* * *
Рядом стоят сани, их полозья залеплены грязью. На одних спеленутая фигура, к которой примотаны куски льда. На других лежит Бинадас, его глаза закрыты, лицо искажено болью.
Тралл осторожно сел, чувствуя головокружение и странную неловкость. Меха попадали на стороны. Он поднялся на ноги, зашатался и изумленно оглядел окрестности. К западу лежало озеро, серая равнина под облачным небом. Дул слабый, теплый ветерок.
Горел костер, на огне жарился тощий заяц, и Мидик Бун вращал его. Рядом стояли Фир и Зерадас, оглядывая ледяные поля на западе и негромко беседуя.
Запах жаркого тянул Тралла к огню. Мидик Бун быстро глянул на него и столь же быстро отвернулся, словно застыдившись чего-то.
Пальцы Тралла нестерпимо чесались. Он поднял их к глазам. Красная кожа шелушилась, но все же он их не отморозил. Он вообще чувствовал себя здоровым, хотя кожаные доспехи были изрезаны вдоль и поперек, на стеганом ватнике виднелись красные полосы, а кожу саднило от неглубоких ран.
Так эти бесконечные атаки не были кошмаром. Он пошарил в поисках меча и обнаружил, что пояса и ножен нет. Миг спустя он увидел свой клинок лежащим на одном из тюков. Он согнулся, лезвие затупилось так, что оружие годилось скорее в дубинки.
Зашуршали шаги. Тралл обернулся.
Фир положил руку ему на плечо: - Тралл Сенгар, мы не чаяли увидеть тебя. Увести Жекков с нашего пути - смелая тактика, она спасла нам жизни. - Он кивнул на меч. - Оружие рассказало все за тебя. Ты знаешь, скольких срубил?
Тралл покачал головой: - Нет, Фир, я не намеревался отводить их от вас. Я просто потерялся в буре.
Брат улыбнулся и промолчал.
Тралл поглядел на Зерадаса. - Я потерялся, Зерадас Бун.
- Это не важно, - пробурчал тот.
- Я думал, что умер. - Тралл отвел глаза, потер лоб. - Увидел вас, и подумал, что мы едины в смерти. Я ожидал…. - Он запнулся. - Рулад…
- Он был настоящим воином, Тралл, - произнес Фир. - Все кончено. Нам нужно идти. Впереди арапаи - Бинадас привлек на помощь их шаманов. Они отвезут нас домой.
Тралл рассеянно кивнул. Поглядел на далекие ледники. Припомнил ощущение снега под ногами, скрип мокасин, свист ветра, одуряющий холод. Ужасные Жекки, молчаливые охотники, заявляющие права на ледяной мир. Они хотели меч. Почему?
Как много Жекков может прокормить ледяное поле? Скольких он убил? Сколько жен и детей обрек на горе и голод?
"Нас должно было быть пять сотен. Тогда они оставили бы нас в покое".
- Глядите!
При крике младшего из Бунов Тралл резко повернулся и уставился туда, куда указывал палец Мидика. На севере, спускаясь со льда, двигалась дюжина больших зверей. Четвероногие, покрытые рыжим мехом, по сторонам от толстого хобота пары длинных клыков.
Тяжеловесные, величественные, громадные создания направлялись к озеру.
"Это не наш мир".
Меч затаился в крепкой хватке трупа, покрытый промасленными тряпками, скованный льдом. Оружие, которому привычно необоримое объятие холода. Оно не принадлежит руке Ханнана Мосага.
Или Король - Ведун изменился?
"Возможно, это так".
- Иди поешь, Тралл Сенгар, - позвал брат.
"Сжальтесь над нами, Сестры. Мы идем и идем по этому пути. Лучше бы мы умерли в ледяных пустошах. Лучше бы мы проиграли".
Глава 9
Тебя так опишу я
Замотан в паутины
Кровавые полоски
Завернут в складки ночи
Ты, что дитем когда-то
Был. Видишь краем глаза
Скопились злые духи
Паучьи ножки тянут
Чтобы связать покрепче
Того, кто станет пищей.
Тебя так опишу я
Валяешься недвижно
В канаве у дороги
Подстережен и пойман
Не видишь краем глаза
Как память истекает
Неисправимым прошлым
И всем, что быть могло бы
На грязь. Ужасный жребий!
Но кто тебя опишет
Когда сломать посмеешь
Ты клетку, и решишься
Освободить дитя?
Подстереженный,
Ярисс Урат
Выброшенный волнами на берег серокожий юноша неподвижно лежал на песке. Длинные каштановые волосы спутались, к ним прицепились сучки и волокна водорослей. Вокруг нагого тела скакали чешуйчатые птицы, щелкали зубастыми клювами, вдыхая жаркий воздух полудня.
Когда подошел Вифал, они захлопали крыльями и взмыли вверх. Когда же с берега спрыгнули трое нахтов, птицы завопили и понеслись над морем.
Вифал склонился над юношей, осмотрел его, затем протянул руки и перевернул его на спину.
- Проснись, парень.
Глаза распахнулись, внезапно наполнившись страхом и болью. Рот раскрылся, издал пронзительный визг, разнесшийся по всему пляжу. Юноша задергался, колотя ногами по песку, схватился руками за голову.
Вифал присел на корточки и стал ждать.
Крики стали хриплыми и вскоре перешли в рыдания. Судороги стали содроганиями. Молодой человек медленно сел.
- Надеемся, тебе уже легче? - произнес Вифал.
Голова дернулась, к нему обратились широко раскрытые, мокрые глаза. - Что… где…
- Ну, парень, на такие вопросы я хотя бы могу ответить. Давай пока что коротко. Я Вифал, живший прежде в Третьем городе мекросов. Ты здесь - где бы это здесь ни было - потому что так захотел мой хозяин. - Он с кряхтеньем встал. - Ты можешь подняться? Он ожидает на берегу. Недалеко.
Глаза юноши дернулись и сфокусировались на нахтах. - А что это такое? Что они делают?
- Бхок'аралы. Нахты. Называй как хочешь. Как я. Тот, что делает гнездо, зовется Писк. Это молодой самец. Гнездо отняло у него уже неделю - смотри, как он одержим, как заботливо прилаживает сучья, вплетает водоросли, ходит кругом с видом критика. А тот самец постарше, что сидит и наблюдает за ним - Хруст. Как видишь, он всегда рад повеселиться. А там, на утесе, прихорашивается Шлеп, самочка. Ты прибыл в самое удачное время, паренек. Смотри.
Гнездостроитель Писк попятился от возведенной им на кромке обрыва сложной конструкции, размахивая черным хвостом и качая головой. Шагах в пятнадцати внезапно сел, сложив руки, и начал вглядываться в мутное небо.
Самка Шлеп кончила прихорашиваться, помедлила и с вальяжным видом направилась к гнезду.
Писк напрягся, с явным усилием стараясь не оторвать взора от неба.
У гнезда Шлеп немного поколебалась, затем атаковала. Во все стороны полетели куски и клочья. За несколько мгновений дикой ярости гнездо было уничтожено. Шлеп раскорячилась и помочилась на развалины.
Хруст катался по земле в неудержимом веселье. Писк выказывал очевидное уныние.
- Так происходило больше раз, чем я могу сосчитать, - вздохнул Вифал.
- Как это ты начал говорить на моем языке?
- Кое-чему нахватался у купцов. А мой хозяин, очевидно, улучшил мои знания. Можно сказать, дар, один из множества, о которых я не просил. Подозреваю, парень, ты почувствуешь то же самое. Пора идти.
Вифал смотрел, как юноша неуклюже поднимается на ноги. - Высокий, - заметил он, - но я видал и повыше.
Лицо молодого человека вновь исказила боль. Он оперся о подскочившего Вифала, иначе бы упал.
- Это фантомная боль, парень. Призрак боли, призрак страха. Борись.
- Нет! Это реально! Реально, ублюдок!
Вифал напрягся, когда юноша надавил на него всем своим весом. - Хватит! Стой прямо!
- Плохо. Я УМИРАЮ!
- Стой на ногах, проклятие!
Вифал грубо встряхнул его и отпустил руки.
Парень зашатался, но удержался на ногах. Он глубоко и шумно вздыхал, начал дрожать. - Как холодно…
- Дыханье Худа, здесь палящий зной. И с каждым днем все горячее.
Юноша изучал Вифала, обвив себя руками. - Как долго ты жил… живешь здесь?
- Дольше, чем хотелось бы. Иногда все решают за тебя. И за тебя, и за меня. Наш хозяин теряет терпение. Следуй за мной.
Юноша заковылял за ним. - Ты сказал "наш".
- Разве?
- Где моя одежда? Где мои… нет, не надо - так тяжело вспоминать. Ничего.
Они взобрались на обрыв, рассекая высокие сухие травы. Сзади прыгали и семенили нахты, пища и фыркая, стараясь не отстать.
В двух сотнях шагов впереди виднелась палатка, рваная, выцветшая и грязная. Над широким входом поднимались струйки серо - бурого дыма; полотнище клапана было откинуто, позволяя заглянуть внутрь.
Где сгорбилась фигура под капюшоном.
- Это он? - спросил юнец. - Твой хозяин? Так ты раб?
- Я служу, - ответил Вифал, - но не принадлежу.
- И кто он?
Вифал бросил взгляд на собеседника: - Бог. - На лице паренька было написано недоверие. Вифал сухо улыбнулся: - Он знавал лучшие дни.
Нахты остановились и сцепились в кучу.
Вифал остановился через несколько шагов. - Я нашел его на берегу, - сказал он сидящему, - за несколько мгновений до ящериц.
Как и всегда во время аудиенций, лицо Увечного Бога скрывал сумрак. Дым жаровни заполнил палатку, истекая наружу и уносясь по ветру. Кривая, высохшая рука показалась из тряпок. Бог сделал жест. - Ближе, - прошипел он. - Сядьте.
- Ты не мой бог, - сказал юноша.
- Сядь. Я не мелочен и не особо обидчив, юный воин.
Вифал видел, что парень колеблется. Он осторожно опустился на землю, скрестил ноги, схватив себя руками за дрожащие плечи. - Холодно.
- Принеси меха гостю, Вифал.
- Меха? У нас нет.. - Он замолчал, увидев лежащую рядом медвежью шкуру. Поднял ее, протянул юноше.
Увечный Бог кинул на угли жаровни немного семян. Послышался треск, дым повалил еще гуще. - Мир. Грейся, воин, пока я рассказываю тебе о мире. История не ошибается, что может заметить даже самый ненаблюдательный из смертных. Вечные повторения. Ты видишь в мире всего лишь отсутствие войны? Может быть, на поверхностном уровне это так. Но позволь, мой юный друг, описать тебе свойства мира. Нарастающее отупение всех чувств; упадок, поражающий культуру; растущая одержимость малозначимыми вещами. Великие доблести - честь, верность, жертвенность - подняты ввысь, словно дешевые образы, награда за скучнейший из трудов. Чем дольше длится мир, тем больше используется высоких слов, и тем слабее они становятся. Повседневная жизнь пронизана сентиментальностью. Все становится пародией на себя, и дух… не знает покоя.
Тут Увечный Бог прервался, задохнувшись. - Это мой личный пессимизм? Позволь продолжить, описав то, что последует за периодом мира. Старые воины сидят в кабаках, болтая о славной юности, когда все было чище и проще. Они не слепы к окружившему их упадку, не избавлены от чувства потери своего достоинства, ведь они отдали все за короля, за страну, за народ.
Нельзя оставлять юность на расправу забывчивости. Всегда есть враги за границами, если не настоящие, то придуманные. Старые преступления, выкопанные из равнодушной земли. Тайные и явные обиды, или молва о таковых. Внезапно обнаруженная угроза - там, где все было спокойно. Причины не имеют значения - что нам до того, будто война была задумана в мирное время? Путешествие началось, неотразимый импульс дан.
Старые воины довольны. Молодые пламенеют. Короли освобождаются от оков быта. Армии заказывают смазку и точильные камни. Кузницы сверкают брызгами расплавленного железа, наковальни звенят, как храмовые гонги. Торговцы зерном, оружием, одеждой, лошадьми и мириадами других припасов радуются, подсчитывая грядущие богатства. Королевство охвачено новой энергией, немногие голоса поднявших протест быстро заглушаются. Обвинения в измене, массовые казни убеждают даже самых недовольных.
Увечный Бог простер руки. - Мир, мой юный воин, родится из облегчения, продолжается утомлением и умирает от ложных воспоминаний. Ложных? Ах, может быть, я слишком циничен. Слишком стар, слишком многое повидал. Существуют ли честь, верность и жертвенность? Рождаются ли эти доблести лишь в крайних обстоятельствах? Что преображает их в пустые слова, слова, изношенные от частого употребления? Каковы законы экономии духа, постоянно высмеиваемые и искажаемые цивилизацией?
Бог слегка подвинулся; Вифал ощутил на себе его взгляд. - Вифал из Третьего Мекроса. Ты прошел через войны. Ты ковал оружие. Ты видел верность и честь. Видел храбрость и жертвенность. Что ты скажешь обо всем этом?
- Ничего, - отвечал кузнец.
Лающий смех. - Боишься меня рассердить, так? Не надо. Разрешаю говорить что думаешь.
- Да, я отсидел свой срок в кабаках, - ответил Вифал, - в компании друзей - ветеранов. Может быть, они были особенной компанией, не настолько сильно ослепленной сентиментальностью, чтобы времена ужаса и страха вызывали ностальгию. Отринули ли мы дни нашей юности? Нет. Говорим ли мы о войне? Нет, если этого можно избежать. Мы всегда стараемся, чтобы о войне речь не заходила.
- Почему же?
- Почему? Потому что из прошлого приходят лица. Такие юные, одно за другим. Вспышка жизни, вечность смерти - все это в ваших умах. Потому что преданность не высказать словами. Честь нужно доказывать. Храбрость нужно переживать. Эти добродетели, Скованный, принадлежат молчанию.
- Действительно, - прохрипел бог, склоняясь к нему. - Но как они процветут во время мира? О них снова и снова каркают, будто бы торжественное провозглашение слов наделяет болтуна нужными качествами. Разве не моргаешь ты каждый раз, когда слышишь такие речи? Разве не переворачиваются они в твоих кишках, не застревают в горле? Не чувствуешь ли ты нарастающую ярость…
- Да, - пробурчал Вифал, - когда я слышу, как этими словами народы призывают к новым войнам…
Скованный Бог замолчал на миг, потом отстранился, отметая слова Вифала небрежным взмахом руки. Сосредоточил внимание на юном воине. - Я говорил о мире как проклятии. Яде, ослабляющем дух. Скажи, воин, ты проливал кровь?
Юноша задрожал под своими мехами. По лицу пробежала дрожь тревоги. И страха. - Проливал кровь? Да, очень много, постоянно. Я участвовал… нет! О, Дочери, прокляните меня…
- Не надо, - зашипел Увечный Бог, - не надо о Дочерях. Я взял ТЕБЯ. Избрал ТЕБЯ. Ибо твой король меня предал! Он алкал предложенной мною силы, но не завоеваний! Нет, он просто хотел сделать себя и свой народ неуязвимыми. - Уродливые руки сжались в кулаки. - НЕ ХВАТИТ ЛИ?
Бог, казалось, извивался под рваными тряпками. Затем он зашелся в отчаянном кашле.
Прошло немало времени, пока кашель не утих. Еще семян на угли. Клубы дыма. Потом: - Я избрал тебя, Рулад Сенгар, для моего дара. Помнишь?
Юный воин затрясся. Лицо его, бледное и синюшное, выразило все стадии беспокойства, закончив откровенным ужасом. Он кивнул: - Я умер.
- Что ж, - промурлыкал Скованный Бог, - всякий дар имеет свою цену. В этом мече сокрыты силы, Рулад Сенгар. Невообразимые силы. Но их нелегко подчинить. Ты должен за них платить. Смертью в битве. Нет, нужно сказать еще точнее. ТВОЕЙ смертью, Рулад Сенгар.
Одно движение руки - и пестрый меч оказался у Скованного Бога. Он швырнул его перед юношей. - Твоя первая смерть свершилась, и вследствие этого твоя сила - твои умения - возросли. Но это лишь начало. Прими свое оружие, Рулад Сенгар. Будет ли следующая смерть более легкой? Может быть, и нет. Но со временем ты привыкнешь. Наверное…
Вифал увидел на лице воина выражение ужаса, но под ним отсвет… честолюбия.
"Худ, не отворачивайся".
Один невыносимо длинный, словно замороженный миг… честолюбие сгущалось в зрачках глаз Тисте Эдур, словно разгоралось пламя.
"Ах. Увечный выбрал хорошо. И не отрицай, Вифал - ты тоже приложил к этому руку, и крепко. Так крепко…"
Дым сгустился и ударил Вифалу в лицо, скрывая момент, в который Рулад Сенгар коснулся меча.
Милость божья? Он не был в этом уверен.
* * *
Через четыре дня должна прибыть летерийская делегация. С ночи, когда Король - Ведун пригласил Серен, Халла и Бурака на ужин - аудиенцию, прошло еще две ночи. Настроение Бурака держалось на высоте, что совсем не удивляло Серен Педак. Купцы, достаточно мудрые, чтобы умерять страсть к выгоде, предпочитают готовить почву для будущих спекуляций без спешки. Конечно, бывают "хищники", предпочитающие борьбу и споры и зачастую извлекающие из них выгоду; но Бурак Преграда не из таких.
Чего бы ни желали от него оставшиеся в Летерасе наниматели, Бурак не стремился к войне. Когда сам Ханнан Мосаг ясно намекнул, что Эдур будут искать мира, буря в душе купца улеглась. Теперь эту проблему решать другим, а его руки останутся чистыми.
Если Король - Ведун хочет мира, ему придется за это повоевать. Но Серен Педак все сильнее верила в Мосага. Лидер Тисте Эдур был наделен умом и твердостью. При заключении договора не должно быть ни тайных манипуляций, но измены, вшитой в ткань торжественных обещаний.
С ее плеч словно свалилась великая тяжесть. Если бы не Халл Беддикт… Он начал понимать, что его желания не найдут сочувствия. По крайней, мере, у Ханнана Мосага. Если он хочет, чтобы война началась, повод должен исходить от летерийцев. А чтобы пройти по этой тропе, ему придется переменить союзников. Он больше не должен брать сторону Тисте, но вступить в сговор хотя бы с одним из делегатов Летера. С представителем какой-то изменнической и жадной до власти группировки.
Сейчас Халл ушел из села и скрывался где-то в лесу. Она знала, что он вернется к началу встречи, но, наверное, не раньше. И она не завидовала его дилемме.
Вновь переполненный энергией Бурак Преграда решил распродать железо, а для этого требовалось присутствие аквитора. Они направились к кузням. Сзади брели трое нереков, у каждого в руках слиток.
С самой встречи в Длинном Доме короля лил дождь. Вода потоками текла по мощеным улочкам. Над кузнями нависли едкие облака, покрывавшие стены и листья деревьев липкой копотью. По узким проходам между складов сновали рабы, облаченные в мешковатые плащи.
Серен села бурака к приземистому зданию с высокими и узкими окнами - щелями. Вход на три ступени поднимался над уровнем земли и был обрамлен двумя колоннами черного дерева, резьба на которых искусно имитировала бронзовые листы, вплоть до наличия заклепок и зубцов. Дверь была также из черного дерева; ее обили листами посеребренного железа, выгравировали на ней стилизованные старинные знаки, которые, как подозревала Серен, несли в себе охранные чары.
Она повернулась к Бураку: - Я должна войти одна и начать…
Дверь широко распахнулась (она даже вздрогнула), и наружу стремительно выбежали трое Эдур. Лица их были озабоченными. По спине пробежал холодок страха. - Отошлите нереков, - сказала она Бураку. - Что-то случилось.
Купец не стал спорить. Махнул рукой - и трое нереков поспешили убежать.
Серен и Бурак не стали входить в здание, а пошли на центральную улицу. Все больше Эдур выбегало из домов и переулков и направлялось в сторону квартала аристократии. Все они молчали.
- Что происходит, аквитор?
Она покачала головой. - Тут будет удобно. - Им была видна улица на протяжении по меньшей мере двухсот шагов. В конце ее показалась процессия. Она насчитала четверых воинов. Один прихрамывал и пользовался палкой. Двое других тащили волокуши, дребезжавшие по камням мостовой. Четвертый шел несколько впереди остальных.
- Это Бинадас Сенгар? - спросил Бурак. - Тот, что с палкой?