- Смотри на его зверя! - задохнулся мужчина позади него. - Это джаг'атенд! Мы благословлены! Благословлены! - Он стремглав помчался в лагерь.
Скиталец послал коня за ним.
Всадник оказался женщиной. Скиталец сразу же понял, что она из Семи Городов. Женщина выглядела усталой, носила грубые и потертые одежды; но, когда она увидела в лагере его, в глазах заплескалось яростное пламя.
- Есть ли в мире уголок, где не натыкаешься на малазанина? - спросила она.
Скиталец пожал плечами: - И я не ожидал встретить женщину из Угарата на спине джагского жеребца здесь, на равнинах Ламатафа.
Ее ухмылка стала еще злее. - Мне сказали, что где-то здесь бродит демон, направляющийся на север. Убивающий всякого на пути и, без сомнения, наслаждающийся каждым мгновением этого.
- Кажется, так.
- Отлично, - бросила женщина.
- Почему? - спросил Скиталец.
Она скривила губы: - Смогу отдать ему клятого жеребца, вот почему!
Книга вторая
ХОЛОДНОГЛАЗЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ
По рекам ребер ее, в потоках женских волос
Я плыл, теплом согреваемый солнца,
Ветер с вершины тела спокойствие ночи нёс
Я в башне бровей сидел, глядел из очей оконца
В чаше ладоней ее слепок жизни застыл
Цветок не раскрылся в тени, стесняясь томления духа
Пятнистою розой похищен девичий пыл
И не спешит с любовью расстаться старуха
Над костью высоких ног застыли два корабля
Тропическим штормом вынесены на пески
Кораллы исканий, воспоминаний земля
Вернули образ любимой под тяготеньем руки
Сыпались листья, венки наполняли дом
Женщины новой лик знаком и неведом, как прежде
Ведь одиночество мы ненавидим, когда обретем
На смену ушедшей новые рвутся надежды
В глазах отразился я, слепленный ей человек
Так же составлен из камешков, веточек, пыли
Мы все потерялись, мечту не исполнить вовек
Так не ищите, не плачьте над тем, что любили
Ибо все реки мира в одном направленьи
Текут…"Любовь сломленных", Бренет
Глава 7
Я могу понять твои резоны, любимая. Но неужели тебе не хочется пить?
Надпись, найденная под каменной крышкой колодца в одном из имений Приозерного района Даруджистана
Со всех маленьких ног мальчишка промчался под аркой ворот Двух Волов, выбежав на мощеную дорогу. Если бы он продолжал бежать прямо и прямо, она привела бы его на самый Край Мира, он мог бы стоять и глядеть на лишенный следов океан, такой широкий, что каждую ночь глотает солнце. Увы, он бежал не так далеко. На холмы, что сразу за трущобными пригородами, собирать кизяки - полную корзинку, столько, сколько сможет унести на голове.
Сказано мудрыми и сентиментальными поэтами, что глаза ребенка видят дальше взрослых глаз, и кто посмел бы - после хотя бы мгновенного раздумья - это оспаривать? За гребнем холмов ожидала его перспектива, полная возможностей, каждая из которых показалась бы невероятной скрежещущим зубами старым дуракам, тем, что жаждут возгласить литанию личных ошибок - если бы кому-то захотелось их слушать - но никому не хочется, и разве это не доказательство: весь мир идет к черту! Но мало какой ребенок знает слово "невероятно", а если какой и знает - что же, он отметет его одним движением руки и помчится, пританцовывая, за горизонт. Не подобает трусливо ползти в будущее, нет, ты должен прыгнуть, пролететь по воздуху, горланя песню, и кто ведает - когда твои ноги наконец коснутся прочной земли, в какой неведомой стране?
Мальчик спешил, провожаемый тусклыми глазами прокаженных, неуклюже раскорячившихся перед своими хижинами. Они забыты в логове мух, жужжащих вокруг с особенным озлоблением - вот доказательство, что у равнодушия холодные ноги! Шелудивый полудикий пес крался за ним некоторое время, оценивая с усердием животного голода, не ослабнет ли он, нельзя ли будет его повалить. Но мальчик собрал камни; едва пес подобрался близко, они полетели ему навстречу. Поджав хвост и повизгивая, пес, словно призрак, пропал из вида за кривыми лачугами, в узких запутанных переулках, вдали от главной дороги.
Солнце стояло над головами и рассматривало землю, немигающее и всемогущее, похищая влагу со всех поверхностей, ибо ненасытима его жажда. Длинноногие птицы шагали по отмелям у Бурого Стока, взмахивая клювами, ухватывая мошек и тому подобное; немного дальше ящерицы - нырки, что гнездятся на плавучих кучах мусора, перекликались, шипя друг дружке в точном созвучии с каждым ударом колокола водяных часов, сочные звоны которого плыли над озером… хотя почему ящерицы - нырки так одержимы отсчетом искусственного времени - вопрос доныне неразгаданный, даже после столетий неутомимых трудов ученых. Не то чтобы дурнопахнущие твари готовы дать хоть грош за скорость размножения, они скорее хотят попасть в брюхо склизким пресноводным угрям, особенно любящим глотать яйца нырков; но проглотив самих нырков, угри обнаруживают, что их броня совершенно неперевариваема, а чешуйчатые чудища уже готовятся продолбить путь из желудков и скушать угрей изнутри, устроив пир обжорства. Впрочем, какое значение подробности из жизни природы имеют для ребенка, который просто пробегает мимо, и выбеленные солнцем волосы гривой вьются на свежеющем бризе? Ну, они не более чем подчеркивают ценность безразличия, под покровом которого ребенок может пройти незамеченным, проплыть как пушистое семечко в теплых течениях летнего воздуха. Лишь слабым намеком коснутся его воспоминания о снах прошлой ночи (и позапрошлой, и так далее), о лице столь порочном, глазах столь обжигающих очевидно дурными намерениями, лице, которое может преследовать его и каждый день с полной противоположностью равнодушия; представьте себе, сколь гибельной может оказаться забывчивость для мальчика, спешащего по грязной дорожке, что извивается между невысоких холмов, на коих зловредные козы столпились вокруг немногих еще случайно остающихся живыми деревьев. Ибо благословенная забывчивость может в мгновение ока изменить, оборотясь мрачным проклятием, ведь дар одного ребенка способен стать вредом для другого. Так что уделим один миг трусливому зверьку по прозвищу Цап, всем жестоким потребностям, заставляющим его цапать и мучить неродного брата, которого он вовсе не желал обрести. Он тоже процветает на равнодушии, этот коренастый, широкоплечий, неуклюжий тиран, и дикие псы трущоб отбегают от него в инстинктивном понимании: он той же породы, да еще самый злобный среди всех них.
Этот мальчишка с раздутой от силы грудной клеткой продолжал преследование, выслеживая жертву с таящимся в душе намерением, которое далеко выходит за рамки простых побоев, увы нам. Внутренняя тварь расправила черные, волосатые, как у паука, ножки; его ладони преобразились, шевелясь на концах запястий, о да, пауки, когтелапые, зубастые и черноглазые, они могут перебежать в кулаки когда захотят, или могут плевать ядом (а почему бы не сразу и так и эдак)!?
Еще он нес камни. Чтобы швырять в прокаженных, мимо которых пробегал, и смеяться, когда они вздрагивали или вскрикивали от боли; тогда он бросал им особо остроумные ругательства.
На холмах солнце сделало свою работу, и мальчик уже набил корзину сухими кизяками для ночного огня в очаге. Склонившись под тяжестью словно старик, он бродил туда и сюда. Такое сокровище порадует маму-которая-не-мама, которая тревожится о нем как подобает матери - хотя, следует признать, ей не хватает чего-то очень важного, материнского инстинкта, способного пробудиться и подсказать: приемный сын живет в большой опасности. Поднатужившись и сняв корзину, он подумал, что стоит сделать перерыв и отдохнуть на вершине холма. Отсюда он сможет смотреть на озеро, на прекрасные паруса фелюг и прочих рыбацких суденышек. Отпустить разум в странствие. О, память сделана ради таких вот мгновений. Как, увы, и ради того мгновения, которое вот-вот наступит.
Но оставим ему мгновение свободы, такое драгоценное в редкости своей. Не будем укорять за дар равнодушия и забывчивости.
Ведь, как ни крути, это может быть последним мигом его свободы.
На тропе у подножия холма Цап заметил добычу. Пауки на концах запястий растопырили и сомкнули ужасные черные лапы. Словно монстр, сворачивающий козам шеи просто потому, что ему это нравится, он полез вверх, не сводя глаз с маленькой спины и всклокоченной головы там, на краю обрыва.
* * *
В медленно тонущем храме сидел Трелль, с ног до головы покрытый засохшей черной кровью; в душе его было достаточно сочувствия, чтобы облагодетельствовать весь мир, и все же он сидел с глазами тверже камня. Когда все, что можно сделать - держаться, даже бог не сумеет облегчить ураган твоего страдания.
Под слоем крови темную кожу покрывали легкие нити татуировки - паучьей сети. Они жгли тело, руки и ноги словно раскаленная проволока; они были повсюду и, казалось, с каждым содроганием Маппо сильнее сдавливали его.
Трижды его обливали кровью Бёрн, Спящей Богини. Паутина оказывала сопротивление, сеть пробудилась внутри и удерживала благой дар богини вовне.
Он готов был пройти через врата Бёрн в огонь расплавленного мира подземья, и жрецы готовились открыть врата; но казалось - они не сумели создать защиту для смертной плоти. Что же делать?
Что же, он может и уйти из этого места, от толпы охваченных скорбью жрецов. Отыскать иной путь через материк, а потом через океан. Возможно, ему следует найти другой храм, поторговаться с другим богом или богиней. Он мог бы…
- Мы не сумели помочь тебе, Маппо Коротыш.
Он поднял голову, встретив печальные глаза Верховного Жреца.
- Я извиняюсь, - продолжил старик. - Сеть, некогда исцелившая тебя, оказалась на редкость… самолюбивой. Она присвоила тебя - Ардата никогда не отдает свою добычу. Она пленила тебя с целями, не ведомыми никому, кроме нее самой. Думаю, это отвратительно.
- Тогда я смою всё, - сказал Маппо, вставая, чувствуя, как кровь трескается, срывая волоски с тела. Паучья сеть отозвалась мучительной болью. - Та, что исцелила меня во имя Ардаты, находится в городе - думаю, лучше будет отыскать ее. Может быть, я смогу вызнать намерения богини, понять, что она намерена делать.
- Не советовал бы, - отозвался жрец. - На твоем месте, Маппо, я бы сбежал. Как можно скорее. Сеть Ардаты пока хотя бы не мешает тебе идти по избранному пути. К чему рисковать, ссорясь с ней? Нет, ты должен найти иной путь, и побыстрее.
Маппо подумал над советом, хмыкнул. - Я вижу в ваших словах мудрость. Спасибо. Есть предложения?
Лицо жреца вытянулось: - Есть, к сожалению. - Он взмахнул рукой, и трое юных служек пододвинулись ближе. - Они помогут отскрести кровь, а тем временем я пошлю гонца. Возможно, мы успеем заключить соглашение. Скажи, Маппо Коротыш, ты богат?
* * *
Полнейшая Терпимость - имя было дано ей матерью, то ли почувствовавшей отвращение к дарам материнства, то ли излишне склонной к ядовитой иронии - быстро моргала (так бывало всегда при возвращении к реальности). Она очумело оглянулась, увидела вокруг выживших товарищей - те сидели за столом, стол был покрыт хаотическим нагромождением кубков, кружек, тарелок, сковородок и остатков не менее чем трех обедов. Взгляд томных карих глаз переползал с одного предмета на другой; затем она медленно подняла взгляд, обводя внутренность бара Язвы и сонные лица приятелей.
Язва Младший был едва заметен за стойкой - он спал, положив голову на руку, из открытого рта тянулась струйка слюны. Прямо напротив него сидела крыса; она то и дело поднимала переднюю лапку и, казалось, примеривалась к зияющей черной дыре рта.
У самого выхода валялся какой-то пьяница - или покойник? Это единственный посторонний посетитель бара, ведь сейчас раннее утро. Конечно, не считая крысы…
Когда ей наконец удалось обратить внимание на компаньонов, она увидела, что Финт изучает ее, вопросительно подняв брови.
Полнейшая Терпимость потерла круглое лицо, провела руками по щекам; Финт это почему-то напомнило о матери, которая обычно месила тесто на праздники - делала всякие большие круглые пироги, блестящие от меда. Мед привлекал муравьев, и ее задачей было сковыривать их, но это было хорошо, ведь муравьи с медом просто восхитительны.
- Опять голодна, верно?
- Сама знаешь, - ответила Полнейшая Терпимость.
- Когда ты трешь щеки, сладкая, в глаза разум возвращается.
Финт увидела, что Мастер Квел проснулся и зашипел - совсем как аллигатор, когда кто-то подходит к нему слишком близко. Он тревожно сверкнул глазами, озираясь, но тут же облегченно плюхнулся в свое болото. - Мне приснилось…
- Да, - рубанула Финт, - Вы вечно действуете исходя из снов, Мастер. Если бы действительность была лучше ваших снов, мы могли бы спокойно отдохнуть. Хотелось бы дождаться…
- Разве я не провел вас сквозь садки?
- Мы потеряли по дороге пятерых дольщиков!
- Вы подписывались на риск, - скривил губы Квел. - Эй! Кто тут платит?
- Могли бы раньше спросить. Вы, разумеется.
- Давно мы здесь? Боги, пузырь разрывается, как будто выходит папайя целиком!
С этими словами он поднялся - морщась - и поспешил к клозету в задней части бара.
Крыса проследила за ним подозрительными глазками и начала подкрадываться ко рту Язвы Младшего.
Гланно Тряп подал признаки жизни, зашевелившись на стуле. - Никаких больше сделок! - зарычал он. Потом сказал, оседая: - Ох, не приносите больше пива. Остановите их! Полуша, дорогая, мне снилось, что мы занялись любовью…
- И мне. Но это был не сон.
Глаза Гланно широко раскрылись: - Правда?
- Это был кошмар. Если хочешь еще пива, я разбужу Язву.
Гланно скосил глаза. - Он проснется сам, когда не сможет дышать. Крыса позаботится. Ставлю серебряный консул - он проглотит, а не выплюнет.
Услышав о пари, Рекканто Илк раскрыл водянисто-серые глазки: - Принимаю. Но что, если он сделает и то и то? Проглотит, подавится и выплюнет? Говоря "проглотит", ты имел в виду - съест и прожует?
- Опять пустая болтовня. Когда это кончится, Илк? Ты хочешь пари или хочешь уточнить условия?
- Суть в том, Гланно, что ты всегда говоришь неясно, назначая пари. Требуется ясность…
- Что мне требуется, это… ну, я сам не знаю, но что бы это ни было, тебе не отдам.
- Любовь была, но я не отдавалась, - заявила Полнейшая Терпимость. - Никому из вас, это точно. Там был мужик, о да, и однажды я его отыщу, закую в кандалы, закрою в своей комнате и превращу в хныкающий обрубок. А потом мы поженимся.
- Женитьба бывает раньше хныканья, - сказал Гланно. - Я мог видеть сон о тебе, милочка, но это самое большее, что я мог. Это называется увиливанием.
- Уверен? - спросила Финт. Тут дверь заскрипела, она повернулась на стуле. Робко вошел молодой мужчина в широкой бурой рясе. Глаза его походили на свежеотложенные черепашьи яйца. Подняв рясу, он осторожно перешагнул пьяного, пробрался к их столу. Если бы у него был хвост, подумалось Финт, хвост висел бы, поджатый между ног.
- Ммм. Ммм.
- Это должно означать "Мастер"? - спросила Финт.
Юнец кивнул, глубоко вздохнул и попытался снова: - Переговоры насчет доставки, да?
- Мастер Квел безоговорно склонен одержать, - заявил Гланно Тряп.
- Поддержать, имеется в виду, - объяснила Финт. - Что нужно доставить и куда?
- Не что. Кого. Куда - не знаю.
- Скажу тебе вот как, - произнесла Финт. - Иди назад, приводи того, кто заказывает, и мы займемся делом. Понял? И не споткнись на пути назад.
Кивая, юнец торопливо убежал.
- И давно ты ведешь переговоры? - покосился на нее Илк.
- Знаешь, - пробурчала Финт, - любой мало-мальски владеющий Деналом целитель исправит твое косоглазие.
- А тебе что?
- А то, что ты чуть голову мне не снес, слепой идиот. Я похожа на рычащий труп?
- Иногда. Ну, я ведь все понял в последний миг…
- Когда я поднырнула и пнула тебя промеж ног.
- Верно, трупы не такие сообразительные. Улажено? Я задал вопрос.
- Задал, - вступил в разговор Гланно Тряп. - Слушайте, нам не хватает шести, семи человек. Скоро мы никуда не сможем путешествовать.
- Может, и сможем. Короткие, легкие поездки.
Все вытаращили на нее глаза.
Финт вздохнула: - Чудно. Я просто забочусь о Квеле. Он может никогда не выйти из клозета.
- Может, он помер, - предположила Полнейшая Терпимость.
- Внутренностно раздорван, - сказал Гланно. - Не думаю, что мне хочется на это глядеть.
- И вот выходит крыса! - зашипел Рекканто Илк.
Они оглянулись и затаили дыхание.
Пауза… задергался нос… мелкие торопливые шажки… Очень близко, так близко, что крысу окатило зловонным дыханием. Она отпрянула.
- Два консула, что она упадет замертво.
- Давай точнее! Она упадет замертво когда-нибудь, так?
- Боги подлые!
Крыса приободрилась и снова подступила ближе. Подобралась, вытянула шею - и начала лакать из лужицы слюны, работая серебристым язычком.
- Я так и думала, что она это сделает, - провозгласила Полнейшая Терпимость.
- Врешь.
- Итак, он никогда не проснется, - сказал Рекканто, - и я тут умру от жажды.
Дверь клозета заскрипела, Мастер Квел вышел, пошатываясь. Казалось, ему вовсе не полегчало. Маг подошел к ним. - Эта папайя… мне нужен лекарь…
- Или торговец фруктами, - предположила Финт. - Слушайте, у нас наклюнулся новый контракт.
Глаза Квела выпучились сильнее, он развернулся и похромал к клозету.
- Смотри, что ты наделала! - рявкнул Рекканто.
- Это не моя папайя, так?