* * *
В не таком уж далеком прошлом человек, известный под прозвищем Капитана, был чьим-то пленником. Когда он стал бесполезным, его бросили на равнине, приколотив за руки и ноги деревянными кольями к твердой земле - оставили поживой для хищников и падальщиков Ламатафа. Однако он не был готов умереть. Он сорвал руки с кольев, освободил ноги и полз на карачках половину лиги - к долине, по которой текла река, некогда широкая, на сегодня похожая скорее на окруженный тополями ручей.
Руки его были раздроблены. Ноги не держали вес тела. А еще он был убежден: заползшие в уши муравьи так и не вышли наружу, став пленниками тоннелей черепа, и построили в мозгах самое настоящее гнездо - он мог ощутить кислотные выделения на вспухшем, почерневшем языке.
Если легенды не врут, жуткие и давно всеми позабытые духи реки поднялись из грязи, что таится под трещинами берегов, и подобно червям сползлись к бредящему, содрогающемуся человеку. Дарить жизнь не в природе подобных существ; нет, это была сделка. Король кормит наследников, желая продолжить род, но и наследники кормят короля иллюзиями бессмертия. Рука просовывается сквозь прутья клетки, чтобы пожать руку, тянущуюся сквозь прутья соседней клетки. И они не просто касаются друг дружки…
Духи поддерживали в нем жизнь. А он пустил их в душу, даровав новый дом. Увы, духи оказались беспокойными и наглыми гостями.
Его путешествие, его превращение в бродячего тирана равнин Ламатафа были долгими и трудными. Всякий, видевший уродливое, искалеченное существо, каким был вначале Капитан, поразился бы нынешней перемене. Множество слухов неслось перед ним пыльными смерчами - почти все выдуманные, некоторые близкие к истине.
Искалеченные ноги делали движения пыткой. Пальцы скрючились словно когти, костяшки обросли узлами и шишками. Руки его казались лапами дохлого стервятника.
Он ездил на троне, поставленном на втором ярусе переднего выступа фургона; от солнца его защищали выцветшие навесы. Перед повозкой брели четыреста или пятьсот впряженных рабов, и каждый тяжко налегал на ярмо, стараясь продвинуть фургон по неровной почве. Такое же число брело в тени повозки, помогая поварам, ткачам и плотникам, пока не приходил их черед влезать в упряжь.
Капитан не верил в остановки. Никаких лагерей. Движение было всем. Движение было вечным. Два эскадрона кавалерии, каждые в сотню рыцарей, скакали по флангам в тяжелых доспехах и плащах цвета слоновой кости, с копьями и в сверкающих на солнце шлемах. За повозкой двигался крааль на три сотни лошадей - главная его гордость. Чистопородные жеребцы приносили ему большую часть дохода (не считая того, что могло награбить его войско). Барышники из южных земель искали его в пустошах, платили за сильных боевых коней тяжеловесным золотом.
Третий эскадрон конных воинов, легковооруженных, разъезжался далеко по сторонам каравана, убеждаясь в отсутствии угрозы и отыскивая возможные цели. В этом сезоне еще встречаются - хотя слишком редко - группки дикарей, что влекут унылое существование в прериях, выращивают жалкое подобие лошадей, толстозадых и короткогривых - однако на равнинах нет лучшей еды. Легкая кавалерия делилась на отряды в тридцать человек, и Капитан постоянно высылал в набеги четыре - пять таких отрядов.
Купцы начали собирать наемников, высылая охотиться на него. Если Капитан не мог их перекупить, то уничтожал. Его рыцари были страшны в битве.
Королевство Капитана странствовало уже семь лет, описывая широкий круг, захватывавший большую часть Ламатафа. Эту территорию он объявил своей и недавно послал эмиссаров в окрестные города - Даруджистан, Завиток и Салтоан на севере, Новые Птенцы на юго-западе, Бастион и Сарн на северо-востоке. Южный Элингарт впал в гражданскую войну, так что ему стоило лишь подождать.
Короче говоря, Капитан был доволен своими владениями. Рабы плодились, гарантируя, что скоро появится новое поколение, пригодное перемещать дворец. Отряды охотников привозили бхедринов и антилоп, а также более изысканные кушанья, отобранные в найденных караванах. Жены и мужья воинов владели всеми ремеслами, потребными для двора и народа, и тоже хорошо плодились.
Да, его королевство похоже на реку, змеящуюся по стране. Древние полубезумные духи были рады.
Природа его тирании была вполне невинной (насколько он мог судить, хотя почти не размышлял об этом). Он не уважает чужаков, это верно - но кто даст за них медный грош? Не его кровь, не его приемные сыновья. Не его паства. Если они не могут удовлетворить запросы королевства, чья в том вина? Не его.
Созидание требует уничтожения. Выживание предполагает, что выживут не все. Вселенная - вовсе не царство доброты.
И все же Капитан мечтал найти тех, что прибили его кольями к земле. Воспоминания его были смутными - он не мог воскресить в памяти ни их лиц, ни их одежд. Не мог припомнить подробностей об их лагере, как и о том, кем и чем он был прежде. Память подводит. Он возрожден в речном русле. Напившись, он имел обыкновение смеяться и говорить, что со дня его рождения прошло всего одиннадцать лет.
Он заметил одинокого всадника на юго-западе. Человек бешено погонял коня, и Капитан нахмурился - дураку лучше найти оправдание для подобной жестокости к животному. Он не поощрял в солдатах красивых поз и напрасной похвальбы. Он решил, что если причина будет неудовлетворительной, солдата казнят традиционным способом - превратив в кровавую кашу под копытами коней.
Всадник подъехал к фургону; слуга на боковой платформе принял поводья, и человек ступил на борт. Обменялся словами со старшим сержантом и влез по узким ступеням к балкону. Тут он поклонился (голова солдата находилась на уровне колен Капитана).
- Государь, Четвертая Рота выслала лучшего наездника со срочным сообщением.
- Продолжай.
- Найдена вторая группа рейдеров. Солдаты перебиты так же, как в первой. На этот раз рядом со стоянкой киндару.
- Киндару? Они беспомощны. Против тридцати моих солдат? Не может быть.
- Командир роты Уладан согласен с этим, государь. Соседство с киндару - лишь совпадение. Возможно, рейдеры хотели напасть на них.
"Да, это вполне вероятно. Проклятые киндару и их вкусные лошадки давно попрятались, поймать их все труднее". - Уладан выслеживает убийц?
- Трудное дело, государь. Похоже, они весьма искусны в сокрытии следов. А может, им магия помогает.
- Твоя мысль или Уладана?
Солдат чуть покраснел. - Моя, государь.
- Я не спрашивал твоего мнения.
- Так точно, сир. Прошу прощения.
Магия… духи должны были учуять подобную силу на своей земле. Какое племя могло бы собрать столь умелых и, без сомнения, многочисленных бойцов? Ну, самый очевидный ответ - Баргасты. Однако они не странствуют по Ламатафу. Они обитают далеко на севере, по окраинам Ривии и за Капустаном. Откуда быть Баргастам на юге? И все-таки они здесь… Капитан скривился. - Тридцать рыцарей будут сопровождать тебя назад, к месту бойни. Затем ты проведешь их к роте Уладана. Найдите след любой ценой.
- Сделаем, государь.
- Убедись, что Уладан понял.
- Так точно, сир.
Да, он должен понять. Рыцари приедут не только для усиления. Их сержант сам назначит Уладану подобающее наказание, если сочтет, что тот подвел Капитана.
Капитан потерял шестьдесят солдат. Почти пятую часть легкой кавалерии.
- Иди, - сказал он всаднику, - и отыщи сержанта Тевена. Пусть сейчас же явится.
- Слушаюсь, сир.
Едва солдат исчез из вида, Капитан склонился на троне, поглядев на пыльные спины запряженных в ярмо рабов. Да, там есть и киндару. И синбарлы, и последние семеро гандару, низколобых родичей киндару. Скоро они совсем вымрут. Очень жаль - это сильные ублюдки, работящие, никогда не жалуются. Он отделил двух женщин, они едут в фургоне, уже обрюхатели, питаются жирными личинками, желтками змеиных яиц и прочими нелепыми лакомствами, которые любят гандару. Их дети - чистокровные гандару? Он так не думал. Их женщины привечают всех, у кого три нижних конечности, они гораздо раскованнее, чем нравится Капитану. А может, оба ребенка - его отродье…
Разумеется, не наследники. Бастарды не наделены никакими правами. Он даже не признает их. Нет, он назначит наследника, когда придет время - а если верны шепотки духов, время это наступит через сотни лет.
Он понял, что отвлекся.
Шестьдесят солдат зарезаны. Королевство скатанди вступает в войну? Вполне возможно.
Ясно, что враг не осмелится встретиться с ним здесь, когда рыцари и вся громада армии готова выступить на поле брани. Какую бы армию не сколотили враги, маловеро…
Крики спереди.
Глаза Капитана сузились. Со своей точки обозрения он отлично видел фигуру одинокого чужака, приближающегося с северо-запада. Белая шкура развевается на ветру словно крылья гигантской призрачной моли, открывает широкие плечи. К спине мужчины приторочен двуручный меч со странно волнистыми остриями; лезвие блестит совсем не как знакомые Капитану металлы.
Когда чужак подошел, словно думая, что рабы попросту разбегутся перед ним, Капитан почувствовал себя неуютно маленьким. Это был высоченный воин, вдвое выше любого скатанди - даже выше Баргаста. Лицо скрыто маской - нет, татуировкой, напоминающей паутинные трещины разбитого безумцем стекла. Торс защищен неким варварским доспехом из ракушек, красивым, но явно бесполезным.
Что ж, глупца - великан он или нет - следует либо затоптать, либо отогнать. Движение - все. Движение… вдруг спазм прошел по рассудку Капитана, вонзил когти в мозг - духи извивались в ужасе, визжали…
Кислота на языке…
Капитан задохнулся и взмахнул рукой.
Слуга, сидевший позади в похожем на гроб ящике, заметил сигнал сквозь щелку в деревянной стенке и резко дернул за веревку. Заревел рог, ему ответили еще три.
И - впервые за семь лет - королевство скатанди остановилось.
Воин - великан подошел к колоннам рабов. Вытащил меч. Когда он опустил острие к земле, рабы закричали.
По сторонам задрожала земля - это двинулись в атаку рыцари.
Капитан продолжал бешено размахивать руками. Снова заревели рога; рыцари начали разъезжаться, широкими дугами окружая противника.
Меч взлетел и обрушился на главное звено цепи, соединяющей рабскую упряжь. Клинок сразу срезал крепления двадцати человек - полетели болты, зазвенели звенья цепи, веревки развились, падая на землю.
Капитан вскочил на ноги, зашатался, хватаясь за балясины разукрашенного балкона. Он видел, что рыцари восстановили строй и все разом повернули к нему головы, следя, ожидая приказов. А он не мог пошевелиться. Боль пронизала ноги, исковерканные стопы не слушались. Он с трудом цеплялся за украшения балкона. Муравьи бегали в черепе.
Духи ушли.
Сбежали.
Он остался один. Он опустел.
Король зашатался, упав на свой престол.
Он увидел, как один из сержантов выехал из строя и приблизился к великану, который стоял, опираясь на меч. Крики рабов затихли - те, что вдруг получили свободу, расходились кто куда, некоторые падали на колени, словно покоряясь новому королю- узурпатору. Сержант остановил коня и завел разговор с воином (их глаза оказались на одном уровне).
Капитан был слишком далеко. Он не мог слышать, хотя очень хотел - пот лился потоком, омочив шелка - он дрожал, словно в лихорадке. Поглядел на руки и увидел, как течет кровь из старых, снова открывшихся ран. Мягкие меховые туфли тоже наполнялись кровью. Он вдруг припомнил, каково это - думать об умирании, о поражении, о сдаче. Да, там, в тени чахлых тополей…
Сержант подобрал поводья и на всем скаку помчался к дворцу. Вблизи соскочил с коня, лязгнув латами, и снял глухой шлем. Поднялся по ступеням… - Капитан. Государь. Глупец заявил, что рабы свободны.
Поглядев в синие глаза солдата (привычная суровость сменилась на его лице неверием, крайним удивлением), Капитан ощутил укол жалости. - Он одиночка, не так ли?
- Сир?
- Враг. Убийца моих подданных. Я чувствую истину. Я ощутил ее!
Сержант молчал.
- Он хочет мой трон, - прошептал Капитан, подняв окровавленные руки. - Как ты думаешь, неужели все, что я сделал, было ради этого? Ради него?
- Капитан, - хрипло прорычал сержант. - Он околдовал вас. Мы порубим его на куски.
- Нет. Ты не понимаешь. ОНИ УШЛИ!
- Сир…
- Разбивайте лагерь, сержант. Скажи ему… скажи ему, что я приглашаю гостя на ужин. Дорогого гостя. Скажи… скажи… гостем будешь, вот так.
Сержант - вышколенный воин - отдал честь и спустился.
Еще один жест покрытых пятнами, мокрых, изувеченных рук. Служанки подползли и помогли подняться на ноги. Он поглядел на одну. Киндару, кругленькая и пышная, с длинным носом - словно лисичка - глаза уставились на капли крови, что стекали с бесполезных придатков на концах его рук - он видел, как она облизнулась.
"Я умираю.
Не столетия. К закату дня. Я умру вместе со днем".
- Сделайте меня представительным, - прошептал он. - В этом нет позора, понимаете? Я не желаю жалости. Он - мой наследник. Он пришел. Наконец… пришел.
Обе служанки, вытаращивая от страха глаза, помогли ему забраться внутрь.
А муравьи все копошились…
* * *
Лошади встали в кружок, опустили головы, чтобы пощипать травки. Хвосты мотались, отгоняя мух. Вол - все еще в ярме - стоял неподалеку и смотрел на лошадей. Кедевисс, прислонившаяся к одному из колес телеги, скрестила руки на груди и следила на седовласым чужаком, отвечая на его пустой, равнодушный взгляд точно таким же.
Нимандер знал, насколько обманчивым может быть ее внешность. Среди всех - среди жалкой горстки выживших - Кедевисс видела людей лучше всех; острота и проницательность ее взора пугали почти каждого, ставшего объектом созерцания. Пустота - если тот, на кого она смотрела, решался взглянуть ей в глаза - медленно пропадала, на смену ей являлось что-то суровое, безжалостное и словно бы неподвластное смущению. Немигающий, все более пронзительный взор пронзал жертву с силой вбиваемых в дерево гвоздей. А потом она небрежно отворачивалась, даже не заметив побледневшего лица и пота на лбу, не расслышав тяжелого стука сердца; подвергшийся подобной "атаке" оставался с нелегким выбором: то ли бояться этой женщины, то ли любить ее с желанием столь диким и неотложным, что оно могло разорвать сердце.
Нимандер боялся Кедевисс. Но и любил. Ему никогда не удавалось делать выбор.
Если Каллор ощущал ее взгляд (а Нимандер был уверен, что он ощущает), то остался равнодушным. Он предпочитал разделять внимание между пустым небом и пейзажами пустошей, что простирались вокруг. Это когда не спал и не ел. Неприятный гость, назойливый и наглый. Он не желает готовить, тем более чистить посуду. У этого человека есть шестеро слуг.
Ненанда настаивал, что старика следует прогнать, закидав камнями и кусками сухого навоза; однако Нимандер находил в такой картине нечто неподобающее - словно такая возможность столь невероятна, что его воображение не может ее ясно представить.
- Он слабеет, - сказала Десра.
- Думаю, мы скоро приедем, - ответил Нимандер. Они были к югу от Сарна, некогда крупного города. По сторонам ведущей туда дороги сплошь стояли фермы и склады, таверны и магазинчики. Но немногие оставшиеся жители выглядели истощенными, пугливыми словно побитые собаки; они стучали мотыгами по слишком давно не знавшей пахоты почве, а завидев на тракте странников, бросали орудия и разбегались.
Оставленные на перекрестке припасы были тщательно упакованы в деревянные ящики; груду покрывал брезент, углы его были прижаты. Спелые фрукты, соль, сахарные головы, большие караваи ржаного хлеба, вязки сушеных угрей, разбавленное вино и три сорта сыра - оставалось только гадать, учитывая бедственное состояние округи, откуда взялось все это.
- Он глядит на нас так, словно готов убить, - проговорила Десра, тоже следившая за Каллором.
- Скиньтик согласен.
- Что он за человек?
Нимандер пожал плечами: - Несчастный.
- Постой, - сказала Десра. - Мне кажется, надо позвать Аранату, чтобы поглядела Скола.
- Аранату? - Он принялся оглядываться и увидел, что та сидит, скрючив ноги словно фавн, и срывает цветы с насыпи. - Зачем? К чему это делать?
Десра покачала головой, словно не умея придумать аргументы. Или не желая.
Нимандер вздохнул. - Так сходи и предложи ей.
- Нужно, чтобы это исходило от тебя.
"Почему?" - Ладно. - Он встал. Дюжина шагов - и он оказался рядом с Аранатой. Заметив скользнувшую тень, она подняла взор и улыбнулась.
Улыбка, лишенная осторожности, застенчивости или недоверия, всегда казалась ему признаком сумасшествия. Но в глазах женщины не было пустоты. - Ты чувствуешь меня, Нимандер?
- Не понимаю, что это должно значить, Араната. Десре хотелось бы, чтобы ты осмотрела Скола. Не знаю, зачем, - добавил он, - ведь я не помню, чтобы у тебя обнаруживались задатки целительницы.
- Может, она хочет компании, - сказала, грациозно поднимаясь, Араната.
Ее красота поразила Нимандера, словно пощечина. Так близка, дыхание столь теплое и до странности… темное. "Что со мной творится? Кедевисс, а теперь и Араната…"
- Нимандер, тебе плохо?
- Да. Нет. Я в порядке. "Что же возникает во мне? Это и страдание, и восторг!"
Она вложила шесть белых цветков ему в ладонь, снова улыбнулась и пошла к телеге. Тихий смех Скиньтика заставил ее остановиться.
- С каждым днем все больше, - сказал брат, глазея на Аранату. - Если мы не подходим друг дружке - а мне кажется, что так и есть - мы досаждаем друг дружке при каждом шаге.
- Ты несешь чепуху, Скиньтик.
- Разве это не моя роль? Я не понимаю, куда мы идем. Нет, я не про Бастион и даже не про грядущую схватку. Я имел в виду НАС, Нимандер. Особенно тебя. Чем меньше ты контролируешь себя, тем больше в тебе талантов вождя. Эти качества раскрываются, словно цветы в твоей руке. Лепестки распускаются…
Нимандер поморщился и сурово уставился на цветы: - Они скоро засохнут.
- Как, возможно, и мы. Но… пока что они прелестны.
Каллор подошел, когда они занялись ужином. Обветренное лицо его было странно бесцветным, словно вихри вытянули всю кровь. А может, его одолевают воспоминания? Пустой блеск глаз напомнил Нимандеру, что этот мужчина лишен чувства юмора, что возможность шутить кажется ему столь же бессмысленной, как мысль о починке рваной одежды. - Вы кончите отдыхать, наконец? - спросил Каллор, поглядев на цветы в руке Нимандера и чуть ухмыльнувшись.
- Лошадям нужен отдых, - ответил Нимандер. - Вы спешите? Если так, можете оторваться. Ночью мы либо догоним вас… либо не догоним.
- А кто меня кормить будет?
- Вы всегда сможете подкормиться сами, - заметил Скиньтик. - Подозреваю, при необходимости вы так и делаете.
Каллор дернул плечом. - Я поеду в телеге, - сказал он и отошел.
Ненанда собрал лошадей и повел вперед. - Пора перековать. Проклятая дорога им трудно дается.
Внезапный грохот со стороны телеги заставил всех обернуться. Каллор слетел с борта, громко треснувшись о камни; на его лице читалось ошеломленное удивление. Над ним - в телеге - стояла Араната, и даже на таком расстоянии они могли заметить, как нечто суровое и темное сочится из ее глаз.
Десра стояла рядом, открыв рот.