошо сощурилась, - а вот предположим, что в один далеко не прекрасный для вас день среди ваших почтенных собратьев по ремеслу широко разойдется известие, что наша служба категорически скверно к вам настроена? Имеет на вас зуб? И намерена следить за вами неотступно, чтобы в конце концов на чем-нибудь да поймать? Как вы себя тогда будете чувствовать? Вы ведь прекрасно знаете, что прецеденты уже случались. Вокруг вас моментально образуется пустота. С вами не будут вести дел - чтобы не обратить наше неудовольствие против собственной персоны. У всякого есть грешки, на которые до поры до времени мы смотрим сквозь пальцы… до поры до времени! Вот и посмотрим, что вашим собратьям по ремеслу дороже - вы или своя собственная шкура. Как подсказывает житейский опыт, всегда выбирают второе… Помните Ксанфи-Попрыгунчика? А Умника Чили? Вы выпадете из ремесла, как пьяный из окна, любезный Сторри. А поскольку именно им вы столько лет зарабатываете на жизнь, трудно будет подыскать что-то другое - в особенности человеку, за которым тянется шлейф в виде нашей неприязни… Ну, скажите, что я не права…
Вот теперь, поручик прекрасно видел, Красавчика всерьез достало. Он по-прежнему сохранял горделивую осанку, он более не улыбался и в глазах играла натуральная тревога…
- Это еще не все, - безмятежно продолжала Элвиг. - Я не поленилась навести справки о том очаровательном создании, что сейчас трясется там от страха, - она небрежно указала подбородком на дверь. - Которое якобы проводит ночь у постели больной дальней родственницы… Низкорожденная семейка, конечно - гуртовщики, мясоторговцы… Однако народ, я бы так выразилась, своеобразный. Классические обитатели Пограничья, больше времени проводящие на лоне дикой природы, чем в городах. А потому и нравы у них… своеобразные. Если они узнают, что их кровиночка, солнышко, которое они намерены пристроить за серьезного, основательного человека из того же почтенного цеха, давно совращена благородным повесой, шляется к нему в гостиницу, забыв о приличиях… Там есть отец, два дяди, три брата и еще куча родственников. Они вам голову проломят в темном переулке или попотчуют мясницким тесаком, не особенно заморачиваясь уважением к законам… Разве что вы сбежите подальше… и опять-таки не сможете больше зарабатывать немалые денежки прежним ремеслом. Как вам перспективы?
- Прекрасная Элвиг, но ведь это ни в какие рамки не лезет, - тихо, серьезно сказал помрачневший Красавчик. - Есть же давно сложившиеся неписаные правила…
- А мне чихать! - отрезала Элвиг. - У меня нет другого выхода… и у службы тоже. Оставим пустую болтовню. Либо вы будете со мной откровенны, либо я пущу в ход все, что обещала. Клянусь гербом. И в том, и в этом. Если я узнаю все, что хочу знать, я о вас забуду. Если нет… Вам решать.
Какое-то время царило молчание. Наконец Сторри сказал:
- Я верю вашему слову, госпожа моя…
- Ну тогда не виляйте, - отрезала Элвиг. - Они интересовались картами Черных Городов?
- Да.
- Вы, конечно, сами ничего не могли им предложить…
- Ну конечно, - кивнул Сторри. - Я такими вещами не занимаюсь. Это все знают.
- Однако они, видимо, готовы были хорошо заплатить и за то, чтобы вы их просто-напросто отвели к тому, кто занимается?
- Ваша проницательность, любезная Элвиг, делает вам…
- Не паясничайте! - оборвала она. - У меня мало времени. Они заплатили, вы их отвели в лавку мастера Балари, где поручились за них… Верно? И он продал им карту…