Граненыч оторвался от своей чашки и неожиданно внимательным и умным взором полупьяных прозрачно-серых глаз вперился в лицо Елене.
– Ты, ваше величество, должно быть, хочешь, чтобы я предупредил их?
– Ты сможешь это сделать, Митрофан? – умоляюще прижала она руки к груди. – Я приказываю тебе… Нет, я прошу тебя… Выберись из дворца… Купи, укради, выпроси, выменяй коня… Скачи к ним… Предупреди их, расскажи им…
– Так где у нас сейчас военный театр-то?
– На гастролях в Лотрании, – недоуменно нахмурилась Елена. – А что?
– Да не ваши плясуны, – покривился в улыбке Митроха. – Боевые действия где сейчас ведутся, говорю?
– А-а… Где-то на южной границе, – пожала плечами Елена. – С Караканским ханством, если ничего не путаю?..
– Ханство Караканское, – выудил откуда-то из-под своего стула маленький справочник купца Дионисий. – На букву "Кы"… Так, так, так… Ага. Есть.
Площадь… Население… Политическая система… Валюта… Климатические условия… Ага, вот. "Удаленность от столицы Лукоморья – три недели пути с обозом, конному гонцу – две недели, по распутице – плюс четыре дня".
– Две недели!.. – ахнула царица.
– С половиною, – угрюмо уточнил Дионисий. – Осень на дворе, как-никак.
– Хм… Диспозиция далекая… – почесал взъерошенный затылок Митроха. – В оба конца-то пять недель вынь да положь… М-да-а-а… Пожалуй, как сказал бы генерал Манювринг, мы пойдем другим путем. Пожалуй, ваше величество, я к царю Василию не поскачу…
– Как?!..
– Я к родичам царевны нашей Серафимы в Лесогорье поеду от вашего лица военным атташом, подмоги просить. В два раза быстрее выйдет. Недели в полторы уложусь, поди, в самом худшем случае. Они же сродственники ваши теперь – отказать не должны, если сами ни с кем не воюют.
– А ведь и вправду… – уважительно покачал головой библиотечный, быстро обдумав и оценив предложение Граненыча.
– Стратегически мыслить надо! – поучающее поднял к потолку указательный палец довольный одобрением истопник.
– Митроха!!!.. – счастливая Елена едва не бросилась истопнику на шею, но вовремя
спохватилась и удержала у лица уже начинающее потихоньку то ли выдыхаться, то ли уступать перед напором сивушных масел полотенце. – Ты… гений! Ты… настоящий герой! На, возьми мои украшения – на них в пути ты купишь все, что тебе надо!
И она принялась одной рукой неловко снимать с себя бриллиантовое колье.
– Да ты что, царица! – замахал руками Граненыч. – Чтоб меня с этим ожерельем за
вора поймали по дороге? Или ограбили? Или, спаси-сохрани, убили? Нет, не надо, и не думай. Я лучше к куму шорнику в городе мимоходом загляну – у него одолжусь. Живы будем – рассчитаемся.
– Митроха… Митрофан… Если жив останешься – ничего не пожалею… Проси, чего хочешь… Все твое…
– Вот жив останусь – тогда и поговорим, – неопределенно качнул взлохмаченной головой, похожей на лошадиную, Граненыч. – А пока выбираться отсюда надо. Загостился я чегой-то у вас.
– Я тебя провожу, – поднялся со стульчика Дионисий и водрузил на переносицу очки.
– Путем Книги. Когда выступаешь в поход?
– Как вот отсюда выйду – так и выступаю, – пожал плечами истопник.
– Но тебе же надо собраться?..
– А чего мне собираться? Голому одеться – подпоясаться. Вот вернусь к себе в комнату, сто грамм на дорожку приму – и пошел.
– Зачем… сто? – тревожно вскинула глаза Елена.
– Для профилактики, ваше величество. Чтоб колдовство не приставало, – авторитетно пояснил Граненыч.
– А… книгу ты… мою… с собой не берешь?.. – голосом, полным настолько равнодушного равнодушия, что оно не могло быть и на пятьдесят процентов искренним, поинтересовался вдруг библиотечный. – А то ты бы заодно ее забрал бы и мне сюда принес быстренько… Сколько ты в пути пробудешь – неизвестно, а книга на месте своем законном должна обретаться.
– Эта книга твоя? – вопросительно взглянул на него Митроха.
– Если из моей библиотеки – значит, моя, – непреклонно ответил тот.
– Интересная у тебя книга, – уважительно качнул головой Граненыч. – А в нашем положении – так просто полезная. Жаль только, что до конца я ее не успел дочитать…
– Вернешься – дочитаешь, – дипломатично предложил Дионисий.
– Вернусь – она мне не понадобится, – хмыкнул Митроха, допил одним могучим
глотком рассол из своей чашки, крякнул, утерся замызганным рукавом и поднялся. – Ну, ваше величество, не поминай лихом. Пошли, Дионисий.
Старательно обездвижив лицо и сфокусировав глаза на невидимой точке сантиметрах в двадцати от переносицы, Граненыч деревянным шагом брел вдоль дворцовой стены уже в третий раз.
Как и в первые два раза, ни случайно приставленными лестницами, ни неожиданно
упавшими деревьями, ни непонятно откуда взявшимися веревками стена похвастать не могла. Даже теперь, при третьем круге, она оставалась такой же высокой, неприступной и непреодолимой, как и два часа, и двести лет назад.
Вариант с парадными воротами ему пришлось отбросить сразу, как только закончил первый круг: на обоих стоял суровый караул из одного черносотенца-новобранца из местных предателей и пятерки пустоглазых дружинников. С какой целью – было не очень понятно, поскольку все они все равно были закрыты на засовы, и никто не горел желанием ни посетить захваченные чужаками дворец, ни покинуть его.
Ну, да ладно. Мы люди не гордые, через царское парадное ходить все одно неприученные. Нам бы чего попроще. Хозяйственные ворота само то бы подошли, но так и на них ведь не девки с коромыслами стоят…
Боится, видать, окаянный, раз такие посты выставляет. Знает кошка, чье мясо съела…
Не столько поймав, сколько почувствовав на себе чужой заинтересованный взгляд, Граненыч, осторожно сделал еще несколько шагов, остановился, наклонился и
медленно, как во сне, стал собирать с земли упавшие после вчерашнего ветра сухие ветки.
Все понятно…
Все логично…
Истопник собирает ветки на растопку…
В этом нет ничего подозрительного…
И интересного тоже…
Ну, и что, что нормальные люди это делают при помощи граблей и тачки…
Где теперь тут взять нормальных людей…
Посмотрит – и перестанет…
Вот только кто же это на него смотрит?
И откуда?
Или это его паранойя?..
А что это такое?
Перемещаясь по строго выверенной траектории с тщательно рассчитанным углом наклона тела и головы по отношению к окружающей действительности, Митроха украдкой, но бегло осмотрелся. Слева – недоступная свобода за трехметровой стеной. Справа – южная стена нового здания дворца с россыпью окон всех самых модных форм и размеров, но все занавешены плотными ночными портьерами. Скорее всего, еще три дня назад их задернули вечером от любопытных глаз, да так и оставили…
Колыхнулась сейчас одна из них, или это его растревоженное воображение не находит себе места?..
А с другой стороны, кому там сейчас на него из окон тайком подглядывать?..
Ладно, продолжение осмотра…
Сзади у нас выложенная камнем неширокая дорожка, по краям – трава и деревья до самого поворота.
Впереди…
– М-му-у? М-м-м-му-у-у-у!..
– Тьфу, зараза, напугал!..
Впереди находился зверинец царя Симеона – шесть просторных загонов с экзотическими животными – подарками послов из заморских стран.
Белый медведь Снежок, страдающий от хронического теплового удара и ностальгии, присланный одним из северных племен этим летом с обозом песцовых шкурок, резной рыбьей кости и вяленой рыбы. Полосатый как шмель толстый ленивый тигр Пуфик откуда-то из восточной тайги. Обманчиво флегматичный желтый одногорбый Огненный Ветер Пустыни – беговой снайпер-верблюд1 из Шатт-аль-Шейха – мимо не ходи.
Вольера с крикливым, лохматым, плохо воспитанным безымянным обезьяним семейством из Вамаяси. Близорукий злой носорог Бамбук, похожий на маленькое стенобитное орудие. И – рядом с ним и почти напротив хозяйственных ворот, которыми он
пользовался все время, пока работал во дворце, но сейчас недоступными, как Луна, как самые дальние созвездия – территория огромного иссиня-черного узамбарского буйвола Герасима с щегольски закрученными, как усы гвардейского офицера, рогами и жены его, нервной и раздражительной буйволицы Му-Му. Его любимцев, неизменных объектов кормления сладкими морковками и репками, почесывания за ушами и поглаживания больших теплых тяжелых морд. Вообще-то, их имена были Самум и Саванна, но Граненыч их и сам не признал за имена, и буйволов отучил на них
отзываться, с самого первого дня единолично переименовав их в честь героев давно прочитанной книжки.
-начало сноски-
1 – Так биатлон пришел в Сулейманию.
-конец сноски-
Но сейчас было не до них, его узамбарских коровушек, как он ласково про себя иногда называл рогатую чету. Сейчас они помочь ему ничем не могли.
Вот если бы одно из посольств догадалось в свое время преподнести царю Симеону
жирафенка маленького, да кабы тот вырос, да если бы он, Граненыч, его воспитал и
приучил катать на себе, то теперь можно было бы попытаться вывести его из загона, подогнать к стене и подняться по евойной шее наверх…
Эх, бы, да кабы, да во рту росли грибы…
Нет.
К этому вопросу с голыми руками не подойдешь.
Тут нужно стратегическое мышление.
Как учил великий вамаяссьский контр-адмирал Янамори Утонути, определись с целью, а средства предложат себя сами.
Итак…
Цель – ворота. Они должны передо мной открыться.
Препятствие – охрана. Черносотенец и два дружинника. Их надо обмануть, уговорить, подкупить, отвлечь, разогнать или…
Короче, их не надо.
Средства…
Граненыч еще раз вздохнул, поскреб под шапкой в затылке и пришел к выводу, что если кого охрана и пропустит, так это телегу и работника, направляющегося в город… в город…
За чем?
Что там говорилось в той, недочитанной им книжке про лазутчиков?
Ври не просто так, а чтобы тебе захотели поверить? Или как-то позамысловатее?
Ладно. Изящную словесность оставим хозяину библиотеки. А мне надо именно врать.
Так за чем таким может поехать возчик, что его обязательно нужно пропустить?
За дровами?
За продуктами?
За заказом в лавку?
Стоп.
Идея.
Направляющегося в город за водкой.
Для армии Чернослова.
У кого рука поднимется, или, вернее, не поднимется, не открыть ворота по такому случаю?
И что с того, что этой водки в подвалах – пруд пруди? Откуда начальнику караула, этому городскому гамадрилу, это знать?
Или мадригалу?..
Нет, не так, по другому как-то…
Маргиналу?
Ладно, ну его, кто бы они ни был.
Будь он хоть маргинал, хоть мадригал… или все-таки гамадрил?.. но уж на это-то
он, если я хоть чуть-чуть разбираюсь в этой братии, купится – глазом не моргнет, стоит только пообещать ему, что он первым снимет пробу. Ну, или, памятуя свое якобы бессловесное состояние, натолкнуть его каким-либо способом на эту мысль.
Немного воодушевленный таким планом – другого все равно не было – Граненыч осторожно выбрался из-за загона с буйволами, кивнув им ласково на прощанье, обошел его и, едва удерживаясь от всепоглощающего желания красться, стелясь по стенке, останавливаясь и оглядываясь каждые полминуты, снова тщательно свел глаза в кучу, вышел на середину дорожки и деревянной походкой заводного солдатика зашагал к конюшне.
– М-м-м-у-у-у-у-у… – печально проводил своего занятого друга Герасим.
Ворота конюшни были слегка приоткрыты. Оттуда веяло теплом, навозом и успокаивающе-знакомым конским духом.
Поддавшись на последок искушению оглянуться и не обнаружив ничего тревожного, Митроха боком просочился вовнутрь.
Просторные, уютные стойла царской конюшни длинными рядами уходили в сухой полумрак, туда, где, в самом конце, стояли и ждали своей доли работы ломовые, старые и просто беспородные неказистые кони – рабочий класс лошадиного племени.
Граненыч уже знал, кого он возьмет – соловую Елку, одноухую покладистую кобылку,
которую чаще всего посыльные из кухни и подсобного хозяйства брали для выездов в город. Хотя, откуда этим басурманам и это знать?..
Митроха свернул к столбу посреди широкого прохода, потянулся, чтобы снять лампу и замер.
Сердце пропустило такт, решившись сначала выскочить через горло, но, когда не удалось, ухнуло и пребольно ударило в левую пятку…
Граненыч нос к носу столкнулся с Букахой.
Бывший воевода тоже вздрогнул и отпрянул, едва не споткнувшись о полы своей длинной, крытой алой парчой, шубы.
Истопник мог поспорить на коня и телегу, что красная надменная физиономия того, и так гораздо менее красная и далеко не такая надменная в последние дни, стала такой же бледной, вытянутой и испуганной, как у него.
Граненыч пришел в себя и начал лихорадочно соображать первым.
Одно из двух.
Если он сейчас побежит, Букаха его догонит или – в том маловероятном случае, если боярские ноги окажутся не такими быстрыми, как у шестидесятипятилетнего старика – поднимет тревогу на весь дворец.
Если нет…
Усилием воли собрав разбежавшиеся было в панике черты лица в тупую равнодушную маску, хоть и несколько перекошенную, Митроха продолжил начатое движение и медленно снял лампу со столба.
Не глядя на выпученные глаза и беззвучно шевелящиеся губы боярина, он так же медленно повернулся, опустил руку и механической походкой зашагал вдоль по коридору к своей цели.
Я слуга.
Я под чарами.
Мне приказали запрячь лошадь в телегу и съездить в город по делам.
Я должен здесь находиться.
Я имею на это полное право.
У меня распоряжение.
Я выполняю чужую волю.
И мне вовсе не хочется развернуться, бросить лампу ему в морду и лететь отсюда со всех моих шестидесятипятилетних ног.
Когда Граненыч дошел до стойла Елки и получил возможность боковым зрением оглядеть проход, там уже никого не было.
Трясущимися от перепоя и перепуга руками он стал взнуздывать одноухую кобылку. Та дружелюбно фыркала и пыталась сжевать его волосы.
"И опять одно из двух", – с мрачной обреченностью рассуждал он, пока руки машинально худо-бедно выполняли знакомую до автоматизма процедуру. "Или он сейчас поднимет крик и тут будет вся колдунова рать… или его самого тут быть было не должно."
Напрашивающийся вывод рассмешил Граненыча и заставил на минуту забыть об отчаянности собственного положения.
"Он что, тоже удрать собирался?!.."
Через полчаса к хозяйственным воротам на малой скорости подъехала старая телега, запряженная гладкой соловой кобылкой. Правил ей тощий чумазый небритый мужичок неопределенного возраста в поношенном коричневом армяке.
Дойдя до самых ворот, кобылка почти уперлась мордой в ворота и, не дождавшись команды, остановилась.
– Эй, ты, куды прешь, как по прошпекту? – начальственным голосом окликнул возчика черносотенец.
– В город, – кратко и бесстрастно доложил Митроха, твердо придерживаясь линии, что зачарованным не пристало быть чересчур болтливыми.
– Зачем?
– За водкой.
– За водкой? – оживился свежеиспеченный черносотенец, пропустил следующий вопрос "по чьему приказу" и сразу перешел к делу.
– А куда конкретно?
– Винокурня Жилина.
– Хм-м-м… Винокурня Жилина – это хорошо… Жилин – он градус держит… –
задумчиво поскреб подбородок черносотенец, перебирая одну заманчивую возможность
за другой и, наконец, остановившись на одном из вариантов, безусловно, приятном, судя по тому, как непроизвольно расплылась в блаженной улыбке его хитрая физиономия. – А когда возвращаться будешь?
– Груз заберу – и вернусь, – бесстрастно ответил Митроха, старательно не сводя неподвижного взгляда с засова за спиной черносотенца.
– За… три часа вернешься? – хищно прищурившись, выстрелил вопросом начальник караула, прикинув, когда его должны сменить.
– Вернусь, – не задумываясь, подтвердил Митроха. Сейчас он бы подтвердил, что вернется из винокурни Жилина, расположенной в двух часах езды от дворца, и за двадцать минут.
Только бы пропустили, только бы пропустили, только бы выпустили…
Облачко сомнения пробежало было по лицу караульного, но открывшиеся вдруг в такой нежаркий день солнечные перспективы рассеяли его без особого труда.
За полдня с лишком, что он стоит на часах на этих разнесчастных воротах, мимо него не прошел ни один солдат из отряда колдуна. Будто они все заняты своими делами и забыли, что он вообще существует на белом свете. Брезгуют они нашим
братом, видите ли вы. Морды воротят. А на воротах этих дурацких стоять не ихнее,
понимаете ли вы, дело. А торчать-то тут, между прочим, еще до вечера. А на улице не май месяц. И даже не сентябрь. И что такого страшного может случиться, если он потихонечку выпустит эту телегу, а потом абсолютно справедливо воспользуется плодами своей доброты? Подумаешь, приказ… Легко им, инородцам, раздавать приказы, сидя перед печкой в помещении!.. Думают, пришли невесть откуда, сунули десять рублей жалованья в зубы, и всё, господа? Можно над лукоморским человеком глумиться? И, если здраво поразмыслить, зачем тогда человеку власть, если он не может ей воспользоваться в личных целях? А-а-а… провались земля и небо!..
– Открывайте, – повелевающее махнул заколдованным дружинникам рукой в черной кожаной перчатке начальник караула. – Да поживее шевелитесь, проклятые!..
Такой же ломкой походкой, какую с разной степенью достоверности старался изображать до сих пор Митроха, оба дружинника без единого слова потащились из караульной будки снимать засов.
– Ну, слава тебе!.. – одними губами прошептал Граненыч и понял, что последнюю минуту он забыл дышать.
Укрывшись за неподвижной маской зачарованного, он тихохонько перевел дух и торжествующе улыбнулся – одними глазами.
Получилось.
Прорвались.
– М-м-м-мум!.. М-мумум-м-м!.. М-м-му-ум-м-му-у-у-у!!!.. – донесся сзади знакомый звук.
"И тебе всего хорошего, Герасим", – подумал в ответ буйволу Митроха и украдкой оглянулся на прощанье.
По направлению к ним, откуда ни возьмись, полоща на бегу полами шубы, к ним неуклюже бежал, размахивал руками как ветряная мельница и что-то отчаянно мычал Букаха.
Хотел ли он схватить беглеца или присоединиться к нему, Граненычу разбираться было недосуг.
Сердце его отчаянно метнулось в грудной клетке, руки непроизвольно дернулись, и он хлестнул вожжами по спине Елку. Та, не ожидая от старого знакомого такого вероломного коварства, встала на дыбы, ударила перед собой копытами и угодила прямо в грудь одного из дружинников, поднимающих засов. Тот охнул1, отлетая к воротам, и тяжелый брус, не чувствуя больше поддержки с одного конца, ухнулся обратно на место.
– Эй, ты чего, ты чего?.. – отскочил начальник караула от взбунтовавшихся вдруг кобылы и мужика и выхватил меч. – А ну, слезай!..
– М-мум-м!!! М-м-му-умуму!..