– Так ежели бы он в здравом уме бы был, рази ж он на тебя бы покусился? – покрутил пальцем у виска улыбчивый рыжебородый мужичок.
– Гончар верно говорит, – загудела толпа. – Тащи и его в людскую, не мучай бедолагу!
– Как это – "не мучай"? – обиделся кузнец. – Я его ловил, он мне новый армяк
ножиком прорезал, а вы – "не мучай"? Ну, уж нет! Я сейчас с ним сам поговорю. По-свойски. Вот, глядите.
И он согнул правую руку в локте. Ноги пойманного при этом оторвались на десять сантиметров от пола, а испуганные выпученные глаза оказались вровень с осуждающими глазами шорникова зятя.
– Ты? Меня? Слышишь? – громко и медленно, как иностранцу, проговорил кузнец и вопросительно пошевелил бровями.
Пойманный злобно замычал и отвернулся.
– Ага, слышит! – обрадовался Семен и тут же продолжил: – Ты знаешь, где супостаты держали царскую фамилию?
Уклончивое мычание было ему ответом.
– Ха! Нашел с кем разговаривать! – весело выкрикнули из толпы, с интересом наблюдавшей за процессом допроса свидетеля. – Он, кажись, немтой!
Немой обрадовано закивал и сделал попытку вывернуться из зипуна и удрать.
Семен, грозно нахмурясь, поднес двухпудовый кулак к его носу, и всякие поползновения к побегу засохли на корню.
– Немтой – не глухой, – сурово продиагностировал он. – Не может сказать – пусть покажет. А то я ему память-то прочищу.
Немой забился, застонал отчаянно и закрыл голову руками.
"Интересно, какова вероятность того, что меня побьют два раза в день за одно и
то же, если я отведу их сейчас в библиотеку?" – возможно, подумал бы он, если бы был в состоянии в этот момент спокойно рассуждать.
– Говор…То есть, веди, злыдня! – решительно настроенный кузнец, не собиравшийся спускать ему испорченную обновку, для убедительности легонько стукнул пленника в лоб.
Тот горестно охнул и задрыгал ногами – то ли давал знать, что он готов все
показать, то ли наивно пытался вырваться. Недовольный кузнец в сердцах встряхнул захваченного за шиворот – у того только голова дернулась и зубы сомкнулись на и без того бесполезном языке.
– Веди, гад, пока я добрый!
– Да как же он тебя поведет, ежели у него ноги до пола не достают! – справедливо заметил шорник.
– Захочет – и так пойдет, – сурово отрезал Семен, но кулак все же разжал, и не
ожидавший такого послабления режима немой обрушился на пол как куль с картошкой, болезненно ойкнув.
Впрочем, мучениям его не суждено было продолжаться, потому что в этот момент
прямо на глазах у изумленного народа из малахитовой стены рядом с книжным шкафом, держа за руку нелукоморского вида коротышку в огромных очках, в зал вышел царь Симеон.
Народ отпрянул, передние ряды придавили задние, передавая им свой испуг:
– Чур меня, чур!..
– Нешто покойник пришел?..
– Из самой стены вышел – так стало быть, дух евойный…
– Ой, спаси-сохрани…
– Уходили все-таки царя нашего, гады…
Люди страдальчески заахали и подались назад еще больше, освобождая вокруг неизъяснимым образом явившегося то ли живого, то ли мертвого монарха полянку в несколько метров.
– Ну, здравствуй, честной народ, – приложил Симеон руку к сердцу и поклонился. – Не пугайтесь вы, и не думайте чего плохого – я живой, и мы с вами еще всех врагов наших переживем! Благодарю вас, люди добрые, что в тяжелый час не пожелали жить под гнетом коварного супостата и, взяв оружие в руки, растоптали проклятых пришельцев как добрый конь давит змею!
– Ура!!!.. – грянула толпа, и в воздух полетели шапки, кички, венцы, картузы,
колпаки и (в случае с кузнецом Семеном) предатель Букаха1. – Слава батюшке-царю!
– Слава…
– А где царица-матушка?
– Что с ней сталось?
– Жива ли? – забеспокоился вдруг народ.
– Жива, жива, люди добрые, – успокаивающе махнул рукой царь. – И царица Елена жива-здорова. И все это благодаря нашему маленькому герою, нашему… Да где же он? – царь заоглядывался по сторонам, потом под ноги – но все напрасно.
– Вы малыша вашего ищете? – выкрикнули из толпы.
– Так он, царь-батюшка, как вы отвернулись, обратно в стену ушел!
– А-а… Ну, это он от скромности, наверное. Деликатной души чел… домо… библиотечный.
– А колдун куда подевался? – выкрикнул долговязый чернявый парень в желтой поддевке.
– Колдун покинул сей лучший из миров, то есть помер, – торжественно объявил Симеон и тут же зажал уши, чтобы не оглохнуть от сумасшедшего "УРА!!!", мгновенно взорвавшего толпу.
– А как у нас в городе дела обстоят, люди добрые? Кто мне расскажет, что у нас в славном Лукоморске сейчас деется? – едва дождавшись, пока народное ликование возьмет тайм-аут, спросил царь.
– Ну, я могу, – выступил вперед шорник Данила, с усилием согнав улыбку от уха до уха и приняв серьезно-торжественный вид, подобающий для разговоров с царями. – Звать меня Данила Гвоздев, а ремесло мое шорное. Живу я с семейством в Соловьевке, в доме с синими наличниками…
– Да ты мне расскажи, что в городе деется, Данила! – нетерпеливо прервал его Симеон. – Про наличники потом!..
– Сейчас все поведаю, батюшка царь. Я про себя говорю, чтоб не подумали вы, что
я какой пьяница безродный, али смутьян пустоголовый. Я горожанин законопослушный и верноподданный, и думаю, что говорю.
– Это хорошо…
– Ну, так слушайте. А что я пропущу – меня мир поправит… – и он обвел
замотанной тряпицей рукой притихший с уважением люд. Ишь ты – шорник – шорник, а сказанул так, что и не всякий боярин повторит…
Закончив изложение событий последних трех часов, Данила почтительно замолк.
Заговорил царь.
– Спасибо вам, люди добрые, еще раз за отвагу вашу, за верность и за сердца ваши горячие, – молвил он. – Я всегда знал, что государи других держав локти кусать должны, что не у них, а у меня в стране такой народище проживает! За ним, то бишь, за вами – как за каменной стеной! Любого колдуна, али супостата голыми руками на корню удушите! Молодцы! Сбросили мы чародейское иго! И на радости такой объявляю я народные гуляния на три дня! Будут на всех площадях бочки стоять с пивом, с вином, да туши жариться – подходи, честной народ, ешь-пей, сколько душе угодно, за Лукоморье родимое! А всем, кто с оружием в руках во дворец пришел, жалую по золотому червонцу!
В ответ снова грянуло дружное "ура".
-начало сноски-
1 – Руки перепутал, ну с кем не бывает.
-конец сноски-
– Шорник Гвоздев! – выкликнул царь, едва ликование чуть спало.
– Тут я!
– Ты сумел оккупанта извести, сумей теперь это дело отпраздновать. Назначаю тебя распорядителем царских подвалов. А пока давай пройдем до нашей сокровищницы, поможешь мне с казной. Обещания выполнять надо.
– УРА!!!..
Но едва Симеон повернулся, чтобы уйти, его окликнул из толпы молодой нетерпеливый голос:
– Ваше величество! А с этим-то что нам делать?..
Царь остановился, оглянулся, вытянул шею, чтобы разглядеть, кто кричал, но в этом не было нужды – позвавший его молодой парень возвышался над толпою как ладья над пешками. Но в глаза он бросился не только и не столько из-за своей фигуры, а главным образом потому, что привлекая внимание государя, помахивал в воздухе зажатым в кулаке Букахой.
– Вы не смотрите, что он смирный сейчас – он сбежать хотел, и ножиком мне новый армяк попортил!..
– Воевода?.. – мрачно, как в оптический прицел, прищурился царь, и сцена унижения и предательства обласканного военачальника в тот злосчастный вечер в трапезной снова воскресла в памяти.
Букаха завертелся в руках кузнеца, как будто под его ногами развели костер, дико замычал, но Семен был начеку.
– Веди изменника Букаху ко мне в хоромы. А вместо своего армяка, за то, что поймал его, получишь шубу с моего пле…
Царь умолк на полуслове, мысленно сравнив свою фигуру и фигуру молодого гиганта. Их плечи явно были разного размера.
– Кхм… – задумчиво пощипал бороду царь. – Вместо испорченного армяка получишь штуку первосортного сукна и соболей на опушку. А сейчас давай, не медли. Уж больно давно мы с воеводой не виделись…
Царь первым вошел в свой кабинет и остановился на пороге, словно налетев на невидимую преграду – уж не ошибся ли он этажом или крылом?..
Кабинет за время его отсутствия радикально сменил сферу интересов.
Там, где при нем, Симеоне, висели карты, портреты предков, боевые знамена отличившихся дружин и охотничьи и военные трофеи, напоминавшие о славной юности не только его самого, но и всей лукоморской династии, выросли шкафы и полки, набитые ретортами, склянками, бутылями, горелками, перегонными кубами и прочими вещами странными и отталкивающими, чему нормальный человек и названия знать не может, и не дай Бог, когда-нибудь вообще узнает. Нечистые атрибуты колдовства расползлись по его столу красного дерева, залив его, проев и местами перекрасив во все цвета радуги, если бы, конечно, на каком-либо небосводе нашлась радуга,
сияющая всеми оттенками черного, коричневого, грязно-фиолетового и ядовито-зеленого. Они забрались на подоконники, повисли на крюках, изгнав оружие и штандарты,
взлетели под потолок и усеяли отвратительным ковром весь пол, поджидая, как мины магического действия, неосторожного неприятеля.
Было похоже, что колдун занимал не только его трон, но и его рабочие палаты.
– Какая гадость… – сморщился царь и брезгливо подвинул ногой почти пустой мешок у порога. В мешке что-то тоненько и жалобно звякнуло на разные металлические голоса.
Симеон попытался представить, что бы там могло быть, но кроме большой кучи стальных колец ему в голову ничего не шло, и он рассердился.
Пинком отшвырнул он черный мешок – тот отлетел на средину кабинета, печально дзенькнув (да что там у него такое?!), сделал шаг…
И споткнулся о коробку.
– Да чтоб тебя!.. – откинул он и ее в сторону и сделал еще один, сперва осторожный, шаг вперед, но потом плюнул, фыркнул, и зашагал решительно, с раздражением расшвыривая направо и налево оборудование осиротевшей магической
лаборатории, как будто жалея, что на месте этих коробов, тюков, мешков и пакетов не было самого Чернослова.
Так, то ли пританцовывая, то ли тренируясь перед воображаемым футбольным матчем,
царь прошествовал к столу, подтащил к нему такой же пятнистый стул, хотел сесть, но передумал, и встретил влекомого не знающей пощады рукою кузнеца Букаху стоя, гневно подперев тощие бока кулаками.
– Что ж ты это, подлец, так меня подвел, а? – сердито заговорил он, не дожидаясь,
пока Семен отпустит пленника. – Я тебя жаловал, награждал, уважал, ублажал, а ты…
Букаха рухнул на колени, ткнулся физиономией в пол и жалобно замычал.
– Да когда ты к нему переметнулся, я подумал – сплю! Колдун – наяву. Солдаты его
– наяву. Разгром в трапезной – наяву. А измена твоя – поверить не мог!..
Бывший воевода застонал еще жалобней, с подвыванием, что должно было выражать по его замыслу полнейшее раскаяние.
– И ты ж не только тогда струсил – это я еще могу понять. Ну, дал слабину человек, ну, с кем не бывает. Но ты ж еще потом за невесткой моей соглядатайствовал, колдуну проклятому на нее доносил! По своей воле, не по принуждению! Она через тебя чуть в лапы его гнусные не попала!..
Изменник закатил очи и начал биться лбом об пол – быстро, но не сильно.
– Да ты чего ж молчишь-то? – сурово прикрикнул на него царь. – Стыдно, а?
– Да немтой он, ваше величество, – деликатно откашлявшись, решился кузнец привлечь к себе высочайшее внимание. – Допрашивали мы его уже, так он и тогда ничего не говорил – всё "му", да "му"… Может, язык проглотил? Или отрезали?
– Отрезали?.. – забеспокоился почему-то за Букаху царь. – Ну-ка, злыдень, покажь язык!
Тот с готовностью перестал пытаться пробить пол головой и его продемонстрировал.
– Нет, целый… – с непонятным облегчением вздохнул царь. – Наверное, это его Бог наказал за измену…
Букаха, решив, что его простили1, на четвереньках бросился к царю и попытался обнять его коленки.
Симеон покривился, как будто к нему полез ласкаться слизняк, и поспешно отодвинулся на шаг.
– Не приставай ко мне. Кыш, кыш, – замахал он на готового предпринять вторую попытку воеводу как на прилипчивую муху. – Убери его от меня, кузнец. Смотреть противно. Молодец… среди овец.
Семен с радостью подхватил предателя за шкирку и отнес на пару метров от сурово насупившегося царя.
Букаха отчаянно замычал, заломил руки и стал рвать на себе волосы.
– Ишь, кается… – ворчливо заметил Симеон. – Грешить не надо было – каяться бы не пришлось.
– Извиняйте, вашвеличество… Что с ним делать-то теперь прикажете? – спросил кузнец, встряхивая своего подопечного, чтобы тот успокоился.
Подействовало плохо.
– С ним-то? – царь задумчиво почесал в затылке. – По традиции его, как военного,
после всего, что случилось, надо бы запереть в комнате с луком и одной стрелой…
Предатель горестно взвыл.
-начало сноски-
1 – "Два раза за одну гадость не наказывают" было постулатом и Лукоморского права.
-конец сноски-
– …Но в честь такого радостного дня объявляю ему амнистию, – махнул на него
рукой Симеон. – Если разобраться, он уже сам себя наказал. Немым остался. Звания, положения, имущества лишился. Позором имя свое покрыл. И наказание ему я объявляю такое. Коли ты, горе-воевода, державу свою предал, то и ты ей не нужен больше. Вечер тебе на сборы, а завтра твоей ноги в Лукоморске чтоб не было. А ежели тебя через неделю кто в Лукоморье встретит, на севере, на западе, на юге, на востоке ли – то не сносить тебе головы. Нет тебе в моей державе для тебя больше места. Убирайся, куда глаза глядят. Вот тебе мой приговор.
Букаха, с напряжением вслушивавшийся в каждое слово царя, отчаянно замычал, заметался и снова сделал попытку разбить толстые доски пола лбом.
– Вопи – не вопи, а слово мое тверже гороху, – шагнул вперед и непреклонно ткнул в его сторону пальцем Симеон. – Потому что веры тебе моей уже нет.
Под ногой его снова что-то зазвенело.
Изменник умоляюще заскулил и начал бить себя в грудь.
– Дурацкий мешок!!! – сердито топнул раздраженный навязчивостью то ли мешка, то ли бывшего полководца царь.
Половицы заходили.
Мешок тихонько брякнул.
– Да что же у него там такое?.. – любопытство Симеона одержало трудную победу над нежеланием прикасаться к вещам колдуна, и он поднял настойчивый мешок, развязал его и высыпал содержимое на пол.
По темным от времени доскам запрыгали, зазвенели и покатились по щелям – по укромным уголкам, как это делают все их собратья по всему миру в подобных случаях, кольца.
Простые железные и медные кольца.
– Что это? – удивленно склонился над единственным не успевшим убежать украшением сомнительной декоративности царь.
Семен понял, что вопрос его величества относился не к наименованию предмета, а к тому, что бы это могло значить, почесал свободной рукой в затылке, довольный своей проницательностью, и медленно пожал плечами:
– Не знаю… Сам весь день про это думаю.
– Весь день? – удивленно глянул на него царь. – Почему – весь день? Ты их здесь уже видел?
– Нет, не здесь, – покачал головой кузнец. – Но такие же надеты на пальцы всех ваших слуг, которые не в себе. Только я не помню, у все или не у всех… И у
дружинников замороченных, вроде, тоже такие же были… Или похожие… В кольцах-то
я не большой специалист. Аленку мою спросить бы лучше надо. Ну, вот, значит, я и думал, что удивительно это. Люди разные, а кольца носят вроде как одинаковые… Но, может, их им вы, царь-батюшка, пожаловали, за службу там, или как приметный знак…
– Н-нет… Не я… – Симеон присел на корточки и стал разглядывать оставшееся кольцо, как если бы это был отвратительный, но диковинный зверек или насекомое.
– У всех, говоришь… А если…
Симеона осенило, и он резко вскочил на ноги, позабыв про радикулит.
– ОЙ!!!..
– Что случилось, ваше величество? – забеспокоился Семен.
– Ой!.. В спину вступило!..
– Так вам полежать надо…
– Нет! Не сейчас! Я понял! Я понял! Я только сейчас понял!!!..
– Что? Что вы поняли, вашвеличество?
– Я понял! Эти кольца на них Чернослов надел! Чтобы они его приказов слушались! Колдовские они! Черные!
– Тогда их снять надо? – нерешительно предположил кузнец и наморщил лоб от непривычного мыслительного усилия.
– Именно! Именно снять!!! – радостно взвился и снова ойкнул царь. – Немедленно неси меня туда, куда согнали мою дворню!
– Да, ваше… – быстро кивнул Семен, но тут же остановился. – А как же этот?..
– Этот? – царь повернул голову и ухитрился из своего согнутого положения оглядеть здоровяка-воеводу, хоть и сдувшегося за последнюю неделю, сверху вниз.
– Этот дорогу из дворца знает.
Кузнец согласно усмехнулся и выпустил опального Букаху из своей мертвой хватки.
– Па-ад-нимай! – скомандовал ему готовый подскакивать от нетерпения проверить свою догадку Симеон.
– Не беспокойтесь, ваше величество… – нежно и осторожно, как мать – больное дитя, сгреб своей могучей дланью его величество с пола кузнец и сделал шаг к выходу.
Но для царя, похоже, это был день блестящих идей.
– Стой! – остановил он Семена и снова повернулся к загоревшемуся было надеждой на смягчение приговора Букахе. – Перед тем, как уйти, убери-ка, любезный, всю эту дрянь отсюда, чтоб глаза мои ее больше не видели. Когда еще слуги к работе приступить смогут.
Тот вопросительно-недоверчиво посмотрел него, но царь истолковал его взгляд по-своему.
– Ну и что, что ты бывший воевода да боярин! Бывший ведь! Да и какой ты воевода, Букаха – ни одного сражения не выиграл, только на парадах красовался… Дурак я
был, что тебя выдвинул. Так пусть от тебя напоследок хоть какая-то польза будет. Всю эту гадость собери подчистую и выбрось в выгребную яму. И смотри – чтоб ни скляночки, ни травинки, ни камешка не осталось! Семен, быстрее, чего встал! Побежали, люди ждут!..
И, не удостоив больше разжалованного, униженного изменника ни единым взглядом, царь гордо выехал из кабинета на руках своего нового адъютанта.