- Ну, так… баня!
Радогор мучительно покраснел и быстро увел разговор в сторону.
- Я вот что хотел спросить, матушка. В какую сторону идти мне, чтобы на ту черную дрягву выйти? Где мне этого волхва искать?
Копытиха задумалась. Думала долго, основательно. С кряхтением. И, наконец, до чего то додумавшись, взбодрилась.
- Не два века жить собралась. Попытаюсь… В лоб не стукнет. Вечером увидим, где он прячется от людей. Тебя в это дело лучше не путать. Колдовство гольное. А как тебя не путать, если тебе это самому надо?
Поморщилась, поковыряла пальцем сначала в одном ухе, а потом и в другом. И решилась.
- Придетсяутать. Мне самой не обсказать. - И махнула рукой в сторону. - Там болотце есть. Крохотное, но дурное. Чуть ногой ступишь не туда и враз утянет. Ты туда, радо, не лезь, а найти место посуше и зачерпни воды болотной. Лягуху туда пусти, и пиявку добавь. А вечером, когда месяц выглянет мы с тобой поведьмачим. Поищем того проклятого Упыря.
И улыбнулась во весь рот.
- Ты только поторопись, пока княжна не проснулась. Проснется, обязательно за тобой увяжется. А там леса лешачьи вокруг болота. И кикимора наведывается. Хоть и не живет там, тесно ей, - а проведывать, проведывает. А как не приглядывать, сам, Радогор. посуди. Не приглядишь за добром, из рук вырвут. А то и с руками оторвут.
Она еще говорила, а он уже спешил, удаляясь от избушки, на ходу поправляя перевязь с мечом. А заодно пытаясь угадать, зачем ей понадобилась болотная вода, а тем более лягуха с пиявкой. Когда ручей и ключ рядом.
Путь до болотца оказался не коротким. Это Копытиха рукой махнула скоро, а пришлось шагать да шагать, обходя наваленные кучами деревья и непролазные заросли кустарника и ягодников. В одном не обманула, леса лешачьи! Если бы не увидел прежде, прямо бы в лапы корявые угодил. Стоит среди сухих деревьев, - болото близко, корни мокнут, - не сразу и увидишь. И только по глазам угадать можно.
Успел крикнуть.
- Я Радогор из рода Бэра. Без топора пришел.
Глаза настороженные, аж сучья хрустят от недоверия.
Народ Бэра для них вроде, как свой. Лапы утянулись, спрятались между веток и сучьев, а веки закрылись. И попробуй, угадай, где древо, а где леший. Строг народ древний, но не злобив. Напугать, напугает и по лесу поводит, покружит, но чтобы вред причинить, этого Радогор не слышал.
Болото - дрягва открылось сразу. Тиной затянулось, мох шапками из воды поднимается. Кочки травой - осокой ощетинились. Редко - редко, где чахлое деревце из воды торчит.
Подобрался к самому краю, встал на одно колено и зачерпнул воды в горшок. А лягушка сама в горшок вместе с водой залетела. Пиявок же внизу неисчислимое множество. Обвязал горлышко куском, сложенной в несколько раз, холстины…
Так… так… так…
Голос скрипит, как лесина сломленная.
Сидит закорючина на кочке, руками колени обняла и вместо платья тиной обвешалась. Голова пенек, не толще его руки. Нос сучком, а над ним два глаза тоскливых и блеклых от старости.
- Не платил, не сулил, а за добром явился.
Как раз в руку сказала Копытиха.
- Откушать со мной не желаешь ли, тетушка? - С хлебосольной улыбкой спросил он. А что еще ему было делать?
Кикимора фыркнула.
- Нашлась родня, когда не ждали. И как же зовут тебя, племянничек?
-Отец с матерью Ольхом назвали, дедко Вран Радогором….
Кикимора задумалась, мучительно морща лоб.
- Радогор, Радогор… Не помню, не слыхивала.
- Все равно не вспомнишь, как бы не старалась. Лучше присаживайся, откушай со мной. Одному кусок в горло не лезет, а вдвоем так и сухарь проскочит, не заметишь. У меня и мясцо припасено.
Кикимора смотрит с подозрением, подвоха ждет.
- Мясцо у меня, милок, уже зубы не берут, сносились все от старости. Вот сальца бы, так нет его у тебя. А за хлеб спасибо. - иссохшая ветка протянулась к нему длинные пальцы приняли краюху. Долго обнюхивала ее, разглядывала и, не спеша. По старушечьи мелко, принялась ее жевать.
- А где сам то жиешь, молодец? - Утолив первый голод, наконец, спросила она, с любопытством разглядывая его.
- В гости приехал. - Радогор махнул рукой, с зажатым ломтем хлеба, себе за спину. - тут, не далеко. У матушки Копытихи. Может, слышала про такую.
- Как не слышать? Слышала. Обходительная женщина. И приветить, и поговорить умеет. Бывало часто к ней захаживала, а теперь вот не могу. - С сожалением вздохнула кикимора. - Ноги болят. Не доплетусь. Иссохла вся. Сам видишь, где живу.
Голос кикиморы стал жалостливым, на глазах выступили слезы.
- Так и поискала бы для себя место посуше. От воды самая хворь в таком возрасте.
- Перебралась бы, а как? - Мотнула головой на сторону. - А это на кого оставлю? На соседа.
В ее глазах зажегся огонек, а голос скрипел, так, что у Радогора зубы заныли.
- Столько времени оберегала, хранила для людей, а сейчас все бросом брошу? На соседа оставлю? Не доедала, не досыпала и на те вам, дорогой соседушка?
- Плох сосед?
- У - у - у! Не то слово! Норовистый да буянистый, сил нет. Чуть что не по ему, такими не хорошими словами начинает браниться, что хоть уши затыкай. А я хоть и не молода годами, а все девица и мне ли слушать такое? Вступиться за же за меня, сироту, не кому. Как есть одна на всем белом свете осталась. - И снова прослезилась. - Сватался тут один ко мне. Совсем не давно было. И ста лет еще не прошло. Да я отказала. Сучок сучком и ни какой дородности. И на слова не самостоятельный. От слова до слова выспаться можно. Только здесь душой и отдыхаю.
Радогор слушал ее, боясь улыбнуться.
- Сосед тот, часом, не водяной?
Кикимора замахала на него ручками.
- Как можно такое подумать? Водяной, мужчина из себя самостоятельный. Важный и упитанный, даром, что с хвостом. Но и он на днях перебрался в другое место. Сказал, уши больше не выносят и душа не терпит.
Посмотрела на пустые руки и с, надеждой в голосе, спросила, стыдливо отведя глаза в сторону, спросила.
- А не осталось ли у тебя, молодец, еще кусочка? Отдам при случае. От расстройства на еду потянуло. Так скоро из дома убегала, что и узелок не собрала в дорогу.
Радогор с охотой протянул последний ломоть.
- А скажи мне, тетушка, не Упырем ли зовут того соседа?
Стоило упомянуть ему это имя, как у кикиморы чуть кусок в горле не застрял. Вздрогнула и вызверилась на него.
- А ты как прознал про Упыря, милок? - сказала с плохо скрытым подозрением. - По началу казался такой весь из себя. И на улыбке, и худого слова не скажет. Я уж подумывать начала, уж не свататься ли собрался? А он обжился и будто кто телегой его переехал.
Радогор уже почти не слушал ее. только замолчала, чтобы дух перевести, как тут же спросил.
- Долго проживешь здесь, тетушка?
- Сама не знаю. Ушла бы, хоть сегодня, а ноги не идут. - быстро отозвалась кикимора. - А ты зачем это спросил?
- Помочь хочу…
Глаза кикиморы повеселели. Но тут же снова какие - то подозрения заставили ее нахмуриться.
- А тебе зачем это понадобилось.
Почему бы не помочь хорошему человеку? - Улыбнулся он. - Да и дорогу он мне переехал.
- Ну если так, дней пять проживу. А дальше уж не утерплю, убегу. Обратно пойду на муки.
Глаза стали скорбными, тоскливыми. От переполнившей жалости к себе скукожилась, руки соскользнули с колен и безвольно повисли.
- Пожила бы еще. Отогрелась… успокоилась.
Кикимора взвилась над кочкой.
- А тут пропадай все пропадом? Да он, соседушка мой, тут же и межу перетащит, кого хитростью к себе переманит, кого силойй сведет. Или я для него копила да обихаживала? Нет уж, пять дней от силы и побегу. - Выпалила она одним духом.
Радогор поднял левую бровь.
- Меня возьмешь с собой? Может, и помогу чем…
- Выйдет ли? - Кикимора откинула его придирчивым взглядом, не пропустив ничего. Ни крепких рук, ни просторной груди и широких плеч. - Даром, что образина болотная, каких свет не видывал, а силища в нем скопилась непомерная. И вся от злости.
- Так берешь? - Настойчиво повторил Радогор.
- Ан быть по твоему. - Решилась кикимора. - Только я, милок, напрямки побегу. Перевозишься весь в дрягве.
-Отмоюсь. Не та грязь, что на платье.
Кикимора поскребла затылок.
- Правда, есть и другая дорога. Посуше… А потом все равно через дрягву. - И нерешительно спросила. - А, может, и мне с тобой к Копытихе наведаться? Давно не виделись. Наверное думает, что и померла уж. Сколько времени не забегала. Ты как посоветуешь? Вечером посидим на крылечке, посудачим…
- Коли охота есть, почему не навестить? - улыбнулся Радогор.
- А, так и быть. Уговорил! Сбегаю на денек. И И нетерпеливо проворчала. - Ты у воды то долго еще прохлаждаться будешь? Так и до ночи не доберемся. А я молоко парное страсть, как люблю. Надоело всякую гадость в рот толкать изо дня в день.
И резво выскочила из воды на своих рогульках. Отряхнулась, рассыпая мох и водоросли, и засмущалась.
- Ты, парень, в мою сторону не смотри. Вся одежонка на мне от ветхости рассыпается. А я, с какой стороны не посмотри, а все равно девка. Стыдно мне телом перед тобой светить.
Радогор с трудом сдержал смех.
- Да я и так не смотрю, тетушка.
Катится, увешанная тиной, закорючина, трещит без умолку.
- До дому дойдем, принарядим тебя. - Утешил он ее. - Мужики, сколько бы их ни было на болоте, все глаза на тебя проглядят.
Повернулась скорехонько и в глаза заглядывает. Не шутит ли? Парень молодой, востроглазый. Но нет. Лицо серьезное. И глаза не улыбчивые, холодные. Сразу видно, самостоятельные, пустое молот не будет.
- А ты с какой стороны Копытихе приходишься, молодец? Я у Копытиху всю родню наперечет помню. На моих глазах, можно сказать, выросли. Всех перебрала, а тебя не упомню.
- С той… - Указал глазами на полдень.
- Если с той, тогда конечно. Я там редко бываю.
Зацепилась рогулькой за куст, еле на ногах устояла. Пока выбиралась, последнюю одежонку растеряла.
- Отвернись, отвернись скорее, парень. - запричитала она со слезой в голосе. - Молод ты еще такое видеть. Отгостилась я… И на порог в таком виде не ступить. Срам один! Как же я подружке на глаза покажусь? Эх, сирота я горемычная! Последнее платьишко изодрала.
Радогор, чтобы смех скрыть, отвернулся.
- Ты, тетушка, наломай веток тонких, и обмотайся. А потом прыгай мне на загривок. На затылке глаз нет - Посоветовал он. - тут недалеко уж. Быстро добежим.
Кикимора затихла, обдумывая его совет. Что - то в словах Радогора показалось ей подозрительным.
- А за голы ноги хватать не станешь?
- Тетушка!
Поверила, но все еще топталась в нерешительности.
- Пироги остынут… - Пришлось поторопить.
Упоминание о пирогах, все сомнения, как ветром выдуло.
- Ты только, парень, головы не поворачивая. - Предупредила она, устраиваясь у него за спиной. - А какие пироги? С грибами? А, может, с ягодами? Или горохом? Я и с горохом, и с грибами ем. Но с ягодами все равно слаще. Сами в рот скачут.
И снова затрещала без умолку.
- Принимай гостей, матушка. - Издалека, едва показалась избушка, закричал он. - Не один иду. С подружкой.
Слово вылетело, не догонишь.
На его слова первой выскочила Влада. Лицо порозовело от возмущения. От обиды губы дрожат. И есть от чего. Не разбудил, не сказался, один ушел. Но увидела над его плечом пенек с расщепом вместо волос и сразу успокоилась. Присела, пискнула, закрыв рот ладошкой и скакнула обратно.
- Не твоя ли зазноба, часом? Юркая. - В голосе кикиморы слышится явный укор. - Ни какой самостоятельности.
- Подругу твою оповестить поторопилась. - Поторопился оправдать княжну Радогор. А вот и она.
Переваливаясь с ноги на ногу из - за угла выворачивала Копытиха.
- Редкий гость. - Заулыбалась Копытиха при виде кикиморы. - А я уж думать начала, не рассерчала ли на что? Не идешь и не идешь? А ты с какого такого перепуга чужому парню на загорбок забралась, подруга?
- Дорогой начисто оборвалась о кусты. Все платьишко в ленты. Так и осталось на ветках висеть. - Виновато заговорила кикимора, торопясь повиниться. - Сама знаю, что не ладно вышло. И девку сконфузила. Но не голым же задом мне перед ним светить? А за спиной вроде, как и не видно. А перед девкой я повинюсь.
Из - за угла долетел заразительный смех.
Копытиха и сам еле удерживалась, чтобы не расхохотаться. Но устояла и хлебосольно повела рукой в сторону избы.
- Милости прошу, подруга. Только со спины на землю спустись. А ты, Радогор, отвернись и здесь постой, пока мы в избу не зайдем.
Радогор послушно отвернулся. И кикимора, болтая без умолк, заторопилась к избе, ухватившись за руку Копытихи.
- Чистое золото у тебя, подруга, а не парень. А уж какой обходительный! Хлебцем угостил, последнего не пожалел. От нынешних разве дождешься такого? У них одно на уме! Тетушкой меня зовет. - Хлюпнула носом, не совладав с чувствами. - Меня же больше все кикиморой да кикиморой дразнят А твой то - тетушка! Чистое золото! Повезет же какой - нибудь оторве. С руками отхватит и ножками сбрякать не успеет. Я бы тоже отхватила, будь помоложе. А пироги у тебя нынче с чем? Не с ягодами ли часом?
Хлопнули двери и Радогор дал волю чувствам. В два прыжка подлетел к копне и закатился смехом. А там уже каталась в истерике Влада.
- Ой, не могу. Где ты ее нашел, Радо? Тебя и в лес одного не отпустить. Сам, на своей спине разлучницу мне принес. Ой, держи. Лопну сейчас от смеха.
А Радогор и слова сказать не может, под копной трясется от смеха, не имея сил остановиться.
- Хорошо, что я поторопилась, из под носа свое чистое золото. - Ее руки упали на его шею. А вслед за руками появилась и ее проказливая мордашка. - Проворонила бы свое счастье.
Представила Радогора рядом с кикиморой и развеселилась еще больше. Зашлась в смехе и скатилась на его колени.
- А признайся, Радо, хоть одним глазком да посмотрел на ее голый зад?
От восторга на коленях усидеть не может.
- И даже не взглянул? - Ткнулась губами в его нос. - А - а - а, покраснел, покраснел! Вижу, все вижу. Свое всегда приедается, на чужое потянуло.
- Ну, что взялась плести, Лада? - Попробовал отбиваться Радогор.
- Не я плету. И пальчиком грозит. - Ты узелки на стороне вяжешь. То - то, не хотел меня брать.
Глаза лукавые, смехом искрятся.
- Погоди, ночь придет - проверю, нет ли убытку.
Руки же ночи ждать не хотят. Сами по его телу, затянутому кожей, порхают.
- Ладка!
Вздохнула с сожалением и убрал дерзкие руки, но с колен слезть не захотела.
- Где ты ее нашел, жадина?
- Вестимо где, в болоте. Я воды зачерпнул для матушкиного колдовства, только голову поднял, а она на кочке сидит. Думал, утопит. Ан нет… Разговорились… оказалось, что она к Упырю дорогу знает. В соседях живут. Обид у нее на него накопилось, до ночи не перечесть. - наспех объяснил. И решительно снял с колен.
- Беги. Помоги бабке нарядить гостью. Есть хочется. Еще немного и от тебя откусывать начну. - Пошутил он, подталкивая ее к избе.
- Прямо сейчас и начинай. Не жалко. - Прищурилась на него, и игриво изогнувшись, подставила ягодицу. - А с какого места начнешь?
Закрутилась на одной ноге, показывая себя.
- Ладушка, - взмолился он. - Сил нет, есть хочу.
- То - то же! Не будешь на чужое заглядываться, когда своего с горкой! Погоди, вот придет ночь, так узнаешь… - И со счастливым смехом убежала помогать бабке.
Пироги оказались, как по заказу. С ягодами. И кикимора, переодетая в старое бабкино платье, бросала их, как в печку один за другим. Встала из - за стола Копытиха. Гости в доме, хозяйке места нет. Отвалилась от стола княжна. Радогор, насытившись, вяло пережевывал последний пирожок. А кикимора все без устали брала и отправляла в рот пирог за пирогом. Но сдалась и она. Тусклым взглядом поглядела на глинянное просторное блюдо, на котором оставалось еще с полдюжины подрумяненных пирогов и сокрушенно заявила.
- Брюхо ссохлось от голода. Не лезет больше. Спать пойду. В девках то я побойчее была. Со всем бы управилась, а сейчас… А и мастерица же ты, подруга! - Еще раз с сожалением посмотрела на пироги и полезла на печь. Коротко вздохнула и огласила избу богатырским храпом.
А Копытиха наскоро убрала со стола и перелила, принесенную Радогором болотную воду, в просторное блюдо. И запустила туда лягушку с пиявкой.
- Будто бы болото. - Пояснила она Радогору и, примостившейся рядом с ним, княжне, выставляя по углам стола восковые свечи. - С прошлого раза осталось.
Остановилась, сцепив руки под передником, задумалась.
Когда же это было? Не помню…
Радогор встал с лавки и пристроился рядом. Влада забралась с ногами по другую сторону стола. Храп неожиданно умолк. Радогор повернулся и увидел, что кикимора свесилась с печи. Прячась за его спиной и боязливо косится на Копытиху.
- А я помню, подружка. Чуть изба твоя тогда не сгорела. Хорошо еще, что я успела выбежать. А то было бы тебе горя, слезы лить по мне.
- А я?
- Не ждать же мне, когда ты доковыляешь.
Вода в блюде успокоилась и отсвечивала зеленью. Лягушка сидела, сохраняя полное спокойствие, в самом центре блюда, а пиявка, толстая и жирная улеглась у ее передних лап.
Копытиха вытянула руки, поводила ладонями над водой, н а распев, медленно и важно, начала читать заклинание. Радогор попытался вслушаться в ее слова, но ни чего не понял. Каждое слово ему казалось знакомым и в то же время нет. Над водой, клубясь. Медленно поднимался белесый туман. Густел, сворачиваясь в тугие клубки и снова падал в воду.
- Гляди, Радогор.
Услышал он тихий старухин шепот. И даже не шепот. Скорее угадал по шевелению губ. Или мысли услышал.
Наклонился над блюдом, до боли, до ряби в глазах, вглядываясь в зелень воды. туман, едкий и приторный до тошноты, забрался в ноздри. От напряжения помутилось сознание. А на дне блюда кроме лягушки и пиявки ни кого и ни чего.
- Смотри, Радогор, лучше смотри. На тебя заклинание говорено. Мне не откроется. И ни кому не откроется.
Показалось, что - то увидел. Чахлые деревца утонули у края дрягвы, в заросляхболотной травы. В траве крохотные оконца стоялой воды. Кочки, заросшие мхом, разбегаются в разные стороны. Густые, плотные мхи буграми поднимаются над водой. Одинокая, чудом уцелевшая березка…
Взгляд бежит, торопится дальше от кромки болота. Всюду одно и то же. Глазу зацепиться не за что. Окна пустой воды попадаются все реже и реже. На поверхность из бездонных хлябей с урчанием и бульканием выкатываются пузыри и рвутся с оглушительным треском. И снова мох… полями необъятными. Обманчивыми. Гибельными.
Совсем уж далеко взгляд поймал нечто, отдаленно схожее с человеческим жилищем. Четыре бревна торчком поднимаются на пол - сажени над болотом. А на них пристроилась избешка, плетеная из гибких прутьев, обмазанная донной глиной. И крытая толстым слоем болотной травы. Вместо дверей шкура, грубой выделки.
- Вот оно, логово Упыря! - догадался Радогор.