Огромный зал без перегородок и мебели был тих и пуст.
Царевна, как капля воды на раскаленной сковородке, метнулась в один угол, в другой, в третий – никого.
Замедлив шаги, она подошла к зияющему черным небом на фоне черного камня окну во всю стену и осторожно выглянула наружу.
И там никого.
– Дурацкая змеюка… – чуть слышно процедила она сквозь зубы, устало опустилась на край и свесила ноги в темноту. – Чтоб ты лопнула… Ну вот где вот можно летать в такую вот позднь, а?!.. Когда ее надо – никогда не найдешь!.. Придется ждать.
Но не прошло и полминуты, как она уже стучала кулаком по камням в бессильном отчаянии:
– Ну вот где она, где, где, где, где?!..
Змиулания была нужна ей срочно. Это было в их обоюдных интересах. От того, как скоро она вернется в башню, могла зависеть не только жизнь самой Серафимы, но и существование того, что Змея так тщательно и так нервно от нее скрывала и чем дорожила настолько, что предпочла пойти в услужение к ненавистному Костею, нежели подвергнуть это опасности.
Ее единственного яйца.
Ее будущего Змейчика.
Или Змеюшки?
Если Костей узнает от Чернослова, что она никакая не Елена, то плохо будет всем и сразу.
Бедная Змеючка…
Бедные лукоморские родичи…
Бедный Иванушка…
Бедная, бедная я…
Серафима была на грани срыва. Она была готова рвать, метать, рычать, царапаться и кусаться. Если бы она застала Змиуланию на месте, она бы, не задумываясь, бросилась сражаться с нею голыми руками, и если не победила бы, то напугала до полусмерти – точно.
После того, что она только что узнала от Зюгмы о захвате Лукоморья, проглотит ее Змея или испепелит – ей было все равно.
Прошло два часа.
Ожидание на холодном мокром от вкрадчивого ночного дождика полу результатов не принесло. Змея не появлялась.
Серафима сидела на краю, прислонившись спиной к проему стены и обхватив руками колени. Если Змиулания не прилетит сегодня, то последствия могут быть самые катастрофические. Для всех. Включая саму Змею. Откровенно говоря, она не понимала, почему они, эти последствия, до сих пор еще не обрушились на ее бессчастную лукоморскую головушку как крыша, под которую забыли подвести стены. Чего Костей выжидает? Зачем притворяется? Какой ему от всего этого интерес? Что он еще задумал, какую гадость, которая раньше ему в голову не приходила?..
Какие бы ответы на эти вопросы ни были даны, для нее это могло означать варианты от просто очень плохого до самого поганого, и ничего иного. Это было именно такое положение, когда самый отмороженный оптимист брал веревку, мыло и шел вешаться.
Серафима оптимистом не была.
Поэтому она решила попробовать подойти к проблеме с другой стороны.
А что если он не притворялся? Что, если он и в самом деле так до сих пор ничего не узнал, и был уверен, что Елена Прекрасная – это она? Что это могло значить?
А значить это могло только одно, хоть, может, и недолго.
Надо было, пока не поздно, поговорить со Змиуланией.
А ее не было…
А что, если Костей снова ее послал в Лукоморск, за настоящей Еленой?
В этом случае она скоро должна вернуться. И тогда…
За спиной царевны, едва слышные на фоне шепота дождя, зашелестели осторожные шаги.
Находка?
Позаботиться или пошпионить?
Для Костея или для Зюгмы?
– Ваше царственное величество, – раздался приглушенный нерешительный голос. Так говорит человек, которому нужно что-то сказать, но который не хочет, чтобы его слышали. – Ваше царственное величество? Вы где?
– Здесь, – подумала и неохотно отозвалась Серафима.
– Я вам шубу принесла, ваше царственное величество – тут холодно и сыро, вы можете заболеть… – обеспокоенный голос зазвучал ближе.
– Могу заболеть… Могу и не заболеть… – проворчала царевна, нехотя поднимаясь и дуя на закоченевшие руки. – Тебе-то что?
– Жа-алко, – горестно пропела горничная.
Серафима усмехнулась.
– Не надо шубу, Находка. Я уже вниз иду. Хотя, нет. Давай, – и она приняла из несопротивляющихся рук роскошное соболье манто – Зюгма после ее представления в первый день проделал изрядную работу над ошибками. – Чего-то примерзла я тут, и верно.
– Нате, пожалуйста, ваше царственное величество, – Находка помогла накинуть пушистое произведение скорняжного искусства на плечи царевне и пошла вперед, к
лестнице, озабочено приговаривая: – Поздно уже, часы вон два часа надысь пробили, слышали, поди. Завтра опять ни свет, ни заря придут к завтраку приглашать. Не выспитесь ведь, ваше царственное величество.
– Да я и спать-то не хочу, – зевнула Серафима.
– А надо спать-то. Пока этой Змеищи страхолюдистой еще три ночи не будет, надо хоть отоспаться. А то ведь хоть и знаешь, что она к нам вниз не пролезет, а все
одно страшно, как она там наверху, дышит вон, ворочается, когтями скребет – ажно сердце колотится.
– А ты откуда знаешь, что ее еще три ночи не будет? – остановилась как вкопанная Серафима.
– А горничная господина генерала Кукуя, сказывала, что ее хозяину вчера срочно его царственное величество приказало в Турухтанское ханство лететь на Змее, к войску, которое туда месяц назад ушло. Шибко его величество серчало, говорит –
господин генерал прибежали, как скопидаром ошпаренный, в суму вещички покидали – и опять бежать. Сладке – ну, горничной своей, то есть – только успели сказать, что она на четыре дня в распоряжение господина кастеляна Ужима поступает, чтобы не бездельничала тут без него и чего не своровала.
– В Турухтанское, говоришь… – у Серафимы отлегло от сердца.
Но ненадолго.
Ведь даже если Костей услал Змиуланию не в Лукоморье, то это все равно не отменяет той опасности, что нависла над всеми ними.
В смысле, нависла еще больше…
– Ну, спасибо тебе, Находка. Ступай спать. Поздно уже, сама ж говоришь.
– А как же вы? Я должна помочь вам отойти ко сну, вечерний туалет… – начала было служанка, но, перехватив нечаянно взгляд царевны, быстро кивнула:
– Спокойной ночи, ваше царственное величество, – снова поклонилась она, – Тогда если ваше царственное величество позволят, я тоже спать пойду. Хоть все успокоилось вокруг. А то весь вечер во дворе крики, стук, шум, ругань, драки, завалы – как в пьяном муравейнике. Из комнаты носа высунуть боязно: не обзовут, так ноги поломаешь, так что…
– Как… где? – не поняла Серафима.
– Что – где, ваше царственное величество? – потеряла нить мысли Находка, и испуганно уставилась на царевну, пытаясь лихорадочно понять, не обидела ли она, деревня, невзначай чем ее царственное величество, не ляпнула ли лишнего, заговорившись сдуру.
– Ты сравнила замок с чем? С каким муравейником? Я никогда про такой не слышала,
– удивленно моргнула Серафима.
– А-а, это. Это я имела в виду пьяный муравейник, – не усмотрев себе угрозы в монаршьем удивлении, с облегчением затараторила служанка. – Бывают мураши насекомоядные, а бывают – пьяные. Это которые муравьиный спирт делают. И пьют его потом. И поэтому у них в муравейнике вечно разгром, и сам он не на конус, а на кучу мусора похож – так их деревенские наши и отличают.
– И что же? – заинтересовалась царевна.
– А у них с мурашами разговор короткий. Найдут, раскопают, и спирт-то выкачают. Да еще мужики-то смотрят, где муравейник стоит. Если под сосной построен – то, значит, мураши настойку на сосновых иголках делают. Если у кого в огороде – то на чесноке и красном перце. Если в поле – на травах. А лучше всего, когда у
гнезда диких пчел строятся. Для мужиков лучше, конечно, которые такой муравейник находят. Потому что тогда мураши с пчелами договариваются, делают медовуху, и вместе пьют. А вот если не у диких пчел, а у пасеки такие мураши поселятся, то пасечнику полный разор выходит. Его пчелы работать перестают, а все, что накопили, пропивают с мурашами, ночуют вперемежку где попало, а если пасечник рушить пьяный муравейник приходит, то все вместе его кусают, на чем свет стоит.
Серафима невольно расплылась в кривой ухмылке.
– Вот ведь, тоже мне – феномен природы, братья наши меньшие… Ладно, Находка, спасибо тебе – развеселила ты меня хоть на ночь глядя. Иди, отдыхай, дорогая. И верно ведь завтра рано вставать. Пасечник придет. Делов-то будет…
– Елена… ваше величество!!!
Все уроки этикета пошли прахом, ибо это был не стук в дверь, а стук дверью.
БАМ-М-М-М!!!
Серафима мгновенно подскочила в кровати, прижимая одеяло к подбородку:
– Что вы делаете! Куда вы прете, ваше величество! Я в неглиже!
– Мне пл… все равно, в глиже вы, или не в глиже, ваше величество!!! – единственное око Костея горело праведным возмущением за копейку преданного. – Как вы могли так со мной поступить!!!..
– Как я могла КАК с вами поступить? – уточнила царевна, начиная догадываться, к чему бы все это.
– Не надо притворяться! ТАК!!! ВОТ ТАК!!! – и он, обернувшись в пол-оборота, окинул пространство за своей спиной – стены, дверной проем и спины часовых, загораживающие вид на изгаженный штукатуркой коридор.
– Что конкретно из указанного вам не по вкусу? – продолжала упорствовать в невинности Серафима.
– ВСЕ!!! Вы видели, что происходит во дворе? В замке? В том проклятом подвале?
– Я не могу видеть сквозь стены, если вы это имеете в виду. И, к тому же, пока
вы не разбудили меня своими зверскими воплями, я спала, как вы могли заметить, – ледяным тоном проинформировала царя Серафима.
Зачем ей надо было это видеть? Ее воображение, не напрягаясь, могло в красках расписать ей все там происходящее. Руины строительных лесов, реки краски, впадающие в моря белил, провал пруда, из которого, наверняка, не все вчерашние гуляки смогли выбраться, вонь отходов жизнедеятельности толпы пьяных людей, битые физиономии, допрос свидетелей на предмет "где я был вчера", штурм подвала с остатками вина под руководством инстинкта и страшной болезни "похмелье"…
Короче, ничего особенного. Посмеяться и начать разгребать.
Было бы из-за чего так волноваться.
Но царевна понимала, что сказать это рассвирепевшему монарху напрямую было, по меньшей мере, недальновидно, и она продолжала гнуть свою линию:
– И соизвольте объяснить немедленно свое грубое вторжение в мой сон и мои покои, ибо я не совершила ничего предосудительного, что могло бы оправдать хотя бы в малейшей мере ваш неадекватный поступок.
Довольная собой и реакцией Костея, она умолкла.
Царь нахмурился и приумолк – то ли начиная осознавать всю низость своего поведения, на что ему было так тонко указано, то ли просто переваривая то, что только что услышал.
– Что вы имеете в виду? – выдал, наконец, он. – Что вы действительно ничего не знаете? Что ни в чем не виноваты?
– Знаю?!.. Виновата?!.. Ваше величество, если вы потрудитесь закрыть за собой дверь с той стороны, то мы имеем неплохие шансы увидеться с вами в трапезной через полчаса. Вот там вы все мне и растолкуете…
– В трапезной?!.. – Царь едва не подскочил, как будто ему в обнаженную рану
только что ткнули вилкой с аджикой. – В трапезной!!! Да будет вам известно, ваше величество, что в трапезной мы сейчас и еще несколько часов, я опасаюсь, сможем только ВИДЕТЬСЯ! Потому что больше там заняться будет нечем!!! По вашей милости при переезде кухни на новое место, туда, где раньше был арсенал, а трапезной,
часть утвари, но и поваров!
– В пруду искали? – быстро спросила Серафима.
– Искали! Кроме конюхов и стражников там никого не было! Кони в прачечной! Маляры у шорников! Стража в стойлах! Прачки в курятнике! Кузнецы на кухне! Сколько это кончится, и когда все это будет продолжаться!.. То есть, скоро это будет продолжаться… То есть, я имел в виду наоборот!..
Царь замолк на полуслове, наморщил лоб и проговорил еще несколько раз себе под нос то, что он только что сказал, силясь понять, ЧТО же все-таки он хотел этим сказать.
Наконец, порванная нить мысли была поймана, связана в целое и отмотана назад.
– Что я имел в виду, так это… – начал было объяснять он, но Серафима прервала его.
– Ваше величество, давайте через полчаса все-таки встретимся в трапезной, где бы она сейчас не находилась, вы прибегните к своей магии, чтобы приготовить нам завтрак, и мы в спокойной обстановке обсудим все, что вам непонятно, – успокаивающим тоном, каким говорят с буйнопомешанным, кивая в такт словам взлохмаченной головой, произнесла царевна.
– В спокойной? – Костей истерично рассмеялся. – Обязательно! Если удастся выставить оттуда птичий двор! Хуо-ди!.. Хуо-ди!!!.. Все. Мои планы изменились. Клянусь, Елена, что следующей завоеванной страной после вашего Лукоморья будет Вамаяси. И тогда они мне за все ответят!!!..
Что бы ни говорил Костей, но к приходу Серафимы в трапезной все было готово и сверкало вновьобретенной чистотой.
Правда, с запахом заночевавших здесь кур и гусей ничего сделать не удалось даже при помощи колдовства.
Едва усадив царевну за стол, Костей сразу начал допрос.
– Ваше величество, не надо отрицать очевидное, я все знаю.
Серафима вскинула ладони, как будто желая остановить поток бессвязных обвинений.
– Давайте по порядку, ваше величество. Начнем с того, что я ничего не отрицаю…
– Вот ви…
– …Потому что вы мне пока ни слова не сказали о том, в чем вы меня подозреваете.
– Я…
– Во-вторых, откуда вы все можете знать, если вы еще не поговорили со мной?
– Мне рассказал мой… – царь усилием воли справился с желанием придушить
воображаемого информанта, лишь пальцы судорожно скрючились и разжались, – …первый советник.
– В самом деле? – медленно подняла брови царевна. – Все рассказал? И как лез во все мои распоряжения, отменяя и исправляя их, пока я сама перестала понимать,
что и где происходит? И как привел меня в ТОТ подвал – если вы это имеете в виду…
– Да!..
– И как сначала стал пить из тех бутылок, а потом придумал угостить и всех, кто в тот день оказался в замке?
– Он сказал, что это была ваша идея!
– Ха! – однозначно высказала свое отношение к сказанному царевна. – Если бы это была моя идея, как вы утверждаете…
– ОН утверждает, – быстро уточнил Костей.
– …то кто бы меня стал здесь слушаться, исполнять мои приказания, чтобы я
смогла воплотить ее в жизнь? – победоносно, игнорируя поправку, завершила она. – И потом, напоила его до потери пульса тоже я? Насильно, под взглядами стражи, вливая вино ему в горло?
– Так вы хотите сказать, что… – приподнялся со стула Костей, и глаз его искрился и метал молнии.
– Именно это я и пытаюсь втолковать вам, ваше величество, уже целое утро, – хладнокровно пожала плечами царевна и принялась конструировать бутерброд.
– Ах, Зюгма… Ах, подлец…Ну, погоди же… Ты мне за это ответишь… Я тебя… Я тебе… Я тобой… Я от тебя…
В глазу царя засветилась скорая смерть советника, но тут же и погасла, потому что в голову ему, ужасаясь собственной смелости и жестокости, пришла идея получше.
Были вещи и пострашнее смерти.
Он взглянул на уписывающую с аппетитом салатик царевну и задумчиво постучал по скатерти вилкой.
– Кажется, ваше величество, я начинаю припоминать, вчера вы говорили, что знаете и хотели бы сыграть и спеть еще много хороших песен…
Зюгма стойко вынес все два часа лукоморской народной музыки и пения. Откачивать его пришлось всего четыре раза. Менять охрану – три.
Костей исподтишка, но лично наблюдал за экзекуцией из бойницы башни Задира,
заткнув предварительно уши ватой, и вернулся к своим делам с ощущением раскаяния и некоторого сочувствия к похмельному советнику.
Во дворе солдаты дрожащими руками медленно и скорбно заканчивали выливать остававшееся со вчерашнего вечера и сегодняшнего утра вино в ливневую канализацию.
Все шесть бутылок.
Покачиваясь и держась за голову, Зюгма направился к месту постоянного жительства в восточном крыле, чтобы найти там тихий уголок и без помех умереть. Но, видно, не пришел еще его час, потому что там как раз в это время артель не менее похмельных рабочих занималась отдиранием старых железных дверных косяков. И умереть под такой адский грохот и скрежет с непривычки просто не представлялось возможным.
С зеленой тоской впитав глазами красное винное пятно вокруг стока во дворе и
душераздирающе застонав так, что на фоне этого стона померкли стоны раздираемого металла, советник стал составлять план страшной мести коварной царице.
Но дальше первого пункта его горящая, гудящая и изнывающая голова продвинуться ему не позволила, и он решил приступить к исполнению хотя бы того, что удалось придумать.
Горничную царицы он нашел на этаже Змеи – пользуясь ее отсутствием, она, вывесив в огромном окне ковер своей госпожи, вычесывала его зубастым гребешком.
– На колени, ничтожество! – рявкнул он, едва поднявшись по лестнице.
Находка, вздрогнув, выронила свою расческу за окно, рухнула на колени, как приказано, сжалась и закрыла голову руками.
– Моя жизнь – твоя жизнь, – едва слышно пискнула она.
– Что? – угрожающе прорычал советник, широкими нетвердыми шагами приближаясь к бедной служанке. – Громче!
– Моя жизнь – твоя жизнь! – чуть отчетливее донеслось до него.
– Не слышу! Подними голову! Громче! – склонился он к над ней, дыша ненавистью и перегаром.
Она почувствовала, отшатнулась и потеряла равновесие.
– Моя жизнь… твоя… жизнь!.. – прокричала она падая.
– Вот так-то. Помню. И ты запомни, – прорычал он, выпрямляясь. – Ты должна исполнять все, что я тебе прикажу.
– Да, господин, – быстро кивнула она, не поднимаясь.
– Ты должна слушаться меня, и только меня.
– Да, господин.
– А то на твое место, чтобы снова обрести свои человеческие морды, моментально найдется сотня баб.
– Да, господин…
– Так вот. Я приказываю тебе следить с этой минуты за каждым шагом царицы. Куда она ходила, с кем говорила, о чем, как долго. Я хочу понять, чего от нее еще ждать, и что она замышляет. Это страшная женщина. Пока ее не было, все было замечательно. С ее появлением все пошло наперекосяк. Все валится из рук. Что бы я ни сделал, все оказывается не так! Я больше не понимаю, что здесь происходит! Милость государя, того и гляди, окончательно покинет меня, как будто это я во всем виноват! Она настраивает его против меня! Но не на такого напала. Я еще выведу ее на чистую воду. Она еще узнает, кто такой первый советник Зюгма!..
Как будто спохватившись, что наговорил лишнего, чего служанке знать бы вовсе не следовало, колдун замолчал, не закончив фразы, осторожно потряс тоскливо ноющей головой, потер лицо пятерней и снова уставился на Находку.
– Если скажешь хоть кому про нашу встречу, и про то, что я тебе тут говорил, ты не проживешь после этого и часа. И запомни. Начиная с завтрашнего дня, утром, пока ОНА будет завтракать, будешь все докладывать мне персонально. Что. Где. Когда. Не упуская ни одной детали. Ни одного слова. Ты поняла меня, дурища деревенская?
Ответ задержался.