Пришел черед смутится Радогору. Торопясь, упрятал манящую наготу в тонкой выделки светлые портки. Вбил ноги в мягкие сапоги, нарядился в новенький подкольчужник и затянулся поясом. Потянулся к лавке за ремешком, чтобы волосы стянуть, а она его к лавке за руку потащила, нашептывая.
- Позволь, сама тебе волосы причешу и приберу. Хоть и не жена я тебе, но так и тянется рука за гребешком. Там, в лесу, под ольхой его под рукой не оказалось, а то еще тогда бы забралась я в них.
И затихла, склонясь над гребнем. Медленно водила им, разбирая прядь за прядью, укладывая волос к волосу, приглаживая и прилаживая их.
- Чудно. И волосы у тебя, как у девки. Мягкие и пушистые. И пахнешь сам, ровно девка. А ни ручья, ни цветов.
Взлохматила, взбила их и зарылась в них лицом.
- Грех сказать, не будь того ярла и тебя, счастья моего, не было бы. - Повторила она уж не раз и не два сказанное. И уже бережно расчесала, разобрала волосы, расправила их концы на плечах и перехватила через лоб ремешком, как он сам делал. - Так и нее нашла бы я тебя.
- Так это я нашел тебя, Лада. Не ты… Как увидел тебя на лодии, так и…
Договорить не успел. Не дала договорить. Закрыла ему рот ладошкой и зашептала, потянувшись губами к лицу.
- Не ты это, Радо. Я, я… И не спорь! Как поймалась за твою руку, когда Ягодка меня привез, так и поняла… мой ты, мой. Ни кому не отдам, и ни куда не отпущу одного. Рядом буду.
Зарылась лицом в его грудь. Плечи затряслись в плаче. А он гладил ее рукой и похлапывал по спине, давая выплакаться.
- Ты мне сейчас и за батюшку, и за матушку. И за нянюшку тоже. Радо. Муж мой перед Родом нечаянный.
Неожиданно резко выпрямилась, отстранилась от него и смахнула слезы. Наклонилась над лоханью, чтобы смочить лицо водой и приложила к нему рукатерник, чтобы высушить воду.
- Пойдем, Радо. В трапезной уже столы накрыли. А вечером пир княжеский. Набольшие люди придут, старосты и старшины со всех концов. Сотские, десятские. Некогда слезы лить.
И взяв его за руку, потащила к дверям. Радогор нехотя, опять взглядами жечь будут, поплелся за ней, закидывая за плечи перевязь меча.
За дверями девок орава поджидает. Востроглазые, смешливые и на глаза проказливые. Глаз не пряча, на Радогора пялятся и на княжну искоса поглядывают.
- У дверей стояли, подслушивали? - Влада нахмурила брови, окидывая их неприязненным взглядом.
- Как можно, княжна!
И глаз не отводят, не покраснеют под ее взглядом.
- Мы же только в трапезную свести.
- Дорогу и сама помню.
Бог росту не дал, а то бы собой закрыла своим телом от их похотливых глаз.
В трапезной прежде, при батюшке, от народа было тесно, а от голосов уши закладывало. А теперь только их двое.
Стол снежно белой скатертью укрыт. А на нем от закусок и разносолов места живого не видно. Радогор окинул его взглядом и поднял растерянные глаза на княжну.
- А ты не смотри по сторонам Радогор. - Успокоила она его. Бери все, до чего рука дотянется. И при батюшке не съеденное возами свозили. Нам же двоим и за двое суток не управиться.
И придвинула к нему блюдо с запеченной птичьей тушкой.
- А нет, так начни с кабаньего окорока, а там и до рыбки доберешься.
Заметила улыбки на лицах девок и нахмурилась.
- Мы в дороге попросту обходились. Окорок, подсвинок с огня, заяц с того же места… Не до разносолов было. А то и травкой брюхо набивали. Идите, сама потчевать буду витязя Радогора.
И посмотрела так, что окаянных будто ветром выдуло из трапезной.
Казалось, только и успел от каждого блюда отщипнуть, а желудок уже до краев. Еще немного и через верх пойдет. В лесу же коня вместе с подковами или кабана целиком со щетиной готов был проглотить. Здесь же, сколько душе угодно, ан нет. Не принимает душа.
Княжна насытилась еще быстрее.
- Отдохнешь?
В синих глазах лукавинка.
- Сначала терем посмотрим, Лада. Нам жить здесь. Затем по городу пройдемся. - Мотнул головой Радогор и первым поднялся из - за стола.
- А я хотела тебя в думную палату свести.
Радогор удивленно поднял брови.
- Батюшка там с людьми ближними сидел и думы разные думал.
Брови вернулись на прежнее место, а на губах появилась еле заметная улыбка.
- Скоро Ратимир придет, лада, тогда и думать будем. А пока пусть одни сидят.
- А придет ли? - Недоверчиво спросила княжна и подняла на него своих пронзительно синих глаз.
Как же ему не прийти, когда я его просил?
По тому, как он сказал это, поняла, что для Радогора с этим вопроса не было и нет. И впредь не будет.
По терему ходили долго. Влада и сама не думала, что он окажется таким большим и просторным. А Радогор открывал каждую дверь, и ловя на себе удивленные взгляды, лез в каждую щель. Обходил не по разу каждое жилье. И снова возвращался, чернея лицом, и бормоча себе что - то под нос. И снова лез, и снова заглядывал…
- Без опаски жил князь, батюшка твой. - Проворчал он, встретившись взглядом с глазами княжны. - Долго жил…
После чего сам расставил воев, из числа тех немногих, которые остались верны покойному князю, по терему. А под конец распорядился, да так, что оспорить приказ было невозможно.
- Рубить всякого, кто появится на поверхе княжны без ее или моего слова. - Подумал, недоверчиво глядя на воинов, и добавил. - И имени не спрашивать.
Поймал на себе растерянные взгляды воев и нахмурился еще больше.
- Двух дней не прошло, как пытались ее убить. Ныне там, в лесу те подсылы валяются, если звери и птицы не растащили. На вас вины нет. Вся вина на меня ляжет. А пропустите, сам вас в куски порублю.
И не слушая их, даже не оборачиваясь, вышел на крыльце, где его уже ждала Влада и бэр. По довольной морде бэра и его глазам понял, что тот сыт. И даже очень сыт. Повеселела и бэриха. При появлении Радогора, подняла голову, посмотрела задумчиво и поднялась на ноги. Но Радогор движением руки вернул ее на место и не громко, но властно коротко рыкнул. Бэриха задумалась еще глубже, постояла, раскачиваясь из стороны в сторону и замотала головой, открывая пасть с желтыми жуткими зубами.
- Что ты ей сказал, Радо? - Шепотом спросила княжна и, не обращая внимания на множество людей, что толпились вблизи терема, взяла его за руку.
- Она знает…
Поманил взглядом врана и тот, дремал старик, устроившись на кровле терема, нехотя опустился на его плечо.
- Куда сейчас, Радо?
- К воротам.
Пристально посмотрел на разомлевшую стражу, и без замаха, неуловимо быстрым движением, ударил по ратовищу копья. Копье вырвалось из руки и отлетело далеко в сторону, а стражник, который дремал, опираясь двумя руками на копье, мешком повалился на землю.
- Убит! - Беззлобно процедил сквозь зубы.
Подождал, когда стражник поднимется и спросил, не замечая угрюмого взгляда.
- Семья есть?
- Как не быть. - Стражник косился глазом на смеющуюся толпу, которая, можно было подумать, только и ожидала его позора.
- В куски пойдет твоя семья, воин, с таким кормильцем.
Необычный скоромный наряд княжны привлекал взгляды горожан больше, чем позор стражника. Уж слишком вызывающе она смотрелась в мужской, ладно подогнанной, одежде. И с длинными, распушенными по плечам волосами, забранными узким ремешком. Высокая грудь распирала подкольчужник. Широкий ремень с боевым ножом делал ее тонкий стан еще тоньше. А упругие ягодицы и крутые бедра, туго обтянутые кожей портков невольно привлекали мужские, да и женские взгляды тоже. Но боевой, как раз по руке, нож и хмурый взгляд Радогора заставляли всякого отвести глаза в сторону.
Но особенно тянулись взгляды к Радогору. А он словно и не замечал их. Поговорил со стражником и перешел к воротам. Тщательно, не пропустив и малого гвоздя, осмотрел и ощупал каждую плаху на створках. Рукоятью ножа простучал массивный дубовый закладень. И так и не сказав ни слова, поднялся на крепостную стену. Заглянул в бойницы, забрался в надворотную башню. И пошел по стене, бросая быстрые взгляды по сторонам. Ворон как сел на плечо, так и лапами не переступил, дремотно хлопая глазами.
Молча прошел мимо шевелящегося куска окровавленной, изуродованной до неузнаваемости, плоти.
- Радогор….
- Я ничего не могу сделать для него, княжна. Он сам, а не я, увидел ее такой.
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что каждый волен выбирать для себя жизнь и смерть. Он их выбрал такими, какими… выбрал.
И не сказав больше ни слова, и не останавливаясь вернулся к терему. Городок не велик. Да и городок ли? Порубежная застава. С любой башни на все стороны взглядом дотянешься. И много ли в таком увидишь? Да и не смотреть он пришел.
Вокруг терема людно. И суетно. Бегают туда - сюда, под ноги не смотрят. Глаза дикие. Княжой пир. Несут короба с припасами, бочонки с медами, диковинные, не здешние бутыли с винами. Кричат кто во что горазд. Разноголосица такая, впору уши затыкать и вон бежать. И в терме не лучше. Двери в трапезную настежь! Столы, в дверном проеме видно, покоем выставлены и узорчатыми скатертями убраны. На столах от дорогой посуды глаз слепнет. Блюда, тарели, ковши и чаши…
На блюдах и вовсе дивно. Птицы в перьях и без перьев, кабаньи окорока, бараньи румяные бока. Рыба и рыбешка… кусками ломтями и целиком. Подчистила княжна кладовые. Все на столы выволочь велела, что от Свища осталось.
Лавки дорогими дорожками устланы. Все для гостей. Сиди, не хочу. А коли усидеть не можешь, вались под стол. И там дорожки. Отоспись и снова рукой за чару или за ковш берись.
Княжий стол отдельно, на высоком месте. И не лавка, а два просторных кресла с высокими веселыми, узорчатыми спинками.
Прошел мимо трапезной, окинув все скучным взглядом. Княжна за рукав дернула раз - другой, и отцепилась. Хозяйка! За всем уследи, за всем догляди. Обо всем распорядись. А то и носом ткни, коли глаза не видят.
Страж на поверхе вытянулся в струну. Но Радогор и головы не повернул. Сказанное, сказано. А пересказывать, лучше не будет. Отворил двери в опочивальню и согнувшись, шагнул в низкую дверь. Оконца маленькие, слюдянные, желтеют вдоль стен. В жилье прохладно. И тихо. На ходу снял перевязь с мечом, прислонил к лавке и сам, вытянув ноги, сел рядом.
Чувство было какое - то странное. Неведомое.
Ноги бегут, а бежать некуда. Прибежал уже. Куда не кинь взгляд, везде стены.
Тесно!
Сам не заметил, как задремал. Проснулся от того, что поймал на себе знакомый взгляд. И руку на плече. Глаза открыл, а узнать не мог. И лицо, вроде, тоже. И не то. Волосы лентами затянуты. На голове венец легкий. Золотые и серебряные нити, как кружева смотрятся. А в кружевах каменья самоцветные горят. Платье узорами выткано и серебряной нитью прошито. А что под тем платьем? Куда вся красота спряталась? И только глаза синие да губы желанные на этом незнакомом лице.
- Проснись, Радо. - Чуть слышно ладонью коснулась его лица и прижалась губами к его губам. - Гости заждались.
Голос, глаза, губы… Остальное все чужое.
Словно мысли его угадала. Засмеялась тихим серебристым смехом.
- Или не признал меня, Радо?
Подняла за руку и потащила за собой. На ходу закинул меч за спину, и не сопротивляясь, как невольник, потащился за ней.
- А надо ли мне, Лада? Вроде не гость я, хранитель твой.
Отмахнулась, будто и не слышала его слов.
В трапезной светло и шумно. Не факелы дымные, не светильники мутные, а тяжелые восковые свечи без счета горят, чтобы гостям было веселее. Разносится их сладковатый медвянный дух по всей трапезной. За столами все говорят разом, и кричат так же все разом. Да так, что и слушать не кому. Глаза горят от вожделения. При виде дорогих закусок и вин. Бросают нетерпеливые взгляды на распахнутые травчатые двери.
Княжна не вышла, вплыла в трапезную. Успев шепнуть.
- Взбодрись, Радо. На тебя смотрят. Знать хотят, кому девка на шею кинулась, на ком узелок нитяной завязала.
А от дверей прямо к креслу. А на другое Радогору указала.
- Садись, витязь.
Легко поклонилась. Не глубоко, с достоинством.
Откушайте, гости дорогие. Медов отведайте, вина заморского… Избавление от лютой неволи позвала вас вместе со мной отпраздновать. Крайчие, потчуйте гостей.
За их спиной отроки в белоснежных одеждах, словно голуби белые стоят.
И пошло, поехало веселье. Уж не до разговоров стало. Хорошо бы других перекричать, себя показать. Богатством и властью покрасоваться. Но не для всех веселье в радость. По глазам Радогор видят. По косым взглядам. По гадким улыбкам на лицах. Кому - то кость рыбья в горле. Из - за закусок и чар золотых и серебряных не раз и не два косые взгляды на себе ловил. Да и как не быть тем взглядам? Кто - то при Свище высоко поднялся, а ну как падать придется? Кому такое по нраву?
И молодец это, уж про себя Радогор слышит, на княжеское место забрался и за стол праздничный с мечом залез, снять не потрудился. Свища рукой не коснулся, а как червя навозного раздавил. А скажи слово такому противное и следом за Свищом?
Мед ковш за ковшом бежит. Вино чарами в рот льется. И уже черное не так черно, и белое не так глаз слепит. Хмель развязал языки. А языки во хмелю удержу не знают.
- А скажи, княжна, по какому такому праву молодца этого одесну от себя посадила? На место княжеское. Ему бы по летам его у терема с молодшей дружиной пировать, да еще и с краешка.
Княжна, хоть и ко всему была готова, густо покраснела. Губы дрогнули от обиды. Но не успела ответить. Все разом, дружно заговорили. Обиды со всех сторон на стол полились. И те, кто за покойного князя стоял, и те, кто при Свище поднялся. У каждого нашлось за душой, что сказать. Орут кто во что горазд, а что орут, не разобрать.
- Этот при Свище воеводой стал. - Шепнула она Радогору.
И поднялась над столом. Но на нее и не посмотрели.
- Так и за бороды друг друга начнут таскать. - Развеселился Радогор, удобнее прилаживаясь к спинке кресла.
- Так и пусть и таскали бы. Так они же еще и других грязью вывозят. - Ответила она, растерянно глядя на него. - Пугни их, Радо. Порычи бэром.
Радогор развеселился еще больше. И сдержанный бэрий рык с грохотом пронесся над столами. И сразу же с улицы отозвалась бэриха. А Ягодка по свойски сунул голову в трапезную и скалил зубы, с надеждой поглядывая на Радогора, словно спрашивая у него. с кого начинать. Гости притихли, а иные успели и протрезветь.
- Отвечу тебе, воевода Клык, хотя и не должна я перед тобой ответ держать. Я княжна по праву родства. А ты не законной властью Свища место занял. Но все равно отвечу. А потому он рядом со мной сидит, что меня, полонянку, от смерти спас и из неволи вывел, когда я уже и дышать переставала. А потом много дней нес и вел меня к отчему дому глухими лесами и непроходимой дрягвой. И тому двух дней не прошло, как снова меня от гибели уберег, когда подсылы, подручники Свищевы меня, как ярку глупую, зарезать собирались. И не тебе меня бы спрашивать, Клык.
Едва речь ее оборвалась, как снова над столами взорвались в крике десятки хмельных голосов. И уж совсем было уж за бороды взялись, но перебил их куражистый голос воеводы.
- И не дело девке в мужское платье рядиться и свои срамные места на люди нести, дурным мясом трясти. - Закусил удила воевода, себя не помнит от злобы.
Радогор вспыхнул и придавил его холодным взглядом.
- Она тебе госпожа, не девка, воевода!
Другой бы сразу присмирел, видя, как привстал Радогор со своего кресла. Но тут вожжа под хвост попала, где уж остановиться.
Опрокинул полный ковш вина на лоб, и в крик.
- Нет у меня господ ныне. Был один и того не стало. А Свищ, он и есть Свищ. Ее же и знать, не знаю. Воевода я, и дружина подо мной ходит. А захочу, так хоть сейчас себя князем объявлю. И никто мне не указ! - Распалился так, что с лавки соскочил и слюной брызжет.
- Пей вино, старый дурень, да. Смотри, не подавись!
Сосед Клыка за рукав дернул, пытаясь усадить его на место. Но Клык, отбиваясь от руки, продолжал куражиться.
- Слова не скажут. Вот они все где у меня!
И лапу, поросшую черным волосом, в кулак сжал.
Радогор недобро усмехнулся.
- Подавиться? А почему бы и нет? Не я сказал… Пусть подавится. А то слюной всех окатил.
Разжался до бела сжатый, от сдерживаемой ярости, кулак и словно горсть песка полетела в разверстый рот Клыка. Поперхнулся, закашлялся, задыхаясь и выворачивая белки глаз, и замахал руками, борясь с удушьем. Соседи принялись по спине его охаживать крепкими ладонями, стараясь отхлопать Не помогло. Схватился за горло обоими руками, синея, и повалился с лавки на пол. Ноги заколотили по полу.
Раз… другой! И затих.
В трапезной установилась пугающая тишина.
- Подавился!
Разорвал тишину спокойный голос Радогора.
Встал, и подавая руку Владе, сказал.
- Пойдем, княжна. Не следует твоим ушам выслушивать, что пьяные языки плетут. Пусть без тебя празднуют. Им даже веселее будет, когда ты уйдешь. - Повернулся к застолью, окинул каждого льдистым взглядом, и брезгливо, выделяя каждое слово, добавил. - Только Клыка этого пусть за крыльцо выбросят. Падалью от него несет.
И увлек ее в травчатые двери.
Пьяные голоса до самой ночи разносились по всему терему. Княжна ворочалась без сна. Потом привалилась к его плечу и затихла. Лежала молчаливая, и не привычно тихая и задумчивая.
- Как не злись, а прав, пьяный дурак! - Придя к какому - то решению, наконец, сказала она в темноту. Поднялась на локте и склонилась над его лицом. - Земля без князя - сирота. Всяк ее, сироту, обидеть может. Хворостиной хлестнет и ладонью по затылку щелкнет. Теперь же и воеводы нет. Дружина без головы осталась.
- Клык не голова. - Сонно возразил он, с трудом открывая глаза. - Ты к чему это говоришь, Ладушка?
- А к тому и говорю, Радо. Сядь со мной по правую сторону, князем. Завтра же объявлю. Порубежные земли без князя нельзя держать. Дружина разбежится. Пря начнется. Кто землю от набегов убережет?
Сон слетел с него, как рукой смахнуло. Выпрямился, отстранив ее и с изумлением, заглянул в глаза.
- Не разбежится дружина, Лада. Некуда бежать. - не сразу нашелся он с ответом. - А вот если князем объявишь, точно дружины не найти. В усобице пропадет. Клык, слов нет, дурак. Но весь на ладони. А кто за ним стоит? Кто его в спину подталкивал и за язык дергал?
Вот и узнаешь все…
Ее рука медленно скользит по груди, оглаживает крепкий, как каменная плита, живот, зубки покусывают шею.
- Тоскливый ты человек, Радо. - Огорченно вздохнула она. - Я так все хорошо придумала, а ты, как добрая хозяйка, сразу все горшки по полкам в рядочки выстроил. - Князь Радогор! Гордо и грозно. Это тебе не какой - то Клык. Или Свищ.
- А если Ольх? - Улыбнулся Радогор, останавливая ее руку на пол - пути. Удивительным образом у нее получалось все сразу. И княжьи за боты и… все остальные.
- Не мешай мне, Радо. На самом интересном сбил. - Возмутилась она.
- А если Ольх? - Все с той же улыбкой повторил он, выстраивая защиту своей ладонью для ее нетерпеливой руки.
Задумалась, наморщив лоб. И согласилась.
- Тоже хорошо. Ольх! Только для ночи. И мысли хорошие, светлые… Ольх…
Зубки прикусывают все чаще и чаще. И глаза смотрят бойко И рука гуляет по его телу, дерзко и уверенно сметая его заслоны. И губы смеются.