- Я потерял счет тем, кого убил ради достижения пустынного берега. Лорд, когда я вошел на глубину, достаточную, чтобы скрыться под водой, весь залив был красным. То, что я был все еще жив…
- … вовсе неудивительно, - перебил его слегка улыбнувшийся Рейк. - По мнению твоего повелителя. Увы, я жестоко использую твои умения, друг.
Спиннок невольно склонил голову к плечу. - И после всего мне поручены солдаты из дерева и камня на залитом вином столе? День за днем мои мышцы размягчаются, а стремления угасают.
- Так ты относишься к заслуженному отдыху?
- Некоторые ночи хуже других, мой Лорд.
- Когда я слышу, что ты говоришь о стремлениях, Спиннок, вспоминаю другое место и другое время. Давным - давно мы с тобой…
- И там я, наконец, понял, - безо всякой горечи сказал Спиннок, - свою судьбу.
- Незримый никем. Подвиги без свидетелей. Героические усилия, которые оценит лишь один.
- Оружие нужно использовать, Лорд, или оно заржавеет.
- Слишком часто используемое оружие тупится и покрывается зазубринами.
Услышав это, грузный Анди поклонился: - А тогда, повелитель, оружие следует выбросить и найти новое.
- Не пришло еще время, Спиннок Дюрав.
Спиннок поклонился снова: - Мой Лорд, я полагаю, что в обозримом будущем вам не придется посещать Ассейл. Безумие, что там творится, кажется… замкнувшимся на себя.
Аномандер Рейк еще немного поглядел в лицо воина и кивнул: - Играй, друг. Следи, чтобы король прошел сквозь всё. Пока… - Он снова отвернулся к хрустальному окну.
Ему не нужно подтверждать свое согласие - это Спиннок Дюрав хорошо понимал. Он поклонился в последний раз и вышел, закрыв за собой двери.
Эндест Силан медленно ковылял по коридору. При виде Спиннока старик - кастелян поднял голову: - Ах, наш Лорд внутри?
- Да.
Улыбка старейшего Тисте Анди не показалась Спинноку подарком - столь натянутой и полной стыда, горечи она была. Но если для горечи у Эндеста есть основания - могучий некогда маг стал слабым - то стыдиться ему нечего. Однако… если Спиннок скажет это вслух, старик утешится? Вряд ли. Прозвучит как очередная банальность. Может быть, нужно что-то более… горькое, способное пробудить в нем самоуважение?
- Я должен доложить ему, - сказал от двери Эндест.
- Он будет рад, - выдавил из себя Спиннок.
Снова эта улыбка!.. - Я уверен. - Старик помедлил, быстро поглядев Спинноку в глаза. - У меня великая новость.
- Неужели?
Эндест Силан поднял защелку: - Да. Я нашел нового поставщика трупных угрей.
* * *
- Лорд такой-то, Сын сякой-то. Чепуха все, так? - Мужчина срезал перочинным ножичком последнюю шкурку с фрукта, швырнул ее на мостовую. - Я о том, - продолжал он внушать спутнику, - что он даж не человек, да? Просто еще один жутик, чернокожий демон с глазами мертвеца и все такое.
- Большой человек шкуру с мира сдирает, а? - сказал второй из сидевших за столом, подмигнув третьему (тот еще не произнес ни слова).
- Большой человек много чево могет, ты уж поверь, - пробурчал первый, разрезая фрукт на дольки и отправляя одну в рот на кончике ножа.
В этот миг к ним подошел официант, срезал прогоревший фитиль на лампе и вновь скрылся в полутьме.
Трое сидели на веранде одного из новых ресторанов (хотя "ресторан" - слово, мало подходящее к неровному ряду столиков и разномастных стульев). Кухня казалась всего лишь переделанной телегой; семья хозяина трудилась под парусиновым навесом вокруг гриля, бывшего когда-то конской поилкой.
Три из четырех столиков были заняты. Одни люди - Тисте Анди не любили принимать пищу на виду у всех, а тем более - лениво болтать над дымящимися кувшинами келика, пряного пойла из Бастиона, вошедшего в моду в Черном Коралле.
- Любишь ты болтать, - подколол второй мужчина, хватая кубок. - Но словами окоп не выроешь.
- Это не только ко мне, понял? - буркнул первый. - Я не первый сказал. Всякому ясно: едва Лорд Сын помрет, пропадет, как клятая тьма сгинет и мы вернемся к путевой житухе.
- Никаких гарантий, - сказал полусонным голосом третий.
- Да ясно, ясно. Если ты не видишь ясно, это твоя беда, не наша.
- Ваша?
- Да, точно.
- Значит, решил полоснуть его карманным ножичком по сердцу?
Второй подавился смехом.
- Они, может, долго живут, - пророкотал первый, - но кровь у них текет не хуже, чем у кого.
- Уж не говори, Бач, - ответил, сражаясь с зевком, третий, - если за словами нет твердой задумки.
- Не я тут главный, - признал названный Бачем, - но я среди первых буду, уж поверьте слову.
- Так кто?
- Не могу сказать. Не знаю. Вот так у них дела делаются.
Второй поскреб щетину на подбородке. - Знаешь, - подумал он вслух, - их тут явно не мильон. А из нас половина были солдатами в Домине. И никто же не отнял у нас оружия и доспехов?
- Полные дурни, - кивнул Бач. - За такую наглость придется заплатить, так?
- Когда следующая встреча? - спросил второй.
Третий неловко пошевелился на стуле. - Мы как раз туда собрались. С нами, Харек?
Едва трое встали и вышли, Сирдомин допил остатки келика, выждал еще двенадцать ударов сердца, потом поднялся, закутавшись в плащ, и тайком поправил меч в ножнах.
Замер, обратившись лицом прямо к северу. Закрыв глаза, произнес безмолвную молитву. Затем походкой пьяного направился примерно в ту сторону, в которой скрылись трое мужчин.
Глаза драконицы на высокой башне смотрели на все, их фацеты отражали сцены с каждой улицы, с каждой площади: суета на рынках, женщины и дети, развешивающие белье на крышах, прохожие между зданий. Весь город кишел в этих глазах.
Где-то там, за пределами Ночи, солнце изливало свет, породив знойное утро. Свет обрисовал столбики дыма над походными очагами вдоль разбитой прибрежной дороги. Пилигримы тут и там нарушали покой тракта, топча наметенные ветром змейки чистого золотистого песка, направляясь к Великому Кургану.
Самые бедные тащили блестящие ракушки, собранные вдоль берега и в затонах, полированные камни или слитки сырой меди. Те, что побогаче, несли с собой драгоценности, усаженные каменьями ножны, полоски редких шелков, делантинский лен, золотые и серебряные даруджистанские консулы, вещички, содранные с трупов на полях сражений, пряди волос почтенных родичей и воображаемых героев - короче говоря, все, что наделено какой-то ценностью. На расстоянии дня от Великого Кургана опасности нападения бандитов и воров не было, и пилигримы пели, направляясь в клубах пыли на юг, к тьме.
Они знали: там, под курганом сокровищ, покоятся останки Искупителя.
Навеки защищенные Ночью и ее мрачными, бессонными хранителями.
Занесенная песком змеящаяся дорога вела их в место спасения.
Среди ривийцев на севере Генабакиса есть поговорка: "Тот, кто тревожит змею, лишен страха. Лишенный страха забыл правила жизни".
Силанна слышала их песни и молитвы.
И наблюдала.
Иногда смертные действительно забывают. Иногда смертным приходится…. напоминать.
Глава 3
И знал он, что остаться
Задача не из легких
Сродни великой жертве
И клятвам на крови.
Он знал все - и остался
Перед атакой злобы
Под чарами отмщенья
Там, где мечи звенели
И души павших в битве
Всё грезили о доме.
Когда бы дверь открылась
Зазывно приглашая
Он стал бы торговаться
Свое дыханье тратя
Иль сразу отвернулся
Победно улыбаясь
Предвидя боль и муки?
Смотрите, как стоит он
Один, а вы всё те же
Отпетые поэтом
Не стоящие кисти
Рыдающий - отводит
От вас глаза, а ваши
Умы забиты бредом
Вы помните детали
Всех пустяков, измерив
То, что давно прогнило
Не нужно никому.
Он принял вашу ярость
И ваши преступленья
Хотели, не хотели
Но отдали вы всё
Все жертвы и все клятвы…
Стоит он одиноко
Лишь потому, что трусы
Не смеют рядом встать.Вызов Рыбака Кел Тата слушателям, которым он прервал декламацию "Гривы Хаоса"
В то утро, столь ясное и освеженное прилетевшим от озера бризом, случились прибытия. Есть ли у города душа? Наделен ли город глазами? Могли ли его чувства пробудиться от стука шагов? Поглядел ли Даруджистан в то прекрасное утро на тех, что устремили на него взоры? Прибытия, громкие и скромные - одни шаги звучали тише шепота, другие отдавались в костях самой Спящей Богини. Не являются ли эти звуки биением сердца города? Но нет, у городов нет глаз и прочих органов чувств. Отесанный камень и твердая штукатурка, деревянные стропила и карнизы фасадов, обведенные стенами сады и тихие водоемы, в которых булькают фонтаны - все это не внимает надоедливым перемещениям горожан. Город не ведает голода, он не может пробудиться, не может даже пошевелиться в своей могиле.
Так оставьте все подобное круглому коротышке, воссевшему за столик "Гостиницы Феникса" и углубившемуся в завтрак. Вот он замер со ртом, полным яблочного пирога, ибо внезапно подавился. Выпучились глаза, лицо побагровело; струя пережеванного пирога хлынула на стол и в лицо крайне неудачно подошедшей Мизе; та, получив назад приготовленное вчера угощение, молча подняла на кашляющего, пищащего напротив нее человека мутный взор василиска.
Но если потребуются слова, за словами дело не станет.
Человек кашлял, слезы струились из глаз.
Подоспела Сальти с полотенцем и начала бережно стирать пищевую массу с живописной, превратившейся в статую Мизы.
* * *
На узкой покатой улочке, что примыкает к бару "Язва", порыв дикого ветра вознес в воздух залежи мусора. Еще мгновение назад на мостовой не было движения - но сейчас на ней появились визжащие, покрытые пеной лошади - копыта стучали по неровным булыжникам словно железные молоты. Лошади - две, четыре, шесть - а за ними качается огромный экипаж, задевая боками и задом за стены, разбрасывая куски штукатурки, обрывки навесов и осколки стекол. Люди выпрыгивали из несущегося чудища, а оно со скрежетом накренилось, чуть не опрокинувшись, но устояло. Шум стоял такой, будто обвалились ближайшие дома. Тела падали на мостовую, отчаянно увертываясь от колес высотой по голову человеку.
Лошади рванулись и пронесли необычайную карету чуть дальше, вниз по улице, оставляя полосу обломков, битой штукатурки и подобных неприятных на вид вещей. Наконец они остановились - чему немало помогли тормоза, со скрипом опустившиеся на все шесть колес.
Сидевший сверху возчик был брошен вперед, пролетел по воздуху над головами лошадей и приземлился в повозку мусорщика, почти пропав в отбросах праздника. Мусор, вполне очевидно, спас ему жизнь - хотя подошвы сапог торчали из груды совершено неподвижно, как и подобает подошвам потерявшего сознание человека.
По следу экипажа, кроме обычного мусора, валялись и останки людей в различной стадии гниения - некоторые еще в обрывках плоти, другие - всего лишь сухая кожа на костях. Иные мертвецы еще дергались и беспомощно шевелились на мостовой, напоминая оторванные ножки пауков. В стену лавки справа, которую почти развалило случайное касание повозки, впаялась голова, утонувшая так глубоко, что видны были только глаз, скула и часть челюсти. Глаз устрашающе вращался, губы шевелились, как будто пытаясь удержать слова во рту; затем губы сложились в кривую ухмылку.
Фигуры более сохранные - но тоже беспорядочно раскиданные по мостовой - медленно вставали. Два тела, впрочем, оставались неподвижными; судя по положению рук и ног, было ясно - их невезучие владельцы уже никогда не пошевелятся и даже не вздохнут…
Из окна на третьем этаже выглянула старушка, бросила краткий взгляд на картину погрома внизу и торопливо захлопнула деревянные ставни. Из развалин лавки донесся стук, потом заглушенный вопль. Он не повторялся - по крайней мере, в диапазоне слышимости человеческого уха - но на соседней улочке завыла собака.
Дверь кареты со скрежетом отворилась и упала, шумно ударившись о камни.
Стоявшая на четвереньках в пятнадцати шагах позади дольщица Финт повернула разламывающуюся голову в сторону экипажа, увидев, как Мастер Квел вываливается на улицу, подобно ривийской кукле. За ним тянулся шлейф дыма.
Ближе к ней стоял Рекканто Илк. Он шатался, слепо моргая. Потом заметил хорошо освещенную, выцветшую вывеску "Язвы" и поплелся туда.
Финт заставила себя встать, сбила грязь с забрызганных кровавым месивом одежд и поморщилась: колечки доспеха посыпались на мостовую, звеня словно монеты. Вытащила из одной прорехи когтистый палец, еще мгновение взирала на него - затем отбросила и пошла вслед за Рекканто.
У двери к ней присоединилась Полнейшая Терпимость, низенькая и толстенькая женщина; она двигалась по кривой, но это ничуть не уменьшало ее решимости. Обе пухлые ручки ударили по двери пивной.
Гланно Тряп уже вылез из тележки с мусором.
Мастер Квел встал на четвереньки, огляделся. - Это не наша улица.
Нырнув в полутьму "Язвы", Финт постояла, пока не расслышала звук с другого конца - это Рекканто плюхнулся на стул и смел со стойки остатки чьего-то завтрака. Полнейшая Терпимость заняла соседний стул и сгорбилась.
Трое пьяных и залитым жиром завсегдатаев следили за Финт. Каждый удостоился пренебрежительной усмешки.
Язва Младший - сын основателя, открывшего бар в припадке оптимизма (испарившегося примерно через неделю) - вышел из-за стойки точно так же, как это делал папаша, и уставился на Финт.
Оба молчали.
Наконец хозяин нахмурился, повернулся кругом и вернулся на прежнее место.
Появился Мастер Квел, за ним вошел и все еще смердящий отбросами Гланно Тряп.
Четверо дольщиков и Верховный Маг - навигатор Трайгальской Торговой Гильдии заняли один столик. Они не обменялись и взглядом. Не произнесли ни слова.
Язва Младший (когда - то он любил Финт, намного раньше того, как она услышала о Гильдии и оказалась захваченной ее безумными делами) принес пять кружек и первый кувшин эля.
Пять дрожащих рук протянулись к кружкам и крепко схватили их.
Язва помедлил, потом закатил глаза и лично разлил гостям дешевое кислое пойло.
* * *
Крюпп сделал глоток темно-красного вина - консул за бутылку, не меньше - и покатал жидкость во рту, пока многочисленные крошки пирога не отделились от многочисленных щелей между зубами; затем склонился и сплюнул вино на пол. - А… - Он улыбнулся Мизе. - Так намного лучше, да?
- За бутылку заплатишь сейчас, - ответила та. - Я уйду, чтобы не видеть, как обращаются с благородным напитком.
- О, неужели Крюпп так быстро потерял кредит? Неужели всему виной слишком торопливое прерывание поста этим утром?
- Одно оскорбление наслаивалось на другое, пока я не почувствовала, как утопаю в дерьме. - Она оскалилась. - Дерьмо в красном жилете.
- Ах, жестокий удар. Крюпп поражен в самое сердце… и, - добавил он, снова хватая запыленную бутыль, - не имеет иного выбора, кроме как облегчить сказанное угнетение души новым глотком чудного вина.
Миза склонилась над столиком: - Если выплюнешь и этот, Крюпп, я тебе шею сверну.
Толстяк торопливо проглотил и вздохнул: - Крюпп чуть было вновь не подавился. Что за утро! Знамения и сдоба, стенания и вино!
Сверху кто-то спустился, громко стуча башмаками.
- Ах, вот и малазанский спаситель. Колотун, дражайший друг Крюппа и Муриллио - прекрасного принца Разочарования. Пришел ли он в полное здравие? Иди, раздели со мной сок брожения. Миза, сладкая моя, не найдешь кубка для Колотуна?
Ее глаза стали щелками: - Как насчет кубка для тебя, Крюпп?
- Прелестное предложение. - Крюпп вытер грязным рукавом горлышко бутылки и просиял, глядя на женщину.
Она встала и отошла.
Малазанин - целитель уселся с тяжким вздохом, закрыл глаза и ожесточенно потер круглое бледное лицо. Потом оглядел бар. - А где все?
- Твоего прошлоночного компаньона Крюпп отослал с уверениями в полнейшей твоей безопасности. Уже заря, друг. Точнее, утро уже наступило заре на золоченые пятки. Корабли встали у причалов, трещат и качаются сходни, сии непрочные мосты из одного мира в совсем иной. Дороги вдруг изменили направления. По ним ныне странствуют зловещие механизмы, рассеивая за собой куски плоти, словно темные семена судьбы! Из-под капюшонов глаза просвечивают странников, сорокопуты кричат над дымящимся подносом озера, псы ожесточенно чешут за ушами - ах, Миза принесла лучший из своих кубков! Момент! Крюпп вытряхнет паутину, мертвых тараканов и прочие доказательства драгохраненности кубка - вот, давай спокойно сядем и станем умиротворенно созерцать Мизу, наполняющую кубки сияющей славой. Неужели…
- Ради милостей Худа, - оборвал его Колотун, - слишком рано для твоей компании, Крюпп. Дай выпить вино и удалиться, сохранив здравый рассудок. Прошу.
- Но мы, друг Колотун, ожидаем отчета о физическом состоянии Муриллио.
- Будет жить. Но не танцевать. Неделю - другую. - Целитель колебался, хмуро глядя в бокал. Казалось, он удивлен, что вино так быстро кончилось. - Разумеется, если совладает с испугом. Утонувший в слабости разум может замедлить выздоровление тела. Фактически прекратить.
- Не смейся над крошечным, но драгоценным разумом Муриллио, друг. Эта проблема найдет должное решение под мудрым руководством Крюппа. Коль остался у постели?
Колотун кивнул и встал. - Иду домой. - Потом покосился на Крюппа: - При удаче Опоннов, может, даже дойду.
- Нечестивые замыслы процветают преимущественно в шумливом хаосе ночи, дражайший целитель. Крюпп доверительно заверяет тебя, что возвращение в необычное обиталище пойдет на редкость мирно и скучно.
Колотун хмыкнул. - И как ты обеспечишь это?
- Ну как же?! При помощи достойного эскорта. - Крюпп вылил себе остатки вина и улыбнулся малазанину: - Видишь ту дверь и необъятную Ирильту перед ней? Трусливые наемники, подрядившиеся причинить тебе печальную смерть, останутся с носом. Крюпп не пожалеет изрядных средств, чтобы гарантировать твою жизнь!
Целитель не отводил взгляда. - Крюпп, ты знаешь, кто предложил контракт?
- Громкие разоблачения неминуемы, уверяет Крюпп.
Новое хмыканье; Колотун развернулся и пошел к двери. "Эскорт" стоял, скрестив мускулистые руки на груди, и улыбался ему.
Крюпп проследил за их уходом. Ну разве не подходящая пара?
Миза шлепнулась на нагретый Колотуном стул. - Контракт Гильдии, - шепнула она. - А может, просто имперские подчищают? Ведь посольство уже здесь, разместилось. Может, кто-то поймал слушок о малазанских дезертирах, владеющих треклятым баром. Разве за дезертирство не положена смертная казнь?
- Слишком велик риск, милая Миза, - сказал Крюпп, вытягивая шелковый платок и вытирая лоб. - Увы, но Малазанская империя полагается на своих ассасинов, и двое присутствуют в упомянутом посольстве. Однако, по всем раскладам, попытку убийства прошлой ночью предприняла "рука" из Гильдии Крафара. - Он воздел пухлый палец. - Загадка. Кто же ищет смерти беззащитных дезертиров - малазан? Но загадка долго не продержится, уверяю тебя! О нет! Крюпп откроет все, что следует открыть!
- Чудесно, - ответила Миза. - Хорошо бы ты открыл местонахождение консула, который причитается за бутылку.